CC BY-NC-ND
26
А.М. Комарицкая
ПРОБЛЕМА «ПОСМЕРТНОЙ ИДЕНТИФИКАЦИИ» о. АЛЕКСАНДРА МЕНЯ
Статья посвящена исследованию мемориальной практики и ее влияния на восприятие образа священника о. Александра Меня после его смерти. Автор анализирует различия его «посмертной идентификации» в России и в Европе, показывая, что эта фигура начала приобретать мировой масштаб.
Ключевые слова: о. Александр Мень, мемориальные практики, посмертная идентификация.
Православие традиционно ассоциируется с Восточной Европой (или даже с Азией) и часто воспринимается как нечто чуждое для Европы Западной, несмотря на все исторические пересечения этих культурных ареалов. Наше внимание будет сфокусировано на феномене судьбы и творчества православного священника о. Александра Меня, образ которого приобрел европейский и даже мировой статус.
Несмотря на разнообразие подходов, «идентичность» в большинстве случаев рассматривается как нечто изначально присущее ее носителям. Это позволяет описать их конкретные характеристики-индикаторы и провести четкую границу между двумя носителями идентичности. Однако в таком случае предмет исследования уже находится внутри мифологизированного концепта идентичности.
Возможен и альтернативный подход, переворачивающий отношение между «идентичностью» и границей: в этом случае само установление границы (и возможность ее смещения) рассматривается как основная причина создания той или иной идентичности ее носителей. В своем исследовании «Этнические группы и социальные границы» Ф. Барт на обширном эмпирическом материале
© Комарицкая А.М., 2011
убедительно показывает, что даже полное соответствие признаков группы неким заранее установленным критериям вовсе не обеспечивает признание принадлежности к определенному этносу. Успех процесса идентификации группы зачастую зависит от эффективности способов ее самопрезентации на публике. Содержательные характеристики группы, как и ее мифы о себе, могут служить лишь вспомогательным инструментом проведения такой презентации-заявки, требующей определенной стратегии ее подачи. Все сказанное можно с полным правом применить к вопросу о том, по каким критериям происходит признание кого-либо «европейцем». Процесс такого признания может происходить и при жизни человека, однако именно посмертный период довольно часто предоставляет для этого более широкие возможности.
Данной проблеме посвящено довольно много западных исследований социологического и антропологического характера. Так, авторы работы «Beyond the Body. Death and social identity»1 рассматривают физическую и социальную жизнь человека как параллельные процессы, а иногда и разнонаправленные. Согласно их концепции, после смерти человека его социальная жизнь продолжается (а иногда и «начинается заново»), в то время как биологически живой человек может быть социально мертвым. Именно после смерти известного человека начинаются многочисленные реконструкции его прошлого. При этом различные элементы воспоминаний о нем обычно образуют бриколаж и могут включаться в совершенно разные типы дискурсов. Такая «посмертная идентичность» («post-mortal identity») человека во многом зависит от живых членов его группы и от общества в целом. Человек умирает, но его духовная взаимосвязь с живыми не прерывается, а мемориальная практика возрождает его к социальной «жизни после смерти». При этом начинается процесс признания умершего в качестве «своего» или «чужого» - процесс его идентификации. При употреблении термина «европейская идентичность», имеется в виду формирование его различных значений в рамках соответствующих дискурсов.
Случай о. Александра Меня хорошо иллюстрирует данные теоретические положения, причем процесс его «посмертной идентификации» в настоящее время продолжается. Надо отметить, что он стал первым православным священником, не эмигрировавшим из СССР, который был признан «своим» на Западе. При этом различные институции и организации Европы начали создавать собственные варианты «культурной идентичности» о. Александра. Сакрализация его образа происходит на разных уровнях мемориальных практик - от высокоинтеллектуальных до маргинальных. В случае
с другими известными мыслителями и деятелями посмертные практики в Европе обычно сводятся к публикациям, проведению конференций в их память, но без сакрализации этих персонажей.
Нами были проведены интервью со многими духовными детьми и последователями о. Александра, а также с некоторыми из тех, кто испытал влияние его творчества, не встретившись с ним лично. Было необходимо также проанализировать опубликованные воспоминания и оценки деятельности о. Александра - в том числе и его критиков. Необходимо учитывать, что эти оценки звучали по-разному в зависимости от времени и контекста, причем некоторые деятели РПЦ (вероятно, в утилитарных целях) существенно меняли тональность своих публичных высказываний на эту тему.
Обратимся сначала к анализу сложной проблемы отношения к о. Александру Меню со стороны некоторых официальных представителей РПЦ. Стоит подчеркнуть, что их негативные оценки нельзя экстраполировать на позицию РПЦ в целом. Однако во многих популярных «богословских» текстах действительно конструируется стереотипный образ о. Александра как «чужого» для православия: он - «католик», «униат», «оккультист», «экуменист», «сионист», «недостойный миссионер». В разное время эти мифологемы пытались внушить читателям различных православных изданий такие авторы, как Сергий Антиминсов, Антоний Мельников, Андрей Кураев, Алексей Осипов и другие. Однако официальные представители Патриархии предпочитали выражаться более осторожно и корректно: «Не все богословские идеи о. Александра соответствуют традициям русского православия; впрочем, они не являются еретическими, а его миссионерская, лекционная деятельность в целом заслуживает одобрения». В настоящее время самые негативные оценки фигуры А. Меня принадлежат двум наиболее активным деятелям консервативного толка - диакону Андрею Ку-раеву и профессору МДА Алексею Осипову.
Для нашей темы важно проанализировать реакцию западных теоретиков на подобные оценки. Как правило, они любят подчеркивать маргинальность Александра Меня по отношению к РПЦ, но не к православию в целом. Скорее он воспринимается как наиболее адекватное воплощение идеала христианина вообще и православного священника в частности, но «чужого» для РПЦ (последнее - это тоже оценка со знаком «плюс»). Согласно западной рецепции, о. А. Мень - представитель истинного христианского экуменизма в отличие от фальшивого, карикатурного экуменизма руководства РПЦ, предписываемого советским государством. Подчеркивается, что о. Александр, оставаясь в структуре РПЦ, не был причастен к ее угоднической политике; особенно высоко
оценивается его деятельность по обращению в христианство советской интеллигенции.
Таким образом, судя по публикациям, и на Западе, и в России сложилось устойчивое представление об о. Александре Мене как о священнике, державшемся особняком от «сергианской» Русской Православной Церкви. Часто упоминается связь его деятельности с традициями русской катакомбной церкви, резко противопоставляющей себя официальной. Считается, что о. А. Мень заимствовал многие организационные формы катакомбного движения, работая с малыми группами, а не по традиционной приходской системе. Однако необходимо подчеркнуть существенные различия между о. Александром и лидерами катакомбных общин. Среди них были яркие харизматичные личности, которые зачастую вели себя как «старцы», даже с элементами юродства. Старчество - это характерная для православия форма миссионерства, предполагающая индивидуальную работу с верующими, в противоположность масштабной миссионерской деятельности официальной церкви в дореволюционной России. Когда же советское государство запретило церковное миссионерство, именно харизма старцев-одиночек оказалась способной привлечь к православию множество сердец. Однако о. Александр строил взаимоотношения со своей паствой иначе, чем лидеры катакомбных общин. Он обладал харизмой совсем иного типа, и методы его психологической работы были вполне рациональны: он приводил аргументы, понятные каждому из его собеседников, независимо от уровня их развития. Его слова всегда звучали мягко, ненавязчиво, методы воздействия напоминали не приемы православных юродивых, а скорее католических психоаналитиков. Малые группы паствы о. Александра, сложившиеся в 1970-е гг., составляли единую сеть - в отличие от организационной структуры катакомб-ной церкви. Как правило, вокруг каждого из лидеров катакомбни-ков, в тесном кругу его духовных детей, возникала особая мистическая атмосфера. Катакомбные общины, достаточно разнообразные и многочисленные, были связаны между собой только некой «вертикальной» преемственностью с эзотерическим налетом. Каждый лидер перед смертью завещал свою паству достойному лидеру другой общины, передавая ему и свою «харизму». Для катакомбной церкви было важно, чтобы преемственность в ней не прерывалась и ни одна из ее общин не осталась без духовного руководства со стороны наследника прежнего лидера.
Ничего подобного не практиковалось в системе малых групп о. Александра Меня с самого начала их возникновения: он никогда не поручал своих прихожан какому-либо преемнику. Его организационная сеть напоминала пирамиду, на вершине которой всегда
был сам о. Александр, но между его общинами постоянно поддерживались горизонтальные взаимосвязи. Следует отметить, однако, что сведения об этих взаимоотношениях достаточно скудны и противоречивы. Сам о. Александр не всегда отзывался о катакомбной церкви позитивно, критикуя ее за проявления кастовости, элитарности и закрытости. Он старался противопоставить ей позицию открытости своих общин для всех верующих, воплотить эту открытость в своей личной пастырской работе. Однако нельзя сказать, что о. Александру удалось полностью избавиться от принципа элитарности его общин. Многие его прихожане в той или иной степени могли претендовать на лидерство (или, по крайней мере, на важную роль) во всей сети малых групп. Не исключено, что время от времени вокруг таких людей формировались новые элитарные группы в результате «просеивания» прихожан о. Александра и отделения их от прежней сети. Во всяком случае в процессе нашего опроса его последователи довольно часто либо вообще отказывались давать интервью, либо не хотели отвечать на вопросы относительно малых групп. Многие говорили только то, что уже было опубликовано в воспоминаниях об о. Александре как личности, причем говорили очень эмоционально и проникновенно, в мемуарной стилистике.
Резко отличается от них реконструкция посмертной идентичности о. Александра Меня в интервью, которое в 1991 г. о. Яков Кротов взял у митрополита Кирилла Гундяева, нынешнего патриарха. Тогда, вопреки сдержанной официальной оценке РПЦ, митрополит Кирилл авторитетно заявил о том, что у него с о. Александром -«общие богословские взгляды». Затем митрополит уточнил:
Отец Александр Мень в своем православном богословствовании использовал результаты современных богословских исследований -в первую очередь библейских. Он хорошо знал результаты современной экзегетики, герменевтики и свое православное библейское бого-словствование основывал на результатах этих исследований. ...Поэтому неприятие его в определенных кругах объясняется тем, что люди, не принимающие его, плохо знакомы с тем, что произошло за последние 20-30 лет в богословском мире, плохо знакомы с результатами, прежде всего, библейских исследований2.
Давая это интервью, митрополит Кирилл стремился доказать, что о. Александр Мень вовсе не был «чужим» для церковного руководства советской эпохи. Митрополит Никодим, проводивший политику экуменизма «советского» типа, покровительствовал митрополиту Кириллу, а тот, в свою очередь, как это можно понять из дан-
ного интервью, - о. Александру Меню. Конечно, сведения, приведенные в этом интервью нынешнего патриарха, сейчас невозможно проверить по опубликованным источникам или архивам. Можно говорить только о похожих намеках в интервью других официальных лиц РПЦ, которые тоже не соответствуют стереотипным представлениям об о. Александре-маргинале. Такой подход позволяет РПЦ «присвоить» эту авторитетную на Западе фигуру - со всей его богословской, литературной и миссионерской деятельностью.
Таким образом, если рассматривать все описанные выше реконструкции образа А. Меня как мифологемы, можно констатировать: наряду с разными вариантами представления о нем как «чужом» для патриархии РПЦ, существует и мифологема «своего» о. Александра, причем она определенно исходит «с самой вершины» современной церковной иерархии. Как же реагируют на эту новую мифологему на Западе? Разумеется, ее оценивают как попытку РПЦ переконструировать «посмертную идентичность» о. Александра в своих собственных утилитарных целях. Вот что заявил по этому поводу исследователь истории РПЦ Игорь Погошаев (ныне работающий в Германии):
Если говорить о рецепции Александра Меня в РПЦ, я понял, что в последнее время, после пренебрежительного отношения и даже отрицания Александра Меня русской православной иерархией, он, Александр Мень, теперь присваивается РПЦ в качестве русского православного, т. е. РПЦ говорит: «это наш человек». Но в рамках такой монополизации речь идет не о том, чтобы воспринять то хорошее, что несет А. Мень, а о том, чтобы представить ставшего уважаемым и известным А. Меня в качестве сына Русской православной церкви, закрывая глаза на содержание его наследия.
Следует отметить, что западных исследователей интересуют не только особенности пастырского служения о. Александра, но и его идеи как православного теолога-экумениста. Несмотря на подробный анализ его богословских взглядов, общая оценка позиции А. Меня на Западе остается остро политизированной и потому неадекватной. Чтобы и по этому параметру (а не только по вопросам отношения с советской властью) резко противопоставить о. Александра Русской Православной Церкви, западным теоретикам приходится доказывать, что он и есть наиболее ортодоксальный представитель православия - в отличие от официальных богословов РПЦ.
Несмотря на то что и сам о. Александр, и его последователи всегда подчеркивали отсутствие у него склонности в диссидентству,
на Западе принято подчеркивать политические аспекты его деятельности и политические мотивы его убийства. Таким образом, А. Мень упорно воспринимается европейцами как свой среди чужих (западных христиан) и чужой среди своих (Русской Православной Церкви). На Западе его считают одиночкой, которому приходилось бороться с антихристианскими нападками советской власти, хотя и не так открыто, как это делали другие диссиденты. Отцу Александру приписывают даже некую мессианскую роль, обнаруживая сходство сценария его жизни и деятельности с евангельским образом Христа. Ведь А. Мень тоже появляется в эпоху тяжелой политической и религиозной ситуации, живет среди «фарисеев» и «отступников», прекрывающихся истинной верой. Он тоже обращает людей, совершает чудеса, борется с идолопоклонством -в самом широком смысле этого слова. В конце концов, он тоже принимает мученическую смерть от «своих», объединившихся с деспотичной властью. Этот миф довольно популярен на Западе (хотя, разумеется, он не выговаривается столь буквально). Так, ректор Берлинской иезуитской гимназии о. Клаус Мертес (активно содействовавший изданию «Сына человеческого» в Германии) репрезентировал данный мессианский мотив на конференции в Ростоке3.
Еще один важный аспект реконструкции «посмертной идентичности» о. Александра в религиозной среде и в России, и на Западе -это почитание его как мученика, святого и чудотворца. Бросается в глаза агиографичность многих официально опубликованных воспоминаний о нем (причем это относится не только к текстам его духовных детей). Биография А. Меня, представленная французским священником о. Ивом Аманом, - это типичное для христианской традиции повествование о жизненном пути сакральной фигуры. И хотя оно написано вполне современным языком, в нем (как и у российских авторов) находят свое место упоминания о чудесах, совершенных о. Александром, - исцелениях от болезней, предвидении будущего, знании даты смерти человека. Большинство авторов воспоминаний утверждают, что у них установилась прочная духовная связь с о. Александром (даже телепатическая), причем после его смерти она только укрепилась. Некоторые бывшие прихожане о. Александра ощущают его невидимое присутствие в важные моменты их жизни, многим он является во сне.
Именно эти формы «посмертной идентификации» о. А. Меня стали достоянием современной религиозной культуры России и Запада.
Примечания
1 Hallam E., Hockey J., Howarth G. Beyond the Body. Death and social identity. London:
Routledge, 1999.
2 Интервью с митр. Кириллом Смоленским // Библиотека Якова Кротова. URL:
http://www.krotov.info/spravki/persons/bishops/gundyaev.htm (дата обращения: 01.03.2011).
3 Mertes K, PSJ. Glaubenszeugnis in Sowjetrussland // Igor Pochoshajew (Hg.) Für
mich sind alle Menschen Gottes Kinder. Theologie, Ökumene und geistliche Praxis bei Aleksandr Men'. Frankfurt am Main: Lembeck, 2008. S. 27-28.
