CC BY
13рой насыщается концепт России в романе Й.Дарваша «Пьяный дождь». «Советские войска продвинулись», «Когда придут сюда русские?», «Правда, что русские уже у Мезёкёвешда?» - эти и подобные выражения указывают на ожидание извне спасающей силы. Потусторонность России, как мы видим, сохраняется. Меняется лишь направленность этой силы, не потерявшей, впрочем, свою однородность. Россия продолжает оставаться непознанной и далекой, так и не превратившейся в рационализированного партнера.
Присутствие России в современной венгерской литературе носит ретроспективный характер. Для венгерских авторов постсоциалистического периода почти нет реальной, сегодняшней России, а есть либо историческое наследие российской культуры, либо негативные последствия «советского колониализма» в отношении Восточной и Центральной Европы. Данное направление в отношении оценки российского влияния зародилось еще в венгерской эмиграции социалистического периода. Так проживавший в Канаде Ш.Марай в своем эссе «Земля, земля...» создает образ России, убивающей ассимилированное ей культурное пространство. Именно такой мыслью наполнено эссе Д.Мартона «Европа как артефакт». Данная мысль выражается автором через судьбу города Кенигсберга, превращенного в Калининград.
В данном дискурсе российские фрагменты приобретают стойкую негативную окраску. А сама Россия вместе со всеми своими свойствами превращается во внекультурный объект, функционирующий за рамками возможного, за пределами цивилизации. Данное настроение отчетливо присутствует в романе Д.Конрада «Соучастник», значительная часть которого посвящена русской проблематике. Россия сопряжена у данного автора с такими качествами как жестокость и коварство, грубость и подозрительность. Единственная историко-культурная ссылка содержит имя Сталина.
Значительный пласт современного российского дискурса в венгерской литературе связан с ироничным восприятием объекта. В первую очередь данное направление представлено крупнейшим венгерским прозаиком последнего 30-летия П.Эстерхази. В его текстах артефакты советской культуры тесно связаны с социальной ностальгией. Автомобили «Победа» и «Москвич», пиджаки фирмы «Красный октябрь», советские фильмы встроены в ассоциативный ряд социально-экономической несостоятельности. В основе последней - советская система и, как следствие, Россия со всеми своими производными. В созданном по всем канонам постмодернистской литературы романе «Малая венгерская порнография» Россия, будучи объектом беспрестанного сарказма, помещается в игровой дискурс. «Л. и Пал Кирайхеди, взявшись за руки, гуляют по площади Вёрёшмарти и смеются над Сталиным» [Эстерхази 2004: 125]. Таким образом, Россия окончательно превращается в символ, лишаясь реальной историко-культурной наполненности. Ее функцией становится создание негативного примера, который,
впрочем, имеет свою актуальность лишь в исторической ретроспективе.
Общее место России в венгерском художественном тексте и ее семантическое наполнение указывают на периферийный характер российской данности в венгерском бытии. Тесные экономические, общественные и культурные связи значительно опережают повседневное восприятие русскости в Венгрии. Бытование данного концепта на берегах Дуная обусловлено слабым проникновением российской семантики в венгерскую культуру. До социалистического периода венгерский текст заимствует лишь единичные факты российской истории и культуры, не подвергая их переработке внутри собственного модуса. При этом данные факты носят непроверенный характер, оставаясь сырьем для художественной переработки. Глубинное восприятие российских культурем фиксируется лишь в постсо-циалистическую эпоху: венгерская культура включает российскую тематику в собственную семи-осферу, превращая факты из истории взаимоотношений в символы. При этом, как и раньше, наблюдается отчуждение воспринимаемой информации от реальной исторической субстанции. Создатели текстов ограничиваются символической интерпретацией фактов, отходя от их конкретно-исторической основы.
Список литературы
Йокаи М. Венгерский набоб. М., 1976.
Йокаи М. Черные алмазы. М., 1971.
Мора Ф. Дочь четырех отцов. М., 1989.
Мориц Ж. барские затеи. М., 1961.
Ийеш Д. Шандор Петефи. М, 1984.
Гидаш А. Господин Фицек. М., 1973.
Эстерхази П. Малая венгерская порнография. М., 2004.
Л.З.Герайзаде (Азербайджан, Баку) ПРОБЛЕМА ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ И ОБЩЕСТВА В ТВОРЧЕСТВЕ РУССКОЯЗЫЧНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ
Проблема исторической личности и общества является одной из приоритетных в творчестве русскоязычных писателей. По мнению Н.Пашаевой, «суть гуманистической литературы, ее содержание во все времена оказывались связанными с судьбами людей, народа. И когда мы говорим о крупных художниках XX в., прежде всего, сообразуемся с тем, в какой степени, как глубоко их творчество было связано с фактором человек и народ, личность и нация» [Пашаева 2003: 4].
История - это нравственный, философский опыт народа. «В истории находятся истоки и этапы становления и развития национальной культуры, начальных добрых человеческих качеств, которые слагают нынешний народный характер. Отрицая историю, мы лишаемся значительной доли того культурного багажа, который нам необходим сегодня...» [Гусейнов 1997: 79]. В свете этого можно сказать, что русскоязычным писателям удалось доказать, что
© Л.З.Герайзаде, 2009
они по «природе своего дарования - историки».
Чингиз Гусейнов отмечал, что «для истинного художественного произведения, посвященного историческому прошлому, важно органическое единство логики исторической и логики художественной; случается, есть первое, а второе выражено слабо, то есть история превалирует над живописанием характеров и обстоятельств; нередки случаи, когда при сильно выраженной художественной логике историческая логика либо нарушена, либо модернизирована, а бывает - искажена в угоду замыслу автора, его концепции» [Гусейнов 1988: 321].
Особый интерес в этом отношении представляют страницы романа А.Алимжанова «Возвращение учителя или повесть о скитаниях Абу Насра Мухаммеда ибн-Мухаммеда ибн-Тархана ибн-Узлаг аль-Фараби ат-Тюрки», где говорится о деяниях Александра Македонского. Обращение к деятельности этого знаменитого полководца древности дает возможность Абу-Насру перейти к его учителю Аристотелю: «Почему Александр Македонский, покоривший множество великих городов, оставил нетронутыми Тудмор и Отрар? Когда полководец попытался пройти через Великую степь владения Отрара, его остановил Спитамен. Войска Александра, привыкшие сражаться с регулярными армиями, были бессильными перед мелкими молниеносными отрядами степняков и людей пустыни, которые появлялись неожиданно, как волчьи стаи, наносили ощутимые раны тяжелым фалангам и коннице великого полководца то с тыла, то с флангов, и тут же бесследно таяли на бескрайних просторах. Они изматывали, рвали на куски врага, а сами оставались неуязвимыми. Но эти же спитамены не трогали ни Отрар, ни Тудмор, а, наоборот, жили с ними в мире. Ибо это были их города!...Но, возможно, Александр - ученик Аристотеля понимал значение этих городов для общения земледельцев с кочевниками и потому не тронул их? Но тогда мудрость Македонского была бы под стать его воинскому таланту и родила бы в нем противоречия - он должен был бы стать философом, а не завоевателем. Мудрость не может быть жестокой...» [Алимжанов 1987: 83].
Необходимо отметить, что образ Александра Македонского издавна привлекал внимание восточных писателей и поэтов. Еще в XII в. гениальный азербайджанский поэт Низами Гянджеви в своем романе в стихах «Искендернаме» всесторонне раскрыл лучшие качества великого полководца. Низами Гянджеви отмечал, что Македонский достигал поставленной цели не только кровопролитием, но и попытками разгадать тайны мира. Рустам Алиев, комментируя поэму «Искендернаме», заметил, что «порой Искендер по просьбе самого народа приходит стране на помощь, избавляя ее от вторжения агрессивных хищных соседей. Такой была первая война с зинджами, на которых жаловались египтяне. Искендер взял египтян под свою защиту и разбил зинджей. Победа над могущественным Дарием привела к тому, что Иран избавился от царя-деспота, обуянного гордыней, безжалостно обращавшегося с подданными. По просьбе народа, обитавшего в северных пределах и страдавшего от опустошитель-
ных набегов свирепых яджуджей, Искендер построил вал, положивший конец разбою. Когда же воины Искендера вступали в страну миролюбивую, процветающую под властью справедливого и доброго правителя, то они не причиняли ей ни малейшего ущерба. Таким было посещение племенем кипчаков владений царицы Барды Нушабе. Случалось, что целые государства во главе с их правителями добровольно подчинялись воинам, скитавшимся по белому свету в поисках ключа к тайнам мироздания, и стремились познать смысл человеческого счастья» [Низами 1991: 99].
Русскоязычный узбекский писатель Явдат Ильясов в романе «Согдиана» также обращается к интересующим Алимжанова образам Александра Македонского и Спитамена, показав их взаимоотношения. По Ильясову, эти отношения основываются на вражде и недоверии. Греки, когда-то переселившиеся в Среднюю Азию и ставшие равноправными среди народов Согды, пытаются убедить Спитамена, что намерения Александра Македонского благие. Один из их лидеров Паллант говорит: «Александр не какой-нибудь варвар из рода Ахеменидов. Его, как известно, воспитывал Аристотель, ученик Платона. Сын Филиппа родился, чтобы освободить народы от ига персов и всюду водворить мир и благоденствие. В этом его призвание. Он послан на землю самими богами. И я сожалею, что ты думаешь о нем плохо. В Мараканде еще много персов. Александр довершит их разгром и вернется на родину... Наступают славные времена, Спитамен, славные времена...» [Ильясов 1987: 316]. Но, как отмечает Ильясов, Александр Македонский показал, что на пути к славе и счастью он готов уничтожать целые народы, сравнивать с землей города. Греки для него такие же враги, как и персы. Устами того же Палланта Алимжанов рассказывает о предательстве греков, за которое и мстит им Македонский: «Я прежде не рассказывал тебе, Спитамен, о нашем прошлом. Стыдился. Я происхожу из эллинского рода жрецов-бранхидов. Мои предки жили далеко отсюда, в городе Милете, что стоит на берегу Эгейского моря. Бранхиды не знали горя, пока к Милету не подступил иранский царь Ксеркс. Чтобы огромные изображения богов, целиком отлитые из чистого золота, не достались персам, бранхиды зарыли их в землю. Заняв город, Ксеркс схватил жрецов и подверг их пытке, желая узнать, где скрыты изваяния. Бран-хидов истязали много дней. И один старый человек не выдержал и раскрыл тайну. Золотые боги попали в руки персов. После этого эллины возненавидели нас и объявили каждого бранхида предателем и бо-гопродавцем. Опасаясь мести, бранхиды ушли на восток, в Согдиану. Вместе с ними переселилась сюда часть мастеров из эллинского племени карий-цев...» [Ильясов 1987: 330]. Через десятки лет, Македонский, не забыв этого предательства, в одну ночь сравнял с землей город эллинов в Согдиане и уничтожил его жителей.
К истории войн и нашествий Александра Македонского обращаются и другие тюркские русскоязычные писатели, понимающие, что это исключительная личность в истории человечества и обойти
его в произведениях на историческую тему невозможно; это обращение - дань уважения не только ему, но и всем философам Древнего Мира, прославившим человечество. Так, например, в романе А.Зохраббекова «Страна огней» Эфрус-хатун, сестра ширваншаха Ахситана, рассказывая историю Баку: отмечает, что тысячу лет назад здесь, у мыса Баил, стоял древний город Сабаил, основанный ца-рицой Бильгеис Саба: «Хорошие были тогда времена, ой, хорошие. Долго-долго простоял Сабаил, и счастливо жили в нем люди. Так ли было или не так, один бог о том ведает. Но вот явился сюда воин -царь Искендер со своим визирем Аристобу. Он осадил и взял город с помощью тайного огня, горевшего даже под водой, от которого камни, распадаясь, шипели, как известь, а железо плавилось, как воск. Он разрушил Сабаил и угнал его жителей. Но... кровь высыхает, горе забывается, и даже из трещин в скале трава вырастает; и вот на месте города появилась маленькая деревушка. Его жители по-прежнему поклонялись огню...» [Зохрабеков 1983: 45-46].
Знаменательна фраза, вложенная Алимжановом в уста Сфинкса, которого Абу-Наср видит во сне: люди ничтожны, они покоряются только силе. Иными словами, деяния Александра Македонского не должны вызывать отрицательных эмоций: он жил ради славы и счастья, и путь к ним видел через силу. Рассказывая об истории человека, ставшего жертвой силы, Алимжанов проводит параллель между Абу-Насром и другими известными личностями, чтобы читатель понял, насколько трудны пути к славе и бессмертию. Другое отличительное свойство романа Алимжанова заключается в том, что жизнь героя в нем предстает столь многопланово, что невольно задаешься вопросом: мог ли один человек вместить в себя столько энергии, любознательности, стремления к познанию мира? Здесь Алимжанов выступает мастером композиции, и события им изображены в последовательности, они как бы чередуются. Так, воспоминания о деяниях Александра чередуются с упоминаниями о встречах героя с людьми приятными, воспоминаниями от встречи с людьми духовными, не порабощающими окружающих силой.
Список литературы
Алимжанов А. Возвращение учителя или повесть о скитаниях Абу Насра Мухаммеда ибн-Мухаммеда ибн-Тархана ибн-Узлаг аль-Фараби ат-Тюрки // Алимжанов А. Дорога людей. М.: Худ. лит., 1987.
Гусейнов Г. Русскоязычие в тюркских литературах. Становление; Проблемы языка, перевода, психологизма; Национальное и инонациональное. Баку, 1997.
Гусейнов Ч.Г. Этот живой феномен. М.: Советский писатель, 1988.
Гянджеви Н. Собрание сочинений: в 3 т. Баку, 1991. Т.З.
Зохраббеков А.Г. Страна огней. Баку, 1983.
Ильясов Я.Х.Согдиана. Ташкент, 1987.
Пашаева Н.А. Человек - образ - литература. Баку, 2003.
А.В.Подобрий (Челябинск) К ВОПРОСУ о понятиях «РУССКОЯЗЫЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА» И «НАЦИОНАЛЬНАЯ АТРИБУЦИЯ ПИСАТЕЛЯ»
В последние годы резко активизировался интерес к литературе «пограничного» типа, представляющей собой сложный синтез различных нацио-нально-культурных традиций, воплотившихся в языке, проблематике, тематике художественных произведений. С другой стороны, стали активизироваться попытки определить так называемый национальный канон, включающий в себя все разновидности национальной литературы.
Например, в 2008 г. вышло исследование профессора Гарвардского университета Р.Вайс «Современный еврейский литературный канон» [Вайс 2008]. Основанием для национальной идентификации писателя в монографии является этнокультурная самоидентификация и содержание произведения, а не язык. Разрабатывая методологические основы для канонизирования художественных произведений в рамках иудаики, американская исследовательница руководствуется очень субъективным критерием: в канон могут войти тексты, воплощающие еврейское самосознание. Следовательно, тематика, проблематика, язык могут не иметь никакого отношения к еврейству, а столь зыбкая категория, как «самосознание», позволит включить текст в еврейский канон.
Попытки определения национального, территориального или культурного канона предпринимались и раньше, как в отечественной, так и в зарубежной науке. В 2000 г. под общей редакцией Х.Гюнтера и Е.Добренко выходит в свет книга «Соцреалистический канон» [Соцреалистический канон 2000], в 2001 - работа М.Гронас «Диссенссус. Война за канон в американской академии 80-х - 90-х годов» [Гронас 2001]. Европейский канон попыталась очертить М.Бемиг [Бемиг 2007], русский -И.Сухих [Сухих 2001]. Однако все попытки «канонизации» национальных литератур невозможно признать законченными. Существует множество писателей, имеющих «двойной» национальный статус, место для таких писателей в каноне пока не найдено. Значит необходимо искать критерии культурного определения «пограничных текстов» и методику их анализа как одного из способов национальной идентификации и последующей канонизации.
М.Г.Соколянский в статье «О признаках национальной атрибутации литературного творчества» в рамках завяленной проблемы пытается проанализировать различные методологические подходы к определению культурной принадлежности писателей, чье творчество носит «пограничный» (в национальном смысле слова) характер. Не соглашаясь с Б.Львовым-Рогачевским и Ш.Маркишем в определении специфических черт русско-еврейской литературы, М.Соколянский выдвигает в качестве ос-
© А.В.Подобрий, 2009
