CC BY
27
Е.Е.Завьялова
Принцип антитезы в повести ф.н.горенштейна «Последнее лето на Волге»
Статья посвящена анализу повести, созданной писателем русского зарубежья Фридрихом Наумовичем Горенштейном (1932-2002). Предметом рассмотрения стал принцип антитезы, проявивший себя на разных уровнях художественного текста. Определены основания субъект-объектной оппозиции, раскрыто жанровое своеобразие произведения. Выявлена антитетическая организация ряда отдельных высказываний, некоторых портретов, пейзажей, системы образов, хронотопа и др.
Ключевые слова: антитеза, контраст, амбивалентность, лирическая повесть, мифологизм.
This article analyzes the story, created by the Russian emigre writer Friedrich Naumovich Gorenstein (1932-2002). The subject of consideration was the principle of antithesis, manifested itself at different levels of a literary text. The foundations of the subject-object opposition are determined, the genre peculiarity of the work is revealed. An antithetical organization of a series of separate statements, some portraits, landscapes, in the system of images, chrono-tope, etc., are indentified.
Key words: antithesis, contrast, ambivalence, lyrical story, mythologism.
В повести Ф.Н. Горенштейна «Последнее лето на Волге» (1988) ослаблена внешняя событийная линия. Основное действие начинается после полудня и завершается вечером. Рассказчик подъезжает к незнакомому городку, чтобы пересесть с небольшого пароходика на современное судно и двигаться дальше вниз по реке. Из-за непогоды приход плавучего отеля задерживается, мужчина от скуки слоняется по окрестностям. Он теряет дорогу, обедает в «Блинной», едет в автобусе, высаживается, увидев пристань, потом наблюдает за игрой детей, делает попытку защитить нищенку, беседует с ней - и по ее совету уезжает на катере к другой пристани, более удобной для швартовки. Путевые впечатления повествователя становятся поводом для его размышлений. Композиция строится на переживаниях и рассуждениях лирического героя.
Отказ от последовательного неуклонного развития событий детерминирует отбор средств художественной выразительности, их тонкую нюансировку. Структурирующим принципом в «Последнем лете...» явля-
ется, на наш взгляд, антитеза, запечатлевающая контрастность деталей пейзажа, портретов, характеров, психологических состояний и т. д. Целью предпринятого исследования стало выявление функций указанного приема в произведении.
По своей природе лирическая повесть ориентирована на совмещение противоположных интенций: многоплановость отображения внешнего мира, характерная для эпоса, сочетается в этом жанровом образовании с эмоциональностью лирики, сосредоточенной на переживаниях героя. Отсюда вариативное развитие тем, подчинение логики повествования субъективным ассоциациям нарратора, синкретичность пространственно-временной организации и т. п. Добавим к этому острый интерес Ф.Н. Горенштейна к социально-историческим коллизиям, национальному вопросу, обусловивший сплав художественного и публицистического начал в произведении; наличие особо выделенного теоретико-философского компонента. Включение в повесть разных «жанровых языков» определяет гибкость формы и многоаспектность содержания.
Основанием для пристального вглядывания лирического героя в окружающую реальность становится теория А. Шопенгауэра о «вещи в себе»; путешественник берет с собой в поездку томик сочинений немецкого философа. «Оказалось, невозможно понять даже волжский пейзаж, не говоря уже о волжских впечатлениях, без учения Шопенгауэра о созерцании <...> как о совершенном акте познания. "Спокойное лицезрение непосредственно предстоящего предмета. теряется в этом предмете... Предмет как бы остается один, без того, кто его воспринимает, и даже нельзя отделить созерцающего от созерцаемого". В этом учении Шопенгауэра я бы только слово "спокойное" подменил словом "отрешенное", когда от печали тяжелеет сердце»1. Согласно концепции мыслителя, мир как представление, мир объективный, имеет два неподвижных полюса: с одной стороны - познающий субъект сам по себе, помимо форм своего познания, с другой - «грубая материя без форм и качеств»2. Утверждается перманентная связь этих полюсов: «одно существует только для другого, оба стоят и падают вместе, одно служит лишь рефлексом другого и даже, собственно говоря, представляют они собою одно и то же, но только рассматриваемое с двух противоположных сторон...»3. Эта идея
1 Горенштейн Ф.Н. Последнее лето на Волге // Время и мы. 1989. № 105. С. 6. Далее ссылки на это издание даны в круглых скобках с указанием страницы.
2 Шопенгауэр А. Собр. соч. Т. 2. М., 2001. С. 14.
3 Там же. С. 15.
нераздельности-неслиянности принципиально важна не только для определения способа организации анализируемого нами художественного текста, но и для осмысления проблем, поднимаемых Ф.Н. Горенштейном в повести.
Философское обоснование позиции лирического героя, с которой он воспринимает созерцаемые картины, подкрепляется психологической мотивировкой его «эпистемологического» дуализма. Повествователь вспоминает о последнем - десятом - путешествии по Волге, времени, когда он готовился навсегда уехать за границу, в эмиграцию. «В прощальном взгляде всегда горечь, всегда тоска умирания, представление о том, как окружающий тебя мир будет жить без тебя, и вдруг наступает радостно-тоскливое языческое чувство потери себя...» (6). Состояние носителя лирического сознания обусловливает многообразие противопоставлений. Провинцию он сравнивает со столицей (в которой жил в последние годы), прекрасный город мечты Чимололе, увиденный во сне, - с сытым Берлином (местом своего нынешнего пребывания). По этой же причине в повесть вводятся ретроспективные фрагменты: в попытке постигнуть тайны характера тогда еще своих сограждан и судьбу тогда еще своей страны повествователь соотносит племенные времена с имперскими, Библию с «Капиталом» Маркса, начало Ливонской войны со сталинским 1937-м и т.д. По мнению рассказчика, объективно оценить ситуацию способен только тот, кто находится вне ее: «орлиный взгляд сверху, внешний взгляд Шопенгауэра или Шекспира, а то и скромный взгляд со стороны таких пасынков России, как я, когда прощальное созерцание подобно умиранию и когда видишь все вокруг в последний раз» (21).
Контрастен уже первый пейзаж: «Плывешь мимо волжских берегов -правого, нагорного, торжественно-высокого, о который с силой бьются волны, и левого, обыденного, лугового, затопляемого в половодье» (7); реалистическое изображение природы верховий приобретает символический подтекст. Далее повествователь сравнивает не два берега, а исток с устьем: «Я люблю верхнюю, болотисто-лесистую, сырую, озерную, русскую Волгу больше низовой, азиатской, с песчано-глинистой степью по берегам и с пряным запахом близкой пустыни. Да и сама-то Волга в верховьях имеет вид длинного, мелкого, извилистого озера <...>. На низовой Волге, где река по-морскому широка. <...> Доимперская Русь кое-где еще теснится в верховьях среди болотец со своими худыми костлявыми отечественными щуками, окунями, ершиками. А белуга, осетр, стерлядь - это уже имперский товар, колониальный, ныне главным обра-
зом валютный» (7). Анарративное повествование делает возможным сопоставление пейзажных образов с различными формами государственного устройства; одорологические детали, ихтиологические сведения оказываются весомыми аргументами в умопостроении. В основе - все та же антитеза.
В день, когда происходят события «Последнего лета.», погода неустойчивая; соответственно, описания природы в повести весьма динамичны. См.: «Пока плыли озерами, дождь утих, посветлел волжский мир и начал рассказывать о себе весело, словно под балалаечку <...>. Но затем все потускнело, потухло, опять заунывно, однообразно забубнил дождь, и окружающий волжский мир стал серьезно-угрюм, агрессивно-обидчив...» (8); «Когда плыли "под балалаечку", солнечной Волгой, берега словно плясали. Теперь же в дождливом сумраке все разом застыло, и чувствовалось, будет таким бесконечно, до сердечной тоски» (9); «.Дождь к тому времени кончился, и даже ненадолго стало появляться солнце» (11); «.В который раз начинался дождь, шумела от ветра мокрая листва» (19); «.Волжского вида, повеселевшего от пробившегося наконец сквозь тучи солнца...» (29); «Чайки с визгливой мольбой носились над белыми пенистыми волнами, вот-вот опять должен был начаться дождь» (50). Чередование картин делает не богатое на события повествование подвижнее4. Смена погоды соотносится с изменением настроения лирического героя: природа то непосредственно воздействует на эмоции рассказчика, то сама отражает его внутренние переживания. Иногда своей тональностью пейзажные описания предваряют бытовые сцены с соответствующим колоритом (перед посещением «Блинной», например).
Антитетическая организация обнаруживает себя и на уровне отдельных фраз. Матросы готовят сходни, перекликаясь с мужчиной на дебаркадере «то весело, то сердито» (9). Стоя перед «Блинной», повествователь размышляет: «Надо было либо уйти, либо войти» (19). О встреченной нищенке отзывается: «.Та, которую я хотел защитить, меня защитила» (37). О пережитом говорит: «.Еще трижды столько, а я буду помнить этот волжский мутно-молочный день, и эту волжскую черную ночь» (55). Рассуждая о сложности человеческой натуры, констатирует: «.Постоянная тьма тяжела и принадлежащей нам душе, и не принадлежащему нам сердцу. <.> После света нужна тьма, после тьмы - свет» (29). А по-
4 Описания у Ф. Н. Горенштейна включают много глаголов движения, содержащих в смысловой структуре компонент активности.
том приходит к выводу, что «дети - бальзам, врачующий душевные раны. С одной стороны, врачующие, но с другой стороны, растравляющие» (31). Такие высказывания афористичны и часто построены по принципу синтаксического параллелизма.
Сходную функцию выполняют сочетания несочетаемых деталей в портретах, бытовых зарисовках и проч. Примеры: визави повествователя в питейном заведении - человек с маленьким лицом и огромными руками, «не просто большими, а огромными, богатырскими, как у Ильи Муромца» (22); потрясшие столичного жителя непревзойденным вкусом «русские ароматные блинчики на грязной вонючей скатерке» (21); трофеи сошедшей с парохода незнакомки: «четыре бутылки шампанского, три отдающих в синеву булыжника мороженых куриц, два батона варено-копченой колбасы, килограммов пять апельсин» (10) - и еще более нелепые в своей кажущейся несовместимости вещи повествователя, выпавшие из чемодана: «кеды, зубная щетка, порошок от клопов <...> и томик сонетов Шекспира» (49). Все эти частности не только передают причудливость существования страдающих от бытовых неурядиц советских граждан - действие происходит в 1980-е гг., - но и указывают на парадоксальность жизни в целом, на «кентавризм» человеческого сознания.
По словам Т.А. Черновой, Ф.Н. Горенштейн обладает «удивительным мастерством очень сильной, точной и емкой детали»5. «Случайно услышанные» лирическим героем рассказы об убийстве отца на свадьбе или о запрете сажать вишню на кладбище несут глубокий смысл, наряду с другими частностями создавая панораму алогичной действительности. Заметим, что ряд сценок называет символичными сам повествователь: «В этих чудесных блинчиках на грязных скатертях была какая-то достоевщина, какой-то гоголевский шарж, какая-то тютчевская невозможность понять Россию умом» (20); «Кровь из разбитого носа прямо в сосуд потекла, в стакан с водкой. От такого символа еще сильней тошнит, чем от бороды, измазанной соусом» (24); «Вот он, итоговый символ всего мной виденного и прочувствованного» (46).
Следует особо отметить пространственные оппозиции «верх - низ» и «снаружи - внутри», играющие в повести концептуальную роль. Приезд повествователя знаменует тяжелый подъем, который нужно совершить, чтобы добраться с пристани до зала ожидания. Герой следует «по крутой деревянной лестнице с шаткими перилами, проложенной вдоль гранитного обрывистого берега к виднеющемуся далеко в вышине, почти на
5 Чернова Т. Читая Фридриха Горенштейна // Октябрь. 2000. № 11. С. 146.
небесах речному вокзалу» (9), «перенапрягая сердце» (9). Его перегоняют все остальные пассажиры, «даже сгорбленный древний старичок с кошелкой и клюкой» (9). Так уже в начале повести дает о себе знать мотив маргинальности.
Люди, встречаемые повествователем в городке, имеют общие черты: «.Открытые части тела здесь у многих красные - руки, лица, затылки. Это от ветра и водки» (14). Инаковость повествователя особенно явно проявляется в сцене возле бани. Заплутавший путешественник встречает старушку, несущую мороженую голову осетра. Узнать дорогу не удается: пенсионерка глядит на незнакомца «испуганно-враждебно» (13), как «на чужака» (13), и семенит прочь. Затем из того же дома выходит вторая старушка, «тоже с осетровой головой в авоське, потом пожилая женщина с осетровой головой, завернутой в газету» (13). «Некоторые стороны нашего быта для непосвященного мистичны, - говорится далее. - В Москве, например, я как-то встретил множество прохожих, несущих одинаковые зеленые чайники. По опыту знаю, несущие дефицит обычно бывают усталые и неприветливые» (13).
На небольшой площади, что расположена между двумя питейными заведениями6, повествователь раздумывает: в «Пончиковую» ему зайти или в «Блинную». Первая «стекляшка» выглядит совсем непривлекательной, во вторую он не может попасть. Сквозь окна видны люди с одинаковым выражением лиц, охваченных «радостным забытьем, <.> блаженной задумчивостью» (17). Снова топологическая оппозиция: он на лестнице внизу - остальные наверху, он на улице снаружи - остальные внутри. Главный герой определяет свое фатальное отличие от окружающих как непрофессионализм: «Ведь жить в современной России - это профессия. Я же всегда жил в этой стране непрофессионально.» (10). Умение «приживаться» на земле, своей или чужой, он считает особенностью, присущей далеко не всем: «Нечем ухватиться, корня нет. <.> Малейший заморозок, малейший холодный ветер, и нас, вместе с нашим цветом, как будто и не было» (13). Наконец повествователю удается проникнуть в помещение. Он обедает, запивая еду водкой; «приобщение к обществу» (22) помогает обрести подобие равновесия, хотя путешественник остается «необычным, непривычным чужаком» (25), не может избавиться от неловкости и брезгливости: «Это трагическое чувство отверженного - быть и в мире и вне мира» (22). Позднее появляется жен-
6 Площадь между «грязными кабаками» [20] - тоже символ, микрокосмос, отражающий чаяния горожан.
щина-попрошайка, и делается понятно, что подлинным изгоем в «Блинной» является не рассказчик, а эта нищенка.
Персонажи «Последнего лета.» выстроены в ряд двойников-антиподов. Главный герой сравнивает себя с встречными. Взбираясь по мучительнице-лестнице, он наблюдает за идущей «свободным широким шагом» (9) спутницей с неподъемной поклажей. «Несмотря на такую тяжесть, колхозница, точно двужильная, бодро, привычно поднималась <...>, а я все более от нее отставал <...>. Это, как казалось мне, унижало мое мужское достоинство, я усилил темп, стараясь ее догнать или обогнать, но тщетно» (10). «И в этом своем безуспешном соревновании, -продолжает повествователь, - я тоже увидел некий символ.» (10). В общепитовском заведении рассказчик видит перед собой мужчину, который так же, как он, ест блинчики и пьет водку; не обремененный интеллектом грозный «богатырь» являет собой полную противоположность главному герою, рафинированному интеллигенту со «слабыми коленями» (36). Еще один антипод повествователя - подросток Сережа, «бесчувственно-жестокий» (33) хулиган. Вызывающее поведение, матерщина Сережи позволяют рассказчику сделать вывод, что большой православный крест на его груди - «насмешка и над атеизмом, и над религией» (33). Враждебность подростка по отношению к чужаку «в модном столичном плаще» (37) не ограничивается антисемитским ругательством - «Гад Моисеевич» (36); рассказчик едва избегает столкновения с «уличным ножом» (37).
От малолетнего хулигана путешественника спасает та самая нищенка из «Блинной». Их разговор можно назвать лирической кульминацией повести. Люба - так зовут попрошайку - приглашает повествователя к себе в «жилище», устроенное внизу, на дебаркадере (вновь актуализируется оппозиция «верх - низ», мотив маргинальности звучит здесь наиболее отчетливо). Выясняется, что «нищая русалка» (40) вынуждена собирать пустые бутылки, чтобы накопить денег на обратную дорогу, вернуться в деревню к мужу. Главный герой узнает историю Любы, отсидевшей 15 лет за случайное убийство, и понимает, что женщина совсем не так проста, как кажется на первый взгляд. Ее спокойное, полное достоинства поведение внушает уважение. Контраст между убогой обстановкой и исходящим от собеседницы внутренним светом разителен. Путешественник не в силах преодолеть возникшую «нелепую душевную близость» (40). Наблюдая, как грязная попрошайка жует недоеденные кем-то куски (у нее их целый чемодан), повествователь приходит к выводу, что именно так, непарадно, выглядит родина: «Нет, не краснощекая, стройная, груда-
стая красавица в вышитом сарафане и кокошнике, которая на позолоченном блюде, застланном белоснежным вышитым полотенцем, подносит большой свежеиспеченный хрустящий хлебный каравай и белую чистую соль в хрустальной солонке, - бутафорская ряженая Россия. Вот если бы вместо красной девицы вышла встречать черные лимузины и международные самолеты Люба со своими черствыми нищими кусками хлеба и своей мокрой серой солью в тряпице. Нищая русалка, безгрешная убийца с кротким светлым взглядом и горькой осенней душой» (47).
«Нищая Россиюшка» (50) Люба сопоставляется со «свекровью-Россией». Эта антитеза является, на наш взгляд, центральной в произведении Ф.Н. Горенштейна. Жизнь Любы перечеркнута случайностью: в юности она ударила скалкой в висок тиранившую ее свекровь. Повествователю приходит на память классическая пьеса: «Вариации на сюжет Островского <.> из драмы "Гроза", здесь же, на волжских берегах, разыгравшейся... <.> Там самоубийца, тут убийца - лучи света в темном царстве» (41)7. В катере путешественник видит последнюю потрясшую его картину: неподалеку сидит пожилая женщина «безликого облика» (50); к груди она прижимает огромную свиную голову, упираясь в «трофей» подбородком. «И я поразился схожестью не только выражения на женском лице и свином облике, но схожестью даже каких-то внешних черт. Не скажу, что лицо у женщины было злое, скорей мертво-тупое, как и у свиной головы. Неподвижное какое-то, застывшее, и мне почудилось, что голова женщины, как и свиная, запачкана замытой розовой кровью» (50). Повествователь сравнивает увиденную женщину с Любиной свекровью (видимо, по ассоциации с Кабанихой). И возводит этот образ до глобального художественного обобщения. Две ипостаси Родины: одна -многоголовая, неодолимая, пожирающая других и себя, другая - одинокая бездомная Любовь, та, что понимает и прощает.
О других персонажах, с которыми прямо или косвенно сопоставляется главный герой. Это полковник-артиллерист из зала ожидания, пьяный из телефонной будки, редкозубый седой пассажир из автобуса, мальчик «Феденька» (Виталька) из парка. Нельзя не упомянуть и «теперешнего» соседа повествователя - обуреваемого «сытой тоской» (58) молодого немца. Любитель русского языка, гуляка, от которого «даже в будничные дни постоянно пахнет хорошим немецким пивом и добротным немецким шнапсом» (58), оттеняет образ лирического героя с его «постоянным гамлетовским напряжением» (49). На примере добродушного берлинца
7 Примечательно, что любимую куклу, с которой спит Люба, зовут Катенька.
рассказчик демонстрирует господство скрытого единства «живой души и тупого вещества» (58). Сам же он вновь чувствует себя чужим, по-прежнему проводит границу «между нами и ими» (59). Однако содержание понятий «они» и «мы» оказывается иным.
Итак, в повести «Последнее лето.» принцип антитезы можно назвать ведущим. Контрасты помогают создать запоминающиеся, яркие, динамичные образы. Бинарные оппозиции - результат сосредоточенности Ф.Н. Горенштейна на проблемах противостояния человека и мира, добра и зла. Имманентная амбивалентность, многоплановость - следствие мифологического мышления писателя. Дихотомические ярусы изоморфны друг другу: антитезы одного уровня дублируются антитезами другого, представая в неразложимом единстве элементов.
Список литературы:
Горенштейн Ф.Н. Последнее лето на Волге // Время и мы. 1989. № 105. С. 5-60.
Чернова Т. Читая Фридриха Горенштейна: заметки провинциального читателя // Октябрь. 2000. № 11. С. 146-152. Шопенгауэр А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 2 / Пер. с нем.; Под ред. А. Чанышева. М., 2001. 560 с.
Сведения об авторе: Завьялова Елена Евгеньевна, докт. филол. наук, доцент, профессор кафедры литературы ФГБОУ ВО «Астраханский государственный университет». E-mail: zavyalovaelena@mail.ru.
