Проблема иррационального в стихийном политическом поведении массы и толпы Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2010. № 3

А.А. Лобжанидзе

ПРОБЛЕМА ИРРАЦИОНАЛЬНОГО В СТИХИЙНОМ ПОЛИТИЧЕСКОМ ПОВЕДЕНИИ МАССЫ И ТОЛПЫ

В статье проводится критический анализ некоторых распространенных концепций стихийного поведения в политике массы и толпы. На основе проведенного исследования делается вывод о том, что толпа и стихийная масса действуют в условиях недостатка информации, зачастую столь существенного, что включаются адаптивные иррациональные механизмы приспособления, такие, как выбор случайного решения.

Ключевые слова: иррациональное, стихийное поведение в политике, толпа, масса.

Мнение об особой иррациональности массы и толпы является довольно распространенным. Массовому стихийному поведению или поведению толпы (что зачастую необоснованно не различается) приписывается какая-то особая повышенная, чуть ли не мистическая иррациональность. Масса и толпа якобы всегда иррациональны, так как «глупы», «одержимы сверхъестественными силами», эмоциональны, склонны к бессознательным импульсам, руководствуются слухами, мифами, утопиями и т.д. Отсюда делаются выводы об особо ярко выраженной иррациональности массового стихийного поведения. Но верно ли это мнение?

Представление об иррациональности массового поведения зародилось с самого начала изучения этого явления, когда специальные знания и методика изучения находились в зачаточном состоянии. Один из первых исследователей «психологии народов и масс», Г. Лебон, писал: «Но есть такие случаи, когда действиями толпы руководят, по-видимому, таинственные силы, называвшиеся в древности судьбой, природой, провидением и теперь именуемые голосом мертвых. Мы не можем не признавать могущества этих сил, хотя совершенно не знаем их сущности. Иногда кажется, что в недрах наций находятся скрытые силы, руководящие их действиями» [1, с. 148]. Г. Лебон употреблял понятия «толпа» и «масса» как синонимы. Не вводя определений, он употреблял понятие «толпа» в самых неожиданных контекстах, в том числе отмечая как особый вид «парламентскую толпу». Вслед за этими положениями Г. Лебона распространилось мнение о том, что в толпе человек тупеет, становится агрессивным и превращается чуть ли не в животное.

К настоящему времени большинство исследователей, в том числе и те, кто ссылается на Г. Лебона, все же отказались от наиболее сомнительных положений его теории и продвинулись вперед в исследовании

феномена «массы» и «толпы». Также следует отметить разграничение таких понятий, как «массы», «массовое поведение», «массовое сознание». Среди основных разновидностей масс выделяются «толпа», «собранная публика» и «несобранная публика» [2, с. 395]. Отечественный исследователь А.П. Назеретян выделяет понятие «стихийное массовое поведение», которое вовсе не обязательно является поведением толпы, а «толпа — это скопление людей, не объединенных общностью целей и единой организационно-ролевой структурой, но связанных между собой общим центром внимания и эмоциональным состоянием» [3, с. 14].

Что же касается представлений о влиянии массы на индивида в сторону его «иррационализации», то здесь все же чувствуется большое влияние «лебоновской школы» на современных исследователей. Среди отличительных признаков индивида в массе указываются следующие: анонимность и исчезновение сознательной личности, преобладание бессознательной личности, снижение интеллекта и всей рациональной сферы, тенденция к безотлагательному осуществлению внушенных идей, а также то, что масса ориентирует мысли и чувства индивида в одном и том же направлении [2, с. 358—359].

Попытаемся в этом разобраться и начнем с внушения. Уже сам Г. Лебон, пытавшийся объяснить массовое поведение «внушением», все же отмечал сложности и неувязки этого подхода, в частности выделяя такое явление, как «парламентская толпа». Оказывается, что, вопреки мнению Г. Лебона, возможности внушения весьма ограниченны именно в такой сфере, как политические убеждения. Сам Г. Лебон приводит размышления старинного английского деятеля: «В течение тех пятидесяти лет, что я заседаю в Вестминстере, я слышал множество речей. Весьма немногие из них заставили меня изменить свое мнение, но ни одна из них не изменила моего вотума» [1, с. 293]. Современному россиянину, имеющему некоторое представление о текущей политике, например, так же трудно будет поверить в то, что какой-либо оратор (каким бы он ни обладал красноречием, обаянием и «магнетизмом») в состоянии заставить толпу, например митингующих сторонников КПРФ, тут же поменять свои убеждения на противоположные. Здесь можно возразить, что демонстрацию или митинг сторонников какой-либо партии или идеологии следует классифицировать не как толпу, а как «организованную группу», которая может при определенных условиях деградировать в толпу. Однако следует согласиться, что превратить группу в толпу способно отнюдь не внушение оратора, а возможная ярость, которую может вызвать выступление политического противника. То есть эффект от такого «внушения» может оказаться прямо противоположным и усугубить неприятие тех идей, которые высказывал оратор.

Рассмотрим другую мыслительную модель. Возьмем классический пример «толпы», т.е. скопления людей, не объединенных общей

целью. При этом общей считается такая цель, достижение которой каждым из участников взаимодействия прямо зависит от достижения ее другими участниками. Предположим, что возле уличных музыкантов собирается толпа. Согласно принятому определению, у этих людей нет общей цели, так как прослушивание выступления музыкантов одними участниками не зависит от того, слушают ли его другие участники. При этом они связаны между собой общим центром внимания и эмоциональным состоянием, а также случайностью попадания в эту группу, что приравнивает их к «зевакам», а не к «публике». То есть классические признаки толпы налицо. В этой толпе с определенной вероятностью находятся люди с различными политическими убеждениями. Какова вероятность того, что оратор-политик, выступивший с блестящей речью в перерыве, сможет изменить политические убеждения людей? Возможно, несогласные с выступлением и не выскажут своего протеста, опасаясь оказаться в меньшинстве или вызвать агрессию, но нетрудно догадаться, что вероятность такого «внушения» или переубеждения крайне мала. Множество исторических примеров «внушения» известных ораторов можно объяснить тем, что людям в толпе говорили то, что они и так хотели услышать явно или тайно, когда оратор артикулировал их чаяния, опасения и надежды. Или же когда мнение толпы или группы по данному вопросу еще не сложилось (например, возможность манипуляции присяжными).

Отдельно следует рассмотреть вопрос о «подражании и заражении». Подражание или заражение в толпе сродни «грегарным» (от греч. gregus — стадо) качествам. Данное качество следует рассматривать как адаптивный механизм, выработавшийся в процессе эволюции. Тем не менее вопрос об иррациональности адаптивных механизмов остается открытым, поскольку в процессе эволюции как раз сохраняются механизмы, наиболее целесообразные с точки зрения приспособления. Если «иррациональное» рассматривать как «нецелесообразное», то в корне неверно было бы говорить о «нецелесообразности» эволюционных адаптивных механизмов. Если же «иррациональное» всего лишь выступает синонимом слова «бессознательное», то и в этом случае следовало бы сделать существенную поправку. Дело в том, что если у животных проявление грегарных качеств происходит на инстинктивном уровне и не подвергается рефлексии, то у человека возможное наличие рефлексии над грегарным поведением может не приводить к пересмотру его принципов.

Рассмотрим явление «массовой паники», которую принято приводить в качестве примера бессмысленного, иррационального, грегар-ного поведения. Адаптивный механизм «массового бегства» предполагает определенное доверие к правильному проявлению «инстинкта самосохранения» у большинства здоровых «членов стада», или, в другой вариации, к «коллективному сознанию». Предполагается, что представляющее опасность для большего количества людей является по-

тенциально опасным для каждого. Так, увидев на улице людей, в ужасе спасающихся бегством, вероятно, более разумно присоединиться к бегущим, чем попытаться прорваться в бегущей толпе «против течения», чтобы узнать, а действительно ли так опасно то, от чего все они спасаются. Человек, в отличие от животного, способен в течение быстрого времени проанализировать наблюдаемое «явление паники», доказательством может служить поведение лиц, по долгу службы оказавшихся в толпе, которые вынуждены следовать «против течения толпы», выяснять причины паники, организовывать противодействие, помощь пострадавшим и т.д. В принципе человека можно обучить приемам противодействия панике. Однако большинство людей, даже при хладнокровном и здравом рассуждении, принимают «конформистское решение», и в этом смысле так называемое «грегарное» поведение на деле все же является «конформистским», что не позволяет приравнивать весь спектр «подражательного поведения» исключительно к бессознательному.

Вообще, при применении положений Г. Лебона (в том числе и положений о «внушении» и «заражении» в толпе) надо учитывать исторический аспект появления его трудов, поэтому следует относиться к ним критически. Современные авторы анализируют причины популярности трудов Г. Лебона и отмечают научную и историческую ограниченность этих трудов. Современный исследователь К.Ф. Грау-манн выявил, каким образом «гипнотизм» был взят на вооружение психологией масс для объяснения мнимой иррациональности, эмоциональности и «примитивности» толпы [4]. Ученый также показывает, что другая медицинская модель, еще более «патологичная» по происхождению и форме, была взята из эпидемиологии. Хотя понятие «психическая инфекция» было введено не Г. Лебоном, оно стало ключевым в его психологии масс, так же как и «заражение». Таким образом, в мышлении XIX в. получил распространение «извращенный медицинский образ толпы». В качестве иллюстрации приведем одно из наиболее типичных рассуждений Г. Лебона: «Наблюдения же указывают, что индивид, пробыв несколько времени среди действующей толпы, под влиянием ли токов, исходящих от этой толпы, или каких-либо других причин — неизвестно, приходит скоро в такое состояние, которое очень напоминает состояние загипнотизированного субъекта. Такой субъект вследствие парализованности своей сознательной мозговой жизни становится рабом работы своего спинного мозга, которой гипнотизер управляет по своему произволу» [1, с. 163].

Позднее первоначальный «инфекционный» смысл стал отходить на второй план, и его заменили понятиями «круговая реакция» и «взаимостимуляция», но и эти понятия также выросли из теории «заражения» Г. Лебона.

Еще позднее одним из интерпретационных источников психологии масс стала криминалистика. То, что в медицине имело статус под-

сознательного и аффективного, с юридической точки зрения представлялись как «пониженная ответственность» индивида, включенного в толпу — или даже в «преступную толпу». Как критически отмечает К.Ф. Грауманн, все эти идеи были сформулированы в серии итальянских и французских публикаций еще до 1895 г., но Г. Лебон популярно изложил их в своем бестселлере, не ссылаясь на истинных авторов. Таким образом, становится понятно, по каким причинам сформировалось мнение о Г. Лебоне как высшем специалисте по психологии масс.

Трудно не согласиться с исследователем К.Ф. Грауманном, который считал, что при объединении «медицинской» и «криминалистической» моделей складывается та самая пресловутая концепция толпы, которая исходит из идеи аномальности, ассоциируемой либо с болезнью, либо с преступлением и в лучшем случае допускающей смягчающие обстоятельства. К.Ф. Грауманн не ограничивается констатацией научной ограниченности этой концепции, а предлагает понять, из-за чего коллективное поведение и его психологические корреляты стали толковаться как аномальные, т.е. вспомнить социальную и политическую обстановку, в которой были созданы такие концепции. Речь идет прежде всего о радикальных экономических и социальных переменах, приведших к индустриализации и урбанизации, и сопутствующем подъеме «революционного движения масс». К.Ф. Грауманн приходит к выводу, что и криминалистическое, и психиатрическое, и эпидемиологическое «толкования» равным образом соответствовали духу того времени. Среди отечественных исследователей также есть авторы, которые указывают на недостатки «классических трудов» Г. Тарда, Г. Ле-бона, Ш. Сигеле и В. МакДугала. Так, по мнению Д.В. Ольшанского, они носили скорее общесоциологический и научно-публицистический характер [2].

Однако эти концепции толпы, подвергающиеся критическому анализу, и в наше время продолжают служить обоснованием взглядов на иррациональность массового стихийного поведения, в том числе и политического. Наиболее устоявшимся является подход, согласно которому аномальная, иррациональная агрессивность участников толпы связана с анонимностью индивида в толпе. Сторонники этого подхода считают, что анонимность человека в толпе ведет к «вдохновляющему чувству вседозволенности». Поэтому некоторые исследователи считают, что для предотвращения агрессии в толпе необходимо прибегнуть к «деанонимизации индивида», т.е. лишить его анонимности. Однако современные данные социальной психологии опровергают такой однозначный подход к поиску причин агрессии в толпе, более того, показывают, что «в некоторых случаях "деанонимизация" способна спровоцировать увеличение агрессивности» [5, с. 449—450].

В связи с этим появилась гипотеза об усиливающем действии норм: группы ведут себя более агрессивно, чем индивиды, тогда, когда поведение может быть определено как законное и нормативно оправ-

данное в данной группе. Радикализация действий при групповом и массовом поведении происходит не по причинам «иррационального» заражения, а благодаря наличию общих групповых ценностей, взаимной поддержке и одобрению совместного поведения на основе общих ценностей. В этом случае наличие или отсутствие детерминанты анонимности также тесно связано с нормативным фактором. То есть наведение теле- или видеокамер на «стяжательскую толпу», грабящую магазин, может снизить ее агрессивность при условии разделения запрета «не укради» нормативными группами участников. Если же телекамеры, например, наводятся на «революционную», «повстанческую» или считающую себя таковой толпу, то агрессивность и радикальность действий участников может только усилиться при наличии у них убежденности в том, что они «делают историю» и в этой «исторической битве на баррикадах» выступают в качестве героев на «правильной стороне». Осознание того факта, что деанонимизация не всегда имеет «укрощающий эффект», привело к тому, что в настоящий момент, например, для переговоров с террористами, захватившими заложников, не привлекают СМИ. В целом лишь аксиологический подход к политическому поведению может объяснить тот факт, что субъекты действия, глубоко убежденные в своей правоте и ищущие одобрения именно у своей нормативной группы, не опасаются деанонимизации, а в некоторых случаях могут к ней даже стремиться, в том числе и при участии в массовых политических стихийных действиях.

Означает ли все вышесказанное, что при оценке массового поведения, в том числе поведения толпы, полностью неприемлема оценка «иррациональности»? Понятие «иррациональность» употребляется в исследованиях социально-политической сферы в различных, зачастую противоположных значениях, что было показано в специальных исследованиях [6].

По нашему мнению, оценка иррациональности стихийного массового поведения, в том числе и политического поведения, уместна и имеет практическое познавательное значение. Но иррациональность массового стихийного поведения заключается не в том, что оно чересчур эмоционально и что масса легковнушаема, и не в том, что в политических массах не распространены научные теории, и не в том, что в массе человек агрессивен, так как анонимен. Специфика поведения толпы и массового стихийного поведения состоит в том, что толпа и стихийная масса действуют в условиях недостатка информации, зачастую настолько существенного, что включаются адаптивные иррациональные механизмы приспособления, в том числе такие, как выбор случайного решения. Чем больше толпа, тем с меньшей скоростью распространяется информация, необходимая для выбора решения участниками. Участники массового действия, находящиеся с краю, не видят и не слышат того, что видят идущие впереди или в центре. В случае внезапной опасности, в условиях чрезвычайной ситуации, при появлении

хулиганов или провокаторов на политическом шествии или митинге, при возникновении конфликта среди группы участников массового действия, при событии, вызвавшем гнев, страх или изменение решений у одних участников действия, другие участники не имеют возможности своевременно сориентироваться и принять собственное решение. В этих условиях единственно возможным выходом является ориентация на решение «тех, кто знает» (в то же время может оказаться, что в реальности они ориентируются на неверное решение тех, кто в условиях недостатка информации неправильно интерпретировал событие).

Таким образом, толпа — это среда с затрудненным получением информации в условиях дефицита времени, необходимого для принятия решения. В этих условиях достоверным источником информации могут быть любые выкрики: «Беги», «Спасайся, кто может» или же «Вот враг», «Бей», «Защищайся», «Гони». Таким же сигналом может выступать и визуальный ряд, например вид бегущих или бьющих. В условиях «непостижимости» субъект использует такие способы «адаптации к непостижимости», как случайное или парадоксальное, абсурдное решение.

Означает ли все это, что иррациональность поведения толпы может быть снижена оперативными мерами, такими, как распространение верной информации, например распоряжений и команд из громкоговорителя и т.д.? Положительный ответ на этот вопрос возможен, но требует серьезных оговорок, а также рассмотрения исключений. В случаях стихийного массового поведения (в том числе поведения толпы) можно прогнозировать склонность его участников в большей степени поддаваться природным или наглядным, хорошо известным факторам опасности или провокации, чем сложным, малоизвестным или техногенным. Следует учитывать, что действие визуального сигнала типа «драка», «спасающиеся люди», «огонь», громкого шума (в том числе и от взрыва), криков ужаса или агрессии на участника массового действия намного сильнее, чем одновременное «увещевание» из громкоговорителей. Наглядные информационные сигналы («то, что вижу и слышу я сам») для субъекта из массы достовернее того, что «говорит громкоговоритель».

Если ответ на информационный запрос запаздывает (имеет значение каждая секунда), то ситуацией может руководить тот, кто первым примет решение. Если этим первым будет кто-то, кто, издав крик ужаса, кинется бежать, то толпа последует его примеру. Также это может быть «стихийный организатор», который первым возьмет на себя смелость или ответственность объяснить и направить поведение. Однако следует учитывать, что этот стихийный организатор может оказаться «услужливым медведем» и сориентировать толпу на неправильное поведение, например на легкомысленное отношение к опасности, или, наоборот, на неоправданное бегство и панику, или же на поиски и поимку «врага — виновника происшествия».

Толпа и масса не так «иррациональны», чтобы впадать в панику или агрессию по любому поводу и без повода. Но естественно, что фак-

тор паники или агрессии на массовом политическом мероприятии возрастает, если участники находятся в нервном состоянии, т.е. в «боевой» готовности «догонять или убегать», «преследовать или спасаться». На массовых политических мероприятиях, когда ожидаются враждебные действия «оппонентов», подобная «боевая готовность» возрастает. В условиях недостатка информации, характерного для ситуации в толпе, реакция может быть действительно иррациональной, образно выражаясь, можно «бежать не туда» и «преследовать не тех».

Нельзя забывать также и том, что толпа, объединяющая участников политических шествий, митингов и демонстраций, отличается психологическими характеристиками составляющих ее людей от других видов толпы, например «окказиональной» толпы «зевак». Участники политических акций, как правило, являются социально активными гражданами, могут отличаться низкой степенью конформизма в отношении групп ближайшего окружения, кстати, потому они и ищут единомышленников в политических и общественных организациях. Низкой степени конформизма сопутствует способность к вынесению автономных оценок и решений. Это свойство участников является положительным, например, для творческого процесса, но в кризисных ситуациях «информационного голода», характерного для толпы, оно может привести к еще большей «хаотизации» толпы, так как принятие нескольких «автономных» решений приводит к возникновению разных «очагов кружения», векторы которых могут направляться в разные стороны, пересекаться, создавать взаимные препятствия, а следовательно, еще большую давку и панику или различные (в том числе и противоположно направленные) проявления агрессии.

Если же в толпе в условиях кризисной ситуации и информационного голода уже принято решение или несколько автономных решений, то остановить возникшие «информационно-деятельностные потоки» будет крайне сложно. Организаторам или правоохранительным органам необходимо обеспечить полный визуальный контроль как по всему периметру, так и в центре массового действия, а также аудиоконтроль, используя громкоговорители, команды из которых должны повторяться систематически и на максимально спокойных тонах. Одна из частых ошибок состоит в том, что людей призывают «успокоиться» тоном, не внушающим никакого спокойствия. Агрессивный или встревоженный голос из громкоговорителей может только усугубить общую панику или агрессию. Во-первых, агрессивный тон сообщений повышает состояние массовой тревожности и враждебности, в том числе и по отношению к сообщающим, а во-вторых, сообщения от того, кто не воспринимается «как друг», расцениваются как не заслуживающие доверия. Содержание команд или информационных сообщений должно быть простым и повторяющимся. Стихийная масса, а также толпа могут демонстрировать высокую степень самоорганизации и рационализации своих действий, если понятны проблемная ситуация и способы

ее решения, т.е. отсутствует явление «информационного голода в кризисной ситуации».

Целью цивилизованного и демократического общества является создание условий для выражения гражданами своего мнения, а также эмоций, в том числе и на массовых мероприятиях, таким образом, чтобы эти явления не сопровождались несчастными случаями, человеческими жертвами, разрушениями и порчей материальных ценностей. И лишь научный подход к таким явлениям, как массовые, политические действия и поведение толпы, может создать практическую базу для мер по организации безопасности массовых акций. В то же время распространенный «брезгливый» подход к массовым действиям как к чему-то «всегда и заведомо иррациональному» не способствует выработке правильных решений.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995.

2. Ольшанский Д.В. Основы политической психологии. М., 2001.

3. Назаретян А.П. Психология стихийного массового поведения. М., 2001.

4. Грауманн К.Ф. Введение в историю социальной психологи // Перспективы социальной психологии. М., 2001.

5. Мамменди А. Агрессивное поведение // Перспективы социальной психологии. М., 2001.

6. Лобжанидзе А.А. Иррациональное в социально-политической сфере общества. М., 2008.

3 ВМУ, политические науки, № 3