CC BY
47
УДК 341.231
ПРИНЦИП МЕТОДОЛОГИЧЕСКОГО ИНДИФФЕРЕНТИЗМА КАК ОСНОВАНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ СУВЕРЕНИТЕТА
И. С- Ромэнчук, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры теории и
истории государства и права Института государства и права Тюменского государственного университета
Исследуется проблема соотношения реальных ограничений власти и суверенитета государства. Сравнение осуществляется при рассмотрении суверенитета с точки зрения персоналистиче-ской, демократической и имманентной государственной воли концепций на основе теории индифферентных методологических рядов.
Ключевые слова: суверенитет, государственная власть, способы ограничения, свойства власти, принцип методологического индифферентизма.
Как писал великий классик, теория государственной власти является одной из самых темных и запутанных теорий общего учения о государстве. Вплетенные в нее политические элементы, перепутанные с недостаточно осознанными теоретическими предпосылками, совершенно затемняют необходимые родовые особенности, составляющие внутреннее существо властных отношений. Проблема государственной власти кажется безнадежно темной, и нужно сделать какое-то геройское усилие, чтобы распутать туго завязанный узел содержащихся в ней контроверз1. Тем не менее одну из таких проблем мы все же попытаемся разобрать в настоящей статье.
В государствоведении уже давно обсуждается проблема ограничения государственной власти. Мыслители как прошлого, так и настоящего, особенно с зарождением естественной школы права, доказывают необходимость ограничения власти в интересах народа. Развиваются различные теории и способы такого ограничения. Между тем параллельно развивается идея безграничного и неделимого суверенитета в различных концепциях. Прежде всего - это персоналистическая, демократическая и имманентная государственной воли теории. Однако никто из ученых не задумывался о том, что это крайне противоположные идеи.
Известное высказывание Ш. Л. Монтескье в его знаменитом произведении «О духе законов» гласит: всякий, имеющий власть, стремится ею злоупотреблять; он всегда простирает свою власть так далеко, как может. К сожалению, история предоставляет нам толь-
ко доказательства данного тезиса величайшего ученого прошлого. В свою очередь учение о суверенитете во всех трех теориях, о которых пойдет речь ниже, настаивает на верховенстве государственной власти2. Верховенство же, как всем известно, означает, что выше власти в государстве нет никакой другой власти, все другие власти производны от государственной.
В связи с этим возникает вопрос, не является ли ограничение власти (правом, законом, гражданским обществом и т.д.) нарушением одного из главных признаков государства -суверенитета, отличающего его от других организаций общества? То есть является ли безграничное властвование (или попросту властный произвол) проявлением государственной закономерности, связанной с обладанием властью, таким ее свойством, как суверенитет. Другими словами, суверенитет и предполагает не ограниченное никем и ничем властвование, которое мы, как правило, называем произволом. Или наоборот, нельзя рассматривать суверенитет как оправдание всевластия. Поставленные вопросы попытаемся разобрать в данном исследовании, методологической базой которого является теория индифферентных методологических рядов3, разработанная величайшим ученым И. А. Ильиным в его произведении «Понятие права и силы»4.
Актуальность рассмотрения далеко не новых в государствоведении учений о государственной власти и суверенитете вызвана острой политической борьбой за обладание властью во всем мире, а особенно в странах ближнего зарубежья, усилением централиза-
ции власти в Российской Федерации, что и является стремлением власти к безграничному управлению всеми процессами общественной жизни. Кроме того, рассмотрение этих вопросов имеет и методологическую ценность, так как выбранный нами метод помогает с большой тщательностью и чистотой обособления различных сторон проанализировать наиболее глубинные пласты в сущности как властных отношений, так и суверенитета, способствует раскрытию и познанию природы данных явлений, тем более что до этого изучение возможностей совмещения суверенитета и ограничений власти на основе такого метода в науке еще не осуществлялось. Исследование данной проблемы, по нашему мнению, доказывает существование выше обозначенной государственной закономерности властных отношений.
Итак, возможно ли существование суверенитета государства и при этом наличие реальных ограничений власти? Здесь мы подчеркиваем большое значение реальности ограничений, так как всем известно, что некоторые мнимые ограничения выдумывает сама государственная власть в оправдание своего произвола и бесконтрольности. Необходимо также отметить, что ограничения государственной власти, как и сама власть, если строго следовать выбранной нами методологии, имеют методологическую двуликость. Так, ограничения, рассматриваемые как суждения, входящие в правовую норму и устанавливающие связь между понятиями5, несомненно находятся в ряду, чуждому всякой онтологии. Ограничения же психологические, социологические, политические и др., т.е. реальные, конечно же и сами движутся в реальном ряду. В данном исследовании нас интересуют только реальные ограничения власти. Суверенитет же находится в ирреальном ряду. Здесь мы не будем доказывать это утверждение, так как это уже сделал И. А. Ильин6.
Суверенитет в различные периоды развития общества имел специфические оттенки понимания. Нам известны три наиболее распространенные теории суверенитета в истории политической и правовой мысли. Подробнее представим соотношение ограничений власти с тремя различными концепциями понимания суверенитета.
1. Суверенитет возник не как плод «кабинетной научной работы и беспристрастного философского размышления, но явился результатом суровой борьбы государств евро-
пейской культуры за свое самосохранение и самоутверждение»7. Как писал Г. Еллинек, «не мыслители, чуждые жизни, открыли его в своих ученых кабинетах; его создали те великие силы, борьба которых составила содержание ряда столетий»8. «Государственная власть принуждена была выявлять свою природу чисто эмпирически - в процессе исторического делания государств, в процессе борьбы с природным анархизмом человеческих обществ. Таким образом, теория государственной власти связала свою историю с идеей суверенитета, которая, по общепризнанному в науке взгляду, прежде всего была идеей политической. Античная государственность не знала сил, которые конкурировали бы с ней в своей власти; когда в средние века с государством стали конкурировать церковь, вселенская идея римской империи и, наконец, крупные властные единицы феодального общества (ленные владельцы, корпорации), когда выявилась «противоположность между государственной властью и другими властями», тогда государство и начало утверждать свое верховенство, свое преимущественное право власти, именуемое суверенитетом»9. В теории суверенитета сначала выступали персонали-стические воззрения: именно суверенитет
мыслился как особое положение властвующих над подвластными, ибо сама государственная связь считалась «отношением» множества личностей. Так возникла уже в средние века теория, наделяющая «полнотою власти» в государстве единоличного властителя, по сравнению с которым все остальные «власти» являлись подчиненными (доктрина монархического суверенитета)10. Согласно формуле Людовика XIV «государство - это я».
Понятно, что данная теория выдвигает в понимании государства на первый план начало не множества, а единства, не взаимной зависимости, а одностороннего и безусловного господства над всем в государстве властвующей воли11. Именно согласно данной формуле суверенитет стал отличительным признаком государства, который впервые выдвинул Жан Боден, определивший «суверенитет как безусловную, ничем не ограниченную и ничем не обусловленную власть»12.
Соответственно данная теория на первый взгляд категорически не допускает возможности одновременного существования реальных ограничений власти и наличия суверенитета государства, т.е. либо признание за государством, в том числе и народом, суверенитета,
либо признание необходимости наличия реальных ограничений власти. Но тот, кто так рассуждает, совершает недопустимое, с точки зрения методологии, введение в ирреальный ряд реальной категории силы. В связи с тем, что суверенитет рассматривается как реальное свойство государства, т.е. суверенитет, как любое свойство, помещается в онтологический ряд, так как свойство - это внешнее выражение качества явления, или то, чем обладает и проявляет себя в объективной действительности это явление. Поэтому правильнее следует говорить о невозможности существования суверенитета и реальных ограничений власти в одном методологическом ряду. Сделанный вывод еще раз доказывает давно существовавший в науке тезис, что такое понимание суверенитета является не правовым, а политическим.
2. В пылу борьбы против абсолютизма и авторитаризма была сформулирована противоположная первой теории концепция демократического (народного) суверенитета, утверждающая, что верховным властителем в государстве является весь народ, другие же «власти» в государстве занимают по отношению к нему положение не самостоятельное, а производное13.
На первый взгляд может показаться, что данная теория в силу своей демократичности допускает возможность существования и суверенитета, и ограничений государственной власти, так как эта власть - производная от народной, которая в свою очередь безраздельна и не может быть ограничена, что идеально вписывается в конструкцию суверенитета верховной власти. При ближайшем же рассмотрении эта концепция является в корне не состоятельной и так же, как первая, методологически невыдержанной. Во-первых, потому, что, по существу, принадлежность и осуществление суверенной власти народом -это фикция, вымысел никогда не существовавшей власти народа, так как народ невозможно определить ни в количественном, ни в качественном отношении. Более того, невозможно дать утвердительные ответы на такие вопросы, как: какое количество человек может образовать народ? Существует ли народ города? Что образует народ, кроме совместного проживания на территории? Существуют ли качественные признаки народа?14 Осуществлять власть субъектом, которого нельзя определить, еще невероятнее. Кроме того, даже на самых демократических выборах часть
голосов избирателей остается неучтенной. Так, например, против принятия Конституции РФ проголосовало 41,6 % или
25 млн. 250 тыс. 125 избирателей. Помимо этого, представляется, что термин «народ» используется властью, как мы говорили, для создания видимости ее ограничений. Народом прикрываются, чтобы более безболезненно внедрять и проводить в обществе решения экономически господствующего класса или, если угодно, правящей элиты под эгидой воплощения народной воли. Совершенно справедливо по этому поводу В. А. Четвернин замечает, что «по существу, конструкция «народного суверенитета», как и «непосредственное осуществление народом своей власти», - это фикция, выполняющая легитимирующую функцию в демократическом государстве. Это своего рода демократический эквивалент суверена-монарха. Народ здесь мыслится как носитель и источник всей полноты государственной власти. Идея народного суверенитета используется в политических документах в целях создания эффекта «народности» государственной власти, произ-водности государственного суверенитета от народа как некоего сакрального источника власти, в Новое время занявшего место Бога. Народ обычно представляют как коллективное целое, что очень удобно для того, чтобы преподносить политически оформленную волю политической элиты или части общества как волю этого коллективного целого («всеобщую волю»). Так что серьезное восприятие идеологической конструкции «народ - носитель суверенитета» - это шаг назад даже в сравнении с учением марксизма-ленинизма, не говоря уже о том, что эта конструкция несовместима с современной теорией конституционализма, ограничения публичной политической власти правами человека.
Во-первых, суверенитет не может принадлежать народу, если он принадлежит государству как организации публичной политической власти, не совпадающей с народом. Понятие суверенитета означает качество верховенства власти; этим качеством обладает государственная власть, и там, где есть государственная власть, возможен только государственный суверенитет. Если народ - «носитель суверенитета», то получается, что институциональный элемент государства (организация суверенной власти) и народ суть одно и то же. Либо получается два суверенитета -народный и государственный (или два аспекта
суверенитета, который, видимо, обладает идеальным бытием, существует сам по себе - как «эйдос»), что противоречит понятию суверенитета. Так что институциональный элемент государства - организация верховной власти -не допускает иного суверенитета, кроме государственного.
Народный суверенитет - это конструкция из утопического учения Ж.-Ж. Руссо, противопоставлявшего Правительство как аппарат государственной власти и Государство как совокупность граждан, решающих (в традициях непосредственной демократии швейцарских кантонов) все основные политические вопросы. Только в утопии Руссо народ существует как «носитель суверенитета»: когда действует народное собрание, полномочия государственного аппарата приостанавливаются. Такая конструкция отвергает саму постановку вопроса об ограничении верховной политической власти свободой подвластных, т.е. о конституционности власти. «Народный суверенитет» предполагает верховную (народную) власть, ничем не ограниченную. Здесь свобода индивида, действующего в отношениях гражданского общества, «снимается» свободой политического коллективного целого - народа.
Во-вторых, следует иметь в виду, что в демократическом правовом государстве (а именно к такому государству применяют конструкцию «народного суверенитета») народ как «источник государственной власти» выступает не только в качестве коллективного целого, но и в качестве совокупности отдельных граждан, обладающих естественными и неотчуждаемыми правами и свободами. Каждый отдельный гражданин обладает неотъемлемой свободой по отношению к народу как коллективному целому или к большинству, формирующему политическую волю, и государству (организации суверенной власти), выражающему эту волю. В этом отношении права человека и гражданина означают правовую защиту индивида от произвола большинства, от «народного суверенитета», как и от любого абсолютизма. В частности, такую защиту призван обеспечивать суд конституционной юрисдикции. Такой суд вправе признавать законы, принятые органами народного представительства, даже квалифицированным большинством, недействительными (утратившими силу). Это оправдано в демократическом правовом государстве тем, что высшей ценностью в этом государстве являются от-
дельный человек, его права и свободы, а не воля народа - даже если она выражена в законе, принятом путем референдума15. В связи с вышеизложенным концепция демократического (народного) суверенитета не только не совместима с ограничениями власти, а попросту является вымыслом, не имевшим, не имеющим и никогда в будущем не имеющем реального воплощения. Во-вторых, с точки зрения научной теории власти, как справедливо заметил Н. Н. Алексеев, данная концепция так же, как и первая, исходит из одних и тех же предпосылок, из взгляда на государство как на властное отношение, одному из членов которого приписывались особые свойства полноты и верховенства16. Поэтому здесь также происходит недопустимое методологическое смешение, о котором говорили выше.
3. Впоследствии появляется совершенно другая идея, которая рассматривает суверенитет на основе теории имманентной государственной воли. Данная теория развивается тогда, когда была предпринята попытка обосновать ее уже не на понятии отношения. «Суверенитет с этой новой точки зрения был истолкован как свойство автономной и независимой воли, которою обладала личность государства. Суверенитет, как учил Гегель, есть «безусловное самоопределение воли, в которой заключается последний принцип при выборе решений». С этой точки зрения, суверенитет есть просто выражение индивидуальности государства, как внутренняя автономия есть наиболее яркое выражение жизни самостоятельной личности. По мнению Гербера, для того чтобы волевая мощь государства вполне соответствовала бы своей идее, она должна заимствовать мотивы своего поведения не из какой-либо внешней силы, но должна находить их внутри самой себя. Это свойство государственной воли и называется суверенитетом. Г. Еллинек прямо сравнивает суверенитет государства с идеей автономного нравственного закона. Как нравственно поступающая личность сама определяет себя и сама связывает себя свободно признанными нормами, так и в государстве происходит «самообязывание своими собственными законами». Суверенитет есть не безграничность, а способность юридически не связанной внешними силами государственной воли к исключительному самоопределению, а потому и самоограничению путем установления правопорядка, на основе которого деятельность государства только и приобретает подлежащий
правовой квалификации характер. Суверенитет означает, таким образом, если формулировать его кратко, свойство государственной власти, в силу которого она обладает исключительной способностью к правовому самоопределению и самообязыванию. Суверенитет с этой точки зрения является уже не свойством некоторых обладающих особым положением элементов в системе государственного властвования, но особым свойством государственного целого. Так создается учение о так называемом государственном суверенитете, противопоставляющее себя одинаково и теории монархического суверенитета, и теории суверенитета народного»17.
По мнению автора, в данной теории допускаются некоторые методологические неровности, в частности, суверенитет рассматривается как свойство или как вид власти, что опять-таки ведет к невозможному методологическому смешению различных индифферентных рядов.
С нашей позиции, суверенитет как признак государства находится в ирреальном ряду и поэтому свободен от всякой силы, а реальные ограничения власти - естественно в онтологическом, и поэтому к ним применима категория силы. Исходя только из этой точки зрения, по нашему мнению, допускается сосуществование данных явлений. Когда же мы производим смешивание суверенитета с силой, то нарушаем методологию, в связи с чем одно понятие противоречит другому. В реальном же ряду происходит действие отмеченной выше закономерности - сопротивление власти, обладающей суверенитетом, любым ограничениям.
Сделанный нами вывод также доказывает отсутствие такого понятия, как ограниченный суверенитет, поскольку суверенитет и ограничения власти находятся в разных методологических рядах, соответственно суверенитет либо есть, либо его нет вообще.
Резюмируя сказанное, отметим, что нахождение суверенитета и реальных ограничений власти в онтологическом ряду невозможно, а соответственно говорить, что в объективной действительности может существовать суверенная власть, но при этом она ограниче-
на, должна быть ограничена или может быть ограничена (правом, законом, гражданским обществом и т.д.) нелепо и пагубно, т.е. существует закономерность: желание власти простирать свое влияние на все и на всех, поскольку она суверенна; если же мы ее ограничиваем, то она утрачивает свойства суверенной.
Поэтому политики, которые говорят, что они всего лишь осуществляют суверенную власть народа, так же лгут, как и те, которые утверждают о том, что суверенная государственная власть ограничена законом.
1 Алексеев H. Н. Очерки по общей теории государства. Основные предпосылки и гипотезы государственной науки. М., 1919. С. 128.
2 Слово «суверенитет» происходит от французского «souverain» и означает верховный.
3 Впервые методологию Ильина использовал как теорию индифферентных методологических рядов В. И. Попов. См. подробнее: Попов В. И. Развитие правопонимания в советской юридической науке: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2001.
4 Ильин И. А. Понятие права и силы. М., 1910.
5 Там же. С. 34-35, 13-14.
6 Там же. С. 35.
7 Алексеев H. Н. Указ. соч. М., 1919. С. 122.
8 Еллинек Г. Право современного государства. СПб., 1908. С. 317.
9 Алексеев H. Н. Указ. соч. С. 123.
10 Там же.
11 Коркунов H. М. История философии права. СПб., 1915. С. 55.
12 Коркунов H. М. Лекции по общей теории права. СПб., 1914. С. 241.
13 Алексеев H. Н. Указ. соч. С. 123.
14 Цишковский Е. А., Кузакбирдиев С. С. Идея народовластия в российской правовой идеологии и доктрине (критический очерк) // Органы государственной власти Российской Федерации в условиях разделения властей. Тюмень, 2005. С. 97-103, С. 97.
15 Проблемы общей теории права и государства: учебник / под общ. ред. В. С. Нерсесянца. М., 1999. С. 562-564.
16 Алексеев H. Н. Указ. соч. С. 125-126.
17 Там же. С. 124.
Статья поступила в редакцию 9 ноября 2009 г.
