CC BY
337
УДК 821.161.1.09
данг тхи тху хыонг
Ивановский государственный университет phonghuong2603@gmail.com
природа и «пейзаж души» в романе льва толстого «воскресение»
Статья посвящена проблеме контакта природы и духовного мира человека в романе Л.Н. Толстого «Воскресение». В статье рассматривается вопрос о различных названиях романа в его переводах на вьетнамский язык. Ключевые слова: природа, «пейзаж души», межкультурная коммуникация, эквивалентность перевода.
Впервые роман Л.Н. Толстого «Воскресение» был переведен на вьетнамский язык в 1927 году. Позднее (соответственно в 1970, 1973 гг.) появились еще два перевода. Знаменательно, на наш взгляд, что это было первое произведение русского классика, с которым вьетнамский читатель получил возможность познакомиться. Заслуживает внимания и тот факт, что в переводах 1970 и 1973 гг. роман был переименован: в первом случае он получил название «Оживление», во втором - «Земля оживления». Чем руководствовались переводчики, столь радикально меняя название романа «Воскресение»? Попытаемся понять, как в подобной субъективности переводчиков проявилось концептуальное видение толстовского текста.
В художественных произведениях пейзаж является отражением прелестных, смутных, потаенных желаний, чувств и мыслей персонажей, состояния их души. «Природа могла быть сочувствующей, сопереживающей, равнодушной и враждебной - но в любом случае она оставалась сферой, на которую распространялись человеческие эмоции, страсти, рефлексия - то есть антропосферой» [4, с. 32].
Термин «пейзаж души» ввел А.Н. Веселов-ский, исследуя поэзию В. Жуковского. Он рассуждал о том, что художники слова вносят в пейзаж «поэтический, фантастический элемент, элемент неуловимых ассоциаций, втягивающих человеческую жизнь в тесное единение с окружающею ее живою и живущею реальностью» [3]. Ученый анализировал многочисленные сопоставления между явлениями внутренней жизни человека и природы, считал, что природа - зеркало человеческой души, переживаний героя, как бы перенесенных в пейзаж. По его мысли, первоначальной и «простейшей» формой «аналогий» и «сравнений» в поэтическом творчестве является двучленный параллелизм, осуществляющий сопоставление природы и душевной жизни человека.
Природный и человеческий миры у Толстого существуют независимо друг от друга, однако жизнь одного без другого немыслима. Природный мир как объективность, данность интересовал Толстого, художнику не была чуждой мысль Ф. Тютчева о могуществе и таинственности природы, о её пугающем равнодушии к человеку. Б.М. Эйхенбаум в свое время убедительно писал о влиянии поэзии Ф. Тютчева на основную идею романа «Анна Каре-
нина». О влиянии поэтических шедевров Тютчева на Толстого в 1870-е годы пишет и В.Г. Андреева: «Лирика Тютчева могла оказать помощь автору "Анны Карениной" в формировании художественного мира романа, устроенного по законам жизни. Она способствовала передаче Толстым смятений человеческой души, очутившейся в жизненном водовороте. Шеллингианские представления Тютчева об одухотворенной природе, развитии ее по изначальным законам, данным высшим разумом, воплощенные в его произведениях, были близки Толстому в 1870-е годы [1, с. 216].
Влияние Тютчева на творчество Толстого ощущается и в романе «Воскресение» [9]. Разумеется, очевидным оказывается и влияние на Толстого философии Ж.-Ж Руссо, к работам которого Толстой испытывал многолетнюю симпатию. Е.Н. Ку-преянова пишет: «Возвеличивание естественной сущности человека приводит Руссо и его последователей к возвеличиванию же естественной, первозданной красоты природы, открывающейся человеку в процессе интимного общения с нею. <...> Руссо возвел самую сущность эстетического восприятия природы - ее одухотворение - в осознанный принцип пейзажного изображения как своего рода зеркала человеческой души и ее общественных сущностей» [5, с. 120]. В пейзаже Толстого снимается грань между «изображением» внешнего и «выражением» внутреннего. Человек для Толстого - элемент природы, как в «физическом», так и в «нравственном» отношении.
Подтвердим все вышесказанное анализом текста романа «Воскресение». В прологе романа мы видим образ пробуждающейся к жизни природы, которую радостно встречают «и растения, и птицы, и насекомые, и дети»: «<...> Весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем» [8, т. 32, с. 3-4]. Это прелестное изображение резко сменяется патетическим возгласом автора, негодующего на взрослых людей, которые, как и всегда, «не переставали обманывать и мучить себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это
156
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова . м l- № 5, 2014
© Данг Тхи Тху Хыонг, 2014
весеннее утро, не эта красота мира божия, данная для блага всех существ, - красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом» [8, т. 32, с. 3-4].
Образ весны связан с темой возрождения не только природы, но и души человека. «Красота мира божия», первозданная, чистая красота противопоставляется миру взрослых, развращенных людей, в том числе образу жизни Дмитрия Нехлюдова, богатого князя с «остановившимися глазами». Воскресение природы контрастирует с процессом духовной деградации и омертвения человеческих душ. С.Ю. Николаева справедливо замечает: «Смысловое ударение в этой картине природы падает на слова, обозначающие нравственно-этические понятия, - красота, радость, веселье, мир, согласие, любовь, благо, солнце как источник тепла, света и самой жизни» [7].
Первый пейзаж, тесно связанный с настроением Нехлюдова, появляется в главе XVII первой части романа в ночь совершения им преступления: «На дворе было темно, сыро, тепло, и тот белый туман, который весной сгоняет последний снег или распространяется от тающего последнего снега, наполнял весь воздух. С реки <...> слышны были странные звуки: это ломался лед» [8, т. 32, с. 60-61]. Сравним это описание с настроением героя: «Сердце его колотилось в груди так, что он слышал его; дыханье то останавливалось, то вырывалось тяжелым вздохом» [8, т. 32, с. 61]. Очевидно, ночной пейзаж играет ключевую роль в характеристике состояния молодого человека. Автор романа изображает смутное душевное положение юного князя с помощью следующих слов: «темно», «сыро», «белый туман», «странные звуки», «ломался». Природа и настроение Нехлюдова одновременно предопределяют наступление чего-то ужасного и страшного. Толстой не только показывает внутреннюю «текучесть» человека, но и чутко живописует «психологию» пейзажа, которая в творчестве Толстого всегда приобретает свой облик, живет вне человека, но через свои явления ярко отражает его внутренний мир. В.Г. Андреева считает, что в «Воскресении» очень важно «выявление в жизненном потоке тех ключевых сопоставлений и противопоставлений, которые, по мысли автора, должны привести читателя к истине» [2, с. 114]. Она справедливо замечает, что «душевное состояние Катюши и Нехлюдова перемежается с описанием пробуждения реки». «В героине происходит внутренняя работа, гармонирующая с начавшимся движением льда. <.> А вот по отношению к герою автор уже не использует лексему "работа", внутренние порывы Нехлюдова лишены чистоты и правильной упорядоченности» [2, с. 114].
Следует отметить, что Нехлюдов совершил преступление в Пасхальное Воскресение, что усу-
губляет его вину. Стремительное падение героя тут же зафиксировано «обличающим» его пейзажем: «Внизу на реке треск и звон и сопенье льдин еще усилились, и к прежним звукам прибавилось журчанье. Туман же стал садиться вниз, и из-за стены тумана выплыл ущербный месяц, мрачно освещая что-то черное и страшное» [8, т. 32, с. 63].
Но как только Бог «проснулся в его сознании», тут же, чудесным образом, «ожили» его глаза, пробудился «духовный человек» с его способностью видеть прелесть мира: «Накануне был первый теплый весенний дождь. Везде <...> вдруг зазеленела трава; березы в садах осыпались зеленым пухом, и черемуха и тополя расправляли свои длинные пахучие листья» [8, т. 32, с. 140]. Душа героя после судьбоносной встречи с Катюшей в суде впервые после длительного времени отзывается на этот пейзаж, начинает оживать. Нехлюдов чувствует в себе что-то «зеленое», не случайно сразу же после приведенной весенней картины следует упоминание о зеленом, только что окрасившемся газоне. Вот прямой параллелизм, о котором писал А. Веселовский. Эпитет «зеленый» - один из самых частотных при описании состояния природы и начинающей «зеленеть» души героя. Еще один пример. Чувствующий красоту Божьего мира, Нехлюдов акцентирует внимание на «густо зазеленевших зеленях», на «свежей зелени» перепаханного поля, вступая тем самым в животворящий контакт с природой. И контакт этот двусторонний: в тавтологическом сочетании «зазеленевшие зеленя» присутствует избыточной смысл.
Пейзаж становится своеобразной симфонией, помогающей передать идеи автора. Е. Купреянова отметила: «Изобразить природу по существу, создать ее художественный образ значило для Толстого не только выразить "красоту", "счастье" упоительного ощущения собственной сопричастности ей, но заставить и других людей почувствовать, осознать и собственную сопричастность к "прекрасному и бесконечному целому"» [5, с. 144]. Приехавший в имение тетушек обновленный Нехлюдов получает своеобразное «прощение» от природы: страшный «ущербный месяц» ночи его преступного падения заменяется «светлым», «почти полным» месяцем. Символический смысл имеет и образ дождя, омывшего Нехлюдова, и образ легкого ветра, унесшего ужасные воспоминания.
Ночь в Паново, с нашей точки зрения, становится переходным моментом, выполняющим доминирующую роль в изменении духовного мира героя. Он впервые осознанно размышляет об общественном движении, о себе, о жизни людей разных сословий. Е. Маймин отметил: «В изображении Толстым города все время ощущается внутренняя соотнесенность с деревней» [6, с. 172]. С этим мнением нельзя не согласиться. Если в деревне Нехлюдов начинает глубоко соприкасаться с природой, то
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 5, 2014
157
в городе он с тоской замечает ее отсутствие. Для него, как и для автора, город становится символом цивилизации, разрушающей органику естественной жизни.
Остановимся детально на сцене «оживающей» земли, увиденной нравственно прозревшим Нехлюдовым по пути в Сибирь. На наш взгляд, она стала сюжетообразующей для вьетнамских переводчиков. Полагаем, что именно она, в первую очередь, оказалась основанием для радикального переименования романа. Нехлюдов, «вдыхая влажную свежесть и хлебный запах давно ждавшей дождя земли, смотрел на мимо бегущие сады, леса, желтеющие поля ржи, зеленые еще полосы овса и черные борозды темно-зеленого цветущего картофеля. Все как будто покрылось лаком: зеленое становилось зеленее, желтое - желтее, черное -чернее. - Еще, еще! - говорил Нехлюдов, радуясь на оживающие под благодатным дождем поля, сады, огороды» [8, т. 32, с. 350; курсив наш. - Данг Тхи Тху Хыонг]. Все символично в этой сцене: и образ проникающего, оживляющего землю и «почву» души человеческой дождя, и образ радуги, символизирующей благодатную красоту Божьего мира. А самое главное, возникающий именно здесь философско-психологический параллелизм: мощеная, лишенная растительности мертвая, земля и «непромокаемые» для чувства сострадания, любви, милосердия загубленные человеческие души. Картина обновленной земли вызвала в душе Нехлюдова социальное обобщение потрясающей силы. Именно здесь он сказал о богатых и знатных: «Я просто боюсь их. И действительно, люди эти страшны. Страшнее разбойников. Разбойник все-таки может пожалеть: они застрахованы от жалости, как эти камни от растительности. Вот этим-то они ужасны» [8, т. 32, с. 350]. Природное и социальное начала неразрывны в концепции Толстого, но приоритетным все-таки становится природное, как в отдельном человеке, так и в жизни в целом. Согласимся с Е.Н. Купреяновой в том, что «чем ближе человек к природе, чем полнее и сознательнее он подчиняется ее простейшим и "таинственным" законам, тем он счастливее, нравственнее и прекраснее, потому что природа сама по себе блаженна, нравственна и прекрасна» [5, с. 154].
В сибирских сценах пейзаж заметно меняется: «Погода переменилась. Шел клочьями спорый снег и уже засыпал дорогу, и крышу, и деревья сада, и подъезд, и верх пролетки, и спину лошади» [8, т. 32, с. 430]. Действие происходит в сентябре, но в пейзажных сценах доминируют не дождь, пробуждающий иссохшую землю, а снег, мертвым саваном ее покрывающий.
Нам кажется, что роман недаром заканчивается образом зимы - символом смерти природы. Мертвая зима и принесенный ею снег, напоминающий саван, несомненно, влияют на душу Нехлюдова.
Автор с придирчивым разоблачающим постоянством указывает читателю на не преодоленную героем эгоистичность. Причем, тенденция эта усиливается к финалу романа. Достаточно напомнить о чувствах Нехлюдова к Катюше в сцене их последнего свидания: жаждущий личного счастья, желающий «человеческой жизни» Нехлюдов смотрит на Катюшу как на помеху к этому счастью («"Я жить хочу, хочу семью, детей, хочу человеческой жизни", - мелькнуло у него в голове в то время как она быстрыми шагами, не поднимая глаз, входила в комнату» [8, т. 32, с. 431]. Полагаем, есть основания говорить о «послушности» души героя настроению зимнего пейзажа, по крайней мере, о замедлении темпа начавшегося процесса воскресения. Будущее Нехлюдова, как, впрочем, и многих «ищущих» толстовских героев непредсказуемо.
В сибирских сценах появляется, на первый взгляд, эпизодический, но концептуально чрезвычайно важный образ «лохматого старика», с которым Нехлюдов встречается дважды: на пароме и в пересыльной тюрьме. Подводя итоги пройденному пути (в прямом и переносном смысле), Нехлюдов с завистью вспоминает «свободного» старика, до которого ему (он это отчетливо понимает) также далеко, как до звезды небесной. Заметим, что подобные «эпизодические» герои появляются (чаще всего в финалах) на страницах «Войны и мира» (Платон Каратаев), «Анны Карениной» (Фоканыч). Для Толстого «лохматый старик» (своеобразный анархист-юродивый) - идеал возможной для человека свободы: от «самости», властей, собственности, господствующих стереотипов, конфессиональной разобщенности.
Выскажем осторожное предположение: вьетнамские переводчики подошли избирательно к толстовскому тексту. Их задача заключалась в том, чтобы актуализировать те смыслы «Воскресения», которые были бы созвучны, понятны вьетнамскому читателю, находящемуся под колониальным и социальным гнетом. Протестующий, социально-критический пафос романа был безошибочно ими угадан. Но они почувствовали и более глубокий слой романа, связанный с патриархальными представлениями о связи человека с Матерью-землей. Поэтому психологический план романа, воспринятый как процесс параллельного «оживления» окаменевшей души Нехлюдова и «забитой» камнями почвы, достаточно точно передается отмеченным выше переименованием романа. Можно констатировать: переводы романа «Воскресение» на вьетнамский язык способствовали установлению межкультурной коммуникации между двумя народами.
Проблема же «эквивалентного» (Юджин Най-да) перевода «Воскресения» на вьетнамский язык по-прежнему актуальна. Духовный план романа до сих пор понят поверхностно. Своеобразное «христианство» Л.Н. Толстого, несомненно, проявив-
158
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова Ль № 5, 2014
шееся как в процессе раскрытия внутреннего мира героя, так и в оценке его результата, пока «не востребовано» в переводах романа «Воскресение».
Библиографический список
1. Андреева В.Г. «Бесконечный лабиринт сцеплений» в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина». - Кострома: Авантитул, 2012. - 296 с.
2. Андреева В.Г. О нескольких центральных антитезах в романе Л.Н. Толстого «Воскресение» // Вестник Костромского государственного университета имени Н.А. Некрасова. - 2012. - № 4. -С. 114-117.
3. Веселовский А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://dugward.ru/ library/gukovskiy/veselovskiy_gukovskiy.html (дата обращения: 08.04.2014).
4. Жаравина Л.В. Природоописания Варла-ма Шаламова: «Колымские рассказы» // Природа и человек в художественной литературе: Материалы Всероссийской научной конференции. - Волгоград: Издательство ВолГУ 2001. - С. 32-41.
5. Купреянова Е.Н. Эстетика Л.Н. Толстого. -М.; Л.: Наука, 1966. - 324 с.
6. Маймин Е.А. Лев Толстой: Путь писателя. -М.: Наука, 1978. - 192 с.
7. Николаева С.Ю. О символике пейзажа в «Воскресении» Л.Н. Толстого. [Электронный ресурс]. -Режим доступа: http://eprints.tversu.ru/3044/ (дата обращения: 08.04.2014).
8. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: в 90 т. (Юбилейное изд.). - М.; Л.: Гослитиздат, 1928-1958.
9. Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой. Семидесятые годы. Монография. - Л.: Худож. лит., 1974. - 360 с.
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 5, 2014
159
