CC BY
34
УДК 343
Ю. В. Гаврилин, С. Б. Россинский
ПРИНЦИПЫ УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА ПО УПК РСФСР 1923 Г. (К 100-ЛЕТИЮ С МОМЕНТА ПРИНЯТИЯ)
Анализируются предпосылки формирования принципов УПК РСФСР 1923 г., условия их реализации в период становления советской власти, значение в укреплении правопорядка и законности в государстве, а также их влияние на дальнейшее развитие уголовно-процессуальной науки.
К л ю ч е в ы е с л о в а: уголовное судопроизводство, УПК РСФСР, правопорядок, предварительное расследование, доказательства.
PRINCIPLES OF CRIMINAL PROCEEDINGS ACCORDING TO THE CODE OF CRIMINAL PROCEDURE OF THE RSFSR OF 1923 (TO THE 100TH ANNIVERSARY OF THE ADOPTION)
The prerequisites for the formation of the principles of the Criminal Procedure Code of the RSFSR of 1923, the conditions for their implementation during the formation of Soviet power, the importance in strengthening the rule of law and legality in the state, as well as their impact on the further development of criminal procedure science are analyzed. K e y w o r d s: Criminal proceedings, the Criminal Procedure Code of the RSFSR, law and order, preliminary investigation, evidence.
Поступила в редакцию 9 марта 2023 г.
В феврале 2023 г. исполнилось ровно 100 лет с момента принятия Уголовно-процессуального кодекса РСФСР (УПК РСФСР)1 - по сути, первого кодифицированного источника раннесоветского уголовно-процессуального права2, предопределившего вектор дальнейшего развития национальных механизмов уголовного судопроизводства на несколько десятилетий вперед. Принятие Кодекса было связано с завершением очередного этапа формирования эффективной и жизнеспособной системы советской юстиции, что, в свою очередь, обусловливалось завершением гражданской войны, переходом к мирной жизни, новой экономической политикой и многими другими факторами, сопутствующими постепенному выходу из постреволюционного кризиса, восстановлению народного хозяйства и возникновению более устойчивых форм и методов государственного управления. Ведь к началу 1920-х гг. экстренно введенные, явно не рассчитанные на продолжительный период действия, неоднократно меняемые и корректируемые «декретные» правила уголовного и
1 Об утверждении Уголовно-процессуального кодекса Р.С.Ф.С.Р. (вместе с «Уголовно-процессуальным кодексом Р.С.Ф.С.Р.») : постановление ВЦИК от 15 февраля 1923 г. // СУ РСФСР. 1923. № 7. Ст. 106.
2 См.: Россинский С. Б. УПК РСФСР 1922 года - первый кодифицированный источник советского уголовно-процессуального права (к 100-летию с момента принятия) // Криминалистика : вчера, сегодня, завтра. 2022. Т. 23, № 3. С. 233-234.
© Гаврилин Ю. В., Россинский С. Б., 2023
квазиуголовного судопроизводства уже потеряли свою актуальность, перестали соответствовать реальным потребностям начинающего оправляться от социально-политических и экономических потрясений советского общества3. Тем более, что, будучи достаточно эффективными для обеспечения хотя бы некого подобия правопорядка в самые первые месяцы и годы формирования советской государственности, подобные меры одновременно привели к отрицанию закона, властной вседозволенности и судебному произволу. В отсутствие правовой определенности, неурегулированности большинства правоотношений, возникающих в сфере расследования и судебного разбирательства уголовных и квазиуголовных дел, многие используемые в правоприменительной практике методы и приемы работы учрежденных советской властью народных судов, революционных трибуналов, следственных комиссий, милиции, ВЧК и др. фактически превращали уголовное судопроизводство в профанацию, приводили к абсолютному обесцениванию высокого смысла процессуальной формы, полному игнорированию каких-либо процессуальных гарантий доброкачественности получаемых результатов.
К тому же ввиду вызванного понятными причинами кадрового голода, т. е. отсутствия достаточного числа квалифицированных юристов, судебные и правоохранительные органы стали вынужденно комплектоваться за счет идеологически преданных советской власти рабочих, солдат, матросов, не имеющих должных правовых знаний, не располагающих соответствующими умениями и навыками, не обладающих необходимыми для правоприменителей правовой культурой, правосознанием, правопониманием и другими должными качествами. Так, по официальным статистическим данным за 1921 г., только 17 % судей имели высшее юридическое и еще 10 % - среднее образование, тогда как 66 % судей имели лишь начальное образование, а еще 6 % - вообще не имели никакого образования, т. е. фактически были неграмотными4. Очевидно, что при подобных обстоятельствах приговоры судов просто не могли отвечать элементарным требованиям законности, обоснованности, справедливости, по крайней мере, в их классическом понимании.
Поэтому советское руководство было вынуждено признать всю порочность существовавшей судебно-следственной практики. Выступая на состоявшемся в марте 1921 г. X съезде РКП(б), В. И. Ленин указал на безальтернативность принятия в первые годы советской власти ряда государственно-управленческих мер военного времени. Вместе с тем он обратил внимание на ошибочность позиции, предполагающей понимание этих мер как единственно возможных для социалистического общества, указал на неприемлемость их дальнейшего использования для обеспечения законности и правопорядка5. Появилась потребность в «реабилитации» традиционной правовой доктрины и свойственных для цивилизованного мира правовых ценностей, в восстановлении многих классических правовых норм, отраслей, институтов. Возникли
3 См.: Вышинский А. Я. Курс уголовного процесса. М., 1927. С. 49.
4 См.: Шипилов А. В. Революционная законность и становление советской юстиции (1917-1922 гг.) : дис. ... канд. ист. наук. Краснодар, 2006. С. 146-147.
5 См.: Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М., 1970. Т. 43. С. 24.
предпосылки для воссоздания понятия «закон» и категории «законность»6. Указанные причины в своей совокупности дали импульс для больших изменений в сфере раннесоветского уголовно-процессуального права, а по сути, для формирования еще не существующей полноценной системы советского уголовного судопроизводства.
Итак, УПК РСФСР 1923 г. ознаменовал начало «новейшей» истории отечественного уголовного судопроизводства, став предтечей последующих кодифицированных актов в данном сегменте правового регулирования. Одновременно с его принятием возникло и множество достаточно противоречивых тенденций, присущих дальнейшему развитию уголовно-процессуальных правоотношений и сохранившихся вплоть до настоящего времени. Например, зародилась весьма негативная тенденция, направленная на гиперформализацию уголовно-процессуального права, выражающаяся в стремлении «узаконить» (в узком смысле) гораздо более широкий круг применяемых в ходе предварительного расследования и судебного разбирательства правил поведения, чем это требует здравый смысл, и постепенно превращающая уголовно-процессуальный закон в пошаговую инструкцию, в «памятку» для безграмотных правоприменителей7. Однако в целом Кодекс все же возымел весьма положительный эффект, поскольку, сохранив многие традиции национального правотворчества, одновременно покончил с рядом пережитков, присущих уголовной юстиции Российской империи - вне всяких сомнений, его можно расценивать как один из правовых памятников уголовно-процессуального права.
Он включал 32 главы, объединенные в шесть отделов (частей). Первый отдел посвящался наиболее общим вопросам осуществления уголовно-процессуальной деятельности. Он содержал правовые положения, определявшие взаимосвязь уголовного процесса с уголовным правом, устанавливал нормы-дефиниции, состав суда и правила подсудности, основы доказательственного права, порядок составления следственных и судебных протоколов и т. д.
При этом установленный УПК РСФСР режим уголовного судопроизводства опирался на ряд фундаментальных принципов - концептуальных правовых положений, объективно отражавших закономерности начального периода развития Советского государства и определявших обусловленные ими общие подходы к осуществлению уголовно-процессуальной деятельности в целом, а также правила поведения различных процессуальных действий и принятия различных решений в частности. Другими словами, эти принципы выполняли примерно такую же роль, которая остается присуща и нынешним концептуальным идеям в данном сегменте правового регулирования - создавали надлежащую базу, фундамент для построения эффективной системы уголовного судопроизводства, отражали ее форму и содержание, обусловливали уровень защиты прав и свобод личности, являлись основным критерием для определения исторического типа уголовного процесса и т. д.
6 См.: Трайнин А. Н. О революционной законности // Право и жизнь. 1922. № 1. С. 5-8.
7 Подробнее см.: Россинский С. Б. УПК РФ : воплощение «высокого» предназначения уголовно-процессуальной формы или «памятка» для безграмотных правоприменителей? // Законы России : опыт, анализ, практика. 2021. № 6. С. 42-46.
Вместе с тем раннесоветские принципы не характеризовались свойственной для современного правотворчества высокой степенью правовой формализации, т. е. предполагали, как правило, некую «неписаность», не были четко предусмотрены УПК РСФСР, а лишь вытекали из его смысла, угадывались исходя из содержания более частных положений уголовно-процессуального права. Хотя имелись и некоторые исключения, например прямо установленные законом принципы языка уголовного судопроизводства, свободы оценки доказательств и др.
Одним из «неписаных» и наиболее важных принципов раннесоветского уголовного процесса являлся принцип социалистической законности, выражавшийся в необходимости точного и неукоснительного соблюдения, исполнения, использования и применения органом дознания, следователем, прокурором и судом положений советского права, определявших условия и порядок предварительного расследования и судебного разбирательства уголовных дел. Его существование обусловливалось известными традициями национальной уголовной юстиции, а также самим фактом принятия и введения в действие Уголовно-процессуального кодекса, достаточно подробно регламентировавшего полномочия указанных субъектов и правила их реализации, за нарушение которых предусматривались определенные «санкционные» последствия, например отмена приговора, незамедлительное освобождение лица из-под стражи и т. д.
Предопределенные принципом социалистической законности требования можно было условно разредить на материально-правовую и процессуальную группы. В первую входили предписания и запреты бланкетного характера, вызванные зависимостью назначения уголовного судопроизводства от периодически возникавшей потребности в применении положений материального (уголовного) права. В частности, устанавливалось требование о применении уголовного закона, действовавшего в момент совершения преступления, за исключением деяний, подпадавших под правила обратной силы уголовного закона. Запрещалось и повторное привлечение к уголовной ответственности ранее осужденных за те же самые преступления лиц, кроме ряда исключительных случав. Вторая (процессуальная) группа была значительно шире по объему; она включала всю совокупность требований, связанных с процессуальной формой (с порядком) проведения определенных действий и принятия определенных решений, т. е. обусловленных их обремененностью гарантиями юридической доброкачественности панируемых результатов. Так, не допускалось приостанавливать вынесение и исполнение процессуальных решений вследствие неполноты, неясности или коллизионности соответствующей законодательной базы, предъявлять обвинение без достаточности доказательств, нарушать тайну совещания судей и т. д.
Еще один из «неписаных» принципов сводился к так называемой публичности (официальности) уголовного судопроизводства, предполагавшей нахождение предварительного расследования и судебного разбирательства в ведении государственных органов и должностных лиц (органа дознания, следователя, прокурора, суда), специально наделенных комплексом дискре-
ционных полномочий властно-распорядительного характера8, подлежавших осуществлению не иначе как в режиме правовой императивности. Более того, несмотря на некоторую преемственность УПК РСФСР по отношению к Уставу уголовного судопроизводства Российской империи 1864 г., предусмотренный им порядок уже заметно отличался от классической смешанной формы уголовного судопроизводства, фрагментарно тяготел к инквизиционному процессу, в связи с чем в части некоторых правоотношений был даже не публичным, а гиперпубличным, полностью исключавшим процессуальную правосубъектность невластных участников, заинтересованных в исходе дела. Например, участие защитника ограничивалось лишь судебными стадиями уголовного судопроизводства, обвиняемому не предоставлялась возможность возражать против прекращения уголовного дела по нереабилитирующим основаниям и т. д.
Наиболее ярко этот принцип выражался в обязанности публичного уголовного преследования по большинству выявленных фактов преступной деятельности. Так, прокуратуре предписывалось возбуждать публичное уголовное преследование перед судом или следственными органами, а в необходимых случаях поддерживать в судебном заседании государственное обвинение, причем отказ прокурора от обвинения вовсе не предопределял безусловное прекращение уголовного дела по реабилитирующему основанию. Вместе с тем в отдельных случаях начало осуществления публичного уголовного преследования ставилось в зависимость от волеизъявления потерпевшего. А некоторые уголовные дела, помимо этого, подлежали прекращению вследствие примирения сторон и предполагали диспозитивную возможность поддержания обвинения самим потерпевшим или его представителем.
К «неписаным» принципам раннесоветского уголовного процесса, вне всяких сомнений, относился и принцип сочетания устности и письменности производства по уголовному делу. Идея устности, предопределяла вербальный порядок судебного исследования доказательств (допросов обвиняемых, потерпевших, свидетелей, оглашения письменных документов), реализации прав участников судопроизводства (заявления ходатайств, отводов, участия в прениях сторон и пр.), а также оглашения судебных решений, в первую очередь приговора. Условие устности, являясь неприемлемым атрибутом состязательного типа уголовного процесса, было унаследовано советским законодателем от прежнего, имперского порядка судопроизводства. Как и в настоящее время, оно способствовало созданию особой ритуальной атмосферы правосудия и одновременно содействовало реализации других, не менее важных условий судебного разбирательства: непосредственности, гласности, обеспечения права на защиту, доступа к правосудию и т. д.
Однако установленный УПК РСФСР режим уголовного судопроизводства, будучи достаточно сильно дистанцированным от канонов состязательности и основанным на континентальной модели с некоторым перекосом в сторону инквизиционности, просто не мог обходиться без использования письменной фиксации процессуальных действий, решений и т. д.9 В связи с этим Кодекс уделял достаточно пристальное внимание документированию хода и резуль-
8 См.: Вышинский А. Я. Указ. соч. С. 140.
9 См.: Чельцов М. А. Уголовный процесс. М., 1948. С. 187.
татов досудебного и судебного производства, в первую очередь правилам составления следственных и судебных протоколов, постановлений, приговоров, других письменных материалов.
Среди «писаных», т. е. прямо предусмотренных Кодексом принципов уголовного процесса особую актуальность приобретало концептуальное положение о неприкосновенности личности, попавшей в зону уголовного преследования. Так, устанавливалась недопустимость лишения человека свободы, в частности заключения под стражу, иначе чем в предусмотренных законом случаях и в строго предусмотренном законом порядке. Одновременно каждому судье и прокурору предписывалось при обнаружении факта неправомерности или нарушения сроков ареста либо лишения свободы человека незамедлительно освобождать его из-под стражи. Кроме того, на прокуратуру и суд возлагались функции надзора (контроля) за соблюдением надлежащих условий содержания под стражей и при необходимости принятия мер соответственно прокурорского или судебного реагирования.
Еще один «писаный» принцип был связан с языком уголовного судопроизводства как официальным средством коммуникации участников уголовно-процессуальных правоотношений, в первую очередь устного или письменного выражения ими своего волеизъявления и исполнения своих обязанностей. В отличие от установленной ранее, в период действия «судебных» декретов полиязычности уголовного судопроизводства Кодекс предусматривал моноязычный режим, но предполагавший исключения, обусловленные многонациональным составом населения и соответствующей политикой советской власти. Так, производство по уголовному делу надлежало осуществлять на русском языке либо на ином языке, носителем которого являлось большинство людей, проживавших на определенной территории. При этом лицам, не владевшим (недостаточно владевшим) языком уголовного судопроизводства предоставлялась возможность вступать в соответствующие правоотношения посредством приглашения переводчика. В частности, устанавливалась обязательность перевода всех подлежавших вручению обвиняемому и оглашению процессуальных документов.
В Кодексе был воспроизведен ранее установленный Положением о народном суде РСФСР от 30 ноября 1918 г. принцип практически полной, но при этом все же предполагавшей некоторые формальные ограничения свободы оценки доказательств. Как и ранее, такое правотворческое решение было направленно на формирование новой, «социалистической» доктрины доказательственного права, впоследствии нашедшей отражение во всех законодательных актах, регламентировавших основы и порядок уголовного судопроизводства, и с учетом некоторых коррективов используемой по сей день. С одной стороны, подобным образом государство намеревалось сделать внутреннее усмотрение соответствующего правоприменителя главным средством определения надежности любых доказательств и их совокупной достаточности для принятия того или иного решения. Иными словами, предполагалось полностью покончить с наблюдавшимися в уголовном процессе Российской империи некоторыми признаками теории формальных доказательств как архаичного пережитка прошлого, в частности окончательно отменить дифференциацию
свидетельских показаний в зависимости от вероисповедания соответствующего лица, тайну купеческих книг и других документов, свидетельствовавших о принадлежности их владельца к определенному сословию и т. д. Однако, с другой стороны, авторы УПК РСФСР понимали значение процессуальной формы как инструмента, позволявшего ограничить вседозволенность органов предварительного расследования, прокуратуры, суда, снизить риски злоупотреблений государственно-властными полномочиями, создать гарантии юридической доброкачественности получаемых познавательных результатов, особенно в условиях далеко не надлежащего уровня профессионализма, правосознания, правопонимания, ответственности и практического опыта первых советских «служителей Фемиды». В связи с этим законом предусматривался исчерпывающий перечень допускаемых к использованию доказательств, а также определялся четкий порядок их собирания, в случае нарушения которого подразумевалось процессуальное обесценивание соответствующего доказательства (говоря современным языком, лишение доказательства юридической силы). Кроме того, сохранялось и ранее установленное Положением о народном суде РСФСР от 30 ноября 1918 г. правило, запрещавшее включать в доказательственную массу сведения, полученные в ходе принесения присяги.
Раннесоветский уголовно-процессуальный закон содержал еще одно важное положение - гласность судебного заседания, предполагавшее отрытый режим правосудия, т. е. возможность каждого желающего, достигшего 14-летнего возраста, присутствовать в зале суда и лично наблюдать ход и содержание судебного процесса. Ограничения подобного режима с удалением «посторонних» допускались лишь в случаях опасности разглашения государственной, военной, дипломатической тайны и при рассмотрении уголовных дел о преступлениях против половой неприкосновенности, а судебный процесс оставался открытым лишь в части провозглашения приговора. Вместе с тем такой постулат вряд ли можно было считать полноценным принципом - он относился не ко всему, а лишь к части уголовно-процессуальной деятельности, применялся только в ходе судебного производства10, тогда как досудебные механизмы в силу понятных причин продолжали осуществляться на основании полуинквизиционных (следственных) подходов со свойственной для них тайностью расследования уголовного дела.
В публикациях советских ученых выделялись и другие принципы, присущие раннесоветскому уголовному процессу: состязательность, презумпция невиновности, непосредственность исследования доказательств и т. д.11 Не отрицая значимости этих положений для развития законодательства, признавая всю фундаментальность и глубину научных изысканий «классиков», вместе с тем следует признать, что подобные суждения все же не столько основывались на законе, сколько имели сугубо теоретический характер. По крайней мере, ни сами нормы УПК РСФСР, ни вытекающий из них смысл не позволяют обнаружить подобных требований. Таким образом, позиции советских ученых следует расценивать как некие оптимистические прогнозы на будущее,
10 См.: Вышинский А. Я. Указ. соч. С. 144.
11 См., например: Полянский Н. Н. Вопросы теории советского уголовного процесса. М., 1956. С. 99, 108-109, 112 ; Чельцов М. А. Указ. соч. С. 179, 189; и др.
высказываемые с надеждой дальнейшего развития механизмов досудебного и судебного производства по «последнему слову» правовой доктрины и максимального использования указанных принципов в повседневной правоприменительной практике.
Сегодня, спустя век после принятия УПК 1923 г., определенная в нем система принципов уголовного судопроизводства видится несколько фрагментарной, дискретной. Однако именно она послужила основой для ее последующего развития и совершенствования. Полагаем, что подобная преемственность системы базовых принципов уголовного судопроизводства с учетом исторического контекста и уровня развития юридической науки сохранится и впредь, что, в свою очередь, служит проявлением устойчивой правовой традиции, характерной для российской правовой доктрины в целом.
Академия управления МВД России Гаврилин Ю. В., доктор юридических наук, профессор, начальник кафедры управления органами расследования преступлений
Россинский С. Б., доктор юридических наук, доцент, профессор кафедры управления органами расследования преступлений
Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs
of the Russian Federation
Gavrilin Yu. V., Doctor of Legal Sciences, Professor, Head of the Management
of Crime Investigation Bodies Department E-mail: yuriy902@gmail.com
Rossinsky S. B., Doctor of Legal Sciences, Associate Professor, Professor of the Management of Crime Investigation Bodies Department
E-mail: s.rossinskiy@gmail.com
