CC BY
67
Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 6, 2005, вып.1
Т.О. Бертенова
ПРОБЛЕМА МОЛОДЕЖИ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Эпоха глобализации затрагивает многие сложные вопросы современной культуры, в том числе и проблему суверенитета членов современного общества. Обратим внимание на следующий факт, отмеченный исследователями. Глобализация всех сфер экономики и «лихорадочная "нарезка" новых, все более слабых и обладающих все меньшими ресурсами "политически независимых" территориальных образований... -явления родственные, взаимно обусловливающие и усиливающие друг друга»1. Думается, что подобное наблюдается и в сфере идеологических образований в современной культуре. Самобытные образования стремятся «автономизироваться» от господствующего массового направления. В случае же с так называемыми молодежными субкультурами эта проблема приобретает особый оттенок.
В 1987 г. Ю. Подниекс снял фильм, где предпринял попытку развенчать мифы о неформальных молодежных движениях доживавшего свое последнее десятилетие СССР. Поставленный в фильме вопрос «Легко ли быть молодым?» стараниями отечественных СМИ вскоре стал к месту и не к месту использоваться в качестве риторического заголовка к различным материалам о социальных проблемах молодежи, узнавая о которых читатель должен был бы почувствовать: «Нет, не легко», как бы забыв о том, что тяготы 13-25-летних вполне сопоставимы с тяготами социальных групп других возрастов.
Вместе с тем и собственно авторский подтекст-духовный конфликт молодежи с советской идеологизированной действительностью - обусловлен широкой социально-исторической ситуацией. Любопытна и сама форма заданного Ю. Подниексом вопроса: он о неком конкретном бытии (без слова «быть» вопрос звучал бы иначе, т.е. так, как он, по сути, и использовался потом СМИ). С этим созвучна и поставленная режиссером задача - увести зрителя от ограниченного восприятия современной молодежи как социальной группы, принадлежность к которой определяется возрастом тех, кому, с этой точки зрения, жить сравнительно легко - и в плане здоровья (по сравнению с пожилыми, уже менее крепкими людьми), и в социальном отношении (по сравнению с молодежью прежних времен). У концепта «быть молодым» предполагается некое значение, которое не является «само собою разумеющимся». По прошествии почти двух десятилетий с момента выхода названного фильма, когда его тематика на первый взгляд утратила свою актуальность, а по сути просто встала в ряд с другими вопросами общества эпохи глобализации, в концепте молодежного бытия обнажилась проблема не только содержательная, но и функциональная, например, связанная с эксплуатированием его в рекламе.
Цель данной статьи - обозначить и в той степени, в которой позволяют рамки работы, проанализировать проблему формирования и функционирования феномена молодежи и взаимосвязанного с ним концепта в современной культуре.
© Т.О. Бертенова, 2005
В западной философской и научной литературе XX столетия довольно часто поднимается проблема молодежной культуры, особенно после 1950-1960-х годов, которые ознаменовались во многих странах мира всплеском молодежных протестов, сложившихся затем в организованное ценностное противостояние господствующей культуре, - явление, получившее сначала название и статус контркультуры, а затем, при изменении социокультурной констелляции и внутренней его трансформации, статус субкультуры2. Внимание зарубежных исследователей сосредоточено главным образом на критическом пафосе предлагаемой молодежью антитрадиционалистской идеологии3, на ее социальной и психологической предпосылках4, перспективах воздействия на культуру5.
То же самое с конца 1970-х годов происходит и в отечественной науке, иногда только с более критичным подходом к молодежным движениям6, в которых ищется «синдром мелкобуржуазности»7, но отсутствует интерес к историческому генезису проблемы, к механизму и общей идеологической подоплеке выделения молодежи в особую социальную категорию. В настоящее время молодежные субкультуры описываются подробно, но менее критично8. При бесспорной пользе такого подхода следует отметить, что при скрупулезном комментировании идейной направленности заявивших о себе молодежных движений, принятых в этой среде ритуалов и обычаев, также не затрагивается вопрос о реальной роли молодежи в современном обществе9. Молодежь чаще всего предстает как субъект неких автономных культур (причем нередко уже отошедших в прошлое или изменивших характер), обстоятельно исследуется знаковая система данной сферы культуры10, но как объект идеологической спекуляции и масс-медийной референции молодежь не рассматривается.
Однако задуматься над этим побуждает хотя бы противоречие между активным выделением данной группы из общей социальной массы, с одной стороны, и отсутствием ее четко (или с поправкой на исторический период) обозначенных границ, внутри которых иногда оказывается не одно поколение, - с другой. В виртуальном мире популярных зрелищ главными героями всех рейтинговых теле-шоу, сериалов и блок-бастеров оказываются, как правило, персонажи не старше 35 лет, а чаще всего - и не старше 30. Преподносимые публике образы «молодых героев» соответствуют основной ценности развитого потребительского общества-успешности (составляемой в данном случае из таких атрибутов молодости, как здоровье, активность, проворство и физическая привлекательность). С детства впитывающие в себя тотально транслируемый массовой культурой ценностный стереотип, современные молодые люди «взрослеют» задолго до окончания школы; граждане же среднего и зрелого возраста активно стремятся им подражать в поведении, стиле одежды, образе жизни и т.д., т.е. «быть молодыми». Другим противоречием, побуждающим к размышлениям, оказывается противоречие между «быть» и «казаться», вытесняющее в массовом сознании «быть».
Молодость в качестве особого периода жизни и состояния выделяется и поэтизируется многими национальными культурами; с наставлений, обращенных к юношам, начинает свою историю древнегреческая элегия; в древнегреческой же трагедии возникает тема конфликта между отцом и сыном и т.д. Вместе с тем по-своему прав A.C. Панарин, когда, размышляя о социальном значении альтернативной культуры, утверждает: «Молодежь - это явление XX века; до этого времени история не знала молодежи: были молодые люди, а молодежи не было <...> для традиционного образа жизни характерен переход от детства непосредственно к взрослости»". Уточ-
ним, что под феноменом молодежи исследователь подразумевает некое условное сообщество (молодых) ровесников, проходящих процесс социализации, способных осознавать и более или менее последовательно объективировать определенные ценностные установки, отличные от установок других сообществ.
В этом смысле молодежь - феномен современной культуры, и как многое в культуре, изначально подпитанный мифологией. Он формируется и становится культурным фактом главным образом благодаря двум факторам: во-первых, социальным -увеличившейся продолжительности жизни, введенной системой общего образования и многолетним периодом обучения, отодвигающим вступление молодого человека во взрослую жизнь; во-вторых, теоретическим и даже в большей степени мифологическим. Дело в том, что фактическое явление собственно молодежной субкультуры относится к XIX в., когда усилиями деятелей романтизма создается идеализированное представление о детстве и молодости и в художественную, социологическую и философскую литературу входит новая проблема - взаимоотношений между поколениями12. Заслуга романтиков (спровоцировавших, кроме прочего, к молодости научный интерес психологов) заключается и в теоретизировании молодости, и в большей степени в том, каким образом создавался ими прецедент репрезентации молодежного сознания и молодежной культуры.
Действительно, в истории можно найти, по крайней мере, только один пример возникновения молодежной альтернативной культуры, сопоставимый и с романтическим движением в XIX в., и с движением битников и хиппи, и с движением панков 1980—1990-х: это - культура вагантов. Разумеется, данные явления отличаются друг от друга. Хотя, как и формирование последних из них, становление культуры вагантов обусловливалось противоречивым развитием светской (городской) цивилизации и конфликтом с господствующей идеологией и бюрократией (в ХП-ХШ вв. - католической церковной); во всех случаях особую роль играла образованность или причастность к образованию тех, чьими усилиями создавались эти культуры, и т.д. Можно даже заметить, что и в романтическом движении рубежа XVIII—XIX вв., и особенно в «контркультурной революции» XX в. повторена интенция средневековых ученых бродяг13. К тому же если молодежь 1950-1960-х и не апеллировала открыто к фольклорному наследию молодой Европы (и в частности, к поэзии вагантов), как это делали поэты-романтики, то в полной мере реализовала карнавальную и провокационную устремленность культуры вагантов14.
Однако есть принципиальное, с рассматриваемой точки зрения, отличие сравниваемых явлений: осознавая себя аутсайдерами (а иногда и вынужденными бунтарями) и даже молодыми аутсайдерами (и задорно провозглашая ценности сугубо молодого свободного сознания), ваганты не связывали молодость как таковую с культурным протестом. Это отождествление отмечено, только когда в понятие культуры в качестве компонента вошло понятие «реальность», т.е. только в рамках романтического направления. Затем оно будет так или иначе влиять на художественные и духовные поиски Х1Х-ХХ вв. и более репрезентативно повторится в эмансипаторс-ком мифе о молодежной контркультуре 1950-1960-х15. При этом идея и первичная инициатива отождествления и связь молодого поколения с культурным протестом принадлежала не деятелям философии и литературы романтизма. Ее высказал Ж. Ж. Руссо, и, в частности она следует из размышлений «новых людей» в его романе «Юлия, или Новая Элоиза»16.
Не признавая современную ему рациональную цивилизацию, Руссо сформулировал идею, которая сразу получила в истории и свое «идеальное», и свое «профан-
ное» применение. Одним станет ювенильный миф романтиков, другим - миф о Прогрессе, созидаемый той социальной силой, против которой и направлялась критика Руссо. С этого времени молодость начинает наделяться двояким, противоречивым значением, реализующем в себе одновременно поступательное развитие истории и противостояние ему. Это сочетание станет основой конфликта в романтической литературе - конфликта молодого героя с реальностью буржуазного социума, требующего от молодого человека непосредственной ассимиляции в социальном порядке. Оно же создаст и напряжение в отношениях ранних романтиков с натуралистически и коммунистически настроенными современниками, преемниками и исследователями, критиковавшими их (как позже будут критиковать и битников, и хиппи) за пропаганду «ухода от действительности» - пропаганду, расцениваемую с этих позиций как буржуазную. Как ни странно, но именно эта интенция альтернативных молодежных культур потенциально угрожает буржуазной системе, именно против нее и против так называемой безыдейности молодежи методично работают современные масс-медиа.
Одна из главных проблем критики любой культуры заключается в сомнительности ее оценок, вынесенных не с позиции самой этой культуры. Ситуация с критикой молодежной альтернативной идеологии усугублена тем, что она не поддается отрицательному суждению (ибо контркультурное движение заявляет о себе как о противокультурном, а критика - культурна) и им не интересуется: молодежный культурный бунт прекращается в момент своего «развития» и «эволюции», он не принимает идею времени как поступательного развития. Поэтому во всех описаниях контркультурных движений приходится сталкиваться с тем, что с интересом о них пишут только сочувствующие сторонники либо задетые за живое противники. Оппоненты, как правило, осуждают молодежь за «безыдейность», подразумевая под этим демонстративный отказ молодых бунтарей выступать носителями тех идей и поборниками тех ценностей, которые приемлемы их критиками. За упреком в безыдейности обычно следует отрицание идей молодых альтернативистов17. Иногда перечисление отрицаемых принципов традиционной культуры само по себе является перечислением утверждаемых ими принципов'8.
Если все же воздержаться от оценок, то в данном случае можно заметить, что молодежные движения в той или иной мере действительно эксплицируют идеологическую неустойчивость, а правильнее сказать, идеологическую несобственность молодого сознания. Нигилистический настрой данной группы парадоксально сопряжен с ее склонностью к культу (отсюда, кстати говоря, такое противоречие в работах о молодежной контркультуре 1950-1960-х годов, которую одновременно критикуют и за отрицание идеализма, и за нетрадиционный религиозный мистицизм)'9. Отрицается не культура вообще20, а только то в культуре, что вызвало разочарование, то, что уже невозможно идеализировать; и те принципы или идеи, которые молодежь противополагает наличествующей культурной данности, никогда не являются, в строгом смысле, ее (молодежи) собственными и некультурными принципами или идеями.
Субъект альтернативной молодежной культуры не производит каких-либо новых знаний о мире, он медиум, идеализирующий получаемое и проводимое им знание. Условно говоря, архетипом субъекта рассматриваемого типа культуры может служить образ молодого Генриха фон Офтердингена из романа Новалиса: Генрих не создает своей поэтической картины мира и не воспитывает себя как поэта - он позволяет это сделать другим; сам он ничего не придумывает, и главная вдохновляющая его идея приходит к нему, как бы минуя произвол его разума, - во сне; миссия Офтер-
дингена заключена в мифологизирующем посредничестве - не в «создании концепции», а в интуитивно-познавательном поэтическом расширении внутреннего личного «пространства» для воплощения существующего и постигаемого им идеала в мифе. Написанная в аналогичной форме романа-путешествия книга Дж.Керуака «На дороге», с совершенно аналогичными установками главного героя, с его непосредственностью, любопытством и поиском не конкретных идей, а более открытого сознания, стала своеобразным манифестом поколения битников. Альтернативная молодежная культура не вырабатывает собственных идей, но выбирает из уже бывшего и существующего, и если идея не девальвирована общим состоянием современной культуры или сама по себе не является определенной религиозной системой, она облекается в мифологическую форму. В этом реализуется внутренняя психологическая потребность субъектов молодежной культуры, и заключается одна из ее важнейших социокультурных функций. В этом же состоит потенциальная субъективная сила молодежи, проявляющаяся в спорадических бунтах.
Вопреки расхожему мнению, молодое сознание бунтует не столько против репрессивности культуры «взрослых» (в парадигме которой это сознание и воспитано), сколько против предполагаемой в ней несостоятельности перед запросами нарождающегося мироощущения либо против ханжества «взрослых», на словах утверждающих некие духовные ценности, либо от чрезмерной реальности, «выхолощенности» культуры, ее одномерности, о чем писал еще Г. Маркузе21. «Безбожный» антиидеализм и гедонизм молодых американцев 1950-х годов был всего лишь реакцией на не менее «безбожную» жизнь их родителей, внешне овеянную протестантской трудовой этикой, но своей конечной целью имеющую, по сути, те же жизненные блага. Молодежь бунтует против «взрослых», если не обнаруживает в их жизни объекта, достойного веры и поклонения. Социальная опасность молодежной среды заключается не в легкости распространяющихся здесь как приемлемых с точки зрения куль-.турной нормы, так и не приемлемых увлечений, вовсе не в характерном для молодежи переживании идеологической недостачи значимостей. По-настоящему «неприятное» для общества свойство молодежи заключается в том, что она единственная из составляющих его групп, склонная не скрывать эту недостачу, а следовательно, ставить под угрозу представление, конституирующее существование общества22. Характерно, что психические практики бунтарей 1960-х годов нацеливались на разрушение интимного, на снятие границ личности, на демонстрацию своей «пустоты»23.
Для традиционного обращения старшего поколения к младшему характерно этическое содержание. Передача опыта, воспитание ценностных ориентиров, наставничество старших всегда подготавливало и болезненное обновление традиции, даже если старшие эгоистически стремились к ее консервации. Проще говоря, «старшие», опасаясь «младших», не боялись их учить, считали это своим правом и обязанностью. Трагический процесс смены поколений обусловливал одновременно и их преемственность. Вместе с разрушением традиционного общества прервалась и логика взаимодействия поколений. «Старшие» перестали учить «младших», они стали их соблазнять24 виртуальным осуществлением заветной мечты ранних романтиков -возможностью не взрослеть. Подобно мифическому Кроносу, проглатывавшему своих детей, потребительское общество коммерциализует и поглощает виртуальный образ молодежи, попутно соблазняя им и саму отчужденную от этого образа «реальную» молодежь. Взаимосвязанный с этим концепт молодости начинает обеспечивать необходимую при глобализации стагнацию культурной самобытности.
С одной стороны, распространяемый СМИ культ атрибутов молодости и масс-
медийная референция молодежного бытия вытесняют собой тот факт, что молодежь -это не просто благополучное «поколение-пепси», как и не просто бездельники-наркоманы или волей абстрактной «судьбы» отлученные от социальных и культурных благ беспризорники. С другой стороны, эпитет «молодежный» выступает сейчас своего рода обезвреживающим маркером для явлений, способных поколебать мнения людей, например для акций антиглобалистов - молодежи ведь свойственно «беситься»... В любом случае эпитетами «молодой», «молодежный» внушается мысль о его локальности, экзотической любопытности и неопасности, несущественности происходящего в масштабах всего социума или абстрактно представляемой продолжительности человеческой жизни. Так, стало принятым называть молодыми писателей, художников, режиссеров и политиков, возраст которых приближается к сорока годам25: событие общественного узнавания художника отодвинулось по времени к его менее «острому» возрастному периоду и к тому же дополнительно обозначается как «начальное», что как бы снимает его значительность здесь и сейчас, относит его в абстрактное будущее.
Резюмируя сказанное, отметим, что в результате противоречивой эмансипации молодежной культуры в современном мире произошло смещение акцентов ее рассмотрения: молодежь из биологического и социального феномена перешла в разряд симулятивный. Правда, за исключением той ее части, которая вынужденно вписывается в своеобразные «гетто»26, именуемые молодежными субкультурами, и представляет собою некую невиртуальную альтернативу сложившейся культурной ситуации, стоически сопротивляясь приватизации своей аутентичности27.
1Бауман 3. Глобализация: последствия для человека и общества. М., 2004. С. 98.
2 См. об этом: Субкультурные объединения молодежи: критический анализ: Докл. всесоюз. науч. конференции «Культура и ее роль в активизации человеческого фактора», 1987 г. М., 1987; Контркультура и социальные трансформации: Сб. науч. статей. M., 1990; Булыгина A.A. Субкультуры и контркультура: грани взаимодействия // Научные записки НГАЭиУ. Новосибирск, 200]. Вып 4. С. 19-23.
3См. об этом: Kelly K.D. Youth, humanism and technology. New York; London, 1972; Yinger J.M. Presidential adress: countercultures and social change // Amer. Sociol. Rev. 1977. Vol. 42. N 6.
4 Статера Д. История одной утопии. Подъем и упадок европейского студенческого движения // Контркультура, идеология и политика: Реферативный сб. М., 1976. С. 115-127.
5Солтер Б.Г. Воинствующий радикализм студенчества и контркультура // Там же. С. 204-210.
''См. одно из самых основательных исследований того времени: Давыдова Ю.Н., Роднянская И.Б Социология контркультуры (Инфантилизм как тип мировосприятия и социальная болезнь). М., 1980.
7Леонтьева В.Н. Контркультура как явление буржуазной действительности: Автореф. канд. дис. М.. 1985. С. 10.
"См., напр.: Петров Д.В. Молодежные субкультуры: Автореф. канд. дис. Саратов, 1996; Омельченко Е.Л. Молодежные культуры и субкультуры. М.. 2000.
9 Такова монография С.И.Левиковой - своего рода энциклопедия многочисленных молодежных движений, возникавших и существовавших в США с 1950-х годов по наше время, их идеологии и обычаев (Левикова С.И. Молодежная культура. М., 2002).
шСм.: Щепанская Т.Б. Символика молодежной субкультуры: опыт этнографического исследования системы. 1986-1989. СПб., 1993.
" Панарин A.C. Контркультура - предтеча духовно-этической революции современности // Контркультура и социальные трансформации. М., 1990. С. 4.
12Григорян А.Ш. Молодежные субкультуры на Западе// Там же. С.82.
13 В известной мере соотнесение этих явлений можно рассматривать в качестве иллюстрации мысли Ж. Лакана о повторении как о содержании в прошлом открытого измерения будущего (Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М., 1999. С. 140-145).
14 См. об этом: РогачковД. Отвратительные, грязные, злые//Знание - сила. М., 1998. № 8. С. 101-107; Ященко В.Г. Либертарный бунт в эпоху постмодерна. Волгоград, 2002. С. 59-70.
"Термин «эмансипаторский миф» введен в этот контекст А.С.Панариным (Панарин A.C. Контркультура... С. 5-6).
16Руссо Ж. Ж. Юлия, или Новая Элоиза. М„ 1968.
17См., напр.: Мельникова Л.Л. Роль и место контркультуры в духовной жизни современного американского общества. Минск, 1988.
18Давыдов Ю.Н., Роднянская И.Б. Социология контркультуры... С.201-204. "Там же. С. 52-130, 201-202.
20Как утверждают это Ю.Н. Давыдов и И.Б. Роднянская (Там же. С. 204).
21 Маркузе Г. Одномерный человек. М., 2003.
пЖижек С. Возвышенный объект идеологии. С. 135-1 50.
23Давыдов Ю.Н., Роднянская И.Б. Социология контркультуры... С. 188- 189.
24 В том смысле, в котором это слово употребил Ж. Бодрийяр (Бодрийяр Ж. Соблазн. М., 2000).
25 Борее Вл., Коваленко A.B. Мифы и реальность молодежных проблем // Контркультура и социальные трансформации. С. 109-120.
26Имеется в виду процесс «новых сегрегации, которыми отмечено развитие культуры» (Бодрийяр Ж. Выдворение мертвых // Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000. С. 231-232).
"О примерах такого протеста см.: Ященко В.Г. Либертарный бунт в эпоху постмодерна; Аксютина О. Панк в России 90-х: протест или товар? // Философские науки. М., 2003. С. 3-50.
Статья поступила в редакцию 29 сентября 2004 г.
