CC BY
33
ПРИЁМ НАСЫЩЕНИЯ ГОРОДСКОГО ПРОСТРАНСТВА КУЛЬТУРНЫМИ АССОЦИАЦИЯМИ ПРИ СОЗДАНИИ ЛЮБОВНОГО СЮЖЕТА НОВЕЛЛ ИЗ СБОРНИКА Л.Н.МАРТЫНОВА «ВОЗДУШНЫЕ ФРЕГАТЫ»
А.С Кондакова, студент
Научный руководитель: Э.И. Коптева, д-р филол. наук, доцент Омский государственный педагогический университет (Россия, г. Омск)
DOI: 10.24411/2500-1000-2018-10093
Аннотация. В работе представлена попытка проанализировать новеллы Л.Н. Мартынова на предмет образа городского пространства. Приводится исследование любовных сюжетов. В ходе работы приходим к выводу, что автор намеренно использует приём наполнения образа города культурными ассоциациями: обращением к биографиям и к романтической традиции.
Ключевые слова: город, культура, текст города, поэзия, Мартынов, лирика, романтизм, биография, новелла, эссе, сюжет, модернизм.
«Воздушные фрегаты» - сборник новелл Л.Н. Мартынова, написанный в 19691974 гг. Поэт делится своими воспоминаниями, рефлексируя над детством, молодыми годами, общением с писателями, встречами. В новеллах затронут период, связанный с проживанием Мартынова в Омске, и Омск как бы становится отдельным персонажем; писатель словно «врастает» в место своего проживания.
Образу Омска, создаваемому Мартыновым, посвящены многочисленные исследования. Чаще всего они концентрировались вокруг лирических текстов. Работы Н.Д. Павловой[5] интересны обширным анализом синтеза искусств в его лирике: она наблюдает, как взаимодействуют живописное и поэтическое начало; как организован образный материал; смотрит на ритмическую специфику. Некоторые труды посвящены хронотопической организации, в частности - организации времени, например, работа Кошелевой А.Л. [2].
Существуют исследования, освещающие творческое мировоззрение Мартынова вообще (Павловский [6]).
Но недостаточно освещена проблема любовного сюжета в прозаическом сборнике «Воздушные фрегаты», проблема участия городского пространства в создании этих сюжетов.
Город представляет собой сложный и многослойный текст культуры, сложившийся исторически и развивающийся непрерывно. В творческом сознании писателя город приобретает новые, зачастую -мифологические черты, но изначальным толчком к этому служит, на наш взгляд, само пространство, его изначальные данные.
Павловский А.И. отмечает: «Город - не только место обитания миллионных масс, но и глубочайших социологический процесс, охвативший все земные пространства, вобравший их в себя, воздействующий на них[6, с. 88]. Сам Леонид Николаевич рассказывает о влиянии исторической ситуации в городе, особенностей его пространства на его творчество: он родился «на рубеже двух миров - старого и нового, каждый из которых предъявлял ... свои права» [3, с. 29].
Итак, на личность автора неумолимо повлияло следующее положение вещей: рубеж двух миров. Переходность эпохи, некоторая недоделанность, местами - незаполненная пустота, образуемая разрушением былого, но пока ещё отсутствием создания чего-либо нового, - всё это даёт толчок к писательскому воображению и насыщению культурными ассоциациями. Насыщение происходит в следующих аспектах: обращение к биографиям извест-
ных личностей, обращение к романтической традиции. Новый город не может восприниматься без истоков, корней, предыстории. Отсюда и вытекает следующий феномен: текст города вступает во взаимодействие с литературными произведениями прошлой эпохи, и тогда новизна не пугает, а кажется понятной и знакомой. Павлова Н.Д. отмечала, что «сквозь романтические контуры уличных сетей явственно проступают черты реального Омска» [5, с. 127].
В цитате исследовательницы весьма значимо слово «контурность»: писатель ей осознаёт, ведь он воспринимает город реалистично.
Приём романтизации прошлого важно анализировать, обращая внимания на его работу в размышлениях автора, а не в описаниях событий, поскольку жанр произведений - лирические эссе, и действительность в любом случае является достоверной. Повествование обличено в форму воспоминаний, и именно рефлексивная сторона нас интересует более всего.
Значимо для нас то, что приём насыщения пространства культурными ассоциациями участвует при создании любовного сюжета. На любовную линию мартыновских эссе исследователи не в полной мере обращали внимание, а между тем любовный сюжет у него имеет свои особенности.
Как правило, любовная история двух героев имеет только начало, но не содержит продолжения (и дело не в открытом финале), и она наполнена глубоким, хотя и имплицитным драматизмом: герои не слышат друг друга, почти безучастны к чужим внутренним мирам. Внутренний мир героя-повествователя показан чрезвычайно полно, и это естественно; а характер героинь остаётся раскрытым лишь в малой степени. В то время как Омск становится полноценным героем. В этом - философичность новелл: город идеален сам по себе, самодостаточен, одновременно не будучи «глухим» к его жителям. Близнюк Н.В. отмечает, что пространство города Мартынова «обретает собственную жизнь, аналогичную человеческой» [1, с. 24].
Продемонстрируем это на примере двух новелл: «Лермонтовская улица» и «Воздушные фрегаты».
Сначала обратимся непосредственно к городскому пространству. Новелла «Лермонтовская улица» [3, с. 123] нарочито наделена автором романтическими чертами. Мартынов рассказывает про свои ощущения от города, полученные в юношестве, но и тогда он не верил слепо, что живёт в каком-то выдуманном, книжном городе. Поэт подчёркивает, что у него вовсе не было цели придать окружающему пространству особые смыслы: «И ходя по Лермонтовской, я меньше всего думал о Лермонтове....... «И вообще я был тогда
далёк от всякого - и лермонтовского и нелермонтовского - демонизма, но демон, и именно лермонтовский, и именно на лермонтовской улице, показал мне в урочный час свои байронические рожки. И сделал он это очень хитро, неожиданно и, я бы сказал, модерно, [выделено мною -А.К.]приняв образ не кого-нибудь иного, а врача!.[3, с. 124].
Мы намеренно выделили слово «модерно»: Мартынов осознавал городское пространство современно, живя «здесь и сейчас», и демон выглядел новаторски: в облике врача. Нарекая героиню этим словом, поэт отмечает в ней её холодность, равнодушие, возможно, презрение к потаённым уголкам его души - с одной стороны; таинственность - с другой. Героиня не является воплощением демонического начала в человеке: мы уже говорили, что романтизация - намеренный и осознанный авторский приём. Героиня не претендует на богоборческие настроения, на роль «падшего ангела», но её функция в другом. Мелетинский Е.М. отмечает, что «демонизм связан генетически с хаосом, хтони-ческими силами» [5, с. 50]. Омск как «рубеж двух миров» и представлял собой пространство Хаоса: «Почему всё это оказалось столь густо сконцентрировано именно на Лермонтовской?» [3,с. 128].
Поэт точно указывает на причину происходящих внутри перемен: « Врач. Именно врач романтически распалил моё воображение..
Итак, факт глубокой начитанности поэта, суммируемый с его прогулками по Лермонтовской улице, со знакомством с новым человеком (женщиной-врачом) , с пробудившимися к ней чувствами- всё это дало силу к творчеству. И писатель, вспоминая себя юным и пока ещё неопытным, рассказывает, как идентифицирует себя и новую знакомую с Лермонтовым и Екатериной Сушковой: «Если бы я в те времена хоть сколько интересовался лермонтове-дением, то, пожалуй, я бы сообразил, что наши отношения в какой-то мере, в какой-то пантонимической мере, напоминают взаимоотношения юного Лермонтова с Екатериной Сушковой, которая, (...) снисходительно принимая произведения поэта, напоминала ему, что он, в сущности, ещё ребёнок...» [3, с. 125]. Одновременно поэт подчёркивает, что при встрече с врачом он «ни капельки не помышлял ни о какой Екатерине Сушковой», то есть романтизация относится только к прошлому - с позиции настоящего - зрелого возраста поэта. Тут реализуется разновидность указанного в заглавии приёма - обращение к биографии.
Немногим позже новелла, выдержанная до определённого момента прозой, переходит в цитируемые Мартыновым собственные стихи, посвящённые женщине-врачу. Новелла, таким образом, напоминает маятник: проза сменяется поэзией - и наоборот, и это придаёт ритмизованность, которая выражается не только в форме стихотворения, но и на смысловом его уровне: герой то отклоняется от романтического созерцания, то вновь даёт ему право на существование, особенно - в конце: «Но ведь в самом же деле оказалось, что, по крайней мере во дни моей юности, на этой, тогда ещё плохо мощённой улице, где ветер мел снег и клубил песок, чуть ли не каждая пылинка и снежинка дышали поэзией и чуть ли не на каждом перекрестке можно было обнаружить признаки изящной словесности». Об этом писал А.И.Павловский, утверждая, что ритм у Мартынова «является несущей конструктивной точкой опоры, придающей к тому же и определённую гармонию негармоничным, непропорцио-
нальным и внешне разнонаправленным элементам его мира» [7, с. 88].
Интересно, как Мартынов рисует отражение большого в малом; заметна гиперболизация: каждая снежинка и пылинка дышат поэзией. Несколькими строчками ранее автор даёт вполне прозаичное объяснение, почему улицу переименовали с Томской в Лермонтовскую: «Они, конечно, сделали это почти машинально, скорее всего по случаю какой-нибудь юбилейной даты» [3, с. 127].
Мы видим, что начавшаяся любовная история так и остаётся лишь первой и последней строкой романа: женщина-врач не смотрит всерьёз на молодого поэта, не замечает его многочисленные стихи, в которые он вложил частицу своего мира. Впрочем, в новелле эта ситуация вовсе не подана как трагедия, ведь главный герой больше занят своими мыслями: о наименовании улицы, о том, где были впоследствии напечатаны его стихи, об истории города. Да и сам Мартынов, вспоминания своё юношеское увлечение, говорит, что стихи были продиктованы, скорее, уязвлённым самолюбием.
Итак, вопреки тому, что автор намечает любовный сюжет, роль главного героя оказывается отведённой Омску.
Другая новелла - «Воздушные фрегаты» [3, с. 168] - уже одним своим названием создаёт романтичный, воздушный образ.
Но сразу же после заглавия следует отрывок из стихотворения, в который вкрапляются очевидные прозаизмы: Но вещать не любили, Подобно Сибилле, Вы в своей штаб-квартире, И в своём учрежденье, Именуемом: «Управление По обеспечению
Безопасности кораблевождения В устьях рек у берегов Сибири» [3, с. 168].
Кошелева А.Л. считает, что «Стихи его далеко не музыкальны ... Постоянные диссонансы, фразы, построенные по законам прозаической речи, разрушают привычную музыкально-ритмическую инер-
цию стиха» [2]. Но в этом не недостаток, а намеренный авторский ход.
Мы сталкиваемся с тем же «маятником»: отягощение прозой жизни выражается в прозаической лексике, но оно сменяется и романтическими помышлениями, посвящённые прошлому и в него же обра-щённые: «Какой юнец не бредит морем? Биологи говорят, что это вообще у человека в крови[3, с. 171]. А для меня, выросшего на семейных воспоминаниях о романтическом Владивостоке, моря и океаны были особенно заманчивы, и я всей душой тянулся к морю». Как мы уже отметили, воспоминание-размышление обращено в прошлое, и Мартынов с позиции уже взрослого человека рационально толкует свои романтические настроения минувших дней: «биологи говорят». Герой повествует читателю о легенде, будто бы место, где ныне находится Омск - дно древнего океана («И здесь, на месте современных ковыльных степей и березовых колков, было море. Море было, море выло... Понимаете ли вы?» [3, с. 173]. Итак, насыщение культурными ассоциациями здесь проявляет себя в обращении к легенде (романтическая черта).
И квинтэссенцией подобного восприятия становится момент встречи героя с девушкой, одиноко приходившей к берегу Иртыша несколько дней подряд, с которой впоследствии у героя завяжется разговор.
Ситуация предстаёт романтической, однако описания - в противоположность -нет: «Женщина сидела спиной к управлению, глядя совсем в другую от него сторону, но тем не сене сливалась с ним как бы в одно целое. На фоне Убекосибири она показалась мне похожей на деревянную резную фигурку, украшающую форштевень то ли какого убекосибирского, то ли какого-то другого, может быть, старинного корабля» [3, с. 172].
Несмотря на то, что взгляд автора пал на появившуюся героиню, её описание становится как бы слитым с описанием корабля; главный герой продолжает мечтать о море и кораблях, не замечая нового для себя человека. Она посмотрела на него «загадочно или бессмысленно», а герой начал рассказывать ей про море, про сибир-
ских людей. В одну из встреч женщина просит героя-повествователя рассказать ей про Мёртвый дом, на что он отвечает ей, что практически ничего о нём не знает, но попытается рассказать в следующий раз. Но и в иной день он продолжает делиться с нею исключительно своими впечатлениями, напрочь забыв о её просьбе. Но и девушка практически не откликалась на его по-детски непосредственный восторг: он вдруг понял, что «она вовсе не вникает в смысл рассказываемого». На наш взгляд, в этом заключается драма их обоих: нежелание проникнуть в личные миры друг друга. В этом Мартынов намечает психологические причины их несостоявшегося романа Пространства обоих не сходятся, не пересекаются, отсюда - ритмизован-ность. Они не желают слышать друг друга. Поэтому романтизация остаётся именно приёмом: автор-герой осознаёт глубокие истоки несостоявшегося романа. И даже финальное стихотворение новеллы, приведённое им, не включает даже намёка на образ этой дамы: знакомство осталось просто знакомством. В один момент герой, казалось бы, начинает восхищаться ею: «Но, заметив, что я уловил и осознал направление её взгляда, она поспешно и как бы испуганно подняла свои серые очи ввысь, в осенние, укутанные тучами небеса над старой Омской крепостью», но даже после этого минутного «заглядывания» главный персонаж продолжает рассуждать о матросах и капитанах. Мы полагаем, что в этом отношении пространство города -идеально: оно - едино, монолитно, в отличие от пространств двоих.
Мы отчётливо видим ритмизованность новеллы: лирические произведения, обрамляющие с двух сторон новеллу, включают в себя прозаизмы; проза чередуются с поэзией и сами по себе.
Таким образом, Мартынов, размышляя о прошлом, осознанно наполняет культурными ассоциациями произведение, романтизируя его, связывая с биографиями известных личностей, не переставая при этом видеть город реалистично. Любовные сюжеты рассмотренных новел намечаются пунктиром, но заведомо не имеют продолжения.
Библиографический список
1. Близнюк Н.В. Время и пространство в поэтической картине мира Л.Мартынова. -Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение. 2009. №13 (151). Вып. 31. С. 22-24.
2. Кошелева А.Л. Образ времени и его идейно-художественное воплощение в философской лирике Леонида Мартынова // Межвузовский сборник научных трудов, ОГНИ. -Омск, 1985. -115 с.
3. Мартынов Л.Н. Воздушные фрегаты. - Омск: Омское книжное издательство, 1985. - 352 с.
4. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. - Российский государственный гуманитарный университет. Институт высших гуманитарных исследований. - М.: 1994.
5. Павлова Н.Д. Синтез живописного и поэтического начал в урбанистической лирике Леонида Мартынова // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия педагогические науки. - 2011. - №2 (56). - С. 124-128.
6. Павловский А.И. Советская философская поэзия. Очерки. - Л., 1984.
7. Павловский А.И. Мирознание Леонида Мартынова. - Звезда. 1980.
ACCEPTANCE OF CITY SPACE CULTURAL ASSOCIATIONS IN CREATING A LOVE PLOT OF NOVELLS FROM THE COLLECTION OF L.N. MARTYNOVA
«AIR FRIGATE»
A.S. Kondakova, student
Scientific adviser: E.I. Kopteva, doctor of philological sciences, associate professor Omsk state pedagogical university (Russia, Omsk)
Abstract. In the work of the analyst of the novel by L.N. Martynov on the subject of the image of urban space. A study of love scenes. In the course of the work we come to the conclusion that the author intentionally uses the method of filling the lifestyle with cultural associations: an appeal to biographies and a romantic tradition.
Keywords: city, culture, text of the city, poetry, Martynov, lyrics, romanticism, biography, short story, essay, plot, modernism.
