CC BY
63
2003
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 2, вып. 2 (№10)
КРАТКИЕ НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ
Н. В. Блохина
ПРОБЛЕМА «НАПОЛЕОНИЗМА» В ТВОРЧЕСТВЕ ИТАЛО ЗВЕВО
Личность французского императора Наполеона Бонапарта (1769-1821) оказала значительное влияние на формирование идеологической, философской и эстетической мысли как современной, так и последующих исторических эпох. Судьба этого политического и военного деятеля способствовала возникновению философско-исторической проблемы «великой личности», нашедшей отражение на страницах ряда литературных произведений XIX — первой половины XX столетия.
Еще при жизни Наполеона к его образу обратились писатели-романтики. Наиболее характерной для европейского романтизма была «байроническая» традиция, связанная с противопоставлением «великой личности» враждебному ей миру, обществу, «толпе». «Великий человек» у романтиков наделен «ощущением катастрофичности жизни, мизантропией, пессимизмом и иронией в сочетании с отчаянием»1. В литературе европейского романтизма, безусловно, преобладала тенденция восхищения «великой личностью», за которой угадывался император Наполеон.
Однако с годами понятие «великого человека» начинает утрачивать «байронический» оттенок, превращаясь в понятие «провиденциальной» личности, обязанной «своей мудростью и своим успехом ... не личным качествам, а тем объективным силам, которые определили направление и результаты» ее деятельности2. Так, например, в творчестве А.С.Пушкина трактовка образа Наполеона неоднократно менялась: в лицейской лирике Наполеон—это грозный враг русского народа, в первой половине 20-х годов XIX в. — «байронический» герой, в зрелый период творчества — «фатальный» человек, посланец провидения3.
Дальнейшая эволюция теории «великих людей» происходит в философии истории французского мыслителя В. Кузена. В своих известных лекциях 1828 г. он высказал идею о том, что истинными творцами истории являются человеческие массы, действующие посредством своих представителей, «великих людей». По мнению Кузена, «великий человек — это гармония общего и частного»: он объединяет в себе «и народ, и отдельную индивидуальность», выполняя «миссию, порученную историей данному народу»4. «Великим людям», с точки зрения Кузена, следует прощать великие опустошения, осуществляемые на земле во имя воплощения великой цели.
В 30-е годы XIX столетия французские монархисты приспособили теорию Кузена к нуждам исторического момента, превратив ее «в апологию абсолютной власти»5. Сторонники французской монархии, в частности, рассматривали «великого человека» как личность, способную «угадывать потребности времени», «вмешиваться в исторический процесс» и «направлять течение событий по новому пути», навязывая, если это необходимо, свою волю подвластному народу6. Этой теории придерживался и Оноре де Бальзак. Вступление Бальзака в литературу состоялось уже после смерти Наполеона, однако решение проблемы «великой личности» в «Человеческой комедии» неразрывно связано с размышлениями ее автора о роли французского императора в европейской истории7.
Во второй половине XIX столетия интерес западноевропейских писателей к фигуре Наполеона ослабевает. Иначе обстоит дело в русской литературе: к образу французского императора обращались в своих произведениях величайшие представители русской художественной прозы Л.Н.Толстой и Ф.М.Достоевский.
В романе Толстого «Война и мир» Наполеон введен в состав действующих лиц. Толстой не считает Наполеона «великим человеком». По его мнению, решающая роль в развитии исторического процесса принадлежит народу, а политик, не умеющий согласовывать свои действия с потребностями народных масс, обречен на заведомую неудачу8.
По-иному подходит к решению проблемы «великой личности» Достоевский. Внимание этого автора обращено не к истории, а к современности. Русский писатель «удивительно глубоко понял тенденции
© Н. В. Блохина, 2003
современной ему западной цивилизации, грозившие ей бедствия, стоявшие перед нею задачи»9. Творчество Достоевского во многом предвосхитило появление ряда положений философии Ф. Ницше и, в частности, содержащееся в нем восхваление «сверхчеловека», господина мира, чьей прерогативой является полнейшая вседозволенность.
Ф. М. Достоевский не был знаком с произведениями Ницше и других проповедников индивидуалистической идеи, однако он «пророчески угадал в потере личностью ощущения различия между добром и злом страшную социальную болезнь, грозящую как отдельному человеку, так и всему человечеству неисчислимыми бедствиями»10. Постановка проблемы «великой личности» у Достоевского неизменно влечет за собой размышления о трагичности распространения морального и социального зла.
Среди героев Достоевского отсутствует фигура Наполеона, но действующие лица его произведений в мыслях своих часто обращаются к образу французского императора. Так, герой «Записок из подполья» предается несбыточным мечтам, отождествляя себя с великим полководцем: «Все плачут и целуют меня ... а я иду босой и голодный проповедовать новые идеи и разбиваю ретроградов под Аустерлицем. Затем играется марш, выдается амнистия, папа соглашается выехать из Рима в Бразилию [... I»11 Родион Раскольников неоднократно размышляет о сущности понятия «великий человек»: «Нет, те люди не так сделаны: настоящий властелин, кому все разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне; и ему же, по смерти, ставят кумиры, а стало быть, все разрешается»12. Петербургский студент следующим образом объясняет причину, толкнувшую его на преступление: «Я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил ... »13.
Философия Ницше и отрицающее ее мировоззрение Достоевского во многом определили развитие проблемы «великого человека» в западноевропейской литературе начала XX в.
В Италии в первые десятилетия прошедшего столетия ницшеанская традиция получила отражение в творчестве известного писателя Габриэле Д'Аннунцио, создавшего на страницах своих произведений миф о герое, сочетающем в себе гений художника и любовь к искусству с железной волей и талантом стратега14.
Взгляды Д'Аннунцио не разделял его современник писатель Итало Звево (1861-1928). В одном из своих писем он, в частности, отметил: «Мы (все реально существующие люди. — Н. Б.) представляем собой живой протест против смехотворной концепции сверхчеловека в том виде, в котором она была нам навязала [.. .]»15 В решении проблемы «великой личности» Звево ориентировался не на представителей ницшеанской традиции, а на творчество выдающегося русского автора Ф.М.Достоевского16.
На страницах рассказов Звево «Лекарство доктора Менги» и «Дурной глаз» (написаны между •1902 и 1912 гг.) проблема «великого человека» рассматривается с тех же позиций, что и в творчестве Достоевского. Образцом для подражания для героев Звево является император Наполеон.
Главному герою рассказа «Лекарство доктора Менги» удается создать чудодейственную сыворотку, способную, по его мнению, значительно продлить человеческую жизнь. Доктор Менги придает особое значение тому обстоятельству, что открытие волшебной сыврротки произошло 5 мая, в день смерти Наполеона17. «Среди бумаг, — пишет Звево,—я наложу бланк, на котором я сделал запись о своем открытии. Оно датировано пятым мая. Я не суеверен, но такое совпадение дат все-таки странно: пятое мая — это день памяти Наполеона, а у этого человека пульс бился в унисон с часами. Воспоминание о великой личности, чей нормальный пульс равнялся шестидесяти ударам в минуту, придало мне надежду, от которой у меня прямо-таки дух перехватило. А что если, помимо продления жизни, я бы достиг еще больших высот, а затем и еще больших!»18 В рассказе нет других аллюзий на наполеоновскую тему. Однако и этого отрывка достаточно, чтобы продолжить мысль доктора Менги, перефразируя Родиона Раскольникова: «Я хотел Наполеоном сделаться, оттого и дерзнул... » Дерзания героя привели к смерти его матери и обрекли доктора на бесконечные душевные муки. Ввод непроверенного лекарства живому существу обернулся трагедией и стал горьким уроком для подражателя Наполеона.
Еще одним несостоявшимся Бонапартом является герой рассказа «Дурной глаз» Винченцо Аль-баджи. Рассказ начинается словами: «Многие в возрасте между десятью и пятнадцатью годами и мечтают о блестящей карьере, даже о карьере Наполеона. Поэтому не было ничего странного в том, что в двенадцать лет Винченцо Альбаджи подумал, что если Наполеон был провозглашен императором в тридцать лет, то он мог бы стать им несколькими годами раньше. Странным было то, что он на всю жизнь запомнил эту мимолетную мечту»19. Винченцо поступает в Военную академию. Герой полагает, что служба в армии — «самый короткий путь к тому, чтобы свергнуть короля с престола и занять его место» (Д. г., 70). Однако юноше приходится покинуть стены Академии, после того как он однажды нагрубил вышестоящему офицеру. С годами в организме Винченцо вырабатывается странное свойство: одним-единственным взглядом он может вызывать смерть окружающих людей. Герой чувствует, что в основе его страшной способности лежат зависть к талантливым и удачливым людям и злость на самого себя из-за собственной никчемности. Вся его ненависть обрушивается на кумира
юношеских лет. Винченцо убежден, что стал жертвой веры в ложные идеалы, трагическим образом повлиявшей на его физическое естество и повлекшей за собой гибель людей, уничтоженных его взглядом: «Он продолжал изучать жизнь Наполеона, сознавая, что к этим чтениям его побуждала не любовь, а зависть и ненависть. Он хорошо понимал, в чем состоит особенность его глаза. Его каким-то необыкновенным образом приводил в движение Наполеон. К счастью, император давно уже как покоился в Доме инвалидов, что надежно защищало его от стрел, в гневе метаемых против него Винченцо» (Д. г., 80). В рассказе «Дурной глаз» проблема «наполеонизма» не получает логического завершения в силу отсутствия конца у этого произведения. Однако этическая позиция автора не оставляет сомнений: претензии на величие и неограниченную власть над людьми пагубны для отдельного индивида и несут в себе потенциальную угрозу для других людей.
В рассказах «Лекарство доктора Менги» и «Дурной глаз» итальянский автор являет читателю примеры трагического смешения понятий добра и зла в психике героев, соблазненных поклонением ложному идеалу «великой личности», нашедшей конкретное воплощение в образе Наполеона. Рассказы Звево отличает от произведений Достоевского использование в них элементов фантастики, служащей для увеличения эффективности описания творимого героями зла, а также нескрываемая авторская ирония, направленная на несостоявшихся Наполеонов.
Следует отметить, что Достоевский приводит Родиона Раскольникова к раскаянию и просветлению. Звево ограничивается тем, что открывает перед читателем внутренний мир людей, больных наполеоновской идеей, обрекает героев на душевные терзания, но отказывает им в окончательном исцелении. В его рассказах происходит развенчание зла, но в них отсутствует альтернатива добра. Едкая ирония, с которой писатель отзывается о Винченцо Альбаджи, отнюдь не случайна: «диагноз» героя плох, но сам автор едва ли в силах выписать ему действенный рецепт.
В центральном произведении творчества Звево, романе «Самопознание Дзено» (1923), тема «великого человека» обретает самостоятельное звучание. Подход итальянского автора к раскрытию проблемы «великой личности» кардинально меняется. Образ «великого человека» перестает ассоциироваться с фигурой «байронического» титана, «провиденциальной» личности, выразителя воли народных масс или ницшеанского «сверхчеловека». Герой романа Дзено Козини связывает представление о величии не со словом «быть», а со словом «казаться».
Пятая часть романа («История моей женитьбы») начинается с пересказа общеизвестной истины, ранее изложенной Звево в вводной фразе рассказа «Дурной глаз»: «В представлении юноши из буржуазной семьи понятие человеческой жизни ассоциируется с понятием карьеры, а в ранней молодости карьера — это всегда карьера Наполеона»20. Однако эта сентенция продолжена оригинальным философствованием Дзено, человека амбициозного, но совершенно не способного к какой-либо деятельности, к принятию того или иного решения. Благодаря отцовскому наследству герой существует, не испытывая финансовых затруднений. Он даже не должен появляться в конторе: все дела ведет бдительный администратор. Дзено тяготится своей праздной жизнью и находит этому оправдание, следующим образом развивая начальную посылку: «Причем для этого вовсе не обязательно мечтать сделаться императором: можно походить на Наполеона, оставаясь гораздо, гораздо ниже» (Дз., 78). Герой сравнивает человеческую жизнь с морской волной, обреченной родиться, обрести свою изменчивую форму и умереть, разбившись о берег. Он убежден, что единая участь всех людей— «рассыпаться в прах, как волна и как Наполеон» (Дз.,78).
Подобный подход к решению проблемы бездеятельной личности помогает Дзено заглушить укоры совести, но не спасает героя от совершения ряда поступков, представляющихся ему преисполненными глубокого смысла, а читателю просто смешными. Так, в день, когда он решает никогда больше не появляться в доме семьи Мальфенти, понимая, что сватовство к красавице Аде заранее обречено на неудачу, а женская половина семейства смеется над ним, Дзено посылает своим друзьям букет цветов, многозначительно выводя на прилагаемой карточке дату — 5 мая. «Как прекрасна была свобода!.. Я сообразил, как мне следует отметить свое решение, чтобы все вышло сдержанно, скромно и в то же время несколько иронично. Я побежал в цветочную лавку и, выбрав там великолепный букет, приказал направить его синьоре Мальфенти вместе с моей визитной карточкой. На карточке я не написал ничего, кроме сегодняшней даты. Этого было достаточно. Я сам никогда не забуду этой даты, и, даст Бог, не забудут ее и Ада с матерью: пятое мая, день смерти Наполеона» (Дз., 112). В то время как герой пребывает в восторженном состоянии от значительности совершенного поступка, из дома Мальфенти приходит ответ, содержащий формальную благодарность за цветы. Дзено убеждается, что его намек остался неразгаданным. Он чувствует себя глубоко оскорбленным: «"Remember!" — сказал Карл I перед тем, как ему отрубили голову, и, наверное, подумал при этом, какое нынче число. Я тоже призвал свою противницу помнить и остерегаться» (Дз., 116). В конечном итоге сватовство проистекает в соответствии с чаяниями родителей Мальфенти: вместо руки Ады Дзено просит разрешение на брак со страдающей косоглазием Аугустой. В свете этой неожиданной женитьбы подражание героя французскому императору и английскому королю преисполняется еще большим комизмом21.
Трактовка темы «великого человека» на страницах романа «Самопознание Дзено» претерпевает существенные изменения по сравнению с ранее созданными произведениями. Если в своих рассказах Звево, следуя за Достоевским, предупреждает читателя о пагубности индивидуалистических идей, то з «Самопознании Дзспо» автор намеренно снижает эту тему, переводя сс в комический план. Дзспо может сколько угодно мысленно воображать себя «великим человеком»: он все равно останется таким, какой он есть, и его мечтания не принесут ни пользы, ни вреда как окружающим его людям, так и человечеству в целом.
Рассмотрение проблемы личности сквозь призму иронии, подмена понятия об истинном человеческом величии на понятие о кажущемся величии свидетельствуют об убежденности автора в непреодолимом разрыве между духовным опытом отдельной личности и тенденциями общественной жизни. Субъективистский подход к интерпретации проблемы «великого человека» и ее снижение до проблемы «всякого человека» —частный случай ощущения исчерпанности бытия и мировой истории, свойственного новой философско-эстетической традиции XX в.22.
Summary
The theme of Napoleonism in early 20th c. Italian literature receives its most profound treatment in the works of Italo Svevo (1861-1928), a famous master of psychological prose. In his main work, the novel «Confession of Zeno» (1923), Svevo interprets napoleonism in his own original way. He identifies the concept of a «great personality» with the concept of an «ordinary man». This proves the author's idea that world history is coming to an end — a view characteristic of 20th c. Philosophy and aesthetics.
1 Реизов Б. Г. Пушкин и Наполеон // Из истории европейских литератур. Л., 197Ó. С. 56.
2 Там же. С. 60.
3 Подробнее об этом см.: Реизов Б. Г. Пушкин и Наполеон.
4 Реизов Б. Г. Теория исторического процесса в трагедии А. Мандзони «Адельгиз» // Из истории европейских литератур. С.279.
5 Реизов Б. Г. Бальзак. Л., 1960. С. 47.
6 Там же.
7 Реизов Б. Г. Мотивы титанизма в «Человеческой комедии» // Реизов Б. Г. Бальзак. С. 28-85.
8 Потапов И. А. Личность Наполеона в романе и приемы ее раскрытия // Потапов И. А. Роман Л.Н.Толстого «Война и мир». М., 1970. С. 151-179.
9 Реизов Б. Г. «Преступление и наказание» и проблемы европейской действительности // Изв. АН СССР. Сер. лит-ры и языка. 1971. Вып. 5. С. 389.
10 Фридлендер Г. М. Достоевский и мировая литература. М., 1979. С. 59.
11 Достоевский Ф. М. Записки из подполья // Достоевский Ф.М. Полн. собр. Соч.: В 30 т. Т. 5. Л., 1973. С. 133-134.—О «наполеоновской» идее в повести «Записки из подполья» подробнее см.: На-зиров Р. Г. Об этической проблематике повести «Записки из подполья» // Достоевский и его время. Л., 1971. С. 148.
12 Достоевский Ф. М. Преступление и наказание // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т. 6. Л., 1973. С. 211.
13 Там же. С. 318.—О мотивах «наполеонизма» в романе «Преступление и наказание» подробнее см.: Корякин Ю. Ф. Самообман Раскольникова. Роман Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание». М., 1976. С. 23-25.
14 Об образе «сверхчеловека» в творчестве Г. Д'Аннунцио подробнее см.: Потапова 3. М. Многоликий Габриэле Д'Аннунцио // Д'Аннунцио Г. Леда без лебедя. М., 1995. C.XIX-XX.
15 Svevo I. Lettera a Valerie Jahier del 10 dicembre 1927 // Svevo I. Epistolario. Milano, 1966. P. 860.
16 О влиянии Достоевского на Итало Звево см.: De Michelis Е. Dostoevskij nella letteratura italiana // Lettere italiane. XXIV. N2 (apr.-giu. 1972). P. 189-191.
17 Наполеон скончался на острове Св. Елены 5 мая 1821 г.
18 Svevo I. Lo specifico del dottor Menghi // Svevo I. I racconti. Milano, 1985. P. 43. — Перевод отрывка из рассказа выполнен автором настоящей статьи.
19 Svevo I. Il inalocchio // Svevo I. I racconti. P. 69. — Перевод отрывков из рассказа выполнен автором настоящей статьи. (В дальнейшем ссылки на это произведение (Д. г.) даны в тексте с указанием страницы.)
20 Звево И. Самопознание Дзено / Пер. С. Бушуевой. Л., 1972, С. 78. (В дальнейшем ссылки на это произведение (Дз.) даны в тексте с указанием страницы.)
21 О «наполеоновских» претензиях Дзено см.: Володина И. П. Проблема преступления и наказания в итальянской литературе на рубеже XIX-XX вв. // Вестн. Ленингр. ун-та. Вып. 1. 1990. С. 37-38.
22 Подробнее об этом см.: Зверев A.M. XX в. как литературная эпоха // Вопросы литературы. 1992, 2. С. 6.
Статья поступила в редакцию 26 февраля 2003 г.
