CC BY
34
ПРИРОДА И РОЛЬ БАЗОВЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ОРИЕНТАЦИЙ
(на примере Франции)1
Изменчивость и стабильность в политическом поведении: рамки анализа
1 Сокращенный вариант главы в книге «К изучению социальных основ политического поведения». М. 1982, подготовленный для включения в Ш том (1955-1985 гг.) пятитомного издания по истории политической мысли России.
Анализ базовых политических ориентаций вызван необходимостью исследования соотношения между факторами стабильности и изменчивости в политическом поведении. Фактор стабильности, присутствующий в любой структуре политического поведения, проявляется через формы изменчивости, оставаясь их скрытой, базовой подосновой. Иными словами, изменчивость -исходная точка анализа; стабильность - его искомый результат. Соответственно... выяснение соотношений между динамичными и устойчивыми факторами политического поведения - путь, ведущий от изменчивости к стабильности и вновь к изменчивости, которая является формой преодоления или существенной модификации базовых политических ориентаций.
Для решения поставленной задачи используется опыт Франции. Такой выбор обусловлен тем, что в этом опыте присутствуют особенности, делающие данную страну, быть может, наиболее пригодной для анализа проблемы стабильности и изменчивости. Действительно, изменчивость политических форм во Франции бросается в глаза...
В течение двух столетий национальная власть последовательно воплощалась в традиционной «абсолютной» монархии, революционном саморазвитии, с определенного момента принявшем форму республиканского устройства, военно-революционной диктатуре, императорском деспотизме, конституционной легитимной монархии, «либеральной» империи (период «ста дней»), парламентской монархии Луи - Филиппа, президентской Второй республике, плебисцитарной Второй империи, парламентской Третьей республике, авторитарно-корпоративном «государстве Виши», парламентской Четвертой республике, режиме «личной власти» и, наконец, режиме президентской республики с сильной, хотя и лишенной харизматического ореола, исполнительной властью.
С момента начала первой революции и по сей день Франция сменила полтора десятка конституционных актов, каждый из которых создавала «навсегда» (история этой страны не знает временных конституций), и множество избирательных сил. Не следует забывать и о том, что неизменная форма отдельных политических режимов иногда скрывала меняющееся содержание...
Во-вторых, разнообразными были сами формы смены одного режима другим. Чаще, чем в какой-либо другой стране Запада, смена или модификация режима происходила во Франции в результате прямого действия масс или в связи с таким действием... В то же время целый ряд государственных переворотов во Франции (в том числе имевших первостепенное значение для ее истории) или попыток таких переворотов произошел при видимом безразличии масс, в результате действий части армии, а также на парламентской или плебисцитарной основе. Специфическую роль играл во французской истории институт всеобщего голосования: голос масс мог подтверждать результаты массового действия или вступать с ними в противоречие, создавая политический тупик и даже приводя к гражданской войне.
В-третьих, картина политической жизни во Франции отличалась меньшей, чем в других странах Западной Европы, определенностью того или иного режима даже в периоды относительной стабильности. Для политической организации французского общества всегда было характерно существование множества партий: от крупных, связанных с массовой базой, опирающихся на идеологические традиции, до мельчайших клубов -парижских или провинциальных, - объединенных какой-то идеей, конкретной задачей, личностью руководителя или просто желанием общения... Партии в этой стране переживали всевозможные метаморфозы - распады, слияния, потерю массовой базы, неожиданное или постепенное ее обретение, смену этикеток без изменения состава, изменение состава под прежней вывеской, объединение в.избирательные блоки, в блоки в стенах парламента и т. п. Естественно, в развитии этой системы есть свои тенденции, т. е. какие-то стабильные структуры, но в том и дело, что выявляются они обычно лишь на интуитивном уровне, с трудом поддаваясь эмпирической проверке.
Главное достоинство французского опыта (с точки зрения поставленной проблемы, конечно) - в автохтонности, самобытности, внутренней обусловленности этой удивительной изменчивости, прослеживающейся по всем осям политической культуры. Именно самобытность, т. е. неслучайность динамики такого рода, подает надежду на возможность анализа истоков изменчивости или стабильных структур, лежащих в ее основе.
Ясно, что ключ к проблеме в конечном итоге скрыт во внутренних, не сразу обращающих на себя внимание формах политического поведения, в типах базовых политических ориентаций. Как, однако, можно реально выделить эти формы и типы, если постепенность развития политического общества то и дело прерывалась, если результаты всеобщего голосования время от времени «отменялись» государственным переворотом или массовым движением? К чему привязать эти базовые ориентации, если в целом система партий, деятельность которых обычно является наиболее стабильным показателем политического состояния общества, в условиях Франции быстро эволюционировала и до
самого последнего времени отличалась большой пестротой и неустойчивостью?
Когда говорят о «буржуазно-демократической системе» во Франции, о «старых традициях французской демократии», иногда забывают, что это совсем не та демократия, с которой мы встречаемся, к примеру, в англосаксонских или скандинавских странах. Это не демократия, развивавшаяся на базе и под сенью непрерывно действующего избирательного механизма. Французская демократия на протяжении 200 лет действовала не столько в рамках существующих форм, сколько «через их голову», время от времени ломая одни формы и создавая другие. Из этого не следует, конечно, что представительная система, мир политических партий - внешняя, искусственная надстройка над французской буржуазной демократией, чужеродное, привнесенное образование. В том и суть, что эти институты столь же органичная ее часть, как двухпартийность (полная или потенциальная) и представительные учреждения в странах с «традиционалистской» политической культурой, хотя роль этих институтов во французской истории во многом иная.
Отчего французская демократия такова? Это конкретное выражение вопроса о стабильности - изменчивости политического поведения во Франции. Но есть и другая сторона этого же вопроса: отчего политическая система, в течение двух столетий развивавшаяся таким образом, не завершила в какой-то момент свою эволюцию общенациональной анархией, из которой возник бы однородный и устойчивый авторитарный режим? Какие силы во французской политике служили препятствием на пути естественных авторитарных тенденций, почему авторитарные правления, когда они возникали, оказывались сравнительно недолговечными?
Без ответа на эти вопросы нечего и думать об анализе реального соотношения между подразумеваемой стабильностью и очевидной динамикой политического поведения. Динамика, изменчивость эта такова, что следует либо вообще отказаться от исследования связей между политическими ориентациями населения и развитием политической системы (через политическое поведение), либо с самого начала допустить существование значительно более сложной сочлененности этих элементов между собой, чем та, которую предполагает незамысловатая схема «политическое поведение -политическая (прежде всего партийная) система». Следует, видимо, в качестве предпосылки анализа признать, что политическое поведение реализуется - хотя бы в потенции, в ожиданиях - сразу на нескольких уровнях, соединенных между собой не сквозными, логическими связями, допускающими механическую воспроизводимость, повторяемость, а конкретным сцеплением событий, уникальностью, необратимостью самого исторического процесса. Система политического поведения во Франции, как и в любой другой стране, многомерна, но именно во Франции данная многомерность имеет сущностное значение.
Структура гражданского общества — понятие значительно более шмшрокое, чем социальная структура. Помимо нее, оно включает в себя структуру размещения населения, характер связей между его различными (социальными профессиональными локальными, этническими и т. д.) группами,демографи ческу ю структуру. В конечном итоге именно совокупность этих элементов и определяет конкретные форм ы политического поведения.
Это и делает необходимым анализ структурных аспектов политического поведения, т. е. таких его организующих форм, которые сохраняют свою значимость на протяжении очень длительных отрезков. Франция -страна старой политической культуры, многие формообразующие элементы политики возникли в ней очень давно. В принципе возраст таких элементов совершенно не важен: они могут возникнуть столетия тому назад или совсем недавно - дело в другом, в том, чтобы с их помощью можно было объяснить основные, глубинные тенденции политического поведения, не сводимые к поверхностным, преходящим обстоятельствам. В данном контексте важны структуры, которые существовали, существуют и, видимо, исчезнут не сегодня и не завтра. Анализ такого рода выглядит неизбежно «спрямленным», однако у него есть и достоинство: игра нюансов не скрывает в нем внутренних, глубинных разломов политической культуры.
И, наконец, последний вопрос: в какой степени политическое поведение во Франции можно считать типичным, представляющим что-то большее, чем только себя? Разумеется, очень трудно назвать группу стран или хотя бы даже одну-единственную страну, в отношении которой Франция была бы образцом. И, тем не менее, важно иметь в виду следующее. Во-первых, тенденции изменчивости - стабильности, рассматриваемые на примере Франции, существуют и в других странах, даже если присутствуют в «смазанном», нераскрытом виде. Во-вторых, политическая культура Франции с ее наиболее «чистыми» и разнообразными формами политического поведения многие десятилетия была образцом для других стран: этим формам подражали, от них отталкивались, на них учились. Не случайно термины французского политического лексикона, потеряв связи с породившей их почвой, составляли, и составляют по сей день, основную часть общеевропейского и - шире - общезападного политического словаря. Чистота, отработанность, рациональность, но также и многообразие политических форм во Франции явились основной причиной того, что значительная часть политических культур, весьма непохожих на французскую, продолжает говорить о себе «по-французски».
Так или иначе, французские формы политического поведения были реальным фактором политического и идеологического развития некоторых национальных культур. В этих двух отношениях элементы политического поведения, характерные для Франции, безусловно, образуют определенный «тип».
Структура гражданского общества и политическое поведение
Особенности политической культуры Франции во многом объясняются изначальным несоответствием друг другу структуры и возможностей гражданского общества и структуры и возможностей общества политического2.
Гражданское общество - сфера обыденной, неорганизованной в политическом смысле, жизни. Политическое общество - сфера деятельности
партий и политических организаций, сфера политических кампаний и избирательного права, наконец, сфера государственных институтов в той мере, в какой они являются продуктом конкретной политической борьбы.
Естественно, что гражданское и политическое общества проникают друг в друга, и их невозможно разделить до конца даже в аналитических целях. И все же они сущностно различны и развиваются, каждое из них по своим законам и в своем ритме. Именно во Франции несоответствие ритмов их развития особенно заметно и имеет особое значение для политической жизни. Более того, именно во Франции обе эти структуры, формирующие политический процесс (поскольку в данном случае мы смотрим на общество с политической его стороны), доходят до глубокого и постоянного противоречия. То, что в других странах отходит на второй план из-за существования широкой автономии местной власти, деятельности региональных партий, функционирования двухпартийной системы, федерального устройства или просто меньших размеров страны, во Франции - с ее централизацией - составляет само ядро политики и позволяет говорить о двух самостоятельных структурах, являющихся рамками политического поведения, едва ли не в равной степени определяющими его конкретные формы и результаты.
Гражданское общество и бюрократия
Симбиоз гражданского общества и бюрократической организации -могущественная сила, препятствующая расшатыванию всей политической системы при различных потрясениях. Эта особенность любого общественного организма имеет сущностное значение для Франции, где смена режимов являлась не исключением, а едва ли не нормой политического процесса.
Историческое своеобразие французского опыта состоит, в частности, в том, что образование общенациональной бюрократической системы предшествовало здесь возникновению общенациональных партий. В других странах (в основном это относится к государствам, выработавшим у себя в итоге двухпартийные системы) соотношение было чаще всего обратным: национальные либеральные партии, выросшие из монархической оппозиции, и национальные консервативные, образовавшиеся из группы защитников традиционной монархии, сплотившихся вокруг трона, возникали раньше, чем такая система или, по крайней мере, одновременно с ней.
Существо различия между двумя моделями заключается в том, что если в странах с самобытной двухпартийной системой местные и вообще любые интересы интегрировались в партии, боровшиеся за власть между собой и оставившие гражданскую службу, выросшую из аристократии как бы в стороне, то во Франции сложившийся, в конце концов, в ходе нескольких революций «республиканский блок»,
лишивший монархическую оппозицию (единственно возможную в тот период вторую общенациональную партию) сколько-либо заметного влияния, вынужден был регулировать, согласовывать (или подавлять) локальные и групповые интересы и движения путем бюрократизации общества.
И в дальнейшем общенациональные партии Франции не столько вырастали из этих локальных и групповых интересов, символически интегрируя их и одновременно как бы создавая политическое единство нации, сколько «подстраивались» к ним, заигрывали с ними, вынужденно раздробляя потенциальную идеологическую и организационную целостность. К моменту возникновения массовых общенациональных партий бюрократическая система во Франции уже сложилась во всех основных чертах, дошедших до нашего времени, и выступала как готовая добыча соперничающих партий. «Первая французская революция, поставившая себе задачу уничтожить все местные, территориальные, городские и провинциальные особые власти, чтобы создать гражданское единство нации, должна была развить далее то, что было начато абсолютной монархией, - централизацию, но вместе с тем она расширила объем, атрибуты и число пособников правительственной власти. Наполеон завершил эту государственную машину. Легитимная монархия и Июльская монархия не прибавили ничего нового, кроме большего разделения труда, увеличивавшегося по мере того, как разделение труда внутри буржуазного общества создавало новые группы интересов, следовательно - новые объекты государственного управления. Всякий общий интерес немедленно отрывался от общества, противопоставлялся ему как высший, всеобщий интерес, вырывался из сферы самодеятельности членов общества и делался предметом правительственной деятельности... Наконец, парламентарная республика оказалась в своей борьбе против революции вынужденной усилить, вместе с мерами репрессии, средства и централизацию правительственной власти. Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее. Партии, которые, сменяя друг друга, боролись за господство, рассматривали захват этого огромного государственного здания, как главную добычу при своей победе»3.
3МарксК. Понятие добычи в данном случае можно уточнить: «автохтонность»
Энгельс ф. С°ч. бюрократии сделала ее достаточно защищенной от борьбы партийных
2-е изд., т. 8. С.
206. интересов: высокая специализация, своеобразная кастовость,
корпоративность ее основных подразделений (военного, разведывательного, ведомства иностранных дел и некоторых других) создали им не меньший фактический иммунитет от последствий политической борьбы, чем знаменитая система гражданской службы Великобритании. В полном смысле слова добычей соперничающих интересов при смене политического курса всегда оказывалась во Франции лишь сфера внутренних дел и местных назначаемых властей, т. е. область, в наибольшей степени связанная именно с местными интересами.
Французскую бюрократию, возникшую вне партийной системы и до ее образования, постигла участь любого общественного института: возникнув однажды, оставаться в обществе и, теряя старые функции, брать на себя новые до полной потери способности выполнять какие-либо функции вообще. Вместо того чтобы сделаться одной из более или менее равноправных структур, связывающих гражданское общество с политическим, с властью, бюрократия с самого начала превратилась в основной канал их постоянного взаимодействия, развивающийся и модифицирующийся вместе с ними.
Столица и провинция. Неоднородность гражданского общества
Переключение на бюрократический организм части проблем и интересов, которые в противном случае сублимировались бы в «политику», изменив ее облик, лишь одна из особенностей политического поведения во Франции. Вторая - крайняя неоднородность самого гражданского общества. Речь идет, прежде всего, о контрасте между страной в целом и ее столицей.
Дело даже не в том, что в Париже сосредоточена 1/5 населения всей страны, хотя и этот показатель по-своему уникален. Еще важнее, что ни один из провинциальных центров ни в коей мере не способен создать Парижу конкуренцию в этом смысле, а число крупных (и то относительно) центров во Франции невелико. По сей день это страна в основном средних и небольших городов. Но и это не главное. Самое существенное, что разница политических потенциалов Парижа и провинции существенно превышает степень различия между ними по экономическому, социальному, культурному и т. п. развитию. Со времени первой французской революции все исторические события происходили в Париже: провинция с нетерпением ждала их и в лучшем случае активно реагировала. Но и такая реакция оказывалась возможной лишь в крупнейших центрах или отдельных, изолированных (даже если они были обширными) сельских районах. Вне выборов провинция как единое целое, как континуум в политическом смысле не существовала и всегда отвечала Парижу «вразнобой» - несинхронно, неопределенно, а по большей части просто отмалчивалась.
Специфика Франции в том, что столица находится здесь в явно привилегированном положении по сравнению с провинцией, но в свою очередь и провинция не настолько ослаблена, чтобы можно было ею пренебречь. Вполне естественно, что в этих условиях в фокусе политической жизни провинции оказывались местные проблемы или участие в общенациональных выборах...
Контраст между столицей и периферией усугубляется отсутствием сколь-либо значительной региональной обособленности. Географическая, экономическая и даже этнолингвистическая обособленность (Бретань, населенные басками Беарн, каталонцами - Руссильон, итальянцами -Корсика, говорящие на южном «окситанском»
диалекте Лангедок и Прованс) вплоть до самого последнего времени не приводила к возникновению заметной политической самобытности.
Центральной власти после реформ, осуществленных революцией, противостоят не влиятельные, исторически сложившиеся провинции со своей внутренней организацией, а 96 департаментов, в большинстве своем приблизительно уравненных по площади и численности населения. Каковы бы ни были причины, позволившие заменить одну форму территориального устройства другой - здесь не место останавливаться на них - очевидно, что общество, чьи непосредственные интересы находят более или менее адекватное выражение в первую очередь на коммунальном уровне, отделено от центральной власти своеобразным «вакуумом», заполненным в первую очередь бюрократией и лишь затем (как в хронологическом смысле, так и по существу дела) такими структурами, связывающими гражданское и политическое общество, как партии. Что касается региональных структур, то, однажды уничтоженные, они, за некоторыми исключениями, не проявляют явно выраженной тенденции к самовозрождению.
Причины этого, видимо, все те же: ранний симбиоз гражданского общества и бюрократии и - обусловленное разобщенностью условий жизни внутри провинций, относительно низкой плотностью населения, малой его концентрацией - преимущественное сосредоточение местной жизни на уровне прихода, квартала или коммуны, а не регионального центра...
Всеобщее избирательное право, когда оно возникло, во многом сделалось механизмом, воплощавшем реакцию гражданского общества на собственную неоднородность, на изоляцию от центральной власти, в политическое действие. Национальные выборы превращали в потенции слабую и раздробленную провинцию в весомый элемент национальной политики, с которым приходилось считаться, перед которым в обычных условиях необходимо было заигрывать, а в критических - иногда и капитулировать и т. п.
Проблема всеобщего избирательного права имеет во Франции несколько большее значение, чем можно заключить, исходя из опыта других стран. Принцип «один человек - один голос» означал стремление в какой-то мере уравновесить изначально неравные шансы на фактическое представительство, в том числе и провинции, перед центральной властью. Принцип всеобщего голосования и связанные с ним формы политического поведения, таким образом, должны были компенсировать, растворить в себе объективно существующее и крайне резкое неравенство в возможностях политического самовыражения, точнее, в возможности достижения результата с помощью такого самовыражения. Изолированная, практически сведенная к гражданскому обществу «провинция» через механизм всеобщего избирательного права как бы уравновешивала всемогущий Париж, а в Сенате III и
Duverger M. La cinquième Republique. R. 1974. P. 17-20, 192.
V Республик и Совете республики в 1948-1958 гг. даже получала своего рода
4
компенсирующее преимущество .
Парадокс состоял в том, что всеобщее голосование не отменило существующего неравенства: оно лишь создало рамки второй, параллельной системы политического поведения и политического сознания, не являясь при этом гарантией собственной жизнеспособности. Слабая провинция не в состоянии была отстоять результаты выборов, когда они аннулировались властью или массовым движением в Париже. Специфику политического поведения во Франции можно понять, лишь анализируя обе системы вместе -во взаимодействии, реальном сцеплении и взаимном проникновении.
Воплощение принципа всеобщего избирательного права как тип политического поведения
Противоречие между всеобщим голосованием и массовым действием, являющееся важнейшей чертой политической жизни Франции, возникло с самого момента воплощения принципа всеобщего избирательного права.
Массовое движение не генерировало этот принцип из себя и не отстаивало его на первых порах: впервые примененный в 1792 г. и уничтоженный после 1815 г., он возродился во Франции (в тогдашнем понимании его объема) лишь после Февральской революции 1848 г. Здесь необходимо остановиться на нескольких существенных моментах.
Во-первых, следует четко различать в политической культуре Франции принцип выборного представительства и принцип всеобщего избирательного права. Если первый применялся более или менее последовательно за много десятилетий и даже столетий до революции 1789— 1794 гг. при избрании муниципальных и других учреждений, и не всегда, кстати, отделялся от «непосредственной народной деятельности», то второй был чистой идеей, относившейся к сфере естественного права и возникшей в весьма специфической среде... Понимание идей «республики» и «демократии» (исторически возводившихся к античному полису) в среде французской интеллигентной буржуазии было таково, что «прямое массовое действие» народа не противопоставлялось всеобщему избирательному праву, а должно было как бы дополнять и гарантировать его.
Во-вторых, провозглашение всеобщего избирательного права в 1792 г. привело к тому, что после его отмены в 1815 г. всякое расширение корпуса избирателей стало истолковываться как возвращение народу отнятых у него прав. Более того, в таком истолковании этот принцип никогда не являлся воплощенным до конца: с этой точки зрения, в частности предоставление в 1944 г. права голоса женщинам, а в 1974 г. - молодежи с 18 лет, всего лишь возвращение к принципам всеобщего избирательного права. Соответственно всякие попытки не только сократить число избирателей, по даже задержать расширение избирательного корпуса рассматривались левым крылом как реакционные...
5Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 8. С.
205.
На практике превращение процесса всеобщего избирательного права в «вопрос чести» для левого фланга французской политики приводило не только к тому, что всеобщие выборы противопоставляли время от времени «правую» провинцию левому, революционному Парижу, но и к более существенному в историческом плане результату. Борьба за всеобщее избирательное право, а затем, когда оно было завоевано и стало фактически осуществляться (что произошло лишь в период III Республики), его использованию способствовали интеграции левого, активного по самой своей сути блока на создании общенациональных партий, победе на национальных выборах, что шло в значительной мере в ущерб органичности связей гражданского общества с центром, их равномерному развитию на всех уровнях. Правый блок повторял в этом смысле практику левого. В итоге применение всеобщего избирательного права закрепило исторически сложившийся разрыв между центром и периферией, и, быть может, даже усилило его: компенсация фактического разрыва путем всеобщего голосования и его преодоление - совершенно разные вещи. Другим следствием этого обстоятельства была тенденция к централизации партий: они противопоставлялись друг другу, прежде всего, в национальном масштабе, часто оставаясь на местах довольно рыхлыми структурами, оставляющими всю «политику» бюрократии или «непартийным» выборным властям на тех уровнях, где они существовали.
В-третьих, в результате революции во Франции возникла и существует необычная для крупного государства политическая система, в которой унитарный принцип, отрицание федерализма не только сочетались с принципом всеобщего избирательного права, но и прямо связывались с ним. Сообщество граждан всегда выступало во Франции как континуум: Франция - одна из немногих стран Запада (и, безусловно; первая из них), где идея верхней палаты парламента никогда не имела самодовлеющего значения, а сама эта верхняя палата всегда была слабым и, по сути, чисто формальным (имеющим лишь правом отлагательного вето) «почетным» учреждением. Гетерогенность нации всегда существовала в послереволюционной Франции на практике, но фактически никогда не переходила на уровень политического и правового сознания, в котором нация была гомогенной.
В связи с этим во Франции специфическое значение имеет фигура главы государства (в те периоды, когда он избирается всеобщим голосованием). Исполнительная власть, по выражению Маркса, всегда «в противоположность законодательной выражает гетерономию нации в противоположность ее автономии5. По сравнению с Национальным собранием президент является носителем своего рода божественного права: он правитель народной милостью. Проблема в том, что и исполнительная власть и законодательная во Франции выражали только две различные стороны гомогенности нации. Результатом этого было, с одной стороны, то, что депутаты Национального собрания отстаивали перед лицом
центральной власти (особенно «неформально») узкие, чисто местные (не связанные на политическом уровне какой-либо организующей общностью) интересы, а с другой - очень резкое и отчетливое воплощение в деятельности партий чисто социальных классовых, не осложненных историческими, локальными и др. интересов, когда таковые оформились в национальном масштабе.
Рабочие партии (как представители общего интереса рабочих) возникли во Франции до образования крупных профсоюзных объединений, выражающих их частные интересы.
Кроме того, вся конституционная история Франции представляет собой серию попыток разграничить и сбалансировать права законодательной и исполнительной властей - каждый раз по-новому. Это обстоятельство останется непонятным без учета того, что обе власти с точки зрения представительства воплощают в себе лишь разные аспекты одной, и той же сущностной гомогенности нации.
Непосредственное массовое действие как тип политического поведения
Реальное французское общество со всеми его отношениями обладает в политическом смысле неравномерной «плотностью». В первую очередь это относится к политическому дуализму Парижа и всей страны, составляющих вместе сложную, сопряженную систему политического поведения. Массовые движения, возникавшие в Париже, всегда создавали прямую и непосредственную угрозу власти. Сконцентрированная, подвижная, постоянно разрастающаяся масса населения Парижа и Парижского района отличалась и отличается высокой мобилизационной способностью, а возникающие в ее среде движения - огромной и непредсказуемой энергией саморазвития.
Париж всегда был центром самой организованной, развитой и, пожалуй, безраздельно господствующей бюрократии в Западной Европе, но парижское население постоянно держало правительство страны в качестве «заложника» или, по крайней мере, заставляло его быть настороже. Речь, в первую очередь, идет, разумеется, о парижском пролетариате - именно его, как правило, подразумевают, когда говорят о революционном потенциале Парижа.
Вместе с тем ни одно массовое движение в Париже не было чисто пролетарским: в тех же случаях, когда в какой-то момент движение жителей промышленных окраин обособлялось и противопоставлялось общему подъему массовой активности, оно неизбежно терпело поражение. Средние слои Парижа и Парижского района всегда обладали достаточной силой для самостоятельного выступления , но никогда - для самостоятельной , быстрой и решительной победы в пределах Парижа, без апелляции либо к рабочим, либо к «голосу нации». Парадокс политического поведения в Париже состоит в том, что правительству, опирающемуся на национальный вотум, реальная опасность грозит лишь в том случае, когда в борьбе против него объединяются эти две группы с
очень различными интересами. Со своей стороны, каждая из них может надеяться на успех в борьбе против правительства лишь в союзе с другой. Возможность маневра между гомогенной «органической формой», в которую отливалась «общая воля нации», и двумя реальными силами, действовавшими в самой столице, неизбежно потенциально усиливала исполнительную власть, готовую всегда обратиться к непосредственному национальному вотуму (референдуму), если опосредованный (Национальное собрание) вступал или мог вступить в противоречие с ее конкретными намерениями. Отсюда -постоянная тенденция ограничения исполнительной власти конституционным путем (III и IV Республики) и столь же постоянное приобретение ею - де-юре и де-факто - утраченных прав.
Но те же обстоятельства, которые служили источником силы исполнительной власти, были и причиной ее неустойчивости. Политическое маневрирование стало для нее не просто стилем, но жизненной необходимостью. Исполнительная власть, оказавшись лицом к лицу с четырьмя самостоятельными политическими силами - могущественной, автономной бюрократией, Национальным собранием, воплощающим в себе «волю нации» (в первую очередь волю безвольной во всех других отношениях, раздробленной провинции), парижским пролетариатом и парижскими средними слоями, - постоянно стремилась к авторитаризму. И она делалась авторитарной, очень близко подходя к грани диктатуры или даже переходя ее при всяком серьезном нарушении соотношения между этими элементами.
Что же заставляло эту власть всякий раз возвращаться к равновесию вместо того чтобы, опираясь на уникальный бюрократический аппарат, подавить одну за другой все политические силы? Ответ, очевидно, состоит в том, что сама опора авторитарного строя во Франции ненадежна и постоянно размывается. Та самая бюрократия, которая, «по определению», должна составлять его базу, в действительности тысячами нитей связана со средними слоями - в буквальном смысле слова вырастает из них. Так, в сущности, дело обстоит в любой европейской стране, но Франция обладает в этом отношении одной специфической особенностью: непропорциональной концентрацией бюрократий в столице. И здесь эта бюрократия оказывается связанной не только со средними слоями в широком смысле слова, но, прежде всего, с массовыми группами интеллигенции.
В Париже сосуществуют политическая и интеллектуальная столицы, более того, они как бы проникают друг в друга. Разумеется, речь идет не о том, что бюрократия интеллектуализируется, а ее представители превращаются в лиц свободных профессий. Дело в ином: эта бюрократия -один из основных источников «воспроизводства» высшего слоя французской интеллигенции, формируемого, впрочем, из представителей всех слоев общества. Связанный со всеми его группами, но, прежде всего, с чрезвычайно разросшимся чиновничеством, этот слой был постоянным
- и практически неуправляемым - источником оппозиции любому правительству.
Огромная концентрация интеллигенции в Париже привела к тому, что идеи, рождавшиеся в этой среде, почти немедленно обретали «материальную» силу Самодвижение культуры здесь с большей последовательностью, чем где бы то ни было, воплощалось в движении политики: общественные идеалы с большей настойчивостью и самоотверженностью осуществлялись в политической практике.
Дело здесь, конечно, не в собственной политической французской интеллигенции. Несмотря на то, что ее влияние было большим, чем в других странах, в узкополитическом, «активистском» смысле, эта сила оставалась в целом весьма сомнительной и всегда ставившейся под вопрос, как правыми, так и левыми... Она покорно переносит всякие оскорбления и несправедливости, не стараясь объединиться и образовать союз для защиты своих интересов.
Демократическая, антиавторитарная традиция политического поведения данного слоя - это, разумеется, не осознанное стремление сбалансировать, согласовать интересы и энергию противоборствующих политических сил (хотя такое стремление и может субъективно существовать), а отстаивание своих интересов, связанных с защитой собственного положения группы. Кстати говоря, эта глубинная тенденция часто вступает в противоречие с осознанными ценностями: доминирующее настроение группы могло быть последовательно республиканским, монархическим, имперским, вновь республиканским; глубинная же тенденция вновь и вновь вынуждала парижских интеллигентов занимать критическую позицию в отношении строя, обеспечивающего их существование. В этом смысле требует критического анализа происходящий в последние десятилетия процесс организации, бюрократизации этого слоя: вытеснение части «старых» средних слоев «новыми». Процесс этот приводит в большей степени к изменению условий стиля повседневной жизни, чем к изменению связи между политическим поведением и «книжной, типографски движущейся политикой».
Политические Разрыв между гражданским и политическим обществом и нерав-
ориентации, номерная плотность гражданского общества обусловили специфическую политические форму французских политических партий, сложившуюся в годы III блоки и Республики и сохраняющуюся во многих чертах по сей день. Для этой формы образование характерно противоречие (часто глубокое) между идеологией партии и ее партий составом, и деятельностью на местном уровне. Политическая партия традиционно строилась во Франции как бы с двух сторон одновременно: из Парижа, где в интеллигентском клубе или в кулуарах парламента возникала определенная тенденция, и на местах, где существовали устойчивые группы нотаблей, тесно связанные с местными
интересами и не особенно интересовавшиеся оттенками парижских тенденций. Коалиция Парижа и провинции могла происходить на самых разнообразных условиях, но это всегда были вполне деловые связи: поддержка нотаблями кандидата от определенной партии в обмен на конкретные обещания со стороны последнего в случае успеха на выборах. Подобная практика была характерна в первую очередь для III Республики, но намного пережила ее и сохранилась по сей день, хотя, разумеется, не в том объеме, в несколько иных формах, а главное - в новом политическом контексте. Так или иначе, но отмеченная ранее пестрота, разнородность условий в провинции традиционно препятствовали возможности возникновения общенационального политического движения вне Парижа... Типичные для французских условий формы движений, возникавшие на периферии, рабочие восстания или стачки в отдельных центрах, позже более широкие стачки или крестьянские восстания, охватывавшие какую-то определенную местность. Для возникновения партии всегда необходим был импульс, идущий из тамошней политико-интеллектуальной среды. Периферия в обычных условиях довольно пассивно воспринимала эти импульсы и реагировала на них либо оставляла без внимания. В первом случае возникала реальная возможность политического воплощения интеллектуальной «тенденции», во втором она затухала.
Конечно, нельзя себе представлять дело так, будто любой интеллектуальный кружок в Париже мог завести «свою» партию, когда он того пожелает (хотя случалось и так). Новые политические организации (партии, клубы, движения, блоки и т. д.) возникали в среде профессиональных политиков (чаще всего юристов), более или менее тесно связанных с интеллектуальной (литературной, журнальной) средой; не на пустом месте, а, как правило, на базе какой-то уже существующей организации и оформленной, устоявшейся политической позиции, монополизированной группой союзников - соперников, обычно известных политических деятелей. Возможность разорвать этот круг давалась самой жизнью: возникали проблемы, на которые не существовало традиционных, отработанных ответов. В эти моменты и начиналась борьба честолюбий и принципов, завязывались переговоры между Парижем и провинцией.
С другой стороны было бы неверным утверждать, будто создание новых партий (объединение старых, их реорганизация) всегда было результатом чисто прагматической сделки между парижскими и местными нотаблями. Даже если оставить пока в стороне природу рабочих партий, можно утверждать, что провинция уже к началу III Республики была давно и достаточно четко поляризована. Проблема, однако, в том, что она была поляризована не совсем так, как Париж.
На протяжении более чем полутора столетий - до относительно недавнего прошлого - провинция была разделена на два устойчивых блока: «республиканский» и «клерикальный».
6 Рубинский Ю.И.
Политические партии и государство во Франции в эпоху Третьей республики. М., 1969.
С. 23-25.
Этот раскол восходит к первой французской революции. Когда революция перешла от нападок на земельные владения и налоговые привилегии церкви к нападкам на нее самое, сложились две устойчивые системы ориентации. С течением времени они не ослабли, а углубились; под клерикальным знаменем (поскольку никакого другого не осталось) объединились все консервативные силы страны. Возник политический блок, укреплявшийся по мере усиления чисто социальных противоречий. Клерикализм - символическая норма французской реакции. В качестве политического, это течение приобрело значительную самостоятельность по отношению к собственным истокам и более того, в течение длительного времени отчасти определяло даже формы собственно церковной политики, что в свою очередь доводило разрыв между двумя блоками до крайности.
В масштабах всей страны противопоставление двух блоков приняло форму борьбы «партии священника» и «партии учителя». Концентрация «в деревнях и мелких провинциальных городишках всех политических сил вокруг двух основных центров притяжения ("партия учителя" и "партия священника"), борьба между которыми развертывалась по традиционным проблемам отношений между государством и церковью, церковью и школой, в сочетании с сугубо локальными дрязгами, долго затрудняла создание самостоятельных рабочих партий... Секретарем левого, республиканско-радикального комитета, как правило, являлся учитель государственной светской школы, а правого - отставной офицер, землевладелец, стяжавший известность участием в церковно-благотворительных организациях и т. п. Очагами политической активности, помещениями, где собирались комитеты для обсуждения местных (особенно предвыборных) дел, служили "коммерческие кафе", которые постепенно приобрели характер партийных "штаб-квартир"»...6
Два блока вобрали в себя - не растворив до конца - все виды социальных, политических, идеологических противоречий. В течение многих десятилетий провинциальная Франция была практически двухпартийной. Однако такая форма двухпартийности - раскол по вопросу, восходящему к конфликту по поводу отношения к церкви, - вела не столько к возникновению двухпартийной системы на политическом уровне, сколько - в потенции - к гражданской войне или к авторитарному «центристскому» решению. Париж, однако, был многопартийным. Специфическая форма французской многопартийности вызвала сочетание провинциальной двухпартийности с многопартийностью столицы.
Оттенки групп «парижских политиков» были трудноуловимы и переходили друг в друга, но сторонников на местах они могли вербовать лишь в пределах одного из двух совершенно обособленных блоков: середины практически не было. Сочетание этих обстоятельств объясняет специфический феномен политической жизни Франции: существование
SegfridA. Tableau des parties en France. P., 1930.
P. 52.
В данном случае не как название партии, а как наименование политико-идеологической тенденции.
удивительно стабильных ориентаций избирателей и быструю эволюцию партийной системы. А.Зигфрид писал в свое время: «На протяжении 50 лет в одном и том же департаменте и кантоне нередко проявляется одна и та же политическая ориентация, выражающаяся в большинстве голосов, относительный удельный вес которого не менялся. Под меняющимися вывесками, обманывающими поверхностного наблюдателя, эти глубинные тенденции представляют собой прочную ось политической эволюции страны»7.
Вплоть до самого последнего времени «ротация» голосов между партиями на национальных выборах происходила почти исключительно внутри каждого из двух блоков: правого и левого. Эти два блока в конечном итоге вырастают из квазидвухпартийной системы, возникшей из оппозиции клерикализма - антиклерикализма.
Глубокий раскол основной части французского общества на два исторических блока, сглаживаемый постоянными центристскими комбинациями в Париже, определял характер политических отношений в стране вплоть до наших дней. Это очень важный момент. Дело в том, что именно сущностная, изначальная непримиримость позиций этих блоков, отягченная «наросшими» на них интересами, приобрела как бы институциональный характер. Любые частные экономические интересы, вступавшие друг с другом в конфликтные отношения, в поисках поддержки и защиты неизбежно вынуждены были примыкать к одному из двух блоков, что моментально поляризовало эти интересы, превращало их в политические. Особенность французского общества - превращать практически каждый вопрос в политический вытекает не из особенностей национального характера, а из специфики первоначального политического раскола...
По мере экономического и социального развития страны каждый из двух блоков пережил собственную эволюцию.
1. Левый блок. Увеличение (хотя и относительно медленное) удельного веса лиц наемного труда в составе населения и еще более медленная концентрация производства создали условия для возникновения социалистической партии8 и развития профессиональной организации. Парадокс французского опыта состоит в том, что промышленные и строительные рабочие были политически радикализированы (как в смысле их ориентации, так и принадлежности к радикально-республиканской тенденции) и осознали коренную противоположность своих интересов интересам предпринимателей прежде, чем появились сколько-нибудь влиятельные профсоюзные объединения или рабочие партии. Радикальные профсоюзы и радикальные социалистические организации возникли в значительной мере независимо друг от друга, объединенные не столько организационными связями, сколько общей природой блока. В то же время сохранилась родственная связь социалистической и радикальной (ставшей, после того как она выделила из себя социалистическую, преимущественно (мелкобуржуазную с социальной
точки зрения) тенденций... На политическом уровне эта связь проявляется в постоянно воспроизводящихся коалициях социалистов и радикалов - вплоть до союза нынешней Социалистической партии с Движением левых радикалов. С этим же связано относительно позднее (1905 г.) констатирование самостоятельной, единой социалистической партии, длительное время являвшейся (в виде «партии» в тогдашнем смысле слова, т. е. тенденции) конгломератом интеллектуально-политических групп.
С определенной долей приближения можно сказать, что политическое единство (но не самостоятельность!) рабочего класса Франции возникло благодаря существованию левой традиции раньше, чем единство экономическое и социальное, т. е. обусловленное сходством условий существования, плотностью, компактностью среды и т. д. Более того, сама эта левая традиция стала «рабочей» в политическом смысле раньше, чем в социальном: рабочие были, во-первых, самым активным, мобильным элементом на левом фланге; во-вторых, самым антирелигиозным (или по крайней мере нерелигиозным); в-третьих, несмотря на неоднородность, в целом более гомогенным в масштабе страны, чем любая другая группа...
Появление общенациональных массовых рабочих партий, связанных с ними влиятельных профсоюзных объединений, объективно уменьшило значение Парижа в качестве центра политической борьбы, превратив опирающееся на рабочий класс политическое течение из постоянной и непосредственной угрозы власти в Париже в устойчивое и влиятельное меньшинство в масштабах страны. Общенациональные выборы стали более важной формой политического поведения, участие в них - более существенным элементом политики рабочих партий.
В целом, характерный для Франции контраст между видимой распыленностью, разъединенностью левого фланга, в частности рабочего движения, и его очевидной силой и влиянием объясняется совершенно своеобразным сочетанием особенностей гражданского общества, политического общества и исторической природы левого блока.
2. Правый блок. Правый блок с самого начала, с революции 1789— 1794 гг., возник как политическая сила, обращенная против власти, против революционного государства и его институтов, против принципа всеобщего избирательного права. Он объединил все силы, почему-либо боровшиеся против революции и республики - будь то по причинам идеологическим или прагматическим. Это не означает, однако, что правый блок был случайным объединением разнородных сил против общего врага. Использование католицизма как последней и самой надежной опоры всех консервативных сил в период первой революции в итоге органически связало их с традиционалистским пластом нации, который в какой-то мере интегрировал их, дисциплинировал и повел за собой, подобно тому как революционное государство, республика повели за
собой всех «левых», в том числе не республиканцев по убеждению, и не революционеров.
Правый блок изначально связан не только с клерикализмом, но и с монархическим принципом, легитимизмом. Для правых революция и республика - символ разрыва с божественным правом, разрыва, который не уничтожается никаким - даже самым реакционным республиканским или диктаторским режимом. Возвращение легитимистов к власти (с иностранной помощью) в 1815-1830 гг. окончательно оформил правый блок как одну из партий, несмотря на его решительное нежелание быть партией вообще. После 1830 г. правый блок превратился в резко обособленное и влиятельное меньшинство французской нации, ни разу в чистом виде не захватывавшее власть. Из этого не следует, что объем правого фланга всегда постоянен или что он всегда обречен играть роль меньшинства. В течение полутора столетий бывали ситуации, когда его влияние резко увеличивалось, а две его идеи - клерикализм и легитимизм - как бы неожиданно оживали...
Все эти всплески происходили в разных условиях, под влиянием различного «духа времени» и при неодинаковом соотношении общественных сил. Соответственно разными были и преследовавшиеся конкретные цели, а также достигнутые результаты...
В социальном плане основа правого блока - коалиция (естественно в первую очередь избирательная, поскольку ни о какой другой в условиях разобщенности провинции речи быть не может) крестьянства католических районов.., части высших слоев общества (крупных предпринимателей, в свое время земельной аристократии), а также канительной части лиц пожилого возраста (особенно женщин), части отставных офицеров и солдат и т. д. Периферия блока более подвижна и непостоянна: она образуется от случая к случаю...
3. Центр. Понятие «центра» существует во Франции в двух основных смыслах. Во-первых, имеется в виду общественный центр, так называемое «болото». Особенность Франции в том, что «болото» не переходная группа между сторонниками двух или большего числа партий, а как бы третья общность, противостоящая двум другим. Это вполне понятно, если учесть все сказанное выше: противостояние двух предельно идеологизированных блоков означает, что «болото» не просто какая-то общность, а общность «без принципов». Отношение обоих блоков к «болоту» отличается эмоциональностью, отраженной, кстати, в самом названии.
Во-вторых, существует политический «центр». Непримиримость правых и левых (разная в разные времена, но всегда идеологическая), усиленная классовой борьбой, делает необходимой либо подавление одного блока другим, либо какую-то центристскую комбинацию. Одним из вариантов такой комбинации является симбиоз принципов... В то же время непримиримость двух блоков «работает» в пользу персоналистского и националистического центризма, значительно усиливая таким
The Economist, 1978. №7020. p.72
образом тенденции, порождаемые неравномерностью гражданского общества. Идея нации, стоящей над политическим расколом, и личности, способной подняться над ним, образуют весьма заманчивые символы единства в условиях, когда идея республики длительное время была совершенно неприемлема для правого фланга, а монархии и церкви - для левого: каждый из блоков был не просто безразличен к этим ценностям, но активно враждебен им. Левый фланг обращался к «центризму» такого рода не реже, чем правый...
Третий вид политического центризма - парламентский центризм -блокирование левых и правых партий на основе определенной программы -так называемый «центристский сдвиг», характерный для режимов III и отчасти IV Республики (в том числе и идея «третьей силы» в составе социалистов, радикалов, центристов).
Последовательное развитие потенций, заложенных в «двухблоковой системе», привело к возникновению едва ли не самой интегрированной в Западной Европе структуры политико-экономической «власти, опирающейся на широкую социальную базу, при сохранении одной из самых удивительных и устойчивых особенностей этой страны: сочетания современной европейской экономики с социальным неравенством (в некоторых областях, но не во всех), характерным едва ли не для банановой республики»9.
Таковы в самом общем, предельно схематическом изложении те параметры гражданского и политического общества во Франции, без учета которых невозможно понять, как, через какой механизм реализуются базовые политические ориентации, почему их предполагаемой стабильности соответствует очевидная изменчивость политических структур...
Анализ стабильности и изменчивости политического поведения показывает, что глубинная основа поведенческой стабильности - совокупность базовых ориентаций политического сообщества. Вступая в противоречивое взаимодействие с другими константами - структурами гражданского общества, они порождают то, что внешне выглядит как изменчивость форм политического поведения политической культуры.
Гражданское общество - это сфера обыденной, политически неорганизованной жизни, представляющей собой сплетение самых разнородных обычаев, форм общения, интересов (экономических, частных, статусных, бытовых, «иррациональных» и т. д.). Все эти интересы так или иначе врастают в политику. Дело, однако, в том, что интересами - во всем разнообразии их проявлений - и конкретными политическими формами данного общества не существует однозначной, не опосредованной связи... Обе сферы (гражданского и политического обществ) принадлежат сущностно различным, хотя и тесно связанным, даже переплетенным и перепутанным рядам. Между ними нет отчетливых, прослеживающихся лишь в одном направлении причинно-следственных
связей, чтобы можно было сказать: здесь - только причины, там - только следствия...
Анализ того, как конкретно, в каких конкретных формах происходит связь обеих сфер - вещь совершенно необходимая для понимания «материи политики». Именно в этом смысле важно исследовать базовые, эмоционально-ценностные ориентации, автономные в отношении гражданского общества, организующие его интересы вокруг себя, делающие их в определенных обстоятельствах политическими.
