CC BY
64
УДК 215
Кожемякин Е.А. (Белгород, ФГАОУ ВПО «БелГНИУ») Тел.: (4722) 30-11-82, e-mail: kozhemyakin@b su.edu.ru
ПРОБЛЕМА «НЕВЫРАЗИМОСТИ» В РЕЛИГИОЗНОМ ДИСКУРСЕ И ЕГО НЕКОТОРЫЕ ЭПИСТЕМИЧЕСКИЕ
ХАРАКТЕРИСТИКИ
Статья посвящена описанию некоторых особенностей религиозного дискурса как речемыслительной деятельности. Специфика телеологии, предметной области, языка и эпистемических операций религиозного дискурса рассматриваются в контексте решения базовой, интегральной проблемы религиозного дискурса — проблемы невыразимости религиозного опыта и неприменимости рациональных процедур к тезисам, выражающим истину.
Ключевые слова: религиозный дискурс, религиозное познание, религиозное знание, дискурсная практика, эпистемология.
Любой дискурс (речемыслительная смыслопорождающая деятельность, обусловленная историческими, социальными и культурными кодами) строится относительно решения определённой коммуникативно-когнитивной проблемы. Собственно, необходимость поиска ответов на явно или неявно сформулированный вопрос или комплекс вопросов, возникших в ходе познания, и конституирует содержание, характер, тип и, в конечном итоге, саму необходимость и возможность дискурса. Проблема принуждает к эпистемическим операциям и коммуникации; отсутствие же проблемы есть ситуация «сверхочевидности», в которой дискурс становится избыточным или носит подтверждающий («легитимирующий») статус.
Решение базовой проблемы дискурса определяется в коммуникации, а значит, зависит в значительной степени от культурного, социального, психического опытов коммуникантов. Дискурс может иметь совершенно определённые характеристики в конкретную историко-культурную эпоху; более того, то или иное его содержание часто маркируется как «неуместное», «неистинное», «опасное» и так далее. Это говорит о том, что в разных исторических и социокультурных условиях разные ключевые вопросы ложатся в основу дискурса. При этом характер коммуникативно-когнитивной проблемы не просто обусловливает или служит основанием дискурса, она обладает интегрирующим, скрепляющим действием по отношению к дискурсным единицам - концептам, высказываниям, образам, знакам и т. д.
В условиях коммуникации дискурсная проблема выражается и переживается субъектами в форме дискурсно-речевого конфликта («нехватки средств выражения»), характеризующегося тем, что субъект испытывает затруднения в развитии темы, выражении и формировании знания, ориентации в точках зрения, нормах и предписаниях к речевому поведению, оценке контекста общения, etc. Подобный дискурсно-речевой конфликт как индикатор осознания субъектом дискурсной проблемы возникает из побуждения говорящего не просто «конструировать речь» из доступных и известных ему языковых элементов, но, главным образом, адаптировать языковой и текстовый потенциал изменяющемуся контексту, в том числе экзистенциальному.
Эти обстоятельства наиболее полно представлены в отношении базовой проблемы религиозного дискурса. В этой статье мы рассмотрим характер обусловленности содержания религиозного дискурса его базовой коммуникативно-когнитивной проблемой.
Уточним, что под религиозным дискурсом мы понимаем здесь регламентируемую определёнными историческими и социокультурными кодами (традициями) смыслообразующую и смысловоспроизводящую деятельность, направленную на формирование, трансляцию и изменение догматического мышления, сакрального мироощущения и мистического опыта.
Религиозный дискурс строится в отношении решения проблемы веры; и эта проблема обнаруживается в принципиальной рациональной недоказуемости тезиса, выражающего истину, которая трактуется как высшая ценность. Речь идёт о противоречии между пониманием, с одной стороны, мистических переживаний и духовного познания сверхъестественных феноменов как высшей ценности и, с другой стороны, принципиальной неприменимостью методов рациональной коммуникации к их познанию и трансляции. Эмоциональное переживание мистического опыта полагается как предмет коммуникации, поскольку передача подобного опыта, рассказ о нем и понимание его содержания есть одно из условий воспроизводства религии. Однако вербальная форма этого опыта принципиально не совпадает с его концептуальным содержанием, требует внерациональных способов выражения, в то время, как язык и речь, как известно не являются таковыми. Иными словами, религиозный опыт непредсказуем, но в то же время должен быть пересказан, поскольку в религии полагается необходимость воспроизводства ценностей, фундирующих её.
Эти характеристики интегральной проблемы религиозного дискурса позволяют описать ряд общих наиболее специфичных его черт.
Цели религиозного дискурса. Религиозный дискурс в функциональном аспекте представляет собой смысловоспроизводящую деятельность, ориентированную на поиск и
утверждение путей непосредственной связи с Абсолютом как высшей ценностью, предельной причиной бытия. Отметим, что религиозное понимание Абсолюта и связи с ним отличается от научной трактовки истины: Абсолют не конструируется, он не может быть истолкован как «форма психического состояния» (Кьеркегор) или «идеологический конструкт» (Альтюссер); он есть данность, точнее - «сверхданность», диктующая саму себя сознанию индивидов. В связи с этим, дискурс религии выстраивается в связи с идеей идеала и сообразно способам его достижения.
Религиозный дискурс ориентирован на описание и интерпретацию положений религиозного мировоззрения, включая характерные для него ценности, нормы, идеи, мифы, нарративы. Предоставление информации об основных догмах, институциональном устройстве религии, способах мистического опыта и путях достижения связи с Абсолютом (ср. христианское «свидетельство о вере и Церкви») подкрепляется, как правило, явным или скрытым утверждением истинности данных положений. Поскольку религия предполагает трансляцию сакрального знания, содержание которого трактуется как «доступное избранным», то предполагается идентификация статуса «избранного», приписываемого адресанту: его высказывания должны восприниматься как адекватные содержанию религиозного учения, он сам должен обладать необходимым мистическим опытом или же определённым статусом в церковной иерархии.
Высокая нормативность религиозного дискурса характеризует религиозный дискурс также и в аспекте нормирующей, прогностической и технологической целей. Высказывания в религиозном дискурсе могут быть направлены на оценку положения вещей в соответствии с установленными и закреплёнными нормами. Представители церкви наделяются статусом посредника между человеком и Абсолютом и, следовательно, воспринимаются как обладающие полномочиями выносить оценочные суждения, которые в религиозном дискурсе выполняют строго нормирующую функцию, фиксируют требования и предписания к действиям индивида. Религиозный дискурс в этом отношении может выступать как механизм сохранения и воспроизводства общественного и культурного порядка.
Религиозный дискурс используется с целью упорядочивания и сохранения общественных отношений, что возможно не только за счёт актуализации ценностей и норм, но и с помощью построения дискурса относительно изменения положения вещей. Необходимость изменений объясняется стремлением человека к спасению и, в конечном итоге, - (вос)соединению с Абсолютом. Религии в той или иной степени располагают описанием последовательности организации опыта, что, как полагается, способствует одобряемым способам достижения высшей религиозной цели. Подобные описания имеют характер либо максим и предписаний, либо даже детального технологического описания
(например, буддистская «Книга мёртвых», представляющая собой подробное «пособие по умиранию»).
Реализация религиозным дискурсом прогностической цели также имеет нормирующий и упорядочивающий эффект. Особенность религиозного прогноза состоит в том, что он не строится на рациональных суждениях, а выводится из сакральности и сверхъестественности религиозного опыта. Фактически, прогноз в религии есть такая проекция настоящего в будущее, при которой «верное» или «неверное» положение вещей экстраполируется на некоторое будущее состояние. При этом преследуется цель поддержки базовых религиозных ценностей и принципов: «устрашающий» или, напротив, «успокаивающе-терапевтический» характер религиозных предсказаний свидетельствует об их моральном воздействии, усиленном фасцинативными действиями.
Телеология религиозного дискурса выстраивается относительно объяснения необходимости стремления, а также путей достижения непосредственной связи с Абсолютом, что мыслится в контексте установленных догм, норм и правил (то есть в контексте нормирования), которые и характеризуют определённое религиозное учение. Сохранение и передача в неизменном виде сакрального знания предполагают наличие комплекса референций, составляющих предметную область дискурса. Связь между целями и предметами религиозного дискурса обеспечивается, с одной стороны, интенциями участников дискурсной практики (например, представление о Боге может подразумевать интенцию достижения божественного состояния, а значит - упорядочивание индивидуального опыта в соответствии с канонами), и с другой стороны - социальными представлениями и укоренёнными в коллективном сознании образами и архетипами.
Предметная область (система референций) религиозного дискурса. Поскольку для религиозного дискурса основополагающей проблемой является проблема веры, то предметная область религиозного дискурса включает в себя рационально непознаваемые явления, трактуемые как «истинно существующие» и доступные восприятию в ходе мистического опыта. Поскольку субъект всё же рационализирует явления и отношения в дискурсной практике, то возникает противоречие между характером предметного поля религиозного дискурса и содержанием последнего. Иными словами, религиозный дискурс характерен тем, что существует необходимость говорить и мыслить о вере, которая является принципиально не удовлетворяемой семиотически. Рассмотрим подробнее, в чем состоит эта проблема.
Религия обладает достаточно сложной системой референций, которые имеют, как минимум, два уровня: доступные наблюдению предметы и явления (физические, социальные, психические) и сущности, полагаемые как причина явлений первого уровня, но
являющиеся при этом иррациональными. С религиозной точки зрения, восприятие физических, социальных и психических феноменов как автономных выражает наивный взгляд на положение вещей. Семиотически говоря, предметы первого уровня в религиозном дискурсе выступают в качестве означающих по отношению к предметам второго уровня, в то время как последние - в качестве «сверхозначаемого».
Эта особенность определяет достаточно высокую степень конвенциональности репрезентантов религиозного дискурса: не случайно приметы, предзнаменования, знамения являются типичными репрезентациями действительности именно в религиозном дискурсе. В некотором отношении аналогичная ситуация характерна для медицинского дискурса, в котором диагностические процедуры также выстраиваются относительно «знаковости» (симптоматичности) процессов и явлений. Однако различие заключается в том, что медицинский дискурс фактически «не выходит» за пределы физической (и психической) реальности: одни физические феномены являются симптомами других, но также относящихся к физическому миру. В то же время религиозный дискурс специфичен «онтологическим смещением» в его предметной области, при котором предметы одной «онтологической области» определяются предметами другой «онтологической области».
Известно определение религии, предложенное Тайлором, в соответствии с которым она трактуется как «верования в духовные существа». Важно отметить, что категория духовного в религиозном дискурсе понимается как то, что характеризует не только «сверхчеловеческие силы» (что может иметь отношение и к предметам физического мира), но и в буквальном понимании «сверхъестественные» силы, то есть не являющиеся результатом естественных («материальных», физических) процессов.
Между тем, некоторые разновидности религиозного дискурса практически не противопоставляют духовные и материальные предметы и, соответственно, их центральным предметом являются не «духовные существа», но «вечные существа» - таковы, например, боги античного пантеона, которые трактовались в античном религиозном дискурсе как «не менее материальные», чем иные живые существа, однако, их отличие понималось в преодолении ими смерти, в конечности существования. Но и в этом случае мы имеем дело с категорией «сверхъестественного», которая фиксирует нарушение физических законов, «чудо», а значит, во-первых, не принадлежит к физической предметной области и, во-вторых, трактуется как причина или условие физического («материального») мира.
Это достаточно сложная система предметов и референций религиозного дискурса, и она предполагает, что индивиды должны переживать мистический иррациональный опыт или предпринимать усилия по воображению иной, отличающейся от наблюдаемой материальной, реальности. Комплекс таких воображений обозначается как иррациональная
виртуальная предметная область, которая, собственно, и является доминирующей в религиозном дискурсе, в то время как иные предметные области второстепенны. Уточним, что виртуальность понимается здесь не как онтологический атрибут, а как когнитивное состояние субъекта познания.
Виртуальную предметную область религиозного дискурса составляют феномены, выраженные в категориях «Бог», «спасение», «душа», «Истина», границы действия которых ограничены действием веры. Иными словами, объектом веры может быть то, что рационально непознаваемо и может быть осознано и пережито как ценность. Более того, объект веры наделяется статусом ценности высшего порядка, что означает требование действовать в соответствии с нею и вопреки спонтанным и спорадическим положениям вещей, обстоятельствам, сомнению, и даже - общеразделяемому здравому смыслу, о чем говорит достаточно распространённый религиозный принцип самопожертвования ради веры. Феномены религиозного самоограничения и самоотречения, добровольных испытаний и лишений, аскезы объясняются и конструируются в религиозном дискурсе как производные от самой природы объекта веры. Психическое «вживание» в объект веры, интериоризация ценностей, с одной стороны, и восприятие объектов веры как существующих в действительности и даже «сверхсуществующих» - с другой, - всё это говорит о том, что для системы референций религиозного дискурса характерны как виртуальные, так и психические предметы.
Язык религиозного дискурса. Лексико-грамматические особенности, стилистические средства и речевые акты религиозного дискурса также используются коммуникантами в качестве средства выражения системы референций. Поскольку мистические переживания принципиально не могут быть «адекватно» зафиксированы в семиотических системах, то языковой параметр религиозного дискурса выражает лишь ту или иную степень «приблизительности» высказывания и его соответствия содержанию мистического опыта.
Проблема «невыразимости» религиозных переживаний решается с помощью языка религиозного дискурса, как минимум, двумя способами. Во-первых, для передачи мистического опыта используются эвфемизмы, тропы, экспрессивно-возвышенная лексика, фасцинативные речевые стратегии, положительные и отрицательные экспрессивы, оценочные номинативы, etc. Эти языковые средства способствуют не точной рационализации референта высказывания, а его «интуитивному пониманию». Очевидно, что в этом случае обращение к интуиции и эмоциям облегчает интериоризацию концептуального содержания дискурса. Во-вторых, догматический аспект религиозного дискурса проявляется в широком использовании «консервативных» языковых стратегий - употребление устаревшей лексики, специфичной религиозной терминологии, цитирование сакрального
текста. «Консервация» языкового узуса (а, следовательно, и семантических структур) предполагает сохранение догматического потенциала дискурса, ориентацию на точное воспроизведение сакрального текста, в котором, как полагается, зафиксировано «истинное знание».
Широкий спектр языковых средств, используемых в религиозном дискурсе, безусловно, обогащает его с эстетической точки зрения, делает его наряду с художественным дискурсом наиболее лексически насыщенным и стилистически ярким дискурсом. В то же время, язык религии исключает инвективную, приниженную, простонародную и табуированную лексику. Это связано с особенностями системы референций, репрезентируемых языком религиозного дискурса: божественное, сакральное, высшее, сверхъестественное не может быть помысленно в терминах «приземлённых» феноменов, они всегда «над» обыденным, а стало быть, требуют специфичных имён и эпитетов, то есть -специфичного словаря для их репрезентации.
С точки зрения речевых актов религиозный дискурс насыщен высказываниями перформативного характера: использование сакральных имён, высказываний, текстов означает актуализацию мистического трансцендентного опыта, своего рода «заклинания» мира. Прагматика использования таких речевых феноменов религиозного дискурса, как мантры, молитвы, воззвания и т.д. состоит в попытке иррационального перехода из области обыденного, повседневного в область сакрального, мистического, сверхъестественного. Перформативность религиозного дискурса состоит также в обильном использовании высказываний, имеющих силу институционального действия. Отречение от Церкви, саноположение, покаяние, крещение, исповедь - все эти действия вербализуются, сопровождаются клишированными высказываниями, а в ряде случаев (например, исповедь, анафема, воззвание) полностью сводятся исключительно к речевым актам. Эта особенность сближает религиозный дискурс с юридическим и, частично, политическим, которые также используют речевые акты в качестве полноценных институциональных действий.
Характерное для религиозного дискурса использование таких языковых средств, как антитезы («добро - зло», «рай - ад», «бог - человек», «вечное - тленное», «бесконечное -предельное»), безличных конструкций, языковых средств с негативной и положительной коннотацией свидетельствует, с одной стороны, о попытках более точно маркировать и описать область Абсолюта как центральной темы религиозного дискурса и, с другой стороны, о выполнении определённых эпистемических операций репрезентации, категоризации, интерпретации.
Эпистемические операции религиозного дискурса. Одной из основных черт религиозного дискурса является открытое, а не завуалированное представление
(артикуляция) ценностей и норм как жизнедеятельности, так и собственно религиозной коммуникации. Известное изречение «вера не нуждается в доказательстве» свидетельствует о специфике религиозного познания: знание конструируется на основе догм и мистических переживаний, а истина понимается не как соответствие действительности, а как совпадение с Абсолютом, знание о котором зафиксировано в сакральном тексте. Адекватная трансляция сакрального знания и опыта предполагает максимально точное понимание религиозных моральных максим, что достигается с помощью недвусмысленного их формулирования и «консервативного» (неизменного о своей форме) воспроизведения.
Сакральное мироощущение предполагает такую картину мира, при которой реальность понимается как «производная» от сверхъестественных сил, соответственно, постижение и интерпретация действительности зависит от опыта их (сил) познания. Из этого следует, что существует достаточно жёсткая «иерархия» текстов, в которых зафиксирована и толкуется действительность, организованная по критерию их истинности, то есть соответствия сакральному знанию. Эта иерархия выстраивается от Сакрального Текста, содержащего набор абсолютных догм, до ложных текстов. Собственно религиозный дискурс в этой связи организуется как механизм оценки истинности или ложности тех или иных высказываний и текстов.
Это означает, что религиозный дискурс в достаточной мере располагает аргументативными средствами. Толкование, пояснение содержания сакрального текста - это типичные эпистемические операции, свойственные любой религии. Аргументация в религиозном дискурсе адаптирует канонически-догматическую основу религиозного учения к конкретным ситуациям повседневного действования. Религиозный дискурс выстраивается субъектами таким образом, что каждая рутинная ситуация может быть оценена с позиций религиозного учения, ей может быть приписан определённый ценностный статус, а оценочные действия подкрепляются определённой аргументацией.
Ряд исследователей [3], [4] обращают внимание на такую интересную особенность религиозного дискурса, как презумпция искренности субъекта дискурсной практики, высказывания которого могут быть оценены как «ложные» или «истинные», «правильные» или «неправильные», но никогда - «преднамеренно ложные» или «манипулятивные». Субъект, с точки зрения религиозной дискурсной практики, может заблуждаться, но никогда не обманывает, если он рассуждает в «режиме» религиозного дискурса. Эта особенность существенно отличает религиозный дискурс от политического и сближает его с научным дискурсом. Уточним, что истинность интерпретирующего высказывания религиозного дискурса связывается с аутентичным смыслом сакрального текста, знание которого
разделяется ограниченным кругом лиц или субъектами, обладающими определенным мистическим опытом.
Рассмотрим особенности реализации базовых познавательных операций (репрезентации, категоризации, интерпретации и конвенции) в процессе религиозной дискурсной практики.
Репрезентативные познавательные операции реализуются в дискурсном поле религии с помощью двух ключевых механизмов - обобщения и конкретизации, которые позволяют выделить классы явлений и сущностей в предметном поле религиозного дискурса и оперировать абстрактными именами. Суть абстрактных понятий («Бог», «спасение», «грех», «благо», «зло») раскрывается за счёт конкретизации, их индуктивной «адаптации» к повседневным ситуациям, знакомым и понятным адресатам религиозной коммуникации. И напротив, повседневные ситуации дедуктивно обобщаются в религиозном дискурсе, что позволяет унифицировать все поле возможных поступков, намерений, интересов индивидов и «заключить» их в единую религиозно-идеологическую рамку.
Конкретизация в религиозном дискурсе выражается также в перечислении знаковых событий, которые могут выступать в качестве «узловых элементов», образующих развёрнутые повествования и, в целом, Сакральный Текст.
Операции обобщения и конкретизации в религиозном дискурсе выполняют функцию демонстрации не только действительного, но и должного положения вещей. «Синхронное» применение двух операций позволяет встраивать религиозный текст по образцу «морального размышления», при котором сравнивается «частный случай» (конкретизация) с абсолютной ценностью или нормой (обобщение). Более того, частное трактуется в религиозном дискурсе как производное от общего, то есть - Абсолюта. Это отличает этот тип дискурса от, например, политического дискурса, в котором общее может конструироваться как сумма частного (сравним: «Мы все во власти Бога» и «Судьба страны зависит от твоего выбора»). В целом, если в политическом дискурсе репрезентация выполняет скорее конструирующую функцию, то в религиозном - нормирующую (если в политике «описать» означает смоделировать ситуацию, то в религии - оценить ситуацию с моральной точки зрения). Однако, следует признать, что для институционального дискурса в целом характерно доминирование обобщения над конкретизацией, что можно объяснить общей установкой на подчинение частных целей и ценностей институциональным.
Основной задачей категоризации как познавательной операции религиозного дискурса является разделение предметной области на значимые «сегменты», противопоставление которых имеет определённый смысл для реализации задач религиозного дискурса. Как и для политического дискурса, для религии характерно выделение категорий
«свои» и «чужие»: к «своим» традиционно относятся представители разделяемой конфессии, религии или все верующие, к «чужим» - представители иной конфессии, религии или неверующие. Категоризации подвергается также и совокупность «сверхъестественных существ»: известны религии, в которых «высшие существа» располагаются друг относительно друга в иерархическом порядке, образуя своего рода «ранговую систему», позиции которой отличаются различной степенью «сакральности» и близости к Абсолюту. Более того, для религиозного дискурса характерно также распределение категориальных статусов среди объектов физического и социального мира: определённым образом упорядочены физические предметы (в зависимости от степени их мифологизации, места в структуре религиозного нарратива или «роли» в отправлении религиозных культов), индивиды (в зависимости от характера и степени их мистического опыта, а также в зависимости от соответствия их образа жизни, поступков, деятельности религиозным нормам), священнослужители (в зависимости от характера и степени мистического опыта).
На основе категоризации строятся процедуры аналогии, позволяющие организовать и реорганизовать когнитивный опыт и систему знаний в соответствии с религиозными ценностями и догмами. Распространёнными являются стратегии соотнесения канонизированных и типичных повседневных ситуаций: адресанты религиозного дискурса, объясняя конкретные действия, поступки и положения дел, приводят в качестве аналога примеры из сакральных текстов, обращение к которым является основной и «предельной» объяснительной процедурой.
Религиозная категоризация предполагает также применение процедур сравнения и оценивания, поскольку догматический характер религиозного дискурса «требует», чтобы индивид регулярно соотносил личный и «идеальный» мистический опыт, индивидуальные убеждения и догмы разделяемой им религии, личные модели поведения и поддерживаемые в институте религии нормы деятельности. Оценивание строится на моральных и нравственных положениях, формирующих основы религиозного учения. Базовая оппозиция «добро - зло», определяющая ключевые концепты и тезисы религии, выражается в операторах оценивания «хорошо» и «плохо», «приемлемо» и «неприемлемо», «допустимо» и «недопустимо». Основной задачей использования таких оппозиций является ориентация адресата на этические нормы (заповеди, правила, идеалы). Как правило, положительная оценка связывается с каноническими либо с аналогичными им повседневными ситуациями, агентами действия, действиями, в то время как негативная оценка фиксирует отклонение от религиозных норм и правил. Показательно, что характерным для религиозного дискурса является развитие негативной оценки в наставление и рекомендации посредством обращения к образцу и авторитету.
Для религиозного дискурса типичны операции исторической и нарративной категоризации. Особенность состоит в том, что истинное положение вещей репрезентируется в религиозном дискурсе либо в прошлом (как идеальный опыт, который впоследствии был утерян), либо в будущем (например, «рай»), но практически никогда в настоящем.
Интерпретация используется в религиозном дискурсе с целью разъяснения как повседневных ситуаций, так и фрагментов сакральных текстов. В первом случае интерпретация осуществляется с теологических позиций, в соответствии с которым «матрица значений и смыслов», зафиксированная в сакральном тексте, применяется к описанию конкретного положения вещей. Во втором случае эта семантическая система выводится из содержания самого сакрального текста. Типичными для религиозного дискурса чертой являются достаточно жёсткие предписания к организации коммуникативного аспекта интерпретации: толкование как повседневных ситуаций, так и сакрального текста представляется привилегированным занятием адресантов (священнослужителей). Это отличает этот тип дискурса от иных: в демократическом политическом дискурсе интерпретация, осуществляемая адресатом, является одним из главных условий его реализации, а в юридическом дискурсе сопоставление интерпретаций адресанта и адресата (например, истца и ответчика) трактуется как операция, необходимая для принятия легитимного (например, судебного) решения.
Очевидно, что религиозный дискурс основывается на коллективно разделяемом культурном и социальном опыте: интерпретативные схемы во многом строятся на основе фоновых знаний адресатов, что в наиболее очевидном виде можно наблюдать на примере религиозного миссионерства. Сакральный текст выражает в этом отношении свою культурную гибкость и адаптивность, что с лингвистической точки зрения во многом достигается за счёт его мифологичности, иносказательности, обилия тропов, а это в своей совокупности обусловливает множество интерпретаций в зависимости от культурного «багажа» адресата.
Познавательная операция конвенции связана с нормативным аспектом религиозного дискурса. В отличие от иных типов дискурса и в силу высокой степени догматичности, религиозный дискурс практически не использует нормы-конвенции; вся его нормативная сфера формируется достаточно однозначными и документально зафиксированными правилами (заповедями, предписаниями, принципами). Однако конвенциональные процедуры широко используются в отношении терминов, определённых схем декодирования ключевых высказываний, сюжетов и описаний, и в ряде случаев - в отношении создания и закрепления этикетных норм. Тем не менее, религиозный дискурс избегает использования чётких дефиниций тех или иных терминов, что можно объяснить установкой на
использование таких более эффективных в отношении воздействия и интериоризации методов, как апелляции к авторитету, к эмоциям, к канонам. Дефинитивные операции свойственны рационалистической познавательной деятельности, что в целом не характерно для религиозного дискурса, основанного на принципах эмоционального, экзистенциального и опытного вовлечения адресата в поле религии.
Итак, подведём некоторые итоги.
Телеология, система референций, язык и эпистемические операции религиозного дискурса выражают его «внутреннее напряжение», связанное с невозможностью рационального (языкового) выражения мистического опыта и духовных переживаний. В то же время религиозный дискурс представляет собой в высокой степени рефлексивное явление, рефлексивность которого, однако, не сводится исключительно к рациональным механизмам обоснования и объяснения (теологический дискурс), но имеет отношение также и к догматическим нормам интерпретации (мифологический дискурс).
Условие веры требует от субъекта «внутреннего усилия» при осуществлении религиозной дискурсной практики, в то время как для иных дискурсных практик (особенно институциональных) характерным является в большей степени «внешнее принуждение» субъекта к речемыслительной деятельности.
Литература
1. Бобырева Е.В. Религиозный дискурс: ценности, жанры, стратегии (на материале православного вероучения) : автореф. ... д-ра филос. наук : 10.02.19. Волгоград, 2007. 37 с.
2. Бугаева И.В. Язык православных верующих в конце XX - начале XXI века. М.: Изд-во РГАУ-МСХА им. К.А. Тимирязева, 2008. 239 с.
3. Карасик В.И. Религиозный дискурс // Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики. Волгоград: Перемена, 1999. С. 5-19.
4. Мечковская Н.Б. Язык и религия. М.: ФАИР, 1998. 352 с.
5. Субири К. Вокруг проблемы Бога // Человек. 2002. № 6. С.115-128.
Kozhemjakin E.A.
THY PROBLEM OF UNEXPRESSIVITY IN THE RELIGIOUS DISCOURSE AND IT'S SEVERAL EPISTEMIC FEA TURES
The paper discusses several key dimensions of the religious discourse, taken as a type of speech and thinking activity. The peculiarities of theological, referential, linguistic and
operational epistemic parameters of the religious discourse is observed in the paper in terms of the solution of the core integral problem of the religious discourse — the problem of unexpressivity of the religious experience and inapplicability of rational procedures onto truth-claiming thesis in religion.
Keywords: religious discourse, religious cognition, religious knowledge, discou^у practice, epistemology.
