CC BY
64
ББК Ю 216
ПРОБЛЕМА КУЛЬТУРЫ В ФОРМИРОВАНИИ АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО ПРОЕКТА К. ЛЕВИ-СТРОСА
Н.Н. 1
Исследования Леви-Строса дали французской ветви антропологии возможность преодоления методологической зависимости от естественных наук и поставили ее на почву культурологии. Исследовательская модель, которая позволила Леви-Стросу осуществить это, зародилась и получила первоначальное развитие в рамках структурной лингвистики (ее направления -фонологии). Можно утверждать, что заимствование методов этой сферы знания коренным образом переориентировало сам ход мысли в социальных науках, выступив аналогом коперникианского переворота. "Фонология по отношению к социальным наукам играет ту же обновляющую роль, какую сыграла, например, ядерная физика по отношению ко всем точным наукам" [1].
Леви-Строс не случайно обратил внимание на достоинства фонологии. В то время ее метод применялся исключительно продуктивно, демонстрируя свою эффективность при анализе сложных и неоднопорядковых объектов (работы Н.С. Трубецкого, Р.О. Якобсона). Она стала результатом преодоления уровня осознанности лингвистических феноменов. Более того, она не удовлетворилась рассмотрением специфики терминов, а задалась целью установить внутренние связи объекта исследования, поэтому ввела понятие системы и поставила цель открыть ее закономерности. Весь пафос структуралистского подхода соответствует этим устремлениям. Поэтому вполне объяснимо, что Леви-Строс взял именно его исследовательскую программу, почти слово в слово воспроизведя основные познавательные парадигмы.
Такое заимствование стало возможным в результате его встречи с Якобсоном во время пребывания в Нью-Йорке. "Я был в то время структуралистом по наитию. Я занимался структурализмом, сам не осознавая этого. Якобсон открыл мне существование
Ефремов Николай Николаевич - кандидат философских наук, доцент кафедры теории культуры, этики и эстетики Южного федерального университета, 344038, г. Ростов-на-Дону, пр. Нагибина, 13, e-mail: [email protected], т. 8(863)2303087.
корпуса доктрин, уже установленных в такой дисциплине, как лингвистика, которой я никогда не занимался ранее. Для меня это было настоящим озарением" [2].
Однако Леви-Строс не ограничивается добавлением новой сферы знания как просто смежной с той областью действительности, которая интересует его самого. Он вводит ее в активный оборот, заключает в рамки собственного метода и этим несказанно расширяет перспективу исследования. "Как явления, термины родства являются элементами знакового порядка, как таковые они получают эту значимость только при условии интеграции в систему" [3, р. 40-41]. Леви-Строс, еще в то время, когда присутствовал на лекциях Якобсона в Нью-Йорке, хотел написать к ним предисловие, но смог осуществить это намерение гораздо позже* [4].
Два кардинально значимых для антропологии урока извлечет он из подобного заимствования. Это, во-первых, необходимость поиска инварианта среди всего множества найденных вариантов, во-вторых, решительный отказ от сознания говорящего субъекта в пользу бессознательного в структуре. По Леви-Стросу, обе эти ориентации в равной степени важны и для фонетики, и для антропологии, поскольку предохраняют от опасности системного формализма. Для подтверждения этого он ссылается на труды Н. Трубецкого: "Современная фонология не ограничивается заявлением о том, что фонемы являются всегда членами системы, она показывает конкретные фонологические системы и делает очевидной их структуру" [3, р. 40].
Леви-Строс также отмечает, что структурная антропология должна, идя по пути лингвистики, обратить внимание на то, как последняя отказалась от попытки охватить все многообразие лингвистической эволюции
* Предисловие позднее воспроизведено в издании [5] под названием "Les leçons de la linguistique".
Efremov Nikolay - Ph.D. of philosophy, associate professor of Cultural Theory, Ethics and Aesthetics Department in the Southern Federal University, 13 Nagibina Avenue, Rostov-on-Don, 344038, e-mail: [email protected], ph. +7(86302303087.
для того, чтобы уловить тонкости основных различий между языками. Такое разложение сложного материала языка на ограниченное количество фонем должно быть понято антропологией в качестве исследовательской модели при ее подходе к анализу примитивных обществ. Она должна разрушить, "сжать" исследуемую реальность, стремясь получить ограниченное число изменяемых исходных элементов.
Это и было осуществлено Леви-Стросом при обращении к матримониальным обществам, которые были поняты как результат самоорганизации вокруг отношения между правилами родства и местопребыванием, отношения столь же произвольного, как и знак Соссюра. То есть, по примеру Якобсона Леви-Строс использует прием Ф. де Соссюра, называемый купюрой ("la coupure" - сокращение, вырезка, отсечка).
Заимствования у Соссюра не ограничиваются только этим. Так, Леви-Строс берет и его основополагающее различение означаемого и означающего дистенго (distinguo) и применяет при осмыслении антропологического материала, предписывая роль первого структуре, а второго - смыслу. У Соссюра в сходной ситуации речь идет об оппозиции звука и смысла. Но если в ситуации такого рода могут быть предусмотрены отношения как синхронии, так и диахронии, то Леви-Строс обращает внимание лишь на аспект синхронии, свойственный лингвистике Сос-сюра. Подобный шаг в будущем вызовет упреки критиков в неисторичности. Однако самим этим выбором Леви-Строс кладет начало критике неэффективности той формы исторического подхода и вообще тому способу осознания мира человека, которые превалировали тогда в гуманитарных науках [6].
Вдохновленный успехом метода структурной лингвистики, Леви-Строс со всей откровенностью заявляет: "Хотелось бы узнать у лингвистов секрет их успеха. Не могли бы мы применить для сложных предметных полей наших исследований... те строгие методы, с помощью которых лингвистика ежедневно проверяет эффективность своих объектов?" [7, р. 79].
Не означает ли этот шаг отступление от самостоятельности антропологии и провозглашение лингвистики в качестве непогрешимого кумира? Нет, напротив, Леви-Строс предполагает, что он позволит и саму лингвистику
вписать в глобальную перспективу социокультурного познания, где антропология определяет его основную направленность. Таким образом, объяснительная модель социального и культурного сложилась бы на основе соотнесенности трех уровней коммуникаций (обменов) в сообществах: женщинами (благодаря нормам родства); достояниями и благами (благодаря экономическим законам); посланиями, сообщениями (благодаря лингвистическим правилам). Данные три уровня входят в общий антропологический проект Леви-Строса, так же как и два основных метода, все время присутствующих у него.
Здесь полезно вспомнить его высказывания: "Система родства есть особый язык" [7, р. 58] и "Скажем же, что существует формальное соответствие между структурой языка и структурой родства" [7, р. 71]. Они иллюстрируют, как лингвистика возвышена Леви-Стросом до ранга ведущей науки, задающей саму модель исследования. По его убеждению, именно она позволит антропологии основываться на культурном, социальном и оторваться от физической антропологии прошлого. Благодаря Якобсону, эту стратегическую роль лингвистики Леви-Строс осознает рано, почти сразу.
С появлением работы "Элементарные структуры родства" [8] стало ясным, что возникновение структуралистских парадигм происходило как бы на двух полюсах: прежде всего, как уже отмечалось, в лингвистике, но также и в сфере, формализованной уже по самому своему определению, - в математике. В соответствии с самой логикой исследования Леви-Строс при написании книги был вынужден обратиться за помощью к представителю математической группы Бурбаки. Так, брат С. Вейля Андре написал приложение к книге, дав в нем математические обоснование и транскрипцию открытий автора. Фактически в этом приложении Леви-Строс нашел подтверждение обоснованности своей главной исследовательской переориентации, аналогичной переходу, осуществленному Якобсоном в лингвистике: от термина "отношения" - к изучению самих отношений между терминами независимо от их содержания.
Плодотворность проекта, предложенного Леви-Стросом, не могла не породить мечту о том, что это лишь первый этап большого пути, предполагающий продолжение в виде достижения стадии научности, равной точным
наукам. Современники (Р. Будон) писали: "Создается впечатление, что гуманитарные науки движутся к тому, чтобы полностью иметь характер наук точных, скажем, как физика Ньютона. Кое-что подобное уже есть у Леви-Строса. Достижение научности становится вполне вероятным потому, что, прежде всего, лингвистика проявляет себя как нечто научное именно в естественнонаучном смысле. Это - главный ключ к успеху..." [9, р. 41]. Несомненно, такие события свидетельствовали: перед гуманитарными науками открылись большие перспективы. Но одновременно они породили также многочисленные миражи и иллюзии, которые будут витать над научным сообществом гуманитариев в течение следующих двадцати лет.
Быстрым успехом своих взглядов Леви-Строс обязан, прежде всего, С. де Бовуар, которая дала "Элементарным структурам родства" предельно хвалебный отклик в журнале "Новые времена", начинавшийся знаменательной фразой: "Уже давно французская социология погружена в сон" [10, р. 943]. Этого было вполне достаточно для того, чтобы широкая интеллектуальная публика, даже не раскрыв и не прочитав объемистый труд, восприняла его как новую сенсацию и проявила самый живой интерес к автору. Как говорится в таких случаях, наутро Леви-Строс проснулся знаменитым, а разбудили его звонки из ведущих газет и журналов с просьбой дать интервью или участвовать в каких-либо мероприятиях. Это была настоящая популярность, несоизмеримая с авторитетом в узких кругах антропологов.
Пафос статьи Бовуар - в безоговорочной поддержке основных идей и выводов Леви-Строса. Она настоятельно приглашает ознакомиться с книгой более подробно, призывает к ее внимательному прочтению, но вместе с тем настойчиво представляет ее как продолжение традиций Ж.-П. Сартра. Так, констатируя, что Леви-Строс не дает ответа на вопрос о том, как возникают структуры, которые он исследует, она предлагает свой вариант, выдержанный в чисто сартровском духе. "Леви-Строс запрещает себе выходить на философское поле размышлений, он намеренно ограничивается лишь строгой естественнонаучной объективностью; но реально его мысль вписывается в великий гуманистический поток, который рассматривает человеческое существование как нечто,
приносящее с собой своё собственное обоснование (raison)" [10, р. 949].
Конечно, приписывание работе Леви-Строса экзистенциалистского звучания, вероятнее всего, свидетельствует о преднамеренном искажении его позиции с целью поддержать угасающее влияние Сартра. Тем более что вскоре "Новые времена" превратятся в одного из главных оппонентов становящейся антропологии. Так, уже в 1951 г. там появляется статья с критикой Леви-Строса за то, что он извлекает смысл опыта из сферы внеопытной, предпочитая математическую модель, представленную более реально, чем сама реальность. "Что можно поставить в упрек Леви-Стросу, так это то, что он улавливает в обществе правила, но не само поведение" [11, р. 1410]. Справедливости ради необходимо отметить, что в 1956 г., подводя итоги обсуждения, Ж. Пуйон фактически даст ответ на эти упреки, отметив, что нет оснований для обвинений автора в онтологизации модели, поскольку им "математическое выражение реального никогда не смешивается с самим реальным" [12, р. 167].
Подобная тематика спора типична для того времени и наглядно свидетельствует об известной оторванности от актуальных, волнующих современников проблем. С середины 1950-х годов классики как экзистенциализма, так и структурализма в своих взаимных претензиях остановились на обсуждении вопросов метода и оказались уязвимыми перед вскоре последовавшей критикой их не только соотечественниками, но и англосаксонской школой культурологии. Это привело к некоторому ослаблению влияния структуралистской парадигмы, а впоследствии к необходимости ее трансформации. Не последнюю роль при этом сыграли также известные события 1968 г.
Формирование антропологического проекта Леви-Строса приобретает завершенность с появлением его "Предисловия к трудам Марселя Мосса" (1950) [13]. Если в "Элементарных структурах..." он обращается к исследованию конкретного явления предметного поля антропологии, то статус данной работы иной. Начинающаяся как обычное предисловие, она на самом деле представляет собой уникальное и важное событие, поскольку является первым воплощением единой программы всех наук о человеке, предложенной в ХХ столетии. Необходимо отметить, что
начало движению к их выделению в качестве особого единства положено Д. де Траси еще в начале XIX в. и долгое время оставалось на обочине развития европейской мысли.
Написать "Предисловие..." Леви-Строса попросил Ж. Гурвич, предназначавший эту книгу для серии, посвященной современной гуманитарной мысли, которую он основал и редактировал ее во Французском университетском издательстве. Ж. Гурвич сразу же уловил мировоззренческую дистанцию между собой и Леви-Стросом, которая позже перейдет в откровенную вражду, и в связи с этим добавил от себя постскриптум, чтобы выразить осторожность и особое мнение по поводу интерпретации Леви-Стросом оригинальных идей Мосса. Вспоминая об этом, Леви-Строс отмечал: "Именно с этого дела и начали портиться" [12, р. 103].
Находившийся тогда далеко от Франции, в Александрии А.-Ж. Греймас вместе с тем не ошибся в определении важности этого текста. Открыв "Предисловие." он понял, что оно много даст ему для осуществления давно занимавшего его проекта построения глобальной методологии наук о человеке: "Если отдельные книги и имеют какое-то значение, то именно эта сыграет самую большую роль. Ведь структурализм - это, в конце концов, обнадеживающая встреча двух гуманитарных наук: лингвистики и антропологии" [цит. по: 9, р. 44].
Опираясь на авторитет такого автора, как Мосс, Леви-Строс пытается обосновать антропологию в качестве теории и раскрыть ее содержательную базу с помощью моделирования, единственно, по его мнению, позволяющего достичь характера научности. Отсюда и мнение о том, что лингвистика есть лучший способ перейти на концептуальный уровень исследования.
В антропологии Леви-Строс исходит из постулата, построенного по подобию такого же в современной ему лингвистике. Следовательно, она становится средством, способным вывести антропологию в сферу культуры, к ее символике, преодолев, таким образом, прежние натуралистические или энергетические модели. Сформулировав эту методологическую программу, Леви-Строс окончательно отделяется от традиционного этнологического сообщества французских ученых. Он решительно отстраняет антропологию от преимущественного описания
различных технологий, "поставки экспонатов музеям" и переориентирует ее на концепту-альность и теоретичность.
По собственному признанию он видел в Моссе прежде всего духовного отца структурализма. Несомненно, такой выбор, как и всякий другой, имел достаточно выраженную субъективную подоплеку и являлся произвольным, поэтому не всегда был свободен от недостатков. Это и подчеркивал Ж. Жамен, когда, дискутируя с Леви-Стросом, извлек из фактического забвения имя Р. Герца, которого он в большей степени считал основателем структуралистской парадигмы в антропологии, чем Мосса [9, р. 44].
Леви-Строс осознанно опирается именно на наследие Мосса. Он видит его заслугу в том, что последний пробил брешь в стене непонимания, воздвигнутой между различными гуманитарными науками, и наметил параметры их будущего сближения. Так, Леви-Стросом были переосмыслены отношения между этнологией и психоанализом, как имеющими, прежде всего, общий объект исследования - поле символического, которое включает самые разные системы: экономические, родственные и религиозные. При этом он, в первую очередь, опирается на Мосса, который еще в 1924 г. определил специфику социальной жизни как "мира символических отношений".
Продолжая размышления в том же ключе, Леви-Строс цитирует свои собственные работы, построенные на сравнении различных человеческих состояний: от шамана в трансе до больного неврозом. Очевидно, что он продолжает осуществлять намерение Мосса, выраженное в "Эссе о даре", изучить социальный факт в его всеобщности. Однако такая всеобщность появляется лишь с момента, когда социальный атомизм преодолен и появляется способность интегрировать все факты, изучаемые антропологией, более того, рассматривать ее саму как глобальную объяснительную систему, одновременно давая отчет о физических, психологических, психических и социологических аспектах всех поведений. В центр этой всеобщности помещено человеческое тело - на первый взгляд, знак природы, но фактически принадлежащее культуре. Тем самым Мосс обосновывает начала "археологии телесных образов действия", программы, которая будет воспринята и реализована М. Фуко.
Культурной проблематику делает вопрос о бессознательном, который выражает главный ракурс структуралистской парадигмы. В связи с этим Леви-Строс отмечает: "Неудивительно, что Мосс постоянно обращается к бессознательному как источнику общего и специфического в социальных науках" [13, р. XXX]. Путь к механизмам бессознательного проходит через исследование посреднической функции языка и для его осуществления Леви-Строс прибегает к достижениям современной лингвистики, а именно Соссюра, для которого факты языка находятся на уровне бессознательного мышления. «Это действие того же типа, который в психоанализе позволяет нам самим победить самое странное в нас - наше "я", а в этнологическом опросе приступить к самому странному в других -другому "мы"» [13, р. XXXI].
Итак, Леви-Строс констатирует единство двух ведущих областей знания, составляющих основу классического этапа структурализма: антропологии и психоанализа. Обе они опираются на другую, ведущую и скрепляющую методологически их союз науку - лингвистику (поскольку она предлагает подлинную эвристическую модель).
Другое методологическое основание данного периода структурализма, которое тоже было обозначено в тексте-манифесте Леви-Строса, это смысловой контекст использования знака Соссюром (позже будет специально развит Ж. Лаканом). Однако здесь он подвергается некоторой корректировке, в частности, он лишается означаемого, или, во всяком случае, роль последнего значительно уменьшается в пользу означающего. "Как и язык, социальное является автономной реальностью (впрочем, той же самой), символы оказываются более реальными, чем то, что они символизируют, а означающее предшествует и определяет означаемое" [13, р. XXXII].
Именно здесь зарождается проект глобализации всех наук о человеке, призванный реализовать обширную семиотическую программу, инициированную, в свою очередь, антропологией, единственно способной синтезировать их результаты. Фактически Леви-Строс определяет этот горизонт междисциплинарного взаимодействия на основе канонического положения классического структурализма, что код предшествует сообщению, он от него независим, и что субъект подчинен
закону означающего. Именно на этом уровне находится структуральное ядро предпринятой им попытки. "Определение кода состоит в его выражении другим кодом: закон соответствия, который определяет эти отношения, и называется структурой" [14].
Особое, иногда даже выглядящее излишним, акцентирование внимания Леви-Стросом на то, что Мосс является инициатором программы структурализма, вполне объяснимо тем, что таким образом он отдает ему долг, поскольку именно Мосс вдохновил его на формулировку главного тезиса зарождающейся антропологии. Теория взаимности действия, сформулированная в "Опыте о даре", была расширена и систематизирована в "Элементарных структурах.". При этом положенное в основу взаимности триединство действий (давать, получать, возвращать) было понято как основа обмена в матримониальных сообществах. Дар и контрдар позволяют выявить механизм становления целой сети соглашений, эквивалентностей, солидарностей, которая универсальностью своих правил превосходит эмпирическую данность.
Именно на этом уровне запрет кровосмешения одновременно получает и такое описание, которое делает его понятным, и такой уровень универсальности, который превращает его в ключ для понимания определенной группы обществ. "Запрет кровосмешения, как и экзогамия, являющаяся результатом его расширенной социальной экспансии, это, прежде всего, воплощения правила взаимности. Содержание запрета инцеста не исчерпывается самим фактом запрета, последний установлен только для того, чтобы гарантировать и обосновывать прямо или косвенно, непосредственно или опосредованно саму возможность обмена" [8, р. 64-65].
Следовательно, обмен находится в центре феномена перемещения женщин в брачных союзах и составляет подлинную структуру коммуникации, начиная с которой группы устанавливают свои отношения взаимности. Квалифицирует что-либо как инцест, конечно, не моральное осуждение, веление сердца, а стоимость обмена, который лежит в основе социального отношения. "Инцест, прежде всего, абсурден социально, а морально виновен он лишь впоследствии" [8, р. 556].
"Эссе о даре" начинает новую эру, которую Леви-Строс сравнивает с открытием комбинаторного анализа в современной
математике. "Запрет инцеста - это в меньшей степени правило, запрещающее жениться на матери, сестре или дочери, и гораздо в большей степени правило, обязывающее отдать их другому. Это, по преимуществу, воплощение правила дара" [8, р. 552]. В данном тезисе воплощено плодотворное понимание действительной сущности социальной связи, которое "Предисловие." раскрывает с подлинным блеском. Если смотреть с точки зрения наследия Мосса, в исследовательской программе Леви-Строса взаимно дополняют друг друга основательный вклад фонологии, работ Трубецкого и Якобсона; их понятия факультативных и комбинаторных вариантов, групповых терминов, нейтрализации, которые позволяют совершить необходимые сокращения эмпирического материала.
Таким образом, в становлении структуралистского антропологического проекта К. Леви-Строс исходит из постулата, построенного по подобию такого же в современной ему лингвистике. Следовательно, лингвистика становится средством, способным вывести антропологию в сферу культуры, к ее символике. Он решительно отстраняет антропологию от описания и переориентирует ее на концептуальность и теоретичность. При этом ее проблематику делает культурной вопрос о бессознательном, выражающий главный ракурс структуралистской парадигмы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Леви-Строс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1985. 536 с. С. 35.
2. Lévi-Strauss Cl. De près et de loin. Paris: Odile Jacob, 1988. 256 p. P. 63.
3. Levi-Strauss Cl. Anthropologie structurale. Paris: Plon, 1958. 480 p.
4. См: Jakobson R. Six leçons sur le son et le sens. Paris: Minuit, 1976. 121 p.
5. Lévi-Strauss Cl. Le reqard eloiqné. Paris: Plon, 1983. 398 p.
6. См.: Simonis Y. Claude Lévi-Strauss ou "La passion de l'inceste": introduction au structuralisme. Paris: Flammarion, 1980. 398 p. P. 19.
7. Lévi -Strauss Cl. Anthropologie structurale. Paris: Plon, 1958. 480 p.
8. Lévi-Strauss Cl. Les Structures élémentaires de la parenté. Paris: PUF, 1947. 564 p.
9. Цит. по: Dosse F. Histoire du structuralisme. T. 1. Paris: Découverte, 1995. 472 p.
10. Beauvoir S. de. À propos des "Structures Élémentaires de la Parenté" de Cl. Levi-Strauss // Les Temps modernes. 1949. Novembre. P. 939-954.
11. Lefort Cl. Rechange et la lutte des hommes // Les Temps modernes. 1951. Fevrier. P. 1400-1467.
12. Pouillon J. L'oeuvre de Claude Levi-Strauss // Les Temps modernes. 1956. Juillet. P. 150-173.
13. Lévi -Strauss Cl. Introduction à l'oeuvre de Marcel Mauss // M. Mauss. Sociologie et anthropologie, recueil de textes, préface de Cl. Lévi-Strauss. Paris: PUF, 1950. 389 p.
14. Descombes V. Le Même et l'Autre: quarante-cinq ans de philosophie française (1933-1978). Paris: Minuit, 1979. 224 p. P. 121.
10 апреля 2010 г.
ББК 87
АВТОНОМИЯ ПРИРОДЫ И ЧЕЛОВЕКА В ДЕИЗМЕ
А.Р. Степанянц
Проблема деизма представляет интерес в связи с тем, что прямо затрагивает проблему автономии природы и человека, а также косвенно - автономию общества, человека и духовной культуры. Автономия природы и человека позволяет развиваться науке. Вначале такая методологическая программа исследования складывается в рамках античной философии, а затем полностью реализуется в европейской науке Нового времени. Без радикального поворота
Степанянц Арутюн Рубенович - аспирант кафедры религиоведения Армавирского Православно-Социального института, 352905, г. Армавир, ул. Кирова, 174, e-mail: [email protected].
в мышлении не было бы современной науки и техники, а, следовательно, - и современной цивилизации. Европейская наука и основанная на ней техника являются следствием того, что когда-то "греки помыслили природу", выразили ее в философских категориях [1]. Наша задача рассмотреть процесс обособления человека и Бога в интерпретации деизма. Сразу же следует оговориться, что готовых решений по поводу социокультурной детерминации такого мировоззрения нет, поэтому
Stepanyants Arutyun - post-graduate student of the Religious Studies Department in the Armavir Ortodox-So-cial Institute, 174 Kirov Street, Armavir, 352905, e-mail: [email protected].
