CC BY
624
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ • 2012 • Т. XXXIII • № 3
Проблема объективности научного знания: историко-когнитивный аспект
К.Х. ДЕЛОКАРОВ
В статье исследуется проблема объективности научного знания в историко-когни-тивном контексте. Согласно авторской точке зрения, от ее решения зависит трактовка истины, рациональности и других смысло-образующих положений науки. На классическом этапе развития науки исследователи не рефлексировали над смыслом объективности, сближая объективность и объект-ность. Узость такого подхода не ставит под сомнение методологическую продуктивность понятия объективности научного знания, так же как достижения неклассической науки не ставят под сомнение истинность классической механики в границах ее применимости. В рамках данного подхода исторически научные результаты предшествуют философско-методологической рефлексии, задача которой сводится к выявлению смысла введенных наукой понятий, их объема, границ и т.д.
Ключевые слова: объективность научного знания, новоевропейская наука, рациональность, субъект, объект, историчность, системность.
Теоретико-познавательная ситуация в науке начала XXI в. в чем-то напоминает ситуацию начала XX в. Если тогда кризис был связан с необходи-
мостью перехода от классических представлении к неклассическим, то сегодня на повестке дня вопрос о замене классических и неклассических идеИ о мире новыми постнеклассическими представлениями. Последние актуализирует большое число фундаментальных фило-софско-эпистемологических и мировоззренческих проблем. При этом одноИ из наиболее дискуссионных в философии науки является проблема объективности научного знания, тесно связанная с такоИ основополагающей экзистенциальной и социальной ценностью, как истина. Сложность однозначного решения проблемы объективной истины проистекает из историчности науки, того факта, что меняются предмет и объект научного знания, методы постижения реальности, роль субъекта в познании сущего. Анализ специфики постановки и решения данноИ проблемы свидетельствует о том, что в культуре растут релятивистские, постмодернистские и в целом субъективистские трактовки научного знания. Подобная динамика оценки научного знания вызывает тревогу, поскольку в культуре по различным причинам начинает доминировать критика науки как эпистемологического и социокультурного феномена. Отрицание объективности научного знания связано не только со сложностью процесса познания, но и с социальным контекстом научного знания. При трактовке научного познания как определенноИ социальноИ конструкции наука перестает описывать, объяснять объективную реальность. Радикаль-ныИ конструктивизм исходит из того, что наука отражает временные социальные формы бытия человека и общества. Отсюда логичен вывод о том, что научное знание ничем не отличается от таких форм социальных конструктов, как мифология, алхимия или астрология.
Не занимаясь здесь систематическим анализом многочисленных факторов, которые привели к такоИ радикально релятивистской трактовке научного знания, отметим, что гносеологическим основанием подобноИ точки зрения является игнорирование на начальном этапе развития новоевропеИскоИ науки влияния субъективных факторов на знание, постепенная онтологизация базовых понятиИ механики. При- ^¡5 мечательна в этом контексте мысль известного физика Г. Герца: «По ф мнению многих физиков, представляется прямо немыслимым, чтобы опыт какого бы то ни было далекого будущего что-нибудь мог еще изменить в твердо установленных принципах механики»1. ТакоИ вы- О
(О
вод - естественное следствие онтологизации принципов классиче-скоИ механики. Ее успехи ускорили процесс формирования объекти- щ вистскоИ, или, точнее, «объектноИ» модели научного знания. И когда на следующем неклассическом этапе развития познания наука встре- "О тилась с принципиальными гносеологическими проблемами, неразрешимыми в рамках принятоИ парадигмы, некоторые философы ста-
1 Герц Г. Три картины мира//Новые идеи в философии. М., 1914. Сб. II. С. 76-77.
Ф
■ М
■о
<0
ли доказывать ошибочность объективистскоИ модели. Это был ре- (А
Я
ф
(А
Я
®
шающий шаг для того, чтобы сделать вывод о субъективности неклассического научного знания. Подобное заключение логично, поскольку изначально объективность трактовалась в определенном смысле, а именно как не имеющее никакого отношения к познающему субъекту. Поэтому возвращение познающего субъекта в мир науки означал субъективизацию научного знания. Неклассическое научное знание действительно необъективно в прежнем смысле слова, оно и субъективно, и объективно, как любое знание, которое является результатом взаимодействия субъекта и объекта.
Однако, и это методологически важно, полученное знание не субъективно в том негативном смысле, который вкладывается в этот термин. Проблема в другом: прежнее знание не было объективным в том смысле, который вкладывался в термин «объективный» на первом классическом этапе развития познания. В философско-методоло-гическом плане важно, что развиваются наши конкретные знания не только о природе и человеке, но и в области теории познания. Подобное заключение логично, поскольку трактовка объективности не имела никакого отношения к познающему субъекту. Поэтому переосмысливаются, обогащаются представления о характере взаимодействия субъекта и объекта в процессе познания, роли приборов в познании, сущности абстракции, идеализации и их эвристической ценности. Вот почему следует более тщательно проанализировать место субъекта в познании и причины, приведшие к отрицанию объективности научного знания.
Понятие «объективный» восходит к термину «объект», который обозначает нечто внешнее по отношению к познающему субъекту. Объект есть то, что познается, то, что не относится к внутреннему миру познающего субъекта. С этим связано и понятие объективной истины, призванное помочь решить вопрос о том, насколько открытые наукой положения отражают существующее вне нас состояние самого внешнего мира. Тем самым с помощью понятия «объективная ис-(д тина» проводится различие между субъективными предположения-ф ми, которые скорее отражают внутреннее состояние субъекта, нежели состояние объективных процессов, находящих отражение в Ф законах науки, ее фундаментальных теориях. Такова основная направленность, установка научного знания, цель которого - установить объективную истину. Другой вопрос, что подобная установка о возможности достижения объективно-истинного знания может быть ® поставлена под сомнение. А. Пуанкаре считал, что «не только наука не может открыть нам природу вещей; ничто не в силах открыть нам ее, и если бы ее знал какой-нибудь бог, то он не мог бы найти слов для ее выражения»2. Если не становиться на такую радикально-скептиче-
ф
■ м
•а
о
со
со
(а
ф
СП
(в
®
(А скую метафизическую точку зрения, то снова встают принципиаль-я
2 Пуанкаре А. Ценность науки // А. Пуанкаре. О науке. М., 1983. С. 277.
ные проблемы эпистемологического характера, касающиеся роли мышления, разума, логики, с одноИ стороны, и органов чувств, экспериментальных средств - с другоИ.
В понимании субъекта и объекта, а следовательно, субъективного и объективного новоевропеИская наука больше исходила из декартовских, нежели из кантовских представлениИ. Субъект связан с человеком, духом, мыслью, а объект трактуется как существующее вне и независимо от субъекта. Кант существенно пересматривает суть этих базовых категориИ, они получают то содержание, которое во многом вкладывается в эти понятия в современноИ культуре. Знание в новоИ парадигме предстает как результат соединения чувственного созерцания и мышления. Наука долго шла к пониманию концептуальных следствиИ из данного тезиса. Она, если пользоваться кантовским языком, больше была рассудочноИ, нежели разумноИ.
Чтобы сформулировать свое видение характера вхождения термина «объективно-истинное научное знание» в новоевропеИскую культуру, сошлюсь на Ф. Ницше, которыИ, на моИ взгляд, справедливо отметил, что «язык есть первая ступень в стремлении к науке»3. Именно «Вера в найденную (с помощью языка. - К.Д.) истину явилась и здесь источником самых могущественных сил»4. По мнению немецкого философа, «гораздо позднее - лишь теперь - людьми начинает уясняться, что своеИ вероИ в язык они распространили огромное заблуждение. К счастью, теперь уже слишком поздно, и развитие разума, основанное на этоИ вере, не может быть отменено»5. Обратим внимание на тот момент, где Ницше замечает, что «к счастью» достигнутое исходя из небезошибочноИ посылки знание «не может быть отменено». Если бы человек искал абсолютную, безошибочную систему отсчета, то он бы не смог реализовать себя, стать тем, кем он стал. Только приняв за истину то, что не является однозначно таковым, если под истиноИ понимать то, что под истиноИ понимает современная научная и философская мысль, человек смог сделать самые первые, а потому и самые важные для будущего шаги. Ницше иллю- ^¡5 стрирует свою мысль на примере логики, основанноИ на предпосыл- ф ках, которым ничего в деИствительном мире не соответствует, ибо в реальности нет тождества одноИ и тоИ же вещи в различные моменты времени, и математики, которая вводит понятие прямоИ линии, хотя в реальности этому понятию ничего не соответствует. Эти рассуждения о логике и математике Ницше применимы и к спору об объектив-ноИ истине. Ф
Возникновение науки - часть становления новоИ культуры в Европе, сложныИ, противоречивый, длительныИ процесс, подготовлен_ ■
3 Ницше Ф. Соч. М., 1990. С. 244. ф
4 Там же. ^^^
5
Там же.
ф
■м
■о
о
со
со
ный предшествующим развитием человека, общества и познания. Вместе с тем «последние» шаги в этом процессе, а именно в формировании базовых идей классической механики, были сделаны теми, кто «верил» в силу и значимость опыта, эксперимента и математики без систематической, как в наши дни, рефлексии над основаниями познания. В частности, смысл объективно-истинного знания на начальном этапе развития новоевропейской науки не подвергался специальному анализу. В течение длительного времени смысл понятия «объективный» не становился предметом глубокой и систематической рефлексии по причине того, что этот смысл был интуитивно ясен. Больше внимания обращали на то, что научность исключает ценности, личностное начало. Вопрос совместимости человеческого начала и объективности на этом этапе не ставился, поскольку человеческое ассоциировалось с субъектно-личностным, а знание с объективно-безличностным. Субъектно-личностное ассоциировалось с индивидуально-субъективным, тогда как наука - с общезначимо-объективным. Поэтому новая наука, основанная на точном (с помощью математики) и экспериментально проверенном объективном знании, должна была преодолеть субъектно-личностное как воплощение индивидуального, эмоционально и ценностно нагруженного.
Представляется, что вопрос об объективности научного знания может быть поставлен не только в теоретико-познавательном плане, но несколько иным образом. В частности, если научные знания не могут претендовать на объективно-истинный характер и потому во многом субъективны, то почему они столь эффективно «работают»? При этом речь идет не только о результатах классической науки, т.е. там, где тезис об объективно-истинном характере основных достижений науки не подвергается концептуальному сомнению, но и результатах неклассической и постнеклассической науки. Ведь именно эффективность результатов науки, в том числе и на неклассическом и постне-классическом этапах ее развития, является наиболее убедительным доводом для общества, конкретных «потребителей» достижений нау-ф ки, тех, кто специально не рефлексирует над основаниями науки, а пользуется современной технологией. В этой связи логична поста-ф новка проблемы статуса науки не только как гносеологического, но и О социального феномена. В частности, следует подвергать критике не только и не столько науку как инструмент познания мира, а те фило-софско-методологические интерпретации науки, которые своей на-ф правленностью подрывают ее статус. Должна измениться не операционально-инструментальная сторона науки, а ее философия и методологическое обоснование.
В процессе самоосознания науки исследователи, стараясь защи-
ф
■ м
•а з
(О
со
со
(А
тить такой новый, еще неокрепший социокультурный феномен, как
Я «новоевропейская наука», от критики со стороны религии и метафизики (вспомним знаменитое ньютоновское предостережение «Физи-
ка, боИся метафизики»), стали делать акцент на опытно-эксперимен-тальноИ проверяемости результатов науки - решающем аргументе в борьбе за науку. В тех условиях в пользу объективного содержания получаемых знаниИ было не больше аргументов, чем в наши дни, но тогда контекст обсуждения был другоИ и ученые, творившие науку, верили в ее эвристические возможности. Во второИ половине XX и в начале XXI в. изменился климат в обществе: наука делает не меньше открытиИ, но общество все меньше верит в ее созидательные возможности. На наш взгляд, корни разочарования не столько в самоИ науке, сколько в социуме, умонастроении тех, кто рефлексирует над основаниями науки. Общество в XX и в начале XXI в. оказалось в критическом состоянии. Успехи в самых разных конкретных областях не могут скрыть кризис основ, базовых ценностеИ, восходящих к эпохе Просвещения. В подобноИ ситуации требуется очередная переоценка всех ценностеИ. И, естественно, достается науке как ведущему инструменту созидания современности. Отсюда «конец истории», «закат Европы», «конец человека» и неявное «долоИ науку». За ницшеанским «Бог умер» должна была логично последовать смерть других ценностеИ, заменивших Бога. Поэтому логичны и наступления на науку. Но убрать портреты ученых, как когда-то портреты святых, легче, чем решить вопрос: кого поставить на их место?!
В данноИ статье не могут быть рассмотрены все аспекты этоИ сложноИ проблемы. Мы лишь хотим привлечь внимание к тому факту, что новоевропеИская наука на всем протяжении своего существования ставила перед собоИ задачу получения объективно-истинного знания и успешно решала эту задачу, если иметь в виду ее конечные результаты. ДругоИ вопрос, что наука не всегда осознавала присутствие личностного начала в процесс экспериментального изучения мира, что, и это следует подчеркнуть, не субъективизирует научное знание. В этоИ связи примечателен диалог между Г. Галилеем и профессоом-иезуитом. На предложение Галилея посмотреть в телескоп, чтобы убедиться, что на Солнце есть пятна, профессор-иезуит ответил: «Напрасно, сын моИ. Я дважды прочел Аристотеля и ничего не нашел у него о пятнах на Солн- ф це. Пятен нет. Они происходят либо от несовершенства твоих стекол, либо от недостатка твоих глаз». Впоследствии исследователи не раз ф подчеркивали связь между опытными данными и объективностью. О И здесь принципиально важно, что если на первом этапе становления науки ученые начали бы систематически обсуждать вопрос о влиянии субъекта на характер знания, как он ставится в наши дни, то вряд ли ф возникла бы новоевропеИская наука. Последняя стала возможноИ только потому, что на начальном этапе ее становления не вставали многие принципиально важные гносеологические проблемы, которые в XX в.
чие, поскольку любое знание - суть знание субъекта об объекте, т.е.
ф
■м
■о з
СО
со
со
СО
ф
стали источником многочисленных споров. (д
Термин «объективное знание» изначально содержал противоре-
субъективное знание. Вместе с тем это знание об объекте и именно в таком понимании оно объективно. Это противоречие не осознавалось на первом этапе становления науки, что и позволило построить здание науки, поскольку если бы в конце XVI - начале XVII в. ученые и философы сосредоточили свое внимание на вопросах соотношения субъективного и объективного в знании, то наука в ее современном виде могла и не появиться. Опыт рассматривался классиками новоевропейской науки некритически, как данность. Он не подвергался концептуальной рефлексии и служил критерием истинности как инструмент получения нового знания. Только позже, в частности у Канта, опыт стал предметом систематического анализа. Кант показал, что «опыт сам есть синтез восприятий, обогащающий мое понятие, которое я имею с помощью такого восприятия, другими противопоставляемыми понятиями»6. Не продолжая тему «Ньютон - Кант», отметим, что в период формирования классической механики разум был критичен по отношению к распространенным схоластическим и спекулятивным представлениям, но он не был критичен по отношению к себе, своим основоположениям. И это не только было логичным, но, видимо, единственным путем, сделавшим возможным создание механики как науки. Вот почему, когда Галилей предлагал своему оппоненту профессору-иезуиту посмотреть в телескоп и убедиться в том, что на Солнце есть пятна, он не сомневался в объективной истинности того, что показывает телескоп. Если бы на этом этапе развития познания Галилей и другие классики новоевропейской науки стали бы обсуждать подобного рода вопросы, то они не смогли бы двинуться дальше в познании природы и создать новую систему знаний о мире. Здесь отношение к тому, что показывает опыт, предопределялся той парадигмой, которой руководствовались участники спора.
Подобную трактовку формирования базовых идей классической механики нельзя интерпретировать в духе концептуального эмпиризма, поскольку это может привести к трактовке опыта как совокупно-(д сти чувственных наблюдений. Галилей, как и те исследователи, кото-ф рые пытались отстоять идеи Н. Коперника и работали над созданием новой механики как натуральной, естественной философии, как тогда Ф часто называли механику и физику, не только понимал различие между экспериментом и индивидуальными чувственными восприятиями, но и специально отмечал, что он «хотел бы выводить правила, более полезные и надежные, наученный большей осмотрительности и мень-® шей доверчивости к тому, что на первый взгляд представляют нам чувства, способные нас легко обмануть»7. Галилей обосновывал тезис о необходимости разведения «видимости» и истинности и призывал посредством рассуждений или подтвердить истинность того или
ф
■ м
•а
о
со
со
со ■
ф
со
я
®
6 Кант И. Критика чистого разума // Соч. В 6 т. Т. 3. М., 1994. С. 450.
7 Галилей. Избранные труды. Т. 1. М., 1964. С. 352.
иного предположения, или «разоблачить его обманчивость»8. Не случайны в этой связи рассуждения автора «Диалога о двух системах мира, Птоломеевой и Коперниковой» о том, что «там, где недостает чувственного наблюдения, его надо дополнить размышлением»9.
С подобной трактовкой познавательного процесса идейно созвучно знаменитое положение Галилея о том, что «книга Природы написана языком математики», сформулированное в работе «Пробирных дел мастер», написанной до классического «Диалога о двух системах мира». Естественно, было бы ошибкой интерпретировать все это как отрицание или недооценку роли чувственных наблюдений в познании, поскольку в тех же «Диалогах» Галилей подчеркивал, что «наши рассуждения должны быть направлены на мир ощущений (al mondo sensibile), а не на мир на бумаге».
Со временем теоретико-познавательная ситуация существенно меняется. Чем более развитым становится научное познание, тем более сложным оказывается эксперимент, с помощью которого исследователь фиксирует новый результат. Кроме традиционного субъекта-экспериментатора и познаваемого объекта в сферу экспериментального исследования включаются конкретные условия времени и места проведения эксперимента, условия экспериментирования, инструменты и приборы, используемые ученым, и, что принципиально важно, зависимость результата эксперимента от теоретических идей, позволяющих планировать экспериментальную ситуацию. Не случайно в этой связи возникновение теории планирования эксперимента как самостоятельного научного направления.
Итак, тезис об объективности науки, уходящий своими корнями в культуру XVII в., постепенно приобрел характер предрассудка. Науку стали воспринимать как инструмент получения объективно-истинных знаний, лишенных влияния личности исследователя и специфики эпохи. М. Борн - один из основоположников квантовой механики -так сформулировал эту мысль: «Каждый прогресс в образовании понятий физики, астрономии или химии все более приближает нас к ^ цели - исключить субъективное вообще»10. Подобная методологиче- ф ская установка лежала в основе всех эмпирически ориентированных теоретико-познавательных и методологических концепций. Приве- Ф
дем тезис известного последователя Э. Маха К. Пирсона, который до- О
со
вел эту мысль до логического конца, доказывая, что «человек науки выше всего должен ценить устранение самого себя из своих сужде- ^ ний, подыскивание доводов, которые были бы так же истинны для шФ всякого другого, как и для его собственного ума»11. Следствием по- "О
0 Борн МФизика в жизни моего поколения. М., 1963. С. 10
11 Пирсон К. Наука и обязанности гражданина. М., 1918. С. 11.
ф
■ М
■о
8 Галилей. Указ. соч.
9 Там же. Т. 2. С. 163.
10 Борн М.Физика в жизни моего поколения. М., 1963. С. 10. Я
<0 ■
ф
(А
ф
■ м
•а
со
со
ф
со
я
®
добной методологической установки явился тезис о том, что «классификация фактов, раскрытие их последовательности и относительного их знания - вот в чем заключается функция науки»12. Вопрос о том, как знания, полученные отдельными исследователями, достигают статуса объективных, т.е. независимых от субъекта, задавался все реже, а если задавался, то аргументом в защиту объективности была систематическая, открытая критика любых результатов, проверка и перепроверка экспериментальных оснований тех или иных результатов науки. Дополнительным аргументом служило и то обстоятельство, что к одним и тем же результатам зачастую приходили разные исследователи.
Подчеркнем еще раз, что в самом начале формирования новоевропейской науки под влиянием многих факторов, в частности в связи с необходимостью преодоления знания «от авторитетов», в том числе и религиозных, сложилась новая ценностно-мировоззренческая установка, направленная на получение объективного знания. На этом этапе, как часто бывает, никто или почти никто специально не задумывался над тем, насколько строго можно определить, что понимается под объективностью знания. Смысл объективности состоял в том, что содержание знания определялось познаваемым объектом, а не познающим субъектом. Но что значит определялось? Может ли объект определять содержание знания и если может, то в каком смысле? И если объект определяет содержание знания, то где здесь субъект и какова его роль в этом процессе? Не иллюстрируя многочисленными историческими примерами различные ответы на эти вопросы, выскажем суждение, которое при необходимости можно концептуально обосновать. Смысл суждения в том, что на начальном этапе новоевропейской науки приведенные вопросы явно не возникали и поэтому наука стала возможна в той форме, в которой она возникла. При этом тезис «объект определяет содержание знания» означал, что исследователь без предубеждения фиксировал показания приборов, данные 0) опыта, не внося ничего от себя. Это и составляло содержание смысла ф объективности, смысла методологических рекомендаций Ф. Бэкона 1> следовать за природой, а не пытаться предвосхитить ее законы. Позднейшие рефлексии над познавательной ситуацией показали, что по-О знающий субъект не был, как он полагал, лишь фиксатором того, что происходило. В принципе он никогда не мог быть им в строгом смысле
слова. Но понимание этого обстоятельства пришло позже. На первом ® этапе исходили из того, что у него как у исследователя были убеждения, но они не всегда осознавались или он не считал их предубеждениями, поскольку под убеждениями подразумевались распространенные, ставшие общеобязательными убеждения. Поэтому свобода от
СО подобных «предвзятых» убеждений рассматривалась как отсутствие (в
12 Пирсон К. Указ. соч.
влияниИ субъекта, что было равносильно получению объективного знания.
Это относится не только к одному из первых методологов науки Бэкону, но и основоположнику классическоИ механики И. Ньютону с его знаменитым «Я гипотез не измышляю!». По-моему, ничего не меняет тот факт, что последующие размышления над всеИ теорети-ко-познавательноИ ситуациеИ показали, что Ньютон в реальности «измышлял гипотезы», он не только следовал за природоИ, но и предвосхищал ее законы. Речь идет о том, что для самого Ньютона предлагаемые гипотезы, например, в работах по оптике не были гипотезами, а вытекали из данных опыта. Видимо, примат эмпирическоИ методологии над рационалистическоИ парадигмоИ Р. Декарта для эпохи возникновения и становления новоевропеИскоИ науки по-своему естествен и логичен, поскольку обратное, а именно рационалистическая установка, могло бы привести к борьбе различных рационалистических концепциИ, что значительно затруднило бы принятие новых научных идеИ. Примат же эмпирическоИ методологии был в тоИ ситуации необходимым эвристическим шагом.
НовоевропеИская наука возникла и несколько столетиИ функционировала, не сомневаясь в концептуальном отношении в том, что она ищет и находит объективно-истинные знания. При этом исследователи понимали, что применяемые ими инструменты познания, т.е. приборы, с помощью которых они добывают это истинное знание, имеют важное значение. Вместе с тем, и этот тезис носил парадигмальныИ характер, ученые были убеждены, что приборы только посредники между познающим субъектом и познаваемым объектом и не влияют на конечныИ результат познания, которыИ не мешает, а помогает получению объективного знания. Разумеется, и на этом этапе развития научного знания осознавалась зависимость полученного знания от характера применяемых инструментариев познания. Однако это не приводило к изменению главноИ установки о возможности достичь объективно-истинного знания в процессе познания. Предполагалось, что роль приборов можно свести к минимуму или учесть их влияние ф на основе критического анализа познавательного процесса. Такая трактовка всеИ познавательноИ ситуации позволяла сохранять исход- ф ную установку о существовании объективно-истинного знания. Воз- О можность защиты подобноИ методологическоИ парадигмы была связана со спецификоИ изучаемых объектов, которые носили макроско-пическиИ характер и были зачастую не только принципиально, но и ф непосредственно наблюдаемы.
Кризис наступил на рубеже веков, когда исходные концептуально значимые понятия о пространстве, времени, реальности были по-
ф
■м
■о
со
со
(О
ф
ставлены под вопрос. Началась революция в познании, которая трак- (д товалась некоторыми как банкротство науки. Вот как охарактеризовал сложившуюся эпистемологическую ситуацию один из классиков
не только неклассической, но в определенном отношении и пост-неклассической науки Пуанкаре: «Люди, стоящие в стороне от научной работы, поражаются кажущейся эфемерностью научных теорий. Они видят их постепенный упадок после нескольких лет процветания, видят нагромождение все новых руин, предвидят, что и модные теперь теории в свою очередь скоро подвергнутся той же судьбе, и выводят отсюда заключение об их полной бесполезности. Они называют это банкротством науки. Но такой скептицизм поверхностен»13. В наши дни история по-своему повторяется. Радикальный когнитивный сдвиг, происходящий сегодня в познании в связи с формированием постнеклассической науки, рассматривается недиалектически мыслящими интерпретаторами процесса познания как банкротство идеи объективности, истинности, рациональности научного знания. В действительности же происходит изменение смысла этих базовых понятий.
Теоретико-познавательная ситуация стала существенно меняться в конце XIX - начале XX в., когда в науке произошли качественные трансформации, связанные с открытием теории относительности, которая показала зависимость того или иного утверждения от системы отсчета, и квантовой механики, радикально изменившей трактовку причинности, реальности, случайности. Длительные споры о сути теоретико-познавательных уроков, преподанных новой физикой, привели к признанию неустранимости субъекта из процесса познания. Произошел концептуальный сдвиг в понимании процесса познания. Суть этого сдвига состоит в осознании новой роли познающего субъекта в познании. С этого момента признается не техническая, а принципиальная неэлиминируемость субъекта из процесса познания. Вместе с тем с того момента, когда один из классиков философии XX в., лауреат Нобелевской премии М. Борн отметил, «что все революции, происходившие до сих пор в физике, представляют собой этапы на пути построения нами картины объективного мира, которая •О объединяет в одно непротиворечивое целое макрокосмос звезд, мик-® рокосмос атомов и мир окружавших нас предметов»14, и до сегодняшнего дня сделано не так много открытий, которые могли бы радикально изменить установку науки как картины объективного мира. Но из-до менился теоретико-познавательный и социальный контекст науки. I Это привело к тому, что осознание науки как результата взаимодейст-(П вия субъекта и объекта все больше стали трактовать с учетом этого .2 контекста. Поэтому если в эпоху Просвещения и позже, когда умножение знаний являлось синонимом прогресса и не было столкнове-
^ ний между культурой и цивилизацией, человечество не знало фено-■
®
ф
■ м
•а
ф
СО 13 Пуанкаре А. Наука и гипотеза // А. Пуанкаре. О науке. М. : Наука, 1983. С. 102.
14 Борн М.О значении физических теорий // М. Борн. Физика в жизни моего поколения. М., 1963. С. 36.
мена мировых воИн и т.д. и т.п., достижения науки интерпретировались как получение объективно-истинного знания, то в дальнеИшем с чем большим количеством проблем встречалась европеИская цивилизация и те страны, которые ориентировались на ее достижения, тем чаще теоретико-познавательные проблемы стали трактоваться в духе скептицизма и релятивизма. Усилению этоИ тенденции способствовали трудности прогрессистскоИ модели в Европе, появление фашизма и ... реальные гносеологические проблемы квантовоИ механики.
Сегодня, когда мир столкнулся с глобальными проблемами и возрастает опасность «столкновения цивилизациИ», усиливается критика традиционноИ трактовки науки как получения объективно-истинного знания. Особенно резкоИ критике подвергаются те интерпретации науки, которые стремятся к объективноИ истине. Распространению подобноИ тенденции способствовало множество факторов, в частности осознание историчности научного знания, открытия релятивистскоИ физики, сделавшие относительность ядром новых концептуальных построениИ, работы тех философов и методологов науки (К. Поппер, Т. Кун, П. ФеИерабенд), которые не только подчеркнули сложность процесса познания и методологическую уязвимость традиционноИ объективистскоИ трактовки научного знания, но и сосредоточили свое внимание на субъективных элементах любых, в том числе и экспериментально подтвержденных положениИ науки. В историческоИ ретроспективе критика Поппером принципа верификации предстает как критика самоИ парадигмы объективноИ истины, шаг в сторону утверждения сомнения в возможности достижения такого знания. Все эти факторы актуализировали главныИ вопрос о том, как проИти между СциллоИ объективизма и ХарибдоИ релятивизма. Как следует дальше развивать философию науки, если осознается, с одноИ стороны, упрощенныИ характер функциониро-вавшеИ долгие годы и сохраняющеИ свою значимость для нерефлек-сирующего «научного здравого смысла» модели объективно-истинного знания, опирающегося на логику и эксперимент, а с другоИ стороны, опасность субъективистскоИ трактовки научного знания, ф истины, которые все чаще трактуют научное знание как характеристику состояния личности? На эти вопросы нет ответа и в наши дни. ф
Субъективистские мотивы все больше выходят на первыИ план не О только под влиянием работ Поппера, ставящего под сомнение возможность достижения истинного знания, Куна, делающего акцент на парадигмальном характере развивающегося научного знания, и ФеИе- ф рабенда, отождествляющего научное знание и миф, но и под влиянием постмодернистскоИ философии, подвергающеИ резкоИ критике науку, истину и научную рациональность. Теоретико-познавательная
ф
■м
■о
со
со
(О
ф
ситуация осложняется еще и тем, что достижения науки в конце XX и (/)
начале XXI в. усиливают позиции критиков стандартноИ, объективист- Я скоИ модели научного знания. Таковы, в частности, результаты тео
®
рии диссипативных структур И. Пригожина и его школы, синергетики Г. Хакена, теории катастроф Р. Тома, которые подчеркивают чело-векоразмерностъ исследуемых объектов.
Представляется, что спор об объективности или субъективности научного знания в подобной постановке недостаточно корректен и вряд ли разрешим. Возможно, он неправильно поставлен. Точнее, подобная постановка вопроса, как и вся категориальная сетка, на основе которой проводится рефлексия относительно объективности и субъективности, устарела, она восходит к классическому этапу развития научного знания. Логичней, на наш взгляд, другая постановка проблемы: что в наших знаниях объективного, а что субъективного, если вообще надо ставить вопрос в такой плоскости. Последнее важно, поскольку чаще всего исследователей интересует вопрос об истинности, а не об объективности. Эти два аспекта тесно связаны, но не совпадают. В целом, по-видимому, необходимо считаться с тем, что вопросы, которые решаются в науке, - суть те же знания, они тоже носят печать времени и они тоже могут устареть. При этом речь идет не только о форме вопросов, но и их смысле.
На наш взгляд, защита тезиса о существовании объективной истины должна опираться не столько на своеобразие естественно-научных и социально-гуманитарных знаний, сколько на системность научности и взаимоподдержку различных факторов, обеспечивающих объективную истинность знания. На это обстоятельство следует обратить внимание, поскольку современный скептицизм в отношении возможности достижения объективной истины чаще всего заключается в неспособности обнаружить единственный критерий существования такой истины. И поскольку таким критерием в течение длительного отрезка истории выступал эксперимент, который трактовался определенным образом, то обнаружение методологической односторонности такой интерпретации используется для отрицания возможности достижения объективной истины. Далее, в пользу объ-(¡5 ективности знания свидетельствует такой известный факт науки, как ф воспроизводимость тех или иных результатов познания, независимость этих результатов от личности исследователя, места и времени ф проведения научного эксперимента. Естественно, отмеченный факт О нельзя абсолютизировать и трактовать как полную независимость результатов от средств наблюдения. Речь идет о возможности таким образом исключить влияние личностных субъективно-психологиче-ф ских факторов на результаты научной деятельности. Воспроизводимость тех или иных результатов - важнейшее свойство познания, которое свидетельствует о независимости найденных свойств, связей и других результатов от преходящих, ситуационных обстоятельств.
ф
■ м
•а
со
со
со
ф тт -
(/) Представляют в этой связи интерес рассуждения известного оте-
Я чественного историка философии Г.Г. Майорова об объективности в науке. В своем фундаментальном монографическом исследовании
®
автор стремится обосновать тезис о том, что «установка современного ученого на объективность, или - лучше даже сказать - на объект-ность изучаемого сущего, связана с типичным для нашеИ цивилизации господско-рабским отношением к деИствительности, таким, когда вещи и люди рассматриваются не как нечто самобытное и самоценное, а как нечто подручное и инструментальное, как средства и предметы владения, как то, из чего мы можем извлечь для себя пользу или удовольствие»15. Такое объектное или объективное отношение он характеризует как безнравственное, поскольку «нравственность возможна только в отношениях между субъектами, и она невозможна ни в мире одних только объектов, ни даже в области субъект-но-объектных отношений»16. Между тем понятие «объективность» не обязательно столь оценочно нагружено. Под объектом традиционно понимается существование того фрагмента бытия, - а таким фрагментом может стать не только физическая реальность, но и состояние сознания, - которыИ подлежит изучению, познанию и в этом гносеологическом отношении противостоит познающему субъекту. Познание априори предполагает познаваемыИ объект, на которыИ направлена активность познающего субъекта.
При этом можно понять беспокоИство МаИорова, поскольку «развитие науки в отрыве от духовности и нравственности с большеИ вероятностью приведет, в конце концов, к гибели человечества»17. Для изменения сложившеИся ситуации он предлагает «изменить отношение ученого сообщества к самим вещам, которые оно исследует, а в связи с этим - и отношение к истине, которую оно ищет»18. ТакоИ тезис предполагает обсуждение того, что понимается под истиноИ, если современные представления об истине недостаточно «самокритичны», «кротки» и «уважительны». Неясно, идет ли речь об иноИ, не гносеологическоИ, постановке вопроса об истине или уточнении тех представлениИ об истине, которые функционируют в современноИ культуре? Отчасти помогает ответить на эти вопросы следующее утверждение автора: «Ученому сообществу надо признать, что истина не является собственностью никого из людеИ и что она заключается и хранится в самоИ сущности вещеИ, в вещах как они существуют сами по себе, независимо от нашего их познания и уровня развития науки, а человек может иметь истину только в качестве цели, столь же недос-тижимоИ, сколь и необходимоИ для его человеческоИ, нравствен-но-духовноИ жизни»19.
15 Майоров Г.Г.Философия как искание Абсолюта. Опыты теоретические и исторические. М., 2004. С. 24.
16 Там же.
17 Там же. С. 23.
18 Там же.
19 Там же. С. 24.
ф
■ М
■о з
СО ф
о
с
ф
■м
о со
со ф
(О ■
ф
(Я
я
®
Ф
■ м
•а
со
со
ф
со
я
®
Действительно, если истина хранится в самой сущности вещей независимо от познания и выступает только недостижимой целью, то она не может стать предметом научного исследования. При такой интерпретации истины критика науки не достигает цели, поскольку современная наука не считает, что она обладает абсолютной истиной. Поэтому, на мой взгляд, уязвима критика объективности научного знания с подобных позиций. В этой связи спорной представляется критика Майоровым современных концепций объективности знаний, поскольку, как он пишет, «и обыкновенный камень, представляющийся нам лишь мертвой грудой вещества, а ученым - скоплением безжизненных молекул, атомов, элементарных и субэлементарных частиц или энергий, на самом деле, - если учесть непреодолимую ограниченность нашего знания и неисчерпаемость реальности, - есть, возможно, неизмеримо большее - такая же бездна и такая же загадка, как и мы сами»20. Но наука и не претендует на то, чтобы постичь окончательную сущность тех или иных объектов, и философ может, если это заинтересует других, предположить безграничность и неисчерпаемость того же камня или тех же элементарных частиц. Поэтому, на наш взгляд, совершенно справедливо ратуя за необходимость изменения целевой установки науки и «возвращения» к доновоевро-пейской парадигме единства истины и добродетели, Майоров упрощает ситуацию, делая ответственным научное сообщество за те негативные последствия, с которыми сталкивается современная цивилизация. Между тем ситуация более сложна и противоречива, поскольку фундаментальные проблемы современного мира порождены не столько наукой, сколько обществом в целом.
С того момента, когда человек решил, что может обладать объективным знанием, он оказался в ситуации, когда он должен все время возвращаться к тому, что есть объективное. Полнота знаний - открытый процесс, и по мере того, как человек все время, если угодно, очеловечивается, систематически меняются его представления об объек-0) тивности. Такое обстоятельство становится особенно явным с откры-ф тием неклассической науки и осознанием неединственности классических представлений о массе, материи, пространстве, времени и т.д. Открывая новые смыслы объективности, человек расширяет О представление о себе и своих возможностях познать реальность, которая находится за пределами очевидного, что в итоге приводит к фи-
лософии конструктивизма. Принципиальными на этом пути были фи® лософско-методологические дискуссии по основам квантовой механики, особенно споры эпистемологического характера, в которые были вовлечены ведущие ученые и философы XX в. Одними из самых острых были вопросы о роли субъекта в познании квантовых
СО процессов, объективности результатов квантово-механического поЯ
20 Майоров Г.Г. Указ. соч.
знания, когда приходится считаться с принципиальноИ неразделимостью объекта познания и средств познания. ПрошедшиИ век, концептуально осмысливая фундаментальные достижения науки вообще и физики в частности, показал сложность процесса познания, «возвратил» элиминированного в период господства классических представлениИ из процесса познания субъекта в мир теории. Тем самым по-новому встали вопросы не только о соотношении эксперимента и теории, традиционные для гносеологии, но и о роли аксиологических компонентов в познавательном процессе. Новые открытия и новые проблемы актуализировали фундаментальный вопрос о соотношении истины и ценностеИ, знания и добродетелеИ, восходящиИ своими корнями к античности21.
ДальнеИшие результаты постнеклассическоИ науки только обострили теоретико-познавательную ситуацию. На новом витке познания актуализируются традиционные для эпистемологии вопросы соотношения «объективности» и «истинности», с одноИ стороны, и «объективности» и «реальности» - с другоИ. Однако этот комплекс проблем требует специального рассмотрения.
ф
■м
■о з
СО ф
о
с
ф
■м
о со
<я ф
21
См.: Микешина Л.А. Философия науки : учеб. пособие. М., 2005; Она же. Эписте-
мология ценностеИ. М., 2006.
(0 ■
ф
(Я
я
®
