CC BY
60
УДК 111
О. И. НИКОЛИНА
Омский государственный педагогический университет
ПРОБЛЕМА БЫТИЯ ФЕНОМЕНА
Феномен в философии Хайдеггера не совпадает с сущностью, как иррациональное с рациональным, и конфликтует с бытием. Феномен — это кажимость жизни. В статье анализируется различие жизни и бытия в феномене на материале слова и языка. Смысл, передаваемый сущностью, не включает смыслы феномена, который несет в себе импульс жизни и мотива. Все это ставит проблему обновления категориального аппарата анализа бытия, в котором жизнь лишается присутствия в силу ее формализации.
Ключевые слова: феномен, слово как единство экстатики и экспрессии, смысл как мотив, интуиция, прозрение.
Феномен, как понятие экзистенциальной философии (то, что себя кажет тайно и временит из будущего), тесно связано с понятиями бытие и сущность. Сущность и феномен, по-видимому, исключают друг друга, ибо первое рационально и однозначно, а второе — символьно и сложно. Как же соотносится феномен с бытием? У Хайдеггера есть падение присутствия, которое можно рассматривать как утончение бытия в феномене.
Феномен словно «вычерпывается» в сущность, и в нем остается нечто, не познаваемое ею. Тут все определено формой «вычерпывания» смыслов. Поэтому необходим анализ: как смысл отражается в феномене и чем отличается смысл, кажимый в феномене, от смысла явленного в сущности.
Толчок в исследовании разности смыслов феномена и сущности дает исследование С. Н. Булгаковым слова.
Коммуникативный аспект феномена. В рассмотрении темы мы отталкиваемся от работы С. Н. Булгакова «Философия имени» [1]. Здесь он сначала ставит задачу связи слова и смысла в нетрадиционном и для нашего времени способом, но затем все более очевидным становится его собственная установка порождения смысла Богом, и получение его человеком через откровение. Эта установка, с нашей точки зрения, сужает его собственный подход и снижает результативность метода. Основным у русского мыслителя является проблема слова. Он делает акцент на рассмотрение сущности слова, а не его генезиса. Однако присутствует неясность, схватывает ли категория «сущность» феноменальное содержание слова (мы понимаем феномен в хайдеггеровском смысле [2, с. 28 — 32]). У него слово и смысл тождественны. При этом слово изменяет смысл. С другой стороны, слово тождественно по своей работе с сознанием. Сущность, таким образом, внутренняя смысловая сторона слова, а сознание — внешняя.
Можно, с точки зрения постмодернизма, анализировать место и возможности категорий «сущность» и «бытие». Основанием модернизма является сознательный проект. Постмодернизм отходит от точности, идет к ризоме, и пока его переворот не дал должного эффекта. Наука дошла до такого уровня бытия, которое не понимается рационально, так что категория «сущности» уже не работает.
Мы уже видели эволюцию понимания разума в истории философии. И. В. Киреевский пишет, что в схоластике разум понимается как силлогизм, но постепенно силлогизм становится общеупотребимым понятием и тогда он переходит из разума в рассудок.
Ф. Бэкон полагает это рассудком. Разум же для Ф. Бэкона — средство поиска закономерностей причинно-следственного типа, например, построение индуктивных таблиц наблюдения. Для Р. Декарта разум уже сомнение, и система категорий, то есть метод. Для Им. Канта метод, бывший для Р. Декарта разумом, становится трансцендентальной логикой и переносится из разума в рассудок. В разуме остается построение идеалов и моделей метода. В модернизме идеология становится прерогативой рассудка, как и методы, вытекающие из сути идеологий. На место идеологии в постмодернизме приходит мифология, или неомифология, и управление людьми посредством образных и символических конструкций рекламы и прочих средств коммуникации.
Так что изменение понятия «разум» идет постоянно, новая версия вырывается за пределы освоенного и формально растиражированного метода, а сам прошлый метод переносится в сферу рассудка. Таким образом, рассудок постоянно расширяет сферу своего действия, а разум, как и чувство, — уменьшаются, относятся к функциональной сфере культуры и ее воспроизводству как некие маргинальные проявления природы человека.
Постмодернизм свой проект начинает в построении иного бытия, сходственного своей структурой с жизнью. Одна из форм нового бытия — символ, где много смыслов и возникает иллюзия их захвата из жизни. Нам кажется, что это новый шаг на пути расширения рассудка, но не понимания жизни, он закончится так же, но, как проект, он более эффективный и понимает жизнь глубже и точнее. Тем не менее постмодернизм как бы проникает в жизнь глубже. Следует только не забывать, что это щупальца рассудка. На языке западной философии рассудок все время поглощает разум, и разум оказывается неуловимым. Философия стремится исследовать разум, а не жизнь.
Нам не кажется, что символьная форма даст решение, как надеются сейчас. Такие же надежды возлагались и на логическую форму. Но эта символическая форма наиболее перспективна в анализе жизни на данный момент.
Символ дает возможность принципиального выхода за рамки рассудка. Многозначность и равноправие множества смыслов дают форму, более приспособленную к анализу смысла.
Смысл как процесс. В начале становления смысла происходит переход замысла в слово. Слово тут отражает некие смыслы, которые предшествовали его появлению. Эти смыслы даны в слове как культур-
ном, традиционном и воспроизводящем коммуници-руемые формы и материал смыслов, но слово также отражает и то, что хочет сказать конкретный человек, этот смысл порождающий. Вполне представима ситуация, когда смысл не порождается, а ищется, причем поиск осуществляется по схеме Хайдеггера. Человек останавливается и ищет, какой смысл у него и какой заключен в слове, выбирая наиболее близкий тому, что он в данный момент хочет сказать. Тождество смысла конкретного человека и того смысла, который задается в слове, — исключает возможность порождения нового смысла в самом человеке. Причем это подкрепляется тем, что смыслы, которые использует высказывающийся, в слове уже были. Таким образом, подчеркивается характер тождества слова и смысла, это поиск слова и его общепринятых смыслов с высказываемым. Между тем смыслы, которые в слово не входят, а в описанной схеме будут таковые, остаются в феномене 1.
Назовем замысел, предшествующий передаваемому смыслу, прасмыслом или смыслом 1. Он сохраняет отличный от высказанного в слове смысла и стоящий за ним исходный.
Высказывание, опирающееся на общепринятые смыслы, может быть неоднозначно, но воспроизводство культуры идет по пути максимального и постоянного выравнивания любого смысла, высказанного в культуре в однозначность. Тенденция к однозначности есть отражение переработки смысла в сущность, путем выявления в нем явления или случайного и сущности, или неизменного. Смысл высказанный, уловленный в слове есть смысл актуальный и существующий, назовем его смыслом 2.
Наконец, после высказанного смысла и под его воздействием прасмысл не исчезает, а в субъекте, высказавшем смысл, остается нечто невысказанное. Это невысказанное имеет собственное развитие, которое также взаимодействует со смыслами 2. В итоге в высказывающем появляется невысказанный смысл 3 — послесмысл, смысл последействия и послесловия, смысл продолжения действия, приведшего к высказыванию. В этом смысле 3 есть побуждения, которые не совпадают, развиваются, но есть также и единство с феноменом 1. Этот смысл 3 отражает наличие феномена 2.
Соотношение смысла и феномена корректнее было бы дополнить третьим пониманием феномена, или явлением. Феномен 1 в нашем понимании соответствует смыслу 1 и предшествует рассудку, после появления высказывания появляется переработка его в сущность и явление. Феномен этого этапа не является феноменом как таковым, ибо он утрачивает связь с потребностью и мотивом высказывающего, тем не мене в оторванной форме феномен соотносим с явлением. Наконец, со смыслом 3 соотносится наш феномен 2, который может способствовать новому высказыванию, уточняющего или развивающего типа. Именно феномен 2 порождает новое высказывание, потому что он не удовлетворен прошлым, а также сохраняет связку с мотивом.
Связка с мотивом очень важна, потому что она отражает роль феномена как мостика между жизнью и бытием. Бытие в этой схеме опирается на рассудок. Путем психоаналитических и других высказываний рассудок даже может проникать в смыслы 1 и 3.
Бытие — это такой результат обработки смыслов, когда на обезличенной основе феномена появляется видимость полноты охвата мира смыслов, ибо, опираясь на сущность, бытие начинает проникать в смыслы 1 и 3. Но это проникновение есть дальней-
шее обезличивание и оно предполагает расширение рассудка в сферы жизни. Жизнь бытием выталкивается в смыслы 1 и 3.
Это сцепление смыслов 1 и 3 с жизнью отражает отчуждение бытия от живого, его омертвение в горниле рассудка, неспособность бытия схватить жизнь, отражает умирание той части жизни, которая через высказывание проникает в бытие.
Установка на слово М. Булгакова. Между тем М. Булгаков видит больше тождества между словом и сознанием, что и отражает бытие против жизни в слове. Бытие шире сущности, так как оно захватывает смыслы 1 и 3. Но в ядре рассудка сущность подавляет бытие.
Таким образом, Булгаков уже задает установку, которая узка и не может восстановить многообразие отношения разума и веры, не может освободить разум от рассудка.
Он отделяет сущность слова от его генезиса. Говорит, что вначале надо знать сущность, а из генезиса ее не понять. Но тогда надо построить несколько гипотез сущности, а кроме того, феномена, который в его единстве кажется себе в слове и, как потом оказывается, отчуждается в нем. Но откуда берется тогда сущность? Сущность дается у М. Булгакова интуицией, для этого нужна или вера, или пропедевтика проблемы.
Сущности две: естественнонаучная выявляется статистикой, и антропная, выводится из единичного феномена человека. В физике строим теорию из тысячи наблюдений, а в антропологии, психологии, науках о человеке вообще, наоборот, разные смыслы у сходных поступков, есть много интерпретаций одного события.
Нужна интуиция слова, узрение слова в непосредственном бытии. Но у Булгакова бытие есть идея, и тут православная установка лежит в основании его позиции. Лингвистика берет историческое тело слова, а слово в нее не вмещается.
Он пишет, что слово «одевает смысл», придавая ему форму. Но бытие смысла до и после слова, высказывания или действия не проявляются в этой форме, хотя могут предполагаться. Их предположение строится из общей канвы работы культуры и ее воспроизводства.
Таким образом, слово и его дополнения о смыслах 1 и 3 оказываются связанными с культурой, а не только с материей слова.
Между словом и смыслом существуют отношения копирования. Слово возникает из смысла, но потом, воплощаясь в текст, отрывается от мотивации и смысла. Текст передает смыслы в слове, а не живые смыслы. Таким образом, копия не несет в себе жизненного контекста смысла. Копирование же может быть различным. В культуре есть определенный механизм восстановления смыслов в текстах. Копия смысла в слове лишена исходной энергии, но при этом наполняется иной энергией, воссоздаваемой культурой.
Вокруг смыслов 1 и 3 в слове, как копии, возникают новые версии смыслов культурного происхождения. Эти смыслы в культуре одинаковы для разных высказываний. С этими смыслами слова-копии несут повторяющийся смысл от культуры. Копии лишены энергии смысла, но наполнены энергией воспроизводства.
По мнению Булгакова, слово всегда выражает идею. Слово «оформлено, чтобы жить полною жизнью» [1, с. 18]. Жить и быть — две разные реальности. В языке они обычно отождествлены и живое не отличается от «есть».
Но идея, как и смысл, расщепляется. Можно смотреть на замысел, и идея может продолжаться после выражения. Возможно это работа рассудка для продолжения вычерпывания смысла 1 и 3. Слово абстрагируется от смыслов в плане обезличивания. Это называется объективность. Энергия стремления сменяется значением из набора уже имеющихся контекстов слов.
В итоге в слове также появляется три значения. Во-первых, есть набор значений каждого отдельного слова предложения: «Я», «люблю», «тебя». Эти отдельные смыслы в большинстве теряются, когда произносится предложение, но и предложение добавляет новый, конкретный смысл. Между этими фазами есть инвариант, тот смысл, который из слов взят и в предложении остался.
Для вычерпывания нового смысла в значение необходима направленность на то конкретное третье значение. Но предложение и работа слова может быть иной. Работа слова не есть процесс смысла, оно бытие слова, а процесс смысла — жизнь слова.
Отсюда следует, что значение слова существует в обилии или избыточности смыслов. Частное выражение смысла в слове означает отсечение посторонних смыслов, сопутствующих высказыванию.
Если процесс смысла есть падение смысла, то развертывание идеи падение присутствия и сущности. Сущность — суженная реальность по отношению к возможному бытию. Со стороны идеи бытие всегда богаче, однако, в идее есть некое новое сцепление, которое может затем повысить вместимость значений слова и бытия.
Это зажигание нового и есть цель существования идеи, такая идея аналогична работе разума. Таким образом, слова рождают смыслы, но это рождение не вполне в конкретной жизни, это порождение смыслов иного типа, которые могут быть и не связаны с жизнью.
Итак, мы выделили процесс смысла и ход идеи, и обе динамики не совпадают с высказыванием слова.
Слово. Важнейшим моментом конструирования слова является поиск жизни и отделение смысла, который выделяется изнутри Я (не психоаналитического). Такая позиция должна предполагать свойство человеческой индивидуальности порождать феномены 2, то есть единство мотивации и смысла.
Возникает необходимость соотнесения слова с бытием и жизнью, поскольку до сих пор оно соотнесено с логикой и высказыванием, и слабо с мышлением и анализом.
Слово слишком близко к умственному глазу человека, чтобы его заметить. Посмотреть со стороны на слово нельзя, так как слово везде, но смысл вне слова.
Язык у Им. Канта, по словам Булгакова, появляется как отношение между логикой и грамматикой, то есть язык в немецкой философии по преимуществу берется как правильность высказывания с формальной стороны.
Слово-мысль находится в обладании человека до всякого высказывания. Бывает, думают после высказывания. Замысел, как предпосылка высказывания, и дает связку слова и бытия (бытия в мысли или бытия мысли).
Бытие слова связано с экстатикой слова, и это бытие падает в слове, когда оно порождает высказывание. Можно сказать, что в выборе слова экзистенции больше, чем в сформированном высказывании.
Эта экстатика слова и дает бытие мысли, но мысль о бытие уже освобождается от экстатики. Точнее, она отчуждает конкретную связь высказывающего со своим смыслом со стороны экстатики, но дополняется экстатикой воздействия, то есть экспрессией. Бытие-в слова есть экстатика, а бытие-для — экспрессия. Разница: в первом случае слово раскрывает собственный мотив и смысл; во втором — мотив воздействия на другого, для кого предназначено высказывание. Этот переход экстатики в экспрессию — суть перерождения создания в конструкцию и коммуникацию.
В музыке экстатическая составляющая мотива и смысла, аналогично междометиям языка, отражает ту часть смысла, который в сознании и в смысле 2 исчезает, либо сознательно сохраняется для манипуляции слушателем.
Смыслы 1 и 3 беззвучны и беззначны (у Булгакова это касается слова до высказывания), они оказываются вне инвариантной части высказывания, понятной всем. Коммуникация самого человека с собой есть обогащение смысла 2 со стороны смыслов 1 и 3. Это отношение прототип коммуникации с другим.
Инвариант значения заключен в корне слова, который максимально соответствует смыслу 2. Но если корень — отражение смысла 2, то смыслы 1 и 3 — не представлены в высказывании, точнее, они представлены, по точке зрения психоанализа — как ошибки и сбои высказывания.
Эмоциональная составляющая экстатики выражается в действии. Слово также связано с переживанием и действием. В действии, когда оно сопровождает слово и высказывание, смыслы 1 и 3 более представлены, так что переход к этим смыслам есть переход от высказывания к бытию. Но этот переход выражается в падении присутствия.
Можно также допустить воздействие действия на слово, когда слова предназначены для запуска действия. Слово связано со смыслами 1 и 3, но эта связка утрачивается по мере исключения мотива и действия.
Таким образом, возникает искушение ввести внутреннее слово, которое тесно связано со смыслом, но тем самым с эмотивно-экстатичной его стороной.
Булгаков говорит о слове как энергии, независимой от материи слова. Эта энергия может пониматься как откровение Бога, а может — как экстатичная составляющая смысла.
Итак, есть несколько уровней бытия слова, в том числе бытие слова до действия и мысли. Бытие есть до слова. Появление слова есть переход от бытия к существованию. Нельзя схватить бытие словом, без отдельного ухищрения, когда смотрим изнутри, но со стороны.
В этом плане мышление не схватывает и не работает со смыслом, хотя может передавать его в сообщении. Но понимание смысла, закодированного в сообщении, требует отдельного понимания у слушателя.
Слово написанное, произнесенное лишено энергии, которая утрачена вместе со смыслом. По Достоевскому это как раз состояние черта, слово равнодушно.
Человек видит признание в любви на экране, но не понимает этого смысла без вживания, сопереживания. Значит, смыслы передаются словом не непосредственно, а через сопереживание, через сочувствие, сомыслие. Это происходит не всегда через слова, и тут есть нечто сверх слова.
Но при этом слово и сверхслово может искажать смыслы. Мышление отрицает субъективность и, таким образом, главный вектор преобразования — вычеркивание человека из высказывания.
В этом плане сознание — суть преобразование смыслов, наполнение высказывания собственными смыслами и собственными переживаниями. Сознание становится трансформатором бытия в существование. Оно подменяет смысловое поле здравым смыслом.
В историческом плане речь вытесняет феномен, отчленяет смысловые результаты от конкретного человека, что способствует передаче смыслов новому поколению. Человек, способный переживать и создавать мир и себя, то есть живущий в феномене, заменяется человеком, который усваивает и воссоздает смыслы из передаваемых коммуникаций.
Музыка у М. Булгакова не относится к слову. Между тем некоторые типы музыки являются попытками провести смыслы от первого феномена ко второму, минуя сознание и речь. Так что в музыке есть конфигурации высказываний, которые непости-гаемы словом, вариации перехода между феноменами, варианты единства феномена, то есть иного способа существования. В этом плане музыка отражает жизнь, а не бытие, она ближе к феноменам, а не сознанию. Музыка отражает свободную циркуляцию энергии феномена.
Также М. Булгаков говорит о том, что не может быть бессмысленного слова. Тождество смысла и слова приводит к Богу, так как смысл в человеке отрицается.
Мы можем усилием мысли задерживать слова в любом месте, значит, мы можем управлять смыслом, но на деле мы не управляем смыслом. Мы можем придержать жизнь и можем остановить бытие.
Мы видим изменение слова, но не видим изменение смысла. Хотя допускается многообразие вариантов имеющегося смысла в слове, из этого многообразия конструируются смыслы в слове. Это сознательные и понимаемые смыслы 2 слова, но это не смыслы 1 и 3.
Слово как бытие должно не зависеть от жизни. Слово как смысл должно включать в себя жизнь. Сартровское «бытие-в» возникает из жизни, и жизнь предшествует «бытию-с». Сознанию в этом плане соответствует «бытие-для» [3].
Что касается творчества и создания, то создание нового есть оживление и жизнь, а творчество обычно есть комбинирование из имеющегося смысла 2. Отличие в способе создания, но и в форме существования создаваемого. Создаваемое живое — живет и радует, его творят в феномене и творчество его усиливает само творчество.
Музыка — язык единства феномена, а создание как жизнь есть проявление подлинного человече-
ского существования, то есть вечное в человеке. Бытие, построенное из рассудка, есть бесконечное.
В живом смысле замысел замкнут на послесмысл, а послесмысл восстанавливает замысел. В феномене человек не может остановиться, достижение поощряет на продолжение.
Жизнь можно характеризовать бесконечностью. Эта бесконечность порождена единством феномена. Она, как ретенциальное, есть бесконечность прошлого, арифметического типа, как потенция — бесконечность настоящего, или борьбы множества интерпретаций одного смысла, наконец, протенци-альное — как версии выбора будущего действия. Эти типы бесконечности отражают в бытие типы смыслов. Ретенциальная бесконечность ближе к феномену 1 и смыслу 1, потенциальная — к сущности и смыслу 2, а протенциальная — к феномену 2 и смыслу 3.
Матрица бесконечности есть способ перевертывания жизни в бытие. Для бытия жизнь становится бесконечной в нескольких планах. Бесконечность тут не подразумевает непостижимость, наоборот, данная как бесконечность определенного типа жизнь становится для бытия менее неопределенной.
Итак, феномен и сущность имеют различные смыслы. Анализ смыслов слова дает представление об этом различии. Слово в феномене обладает не только идеальным содержанием, но и мотивирующим жизнь смыслом, который утрачивается в бытии, благодаря формализации субъективного элемента. Феномен оказывается ближе к жизни, посредником между жизнью и бытием. Это намечает анализ того, почему в бытии-для происходит необратимое падение присутствия, а также путь нарастания присутствия при сохранении феномена и жизни как его кажимого. Именно жизнь кажет себя в феномене. Жизнь многомерна и многовариантно бесконечна относительно бытия.
Библиографический список
1. Булгаков, С. Н. Что такое слово? / С. Н. Булгаков // Философия имени. — СПБ. : Наука, 2008. — С. 9 — 66.
2. Хайдеггер, М. Бытие и время / М. Хайдеггер. — М. : Ad Магдтеш, 1997. - 452 с.
3. Сартр, Ж.-П. Бытие и ничто / Ж-П. Сартр. — М. : Республика, 2000. — 639 с.
НИКОЛИНА Ольга Ивановна, кандидат философских наук, доцент (Россия), доцент кафедры философии, факультет истории, философии и права. Адрес для переписки: nikolinaof@gmail.com
Статья поступила в редакцию 13.05.2014 г. © О. И. Николина
