CC BY
439
А.А. Тарасов*, А.Р. Шарипова**
Принцип независимости судей
и проблемы взаимоотношений судебной власти
с обществом в контексте
двух российских судебных реформ
Аннотация. Принцип независимости судей является принципом правосудия в любом государстве, принявшем идею разделения властей. Идея становления независимой судебной власти была ключевой в судебной реформе 1864 г. и в концептуальных основах современной судебной реформы. В текстах Устава уголовного судопроизводства и Учреждения судебных установлений отсутствуют специальные нормы о независимости судей, притом что само организационное построение судебной системы и сами процедуры судебной деятельности однозначно сориентированы на независимое отправление правосудия каждым судьей и его самостоятельность в отношениях с любыми другими представителями власти. В современном законодательстве, напротив, в каждом отраслевом процессуальном кодексе продублировано конституционное положение о независимости судей, а в УПК РФ оно конкретизировано в целом ряде сугубо канцелярских правил, не имеющих прямого отношения к производству по уголовным делам, но ограждающих судью от некоего «внепроцессуального» воздействия. В юридической литературе, в официальных документах органов судейского сообщества и в средствах массовой информации представлены диаметрально противоположные оценки разных проявлений независимости судей. При подготовке статьи использованы: сравнительный анализ положений дореволюционного и современного законодательства; исторический анализ теоретических представлений о социально-правовой сущности и нормативном содержании принципа независимости судебной власти и судей; анализ опубликованного социологического материала и эмпирических данных, полученных методом включённого наблюдения. Сравнение теоретических представлений о независимости судей в дореволюционной и современной литературе позволяет выявить специфику отражения в научном мировоззрении этой идеи в разные периоды российской истории. Дореволюционные юристы, теоретики и практики судебной деятельности доказывали, что гарантией независимости судебной власти и судей, а значит — гарантией правосудия является не только организационно-правовая обособленность судов от других ветвей государственной власти, но и опора на общественное мнение, на доверие общества, обеспеченное соответствием судебной деятельности общепринятым представлениям о нравственности и справедливости. В современной России принцип независимости судей возведён в абсолют и воспринимается частью кадрового судейского корпуса как узаконенная возможность абстрагироваться от социального эффекта, производимого как принимаемыми судебными решениями, так и самой судебной деятельностью. На основе сравнительного анализа законодательства, исторической и современной юридической литературы, авторского опыта правозащитной деятельности в статье обосновывается вывод об относительности категории судейской независимости и о том, что она есть не самоцель, а лишь средство установления в России подлинного правосудия, отвечающего народным ожиданиям.
Ключевые слова: правосудие, уголовное судопроизводство, судебная реформа, независимость судей, гражданское общество, уголовный процесс, нравственные начала правосудия, судейское сообщество, судебная власть, судебная система.
© Тарасов Александр Алексеевич
* Доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного права и процесса Башкирского государственного университета. [[email protected]]
450005, Россия, г. Уфа, ул. Достоевского, д. 131. © Шарипова Алия Рашитовна
** Кандидат юридических наук, старший преподаватель кафедры уголовного права и процесса Башкирского государственного университета. [[email protected]] 450005, Россия, г. Уфа, ул. Достоевского, д. 131.
Вопрос о взаимоотношениях институтов гражданского общества, таких как, например, институт Уполномоченного по правам человека, общественные палаты федерального и регионального уровней, разного рода общественные объединения и средства массовой информации, с судебной системой, судами, судьями и судейским сообществом — это часть глобальной проблемы определения социальной сущности правосудия. Под термином «правосудие» обычно объединяются две неотделимые друг от друга составляющие: во-первых, государственная служба достаточно многочисленной группы чиновников (как самих судей, так и других сотрудников аппаратов судов); во-вторых, система защиты прав и законных интересов людей, общее количество которых совпадает с тем, что принято называть обществом — это всё население страны. Правосудие в единстве обеих составляющих объективно призвано выражать интересы не узкого круга профессионалов, а всего общества, с чем едва ли сегодня кто-нибудь осмелится спорить. Спорным во все времена и во всех странах является другой вопрос: может ли судейский кадровый корпус быть полноценным выразителем интересов всего общества? Может ли общество абсолютно довериться не только судебной системе в целом, но и конкретному судье, его способности адекватно понимать социальное назначение судебной власти и реализовывать её на благо всего общества? Способно ли судейское сообщество в целом гарантировать обществу предотвращение каких-либо сбоев в системе правосудия, произошедших по вине конкретных судей, и полноценную ликвидацию последствий этих сбоев? Президиум Совета судей РФ в постановлении от 15 апреля 2010 г. №219 «О повышении эффективности использования ресурсов гражданского общества при взаимодействии с судами» отмечает: «Суд как независимая ветвь государственной власти должен в большей мере опираться на поддержку гражданского общества, общественных организаций, в том числе правозащитных организаций и независимых квалифицированных СМИ». Само судейское сообщество, как видно из процитированного документа, осознает необходимость «опоры на гражданское общество», а значит — нуждается в его доверии. Доверие, как известно, формируется в каком-то двустороннем и равноправном диалоге, оно же предполагает какую-то степень открытости участников диалога в отношении друг друга. В этом контексте важно определить, вправе ли общество контролировать судебную деятельность и обязан ли судейский корпус как-то отчитываться перед обществом о своей работе. Формальная сторона этого вопроса достаточно проста: суд и судья не обязаны отчитываться ни перед кем. Содержательная — существенно сложнее: судейских корпус — часть общества, а его работа — это отправление правосудия, в котором реализуется, прежде всего, общественный интерес.
Сущностной чертой судебной власти, определяющей главный смысл её существования, является независимость судей. Сущностной чертой правосудия является его соответствие общепринятым представлениям о добре и справедливости. Судебная власть нуждается в доверии общества, но общество может доверять только такой судебной власти, которая удовлетворяет его объективной потребности в правосудии. Современные российские реалии постоянно актуализируют вопрос о том, возможно ли оптимальное сочетание между независимостью судей и общественным контролем за правосудием. Обратимся к истории оценок такого сочетания в пореформенном русском уголовном процессе.
Основы судейской независимости в России закладывались реформой 1864 г., и обеспечение независимости судебной власти от власти исполнительной, «правительственной», от «администрации» разных уровней рассматривалось тогда как первое и главное направление всей судебной реформы. Анализируя документы тех лет, М.В. Не-мытина отмечает, что по ним «ни одно должностное лицо, включая царя, не могло вмешиваться в решение судом гражданских и уголовных дел»1, что делало суды, по позитивным оценкам современников «государством в государстве»2, а это в условиях абсолютизма было выше всяких похвал в отношении судебной власти.
Профессор И.Я. Фойницкий, имевший опыт практической прокурорской и судейской работы в Правительствующем Сенате, в начале ХХ в. писал: «Судебная власть призывается к осуществлению в государственной жизни законности. Но для авторитетного применения закона судебной власти необходимо положение независимое, самостоятельное, одному лишь закону подчиненное и свободное от подчинения представителям интересов, ожидающим судебного разрешения, будь то интересы частные или публичные»3. Актуальность этих слов очевидна и сегодня: суду недостаточно быть независимым от каких-либо должностных лиц. Подчиняясь только закону, он обязан быть свободным от влияния любых заинтересованных в исходе разрешаемого дела лиц.
А.Ф. Кони — современник И.Я. Фойницкого и ученый, тоже работавший товарищем прокурора и судьёй, сделавший для укрепления независимости судебной власти в пореформенной России, возможно, более, чем кто-либо другой, обращал внимание на другой ракурс этой проблемы: «В суде весьма желательно участие стенографов и представителей печати. Через стенографов общество может познакомиться с подробностями дела. Представи-
1 Немытина М.В. Суд в России: вторая половина XIX — начало XX вв. Саратов, 1999. С.48.
2 Там же. С. 58.
3 Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства: в 2 т. Т. 1. СПб., 1996. С. 158.
тели печати могут описать общий ход дела и дать известное направление общественному мнению. Тем более, что оценка печати производится не так скоро и необдуманно, как оценка, производимая голословно. У нас печать не раз оказывала значительные услуги тем, что указывала на неприличные выходки адвокатов, а иногда и судебных чинов, употреблявших не совсем позволительные выражения и неуместный образ действий»4. В последней фразе А.Ф. Кони использует обобщающий термин «судебный чин», не уточняя, имеются ли в виду именно судьи, однако очевидно, что и судьи из этого числа не исключены. С тех пор, когда работали и писали И.Я. Фойницкий и А.Ф. Кони, изменилось очень многое: и суды, и средства массовой информации, и общество. Но одно не могло и не может измениться никогда — заинтересованность общества в справедливом и нравственном отправлении правосудия в стране.
Таким образом, суммируя сказанное обоими представителями судейской и интеллектуальной элиты эпохи Судебной реформы XIX в., можно утверждать, что независимость судей и общественное мнение о правосудии — это равноценные социальные блага. В этой ситуации представляется принципиальным, чтобы представители судейского сообщества не воспринимали собственную независимость как герметичную ширму, за которой могут скрываться от людских глаз профессиональная некомпетентность, беззаконие или безнравственность.
Дореволюционные авторы обращали также внимание на то, что судейская независимость — это главная гарантия нравственности правосудия, позволяющая судье, применяя закон, руководствоваться не только его буквой, а прежде всего, — его духом, предвидя и оценивая социальный эффект принимаемых судебных решений. Примечательно в этом контексте высказывание приват-доцента Императорского Московского университета С.И. Викторского: «Для внутренней независимости судей имеет очень большое значение и общее положение дел в стране, политический строй её и степень развития правосознания у судебных деятелей и их нравственные качества, ибо сами они и условия, в которых протекает вся их жизнь, а не искусственные правила, составляющие содержание законов, являются лучшими охранителями внутренней самостоятельности судей»5. Получается, что между независимостью судей и общественными оценками нравственности и справедливости правосудия нет рокового противоречия. Едва ли это соотношение изменилось в сравнении с дореволюционной Россией. Независимость судей не означает их свободы от общества, их права абстраги-
4 Кони А.Ф. Курс уголовного судопроизводства. М., 2011. С. 68.
5 Викторский С.И. Русский уголовный процесс: учеб. по-
собие. М., 1997. С. 92.
роваться от общественных ожиданий, их права жить исключительно по собственным, внутренним для судейского сообщества нормам поведения.
Общее правило о независимости судей и подчинении их только закону содержится в ст. 120 российской Конституции. И хотя нормы Конституции имеют прямое действие, это правило продублировано во всех отраслевых процессуальных законах (ст. 5 Арбитражного процессуального кодекса, ст. 8 Гражданского процессуального кодекса, ст. 8.1 Уголовно-процессуального кодекса). Формулировки статей процессуальных кодексов, в целом, не отражают никакой отраслевой специфики, что, на наш взгляд, ставит под сомнение необходимость специального закрепления их как принципа, соответственно, гражданского, арбитражного или уголовного процесса. В УПК РФ принцип независимости судей включен позднее, чем в другие процессуальные кодексы — в июле 2013 г., но в текстуальном выражении он оказался гораздо объемнее и подробнее, что, впрочем, также не приблизило его к отражению хоть какой-то уголовно-процессуальной специфики. Приведем его полностью: «8.1 Независимость судей. 1. При осуществлении правосудия по уголовным делам судьи независимы и подчиняются только Конституции РФ и федеральному закону. 2. Судьи рассматривают и разрешают уголовные дела в условиях, исключающих постороннее воздействие на них. Вмешательство государственных органов, органов местного самоуправления, иных органов, организаций, должностных лиц или граждан в деятельность судей по осуществлению правосудия запрещается и влечет за собой установленную законом ответственность. 3. Информация о внепроцессуальных обращениях государственных органов, органов местного самоуправления, иных органов, организаций, должностных лиц или граждан, поступивших судьям по уголовным делам, находящимся в их производстве, либо председателю суда, его заместителю, председателю судебного состава или председателю судебной коллегии по уголовным делам, находящимся в производстве суда, подлежит преданию гласности и доведению до сведения участников судебного разбирательства путем размещения данной информации на официальном сайте суда в информационно-телекоммуникационной сети Интернет и не является основанием для проведения процессуальных действий или принятия процессуальных решений по уголовным делам».
Нетрудно заметить, что если в процитированной норме словосочетание «уголовные дела» заменить на любое другое, обозначающие любые другие судебные дела, содержание статьи от этого никак не изменится. Нельзя не обратить внимания и на тот момент, что в ст. 8.1, помещенной в гл. 2 УПК РФ «Принципы уголовного судопроизводства», теперь содержится набор сугубо канцелярских правил, которые, по большому счёту, не имеют отношения к собственно производству по уголовным делам —
«внепроцессуальные обращения» и так не должны порождать процессуальных последствий, а как с ними поступать — это тоже вопрос, не относящийся к уголовному процессу. Примечательно, что в Уставе уголовного судопроизводства 1864 г., содержащем достаточно детальную регламентацию конкретных действий судебных следователей и судей, специальной норме о независимости судей места не нашлось. Учреждение судебных установлений — это тоже очень подробный и деловой документ, определяющий основы деятельности судей, прокуроров, судебных приставов, присяжных поверенных и т.д., но в этом документе специально о процедурном обеспечении независимости судей тоже ничего не говорится. Получается, что авторы судебных уставов не считали правило о независимости судей уголовно-процессуальным правилом и вообще — каким-то особым процедурным правилом, хотя именно они настойчиво проводили политику независимости судебной власти от администрации как главное направление судебной реформы, и, в целом, надо сказать, весьма небезуспешно её проводили.
В современных условиях создаётся впечатление, что судейская независимость приобрела какое-то особое, самодовлеющие значение, превратилась из средства обеспечения правосудия в самоцель. Официальная позиция российского судейского сообщества по поводу независимости судей еще в начале 2000-х гг. была обозначена Председателем Верховного Суда РФ В.М. Лебедевым: «Судьи независимы, подчиняются только закону и оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению. Они не обязаны давать каких-либо объяснений по существу рассмотренных ими дел. Несогласие одной из сторон судебного разбирательства с вынесенным решением может служить лишь поводом к его обжалованию в установленном законом порядке, но не для необоснованных обвинений в адрес суда или давления на судей»6. И всё-то в этом высказывании — правда, и всё-то обосновано ссылками на Конституцию и российское законодательство. Только любое обвинение в адрес судьи здесь заведомо названо необоснованным, никакого другого варианта, в принципе, не допускается. Обоснованным же любое обвинение может быть, по той же официальной юридической логике, только после вступления в законную силу обвинительного приговора суда в отношении судьи, которым соответствующее обвинение констатировано. Спорить с этим невозможно. Презумпцию невиновности никто не оспаривает, и действует она в отношении каждого, независимо от рода занятий, в том числе и в отношении судей. Но ведь в соответствии с
этой безукоризненной логикой получается, что и общество не вправе судить о качестве правосудия в стране, что оно обязано принимать любой образ действия любого судьи как единственно возможный и правильный. Такая ситуация представляется внутренне противоречивой: если правосудие представляет общественный интерес, то общество неизбежно будет оценивать деятельность судей по отправлению правосудия, но оценивать эту деятельность общество должно, не касаясь деятельности самих судей и принимая как должное всё, что происходит в современных российских судах. Именно это обществу предложено высшим руководством судебной власти. Простая житейская логика подсказывает, что так не бывает.
С позиций ст. 6 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод каждый имеет право на справедливый и беспристрастный суд. Справедливость и беспристрастность суда — это, в первую очередь, нравственные, оценочные категории. Независимость судей в ее формально юридическом, то есть нормативном, финансовом и организационном отношении — это лишь условие беспристрастности суда, причем не единственное. Был ли суд справедливым и беспристрастным, Европейский Суд по правам человека (далее — ЕСПЧ) оценивает постфактум, когда соответствующие судебные решения уже вступили в законную силу. Сам же ЕСПЧ включает в своих решениях в содержание права на справедливое судебное разбирательство необходимость реализации принципа правовой определенности и право каждого на устойчивость судебного решения, вступившего в законную силу. Первое означает необходимость единообразной практики применения закона судами внутри одной национальной правовой системы, второе — недопустимость пересмотра судебных дел только ради их пересмотра, только на том основании, что по данному спору возможны две разные точки зрения7. И первое, и второе правило — это основа для обеспечения права каждого на справедливый суд. Каждый человек должен быть уверен, что если судом постановлено решение, которым защищены его права и интересы, то это судебное решение не может быть пересмотрено только потому, что чьи-то чужие права и интересы кому-то показались более ценными. Принцип правовой определенности — это, при ближайшем рассмотрении, некоторое ограничение независимости судей: внутреннее убеждение судьи оказывается не столь уж внутренним и не совсем свободным, поскольку оно должно быть ориентировано на судебную практику по аналогичным делам. При этом право на устойчивость судебного решения — это обусловленная международными стандартами прав человека необходимая
6 Цит. по: Лебедева Л.Б. Практика применения ст. 6 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод Европейским Судом по правам человека. Право на справедливое правосудие и доступ к механизмам судебной защиты. М., 2000. С. 33.
7 См.: Трубникова Т.В. Право на справедливое судебное разбирательство: правовые позиции ЕСПЧ и их реализа-
ция в уголовном процессе РФ: учеб. пособие. Томск, 2011. С. 244-245.
составляющая независимости судей, которая, в свою очередь, вовсе не является их индивидуальной независимостью, поскольку сориентирована на всю судебную систему страны.
Внимания заслуживает и то обстоятельство, что ЕСПЧ, при предметном рассмотрении вопроса о соблюдении принципа независимости суда учитывает, «как воспринимается действие суда общественным мнением и представленными на суде сторонами» при рассмотрении и разрешении конкретных дел8. Значит, ЕСПЧ в оценках независимости судей вовсе не абстрагируется от социального эффекта, производимого судебной деятельностью.
По социологическим данным Фонда общественного мнения, которые были предметом обсуждения на Круглом столе «Нравственные аспекты осуществления правосудия», проведенном Общественной палатой России 10 сентября 2013 г., менее четверти населения России (24% опрошенных) оценивают деятельность судов положительно, при этом 40% — негативно, а среди тех, кто лично столкнулся с уголовным правосудием, доля негативных оценок возрастает до 64%. Такое отношение к современному российскому правосудию не может не озадачивать не только институты гражданского общества, но и само судейское сообщество. Правосудие, в принципе, не может осуществляться в обстановке «глухого противостояния» с населением страны. Никакого государственного чиновника от судебной системы не может удовлетворить ситуация, когда, например, вызванные в суд кандидаты в присяжные делают всё, чтобы не явиться, когда свидетели предпочитают уклониться от выполнения своих нехитрых обязанностей. Современные судьи в последние годы стали проявлять особое недовольство злоупотреблением процессуальными правами (например, правом судебного обжалования всего и вся), которое становится массовым отчасти только потому, что люди просто не уважают судей и сотрудников аппарата судов. Никому в связи с этим не может быть безразлично, как воспринимается независимость судей в обществе — как бесспорное социальное благо и гарантия разрешения любого правового спора в соответствии с общепринятыми представлениями о добре и зле или как формально узаконенная возможность не заботиться о социальном эффекте судебных процедур и принятых решений. Независимость судей не должна превращаться в средство усугубления клановой замкнутости судебной власти и в оправдание полного выхода из-под общественного контроля. Социальное благо в этом случае легко превратилось бы в социальное зло.
Совместить судейскую независимость с общественным доверием к правосудию в реальности не
так уж трудно. Любой объективный профессиональный исследователь, подчеркивая свое принципиальное несогласие мириться со свободой судьи от общества, суд учредившего, не может тем не менее не признать незыблемым постулат о неприкосновенности внутреннего убеждения судьи, разрешающего конкретное дело. Вместе с тем закономерности формирования внутреннего судейского убеждения не так уж и сложны, чтобы быть вне сферы обыденного понимания, и уж тем более, они совсем не сложны для понимания другого профессионального юриста. Если логика формирования внутреннего судейского убеждения однозначно просматривается из мотивировки принятого им решения, ни один грамотный человек не осмелится усомниться в справедливости правосудия по конкретному делу, а если и осмелится в силу личной заинтересованности, всегда найдутся аргументы, нивелирующие такие сомнения. И.Я. Фойницкий на рубеже XIX и ХХ столетий верно утверждал, что внутреннее убеждение судьи формируется «при условиях и в порядке, которыми обеспечивается, что всякий рассудительный и здравомыслящий человек при тех же данных пришел бы к одинаковому заключению», и это для того, чтобы «внутреннее убеждение не переходило в личный произвол»9. Настоящая проблема современного российского правосудия, на которую в своей предвыборной программной статье 2011 г. обращал внимание В.В. Путин, — это непонятность мотивировок многих судебных решений с позиций нормальной человеческой логики10. Создаётся впечатление, что некоторые современные российские судьи восприняли свою независимость как основание говорить и писать на каком-то особом, понятном только им языке.
Хорошей иллюстрацией к сказанному представляется следующая литературная аллюзия. М.С. Строгович когда-то утверждал: «Приговор должен быть убедителен — это значит, что гражданами, населением, общественностью он должен восприниматься как правильный, справедливый, должен убеждать их в правильности тех выводов, к которым пришёл суд»11. Эта предельно простая и верная, на наш взгляд, мысль так комментируется достаточно известным представителем судейского сообщества (на тот момент — заместителем председателя Ленинградского областного суда, кандидатом юридических наук): «Это замечание отражает принцип реализации правосознания в обществе с приоритетом публичного содержания в права (эта очевидная опечатка имеется в оригинале и выделена нами с целью полного сохранения авторского текста. — А.Т. и А.Ш.), характерным
8 Михайловская И.Б. Суды и судьи: независимость и управляемость. М., 2010. С. 14-15.
9 Фойницкий И.Я. Указ. соч. Т. 2. С. 189.
10 Путин В.В. Демократия и качество государства // Коммерсантъ. 2012. 6 февр.
11 Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса:
в 2 т. Т. 1. М., 1968.
для уголовно-процессуального закона и приоритетно проводящимся в жизнь при применении уголовного закона. Вместе с тем убедительность приговора должна определяться вне общественного подхода к оценке, а выражаться в убедительности приговора как акта правоприменения по конкретному делу»12. Что хотел сказать автор, понять невозможно, видно только, что он пытается снабдить комментируемое суждение М.С. Стро-говича какой-то многословной, но непременно ограничительной по смыслу оговоркой. Зачем нужен такой комментарий — тоже не ясно.
Российская практика показывает, что канцелярская, чиновничья забота судейского сообщества о своей независимости, на самом деле не делает судей по-настоящему независимыми. Личные наблюдения авторов, сделанные во время работы в качестве судебных представителей и защитников в разных судах в рамках различных судебных процедур, позволяют сделать статистически обоснованный вывод о том, что при «прочих равных» судьи, профессиональное прошлое которых связано с работой в правоохранительной системе, заметно чаще выносят решения в пользу государственных органов (например, налоговых или органов уголовного преследования), чем те, кто «до суда» работал в частно-правовой сфере (не без сожаления отметим, что таких юристов — адвокатов и юрисконсультов — сейчас всё реже назначают судьями). И это — не хорошо и не плохо, этот факт только показывает, что судья не может быть абсолютно независим от общества потому, что он не может быть независим от себя.
Тот же личный опыт авторов позволяет утверждать, что, как правило, свою независимость суд стремится продемонстрировать заведомо слабой стороне, от которой в «зависимость» и впасть-то никак бы не мог — участникам процесса, не наделенным властными полномочиями и не выступающим от имени государства. На практике не так уж редка ситуация, когда суд, принимая решение о продлении срока содержания под стражей в условиях истечения ранее назначенного срока, может, по просьбе следователя или прокурора, «дождаться» нужных бумаг, чтобы не выпускать обвиняемого на свободу по формальным основаниям — ввиду отсутствия документов, подтверждающих основания для продления. Закон, между тем, с середины XIX в. требует от любого должностного лица, в том числе и судьи (пп. 10 и 11 Устава уголовного судопроизводства 1864 г. и ч. 2 ст. 10 УПК РФ 2001 г.) немедленно освободить всякого незаконно лишенного свободы. Совершенно невозможно вообразить такой же подход суда к ходатайствам защиты, не успевшей вовремя доставить в суд документы, ставящие под сомнение необходимость и обоснованность заключения под стражу. Судьи не склонны скры-
12 Телятников В.И. Убеждение судьи. СПб., 2004. С. 331.
вать разного отношения к равным состязающимся сторонам в уголовном процессе.
Непроцессуальное, организационное неравенство сторон при рассмотрении уголовного дела в суде принято рассматривать с точки зрения принципа состязательности сторон и их равноправия перед судом (ч. 4 ст. 15 УПК РФ). Отдельное помещение для прокуроров в стенах суда, беспрепятственный проход в служебную часть здания суда, доступ к ознакомлению с делом в любое время для стороны обвинения — против общеустановленной подачи ходатайств через канцелярию, ожидания ответа на них, долгих попыток дозвониться до помощников судей и пожеланий «приходить никогда» для стороны защиты, а также и для потерпевшего, и его представителя. Но такое неравенство на деле демонстрирует еще и зависимость суда от правоохранительной системы как части и государства. Эта зависимость, как представляется, не является неизбежной, ведь в том же арбитражном суде уже почему-то нет никаких особенных правил и привилегий для людей в погонах, возможно, потому, что там они не настолько «незаменяемы», как в уголовном деле. Здесь обнаруживается еще один угнетающий факт — текстуальное сравнение процессуальных решений прокуратуры и принятых по ним судебных актов демонстрирует в большинстве случаев полное или почти полное совпадение в содержательной части. Что это — безупречность правовой логики и доказательственного обоснования, перед лицом которых суду нечего добавить и отнять, или все та же зависимость — на этот раз от чужой работы, которую проще скопировать?
Рассмотрим другой пример — из материалов Уполномоченного по правам человека в Самарской области, с которым авторы сотрудничают несколько лет. После истечения срока содержания обвиняемого Д. под стражей и до избрания данной меры пресечения судом после передачи уголовного дела в суд обвиняемому трижды назначалось административное наказание в виде административного ареста — на 10 дней, на 3 дня и вновь на 3 дня — каждый раз в день его выхода на свободу, за одно и то же правонарушение — мелкое хулиганство13. Принятая в научной дискуссии за хороший тон недопустимость критики вступившего в законную силу судебного акта, не позволяет нам открыто ставить под сомнение то, что человек, обвиняемый в совершении особо тяжкого преступления и находящийся под следствием, после многомесячного заключения, выходя на долгожданную свободу, каждый раз с завидным постоянством «мелко хулиганил». Более того, Д. впоследствии был осужден судом присяжных за убийство двух человек, значит, в тюрьме ему, по общепринятому нравственному
13 Обращение Дорофеевой О.В. вх. №0592/Д-13 от 26.06.2013 к Уполномоченному по правам человека в Самарской области.
разумению, — самое место. Но здесь мы обращаем внимание совсем на другое — суд, чем бы он ни руководствовался, принимая такие решения, ощущал себя и фактически стал придатком машины уголовного преследования, заплатой на прорехи, оставленные следователями и прокурорами. Какими бы прагматическими выгодами ни оправдывались такие действия, они не могут не вызывать тревогу общества, поскольку формируют специфический тип представителя власти, постоянно путающего законное и незаконное. Особенно нетерпимой представляется потворство беззаконию со стороны судов, решениями которых налагаются административные наказания вне всякой связи с совершением административного правонарушения, а значит — с законом, но с чётко обозначенной целью — лишить человека свободы, потому что другие чиновники не успели сделать это на законных основаниях. Суд в данном случае перестаёт быть органом судебной власти и становится органом уголовного преследования, легко принимающим очень распространенное у них отождествление обвиняемого с преступником еще до того, как дело о его преступлении будет рассмотрено судом.
Главный вывод из всего сказанного таков: независимость судей — не абсолютная категория, как бы высоко она ни оценивалась самим судейским сообществом и обществом вне его. Люди
будут оценивать беспристрастность и справедливость суда, судебные решения, вызвавшие общественный интерес, а институты гражданского общества будут вынуждены прислушиваться к этим оценкам, как-то реагировать на них и вступать в диалог с судейским сообществом по их поводу. Уклониться от этого диалога судейскому сообществу не удастся, хотя корпоративная установка судей на отказ давать какие-либо объяснения по поводу принятых судебных решений формально как бы и предоставляет такую возможность. Независимость судей — это не цель, а средство установления в России подлинного правосудия, которое по своему содержанию принципиально не совпадает с простым делопроизводством в судах. Завершить изложение считаем уместным ещё одной весьма примечательной исторической параллелью. Известный дореволюционный автор В. Фукс в не менее известном труде «Суд и полиция» 1889 г. издания писал: «...в новом суде подозревали не только гарантию правильности решения гражданских и уголовных дел, но и могущественное орудие против произвола полиции, против посягательства администрации на личную свободу граждан, своего рода политический habeas corpus — исходную точку в недалёком будущем целого арсенала конституционных порядков»14. Таковы ставки общества в его борьбе за независимость судебной власти.
Библиография:
1. Викторский С.И. Русский уголовный процесс: учеб. пособие. М., 1997. 448 с.
2. Кони А.Ф. Курс уголовного судопроизводства. М., 2011. 280 с.
3. Лебедева Л.Б. Практика применения ст. 6 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод Европейским Судом по правам человека. Право на справедливое правосудие и доступ к механизмам судебной защиты. М., 2000. 158 с.
4. Михайловская И.Б. Суды и судьи: независимость и управляемость. М., 2010. 128 с.
5. Немытина М.В. Суд в России: вторая половина XIX — начало ХХ вв. Саратов, 1999. 256 с.
6. Путин В.В. Демократия и качество государства // Коммерсантъ. 2012. 6 февр.
7. Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса: в 2 т. Т 1. М., 1968. 486 с.
8. Телятников В.И. Убеждение судьи. СПб., 2004. 313 с.
9. Трубникова Т.В. Право на справедливое судебное разбирательство: правовые позиции ЕСПЧ и их реализация в уголовном процессе РФ: учеб. пособие. Томск, 2011. 296 с.
10. Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства: в 2 т. Т 1. СПб., 1996. 579 с.
References (transliteration):
1. Viktorskii S.I. Russkii ugolovnyi protsess: ucheb. posobie. M., 1997. 448 s.
2. Koni A.F. Kurs ugolovnogo sudoproizvodstva. M., 2011. 280 s.
3. Lebedeva L.B. Praktika primeneniya st. 6 Evropeiskoi Konventsii o zashchite prav cheloveka i osnovnykh svobod Evropeiskim Sudom po pravam cheloveka. Pravo na spravedlivoe pravosudie i dostup k mekhanizmam sudebnoi zashchity. M., 2000. 158 s.
4. Mikhailovskaya I.B. Sudy i sud'i: nezavisimost' i upravlyaemost'. M., 2010. 128 s.
5. Nemytina M.V. Sud v Rossii: vtoraya polovina XIX — nachalo KhKh vv. Saratov, 1999. 256 s.
6. Putin V.V. Demokratiya i kachestvo gosudarstva // Kommersant. 2012. 6 fevr.
7. Strogovich M.S. Kurs sovetskogo ugolovnogo protsessa: v 2 t. T 1. M., 1968. 486 s.
8. Telyatnikov V.I. Ubezhdenie sud'i. SPb., 2004. 313 s.
9. Trubnikova TV. Pravo na spravedlivoe sudebnoe razbiratel'stvo: pravovye pozitsii ESPCH i ikh realizatsiya v ugo-lovnom protsesse RF: ucheb. posobie. Tomsk, 2011. 296 s.
10. Foinitskii I.Ya. Kurs ugolovnogo sudoproizvodstva: v 2 t. T 1. SPb., 1996. 579 s.
Материал поступил в редакцию 1 марта 2014 г.
14 Цит.по: Немытина М.В. Указ соч. С. 51. Актуальные проблемы российского права. 2014. №7 (44) июль
