CC BY
104
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2014. № 4
Е.В. Шилова
ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ СТРАННЫЙ В СТРУКТУРЕ ТЕКСТА РОМАНА Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ИДИОТ»
Статья посвящена исследованию особенностей употребления прилагательного СТРАННЫЙ в тексте романа Ф.М. Достоевского «Идиот», которые высвечиваются через проекцию перцептивной текстовой парадигмы 'странность' на лексикографический фон, что позволяет выявить некоторые аспекты мировоззренческой основы романа.
Ключевые слова: оценочное прилагательное, лексикографическая парадигма (ЛП), сочетаемость слова, перцептивная парадигма (ПП) художественного текста как разновидность текстовых парадигм (ТП).
The article considers the features characterizing the functioning of the adjective STRANGE in the novel "The Idiot" by F. Dostoevsky by means of projecting the perceptive text paradigm onto the lexicographical background. It enables us to find out some ideological aspects of the novel.
Key words: evaluative adjective, lexicographic paradigm, a word's collocability, a perceptive paradigm as a variant of the text paradigm.
1.1. Неоднозначность произведения искусства как знака асимметричного не требует доказательств и специальной аргументации. У. Эко определил произведение искусства как «принципиально неоднозначное сообщение, множественность означаемых, которые сосуществуют в одном означающем» [Эко, 2004: 5]. Читатели и слушатели извлекают из художественного текста смыслы, которые автор хотел выразить или выразил, возможно, сам того не желая. Однако выявление смыслопорождающих потенций текста требует научного подхода, который позволяет формализовать интуицию читателей. При этом важно опираться на лингвистический анализ конкретных текстовых элементов, которые обусловливают смысловые потенции всего текста.
Одним из общепринятых параметров художественного текста является его связность. Как связаны между собой линейные элементы текста, так не существуют отдельно, изолированно присущие ему эксплицитные и имплицитные смыслы, которые тесно взаимодействуют друг с другом. Материальной формой текста, его означающим является линейная последовательность синтагматически связанных
словоформ (звучащих или написанных), а означаемое выводится перцептом как из их внутритекстовых, так и системных (языковых) парадигматических связей [Чернейко, 1999, 2012а, 20126]. Важными представляются внетекстовые парадигматические связи любой единицы текста, которыми она обладает, будучи единицей того или иного уровня системы [Чернейко, 2003: 16]. Однако сочетаемость слова в пределах текста - единственная реальность, данная в руки лингвисту, поэтому анализ сочетаемости лежит в основе моделирования его семантики и прагматики.
1.2. Моделирование смысла текста опирается на его «ключевые» слова. Именно они являются значимыми и с точки зрения текстопо-рождения, и с точки зрения смысловосприятия. Об их значимости в моделировании мировоззрения автора писал А. Белый: «Каково отношение Пушкина - к воде, воздуху, солнцу, небу и прочим стихиям природы? Оно - в сумме всех слов о солнце, а не в цитате, и не в их ограниченной серии» [Белый, 2001: 481]. Поэт подчеркивает необходимость составления для каждого конкретного автора «словаря слов» с учетом их «статистики», придавая тем самым особую важность частотности употребления того или иного слова в тексте произведений писателя [Белый, 2001: 480].
Роль «ключевых» слов в раскрытии авторского замысла подчеркивает и Б.М. Гаспаров, говоря о принципе лейтмотивного построения повествования: любое «смысловое пятно» (любое событие, деталь, повторяющееся слово и т.д.), появившись один раз, «повторяется затем множество раз, выступая каждый раз в новом варианте» [Га-спаров, 1994: 30-31]. Таким образом, исследование сочетаемости «ключевых слов», т. е. слов не только частотных, но и значимых для раскрытия авторского замысла, и их смысловых отношений с другими языковыми единицами внутри данного текста становится отправной точкой в реконструкции системы ценностей художника и основой для моделирования его картины мира. Анализ тех элементов текста, которые содержат имплицитные смыслы, представляется особенно важным, поскольку дает возможность исследователю воссоздать с высокой степенью достоверности мироощущение и миропонимание и автора, и его персонажей.
2.1. Слово СТРАННЫЙ является одним из наиболее частотных в романе Ф.М. Достоевского «Идиот». По материалам «Статистического словаря языка Ф.М. Достоевского» А.Я. Шайкевича, эта лексическая единица занимает лидирующую позицию в числе 40 самых частотных полных прилагательных. Высокой частотностью употребления обладают и такие «семантические соседи» прилагательного СТРАННЫЙ, как ОСОБЕННЫЙ, НЕОБЫКНОВЕННЫЙ, УДИВИТЕЛЬНЫЙ. Из этого следует, что, сложив частотность слов, входящих в парадигму «странности», можно говорить о значимости
смысла 'странность' для автора. Моделирование мировоззрения автора, его отношения к своим персонажам и к той реальности, в которую он их помещает, предполагает решение следующих исследовательских задач: 1. Формирование лексико-семантического множества из прилагательных, семантически связанных с прилагательным СТРАННЫЙ в лексиконе толковых словарей (лексикографическое множество). 2. Формирование лексико-семантического множества из прилагательных текста, семантически связанных с прилагательным СТРАННЫЙ (текстовое множество). 3. Использование лексикографического множества в качестве объективного фона, на котором высвечиваются семантико-прагматические особенности единиц текстового множества и особенно прилагательного СТРАННЫЙ. 4. Определение места прилагательного СТРАННЫЙ в структуре текста романа.
2.2. Теоретическим основанием для отбора лексических единиц, формирующих лексикографическое множество, послужила концепция Ю.Н. Караулова, изложенная в его книге «Общая и русская идеография». По мнению Ю.Н. Караулова, основным подходом к структурно-семантическому описанию лексики является движение от словарной дефиниции к лексико-семантическому полю. Автор определяет семантическую связь между словами через «наличие одинаковых слов в словарных определениях толкового словаря» [Караулов, 1976: 75]. Исходя из этих принципов Л.О. Чернейко разработала частную методику составления минимального лексикографического множества слов с общей частеречной принадлежностью и максимальной семантической общностью, назвав это множество «лексикографической парадигмой» (ЛП), формирование которой предполагает следующие шаги: а) исследуемое слово берется как вокабула толкового словаря; б) в метаязыке его дефиниции выявляется семантически опорная единица, через которую вокабула толкуется; в) опорная единица берется как вокабула словаря, и шаг (б) повторяется до тех пор, пока не возникнет замкнутое пределами лексикона словаря множество вокабул, в значении которых варьируется некое общее понятие - смысловой инвариант [Чернейко, 2009-2010].
Составление лексикографической парадигмы позволяет выявить семантическую специфику как каждого ее члена (внутрипарадиг-матическая значимость), так и соответствующей парадигмы любой другой языковой системы, идиолекта в том числе (межсистемная парадигматическая значимость). Использование ЛП как особого лингвистического инструмента (своего рода матрицы) в межсистемных сопоставлениях дает представление о категоризации соответствующего ей фрагмента действительности в языковой картине мира носителей той или иной культуры.
2.3. По «Словарю русского языка» С.И. Ожегова была сформирована ЛП, заданная прилагательным СТРАННЫЙ (далее - ЛП «стран-
ности»), на которую была спроецирована текстовая парадигма (далее - ТП «странности»), построенная на основе анализа текста романа Ф.М. Достоевского «Идиот».
Помимо прилагательного СТРАННЫЙ в ЛП вошли следующие лексические единицы: ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ, НЕЕСТЕСТВЕННЫЙ, НЕОБЫКНОВЕННЫЙ, НЕОБЫЧНЫЙ, НЕПОНЯТНЫЙ, ОРИГИНАЛЬНЫЙ, ОСОБЕННЫЙ, УДИВИТЕЛЬНЫЙ, ЧУДНОЙ, ЭКСЦЕНТРИЧЕСКИЙ. Детальное рассмотрение различий в интерпретации их значений словарями (БАС, МАС, «Толковый словарь русского языка» под ред. Д.Н. Ушакова) и анализ семантических отношений между ними позволили выявить инвариантный смысл - 'отклоняющийся от нормы'. Что же касается прилагательного СТРАННЫЙ, то основанием для его выбора говорящим является такое положение дел (действие, мысль другого, событие), логики которого субъект оценки либо не понимает, либо не принимает, сталкиваясь с чем-то непривычным, нестандартным, выходящим за рамки принятых норм или его собственных представлений. Именно этот базовый смысл позволяет объяснить возникновение отрицательных коннотаций у прилагательного СТРАННЫЙ и таких его «семантических соседей», как ЧУДНОЙ и ЭКСЦЕНТРИЧЕСКИЙ: 'иной, другой - это еще и чужой, не такой как я, а потому неприемлемый'.
3.1. Ономасиологический подход (от заданного смысла 'странность' к его вербализации в тексте романа «Идиот») дает возможность построить текстовое множество (ТП - текстовую парадигма «странности»), аналогичное по своей структуре лексикографическому. Проекция сформированной текстовой парадигмы на лексикографическую обнаруживает как их сходства, так и различия, а различия не только количественные, но и качественные. Так, семантический объем (экстенсионал) стилистически нейтрального прилагательного СТРАННЫЙ и в ЛП, и в ТП значительно шире того содержания, которое стоит за другими членами парадигмы: СТРАННЫЙ - это и 'непривычный, не такой как все/всегда', и 'непонятный', и 'непринимаемый'. Но это прилагательное в тексте романа имеет еще более широкое значение, чем в словарях. В прилагательном СТРАННЫЙ есть отсутствующая в близких ему прилагательных информация об отношении субъекта оценки и к ее объекту (параметру, на который непосредственно направлена оценка), и к носителю данного параметра - адресату оценочного суждения. В заключительном разговоре Евгения Павловича с князем, а точнее, в комментарии повествователя (Сказав это, он (князь) как-то странно и даже смешно улыбнулся) представлена точка зрения Евгения Павловича, по мнению которого странная и даже смешная улыбка князя совершенно не идет к делу, что указывает не только на восприятие поведенческой реакции князя, но в целом на отношение Евгения Павловича к собеседнику - не
такой, как все, непонятный, непринимаемый, а потому чуждый и чужой, что подтверждается и другими контекстами.
3.2. Не менее важно определить, какие прилагательные с тем же инвариантным значением 'иной, другой', входя в текстовую парадигму и формируя ее периферию, не входят в соответствующую парадигму системы языка (по крайней мере, в ее лексикографическом варианте). Обращает на себя внимание особая связь странности, инаковости, отклонения от нормы с болезненным состоянием героев. Болезнь изменяет главных героев, делает их странными и непонятными для других персонажей, поведение которых не выходит за привычные рамки жизни. Более того, болезнь заставляет князя Мышкина, Настасью Филипповну, Рогожина, Ипполита смотреть на мир иными глазами.
В тексте романа мы находим большое количество прилагательных, которые выступают почти как синонимы слова СТРАННЫЙ и обозначают отклонение от нормы, ненормальное, необычайное состояние. При этом их основное, «медицинское» значение отодвигается в контексте на второй план: БОЛЕЗНЕННЫЙ, БОЛЬНОЙ, ИСТЕРИЧНЫЙ, ЛИХОРАДОЧНЫЙ, ПОМЕШАННЫЙ, ПРИПАДОЧНЫЙ, СУМАСШЕДШИЙ. Проследим за их поведением в следующих контекстах: Только мне показалось, что в нем много страсти, и даже какой-то больной страсти («больная страсть» - ненормальная, неестественная; более того, данное оценочное прилагательное в сочетании с неопределенным местоимением свидетельствует о трудностях в выражении чувств и эмоций говорящего); Князь Мыш-кин: - Она сумасшедшая! Помешанная! Рогожин: - Какая же сумасшедшая? как же она для всех прочих в уме, а только для тебя одного помешанная? (в этом диалоге речь идет о Настасье Филипповне и обнаруживается, что герои по-разному понимают слово СУМАСШЕДШИЙ: Рогожин употребляет слово в его бытовом смысле, но в соответствии с бытовыми представлениями о сумасшедших Настасья Филипповна находится в своем уме, а князь - в смысле 'странный, ненормальный, неестественный, не такой, как всегда', поскольку поступки Настасьи Филипповны шокируют общественность); Разве вы не видите, князь, что это помешанный? (Евгений Павлович в разговоре с князем Мышкиным называет помешанным Лебедева, отнюдь не имея в виду его психическое расстройство; с точки зрения всех присутствующих и самого Евгения Павловича, поступки и речь Лебедева странны, неестественны, ненормальны, но князь, который сам смотрит на мир иными глазами и живет в другой реальности, этой странности не замечает).
При отсутствии каких бы то ни было медицинских доказательств помешательства героев окружающие с легкостью ставят им диагнозы и присваивают соответствующие оценки, когда их поведение отлича-
ется от нормативного поведения, установленного обществом. Основной компонент значения рассмотренных единиц - 'другой как иной, отклоняющийся от нормы', но только резкое отличие от нормального состояния объясняется воздействием болезни, которая сама по себе является отклонением от нормы. Прилагательные ПОМЕШАННЫЙ, СУМАСШЕДШИЙ и др. являются членами текстовой парадигмы романа, в котором они играют важную роль при конструировании реальности, в которой живут персонажи романа.
3.3. Текстовые парадигмы могут быть построены на различных основаниях, в частности, базой для их формирования может быть «одинаковое эмоциональное переживание субъектом (перцептом) воспринимаемых им различных вещей» [Чернейко, 1999: 453]. В таком случае предикатное слово выступает в качестве центра объединения субстантивов, обозначающих сущности, совершенно различные по своим объективным свойствам, но объединенные в сознании говорящего «по сходству их восприятия» [там же]. Л.О. Чернейко назвала такую разновидность ТП перцептивной парадигмой (ПП).
В качестве теоретико-методической базы конструирования ПП Л.О. Чернейко использовала концепцию Дж. Мура о принципах анализа оценочных категорий. В трактате «Принципы этики» Дж. Мур задается вопросом «Что есть добро как основной предмет изучения этики?». Отвечая на этот философский вопрос, он дает лингвистический ответ: нужно проанализировать ценностные суждения со словом ДОБРО в функции предиката (Хесть добро), позволяющие установить, что в поведении человека социум оценивает как правильное (добро), а что - как неправильное (зло) [Мур, 1984: 58]. Оценочные предикаты являются элементарными понятиями, относящимися к категории «семантических примитивов», которые не поддаются методу компонентного анализа и не могут быть описаны комбинацией релевантных признаков. Единственно верный путь понять смысловое наполнение таких абстракций, как ДОБРО и ЗЛО, - это изучение сферы действия оценки: «общее всех предметов, к которым прило-жимо прилагательное «хороший», как раз и составляет содержание понятия «добро» [Мур, 1984: 66].
Метод конструирования ПП художественного текста, предложенный Л.О. Чернейко, заключается в следующем: «имена явлений могут объединяться в парадигмы на основе общности произвольно заданного дифференциального признака, повторяющегося в словарных дефинициях этих имен», причем в качестве центра объединения имен может быть выбран «реальный предикат (имя прилагательное или глагол), входящий в узуальную сочетаемость этих имен» [Чернейко, 2003: 17]. Составление и изучение перцептивных парадигм представляется важным для исследования любого художественного текста как надежный инструмент моделирования мироощущения
перцепта. Лингвистический алгоритм анализа прилагательного СТРАННЫЙ и его «семантических соседей» в тексте романа Ф.М. Достоевского «Идиот» следующий: от прилагательного к именам вещей, для которых это прилагательное является предикатом или атрибутом. Это позволит ответить на вопрос, что квалифицируется как странное повествователем и героями романа.
3.4. Анализ текста романа позволяет построить перцептивную парадигму, организованную центральным прилагательным СТРАННЫЙ, составляющие которой сгруппированы по объекту оценки: внешний вид человека (странный взгляд, странная улыбка, странное выражение лица), его мысль и речь (странная мысль, странные слова, странный вопрос), внутреннее состояние (странное ощущение, странное настроение, странное смущение). Семантический диапазон имен, сочетающихся с прилагательным СТРАННЫЙ, широк: это наименования людей (их действий и поступков, чувств и эмоций), предметов материального мира, физических и социальных явлений. Все то, что непонятно/непривычно субъекту оценки и/или отклоняется от общепризнанных норм и/или его собственных представлений о должном, получает оценку СТРАННЫЙ. Автор помещает своих героев в «странный» мир - где все неординарно, отклоняется от нормы, мир, который вызывает изумление, который трудно постичь разумом и невозможно подвести под общие логические закономерности. Достоевский изображает самые обыкновенные на первый взгляд, предсказуемые события и как нестандартные, выходящие за рамки норм, и как удивительные, непостижимые.
3.5. Проанализируем следующие примеры употребления прилагательного СТРАННЫЙ в тексте романа: Осел? Это странно, -заметила генеральша... Все это очень странно, но об осле можно и пропустить (логике мышления Лизаветы Прокофьевны не поддается то, что князь столь спокойно и естественно в свои яркие впечатления о Швейцарии включает воспоминания об осле); Странным и укоряющим взглядом поглядел он Гане прямо в глаза; губы его дрожали и силились что-то проговорить; какая-то странная и совершенно неподходящая улыбка кривила их (повествователь, занимая позицию стороннего наблюдателя, «незримого третьего», расценивает поведение князя Мышкина как странное, поскольку оно не совпадает с общепринятыми нормами поведения в подобных ситуациях); Он вдруг как бы что-то припомнил, как бы что-то внезапно сообразил, очень странное, что-то уж долго его беспокоившее (в данном контексте прилагательное выполняет функцию самооценки: князь Мышкин мучительно пытается осознать свое состояние, но не в силах найти нужное имя, чтобы вывести его из подсознания в светлую зону; его мысли часто имеют смутный, трудно вербализуемый характер, что и является основанием для выбора прилагательного).
Анализ контекстов позволяет выделить такой не зафиксированный в словарях смысл прилагательного СТРАННЫЙ, как 'нечто смутное, интуитивное, не поддающееся вербализации'. Этот компонент значения близок одному из ранее выделенных смыслов - 'странный как непонятный, нелогичный' (Рогожин горько и желчно осклабился и медленно произнес странные слова...Что хотел сказать Рогожин, конечно, никто не понял.). Но когда речь идет о странном как о чем-то смутном, не поддающемся адекватной словесной передаче, то скорее имеется в виду то понимание происходящего, которое схватывается на интуитивном, подсознательном, трудно выразимом уровне (ср.: У него [князя] начинала мелькать одна странная идея, впрочем, еще не совсем ясная), что подтверждается и частым употребление при прилагательном СТРАННЫЙ неопределенных местоимений, указывающих на ограниченность семантических ресурсов языка и являющихся маркёрами «невыразимых смысловых компонентов» [Арутюнова, 1995: 187]: Он (князь Мышкин) был как-то рассеян, что-то очень рассеян, чуть ли не встревожен, даже становился как-то странен: иной раз слушал и не слушал, глядел и не глядел.
Следует отметить, что другие прилагательные, входящие в анализируемую ТП (ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ, НЕЕСТЕСТВЕННЫЙ, НЕОБЫКНОВЕННЫЙ, ОРИГИНАЛЬНЫЙ, ОСОБЕННЫЙ, УДИВИТЕЛЬНЫЙ, ЧУДНОЙ, ЭКСЦЕНТРИЧЕСКИЙ), не несут в себе добавочного значения 'смутный, интуитивный'. Их употребление в тексте романа полностью совпадает с дефинициями в толковых словарях, о чем свидетельствуют контексты: Женщина удивительная, женщина эксцентрическая! (такую характеристику дает генерал Епанчин Настасье Филипповне, подчеркивая тем самым ее непохожесть на окружающих, нетипичное, отклоняющееся от нормы поведение); Он (Евгений Павлович) заметил, что князь был как бы не в себе, по крайней мере в каком-то особенном состоянии (Евгений Павлович обращает внимание на непривычное для окружающих состояние главного героя, связанное с его болезнью); Но с Ганей у князя были отношения все какие-то особенные (т. е. не такие, как с остальными людьми, а отклоняющиеся от привычного представления о нормальных отношениях знакомых людей).
4.1. Построение текстовой парадигмы «странности» и контекстный анализ ее членов позволяют смоделировать восприятие читателем той особой психосоциальной атмосферы, в которую Ф.М. Достоевский погружает своих персонажей. Читатель получает представление о такой реальности, где даже самые обычные на наш взгляд вещи воспринимаются как отклонение от нормы, как нечто ненормальное, непривычное.
Чтобы смоделировать отношение автора к своим героям и раскрыть мир персонажей, важно определить композиционную роль
текстовой парадигмы (а особенно ее главного члена - СТРАННЫЙ), для чего необходимо расклассифицировать контексты употребления составляющих ее лексических единиц с учетом того, чья точка зрения отражена в высказывании. Выделяются три базовые точки зрения. 1. Точка зрения князя Мышкина как главного действующего лица романа: Да дай же я хоть обниму тебя на прощанье, странный ты человек! (князь о Рогожине, поведение которого в данный момент не совпадает с его обычным, привычным поведением). 2. Точка зрения других персонажей романа: Но ведь это удивительная психологическая черта! (Ипполит о своем решении бросать жребий перед чтением «объяснения»). 3. Точка зрения повествователя - композиционно решающая. Все контексты можно разделить по группам, на основе того, принимает ли повествователь позицию какого-либо персонажа или же смотрит на мир глазами стороннего наблюдателя, «незримого третьего»): ЗнавшиеЛизавету Прокофьевну тотчас почувствовали, что с нею совершилось что-то особенное (автор встает на позицию всех «знавших Лизавету Прокофьевну»); В Гане что-то происходило особенное, когда он задавал этот вопрос. Точно новая и особенная какая-то идея загорелась у него в мозгу и нетерпеливо засверкала в глазах его (автор смотрит на мир глазами князя Мышкина, наблюдавшего за Ганей в тот момент).
4.2. Автор в оценке фактов как странных не случайно стоит на позиции то одних действующих лиц, то других, и не случайно самые разные персонажи романа расцениваются другими как странные. Это наводит на мысль, что представленный читателю мир явственно разделен на две части - мир обычных, ординарных, ничем не примечательных людей и мир «иной» реальности, в которую Достоевский помещает своих главных действующих лиц. Именно они - князь Мышкин, Настасья Филипповна, Рогожин, Ипполит (также один из идейных центров романа) - становятся адресатами оценочных суждений с прилагательным СТРАННЫЙ (или его текстовыми синонимами). Так выражается отношение автора к его героям. На окружающую их реальность главные герои романа смотрят «остран-няющим» взглядом: необычными и удивительными предстают для них самые обыкновенные вещи. Показательно, что чаще всего слова с инвариантным значением 'иной, другой' используют в своей речи князь Мышкин, Ипполит, т. е. персонажи, резко отличающиеся от остальных, живущие в своем мире и видящие действительность не так, как обычные люди. Не исключено, что восприятие реальности обусловлено их болезненным состоянием и деформировано им.
4.3. Суждения и оценки «обычных» персонажей романа (генерал Епанчин, Лизавета Прокофьевна, Евгений Павлович и др.) координируются правилами и нормами, установленными обществом. Все, что так или иначе отклоняется от установленных стереотипов, кажется
им непривычным или нелогичным, непонятным, расценивается как странное. Чаще всего подобные оценки в устах данных персонажей сопровождаются отрицательными коннотациями. «Обычные» персонажи романа явно отдалены от «странного» мира, в котором живут главные герои Достоевского. Создается впечатление, что действующие лица романа живут в нетолерантном мире, каждый из представителей которого не может терпимо относиться к тому, что не совпадает с его личными взглядами или принятой в его среде точкой зрения.
4.4. Повествователь, принимая точку зрения одного из своих персонажей, чаще всего солидарен с князем Мышкиным, и тогда читатель имеет возможность получить наиболее достоверную, «объективную» информацию об «иной» реальности, которую воспринимает Мышкин. Подобная «солидарность» автора-повествователя может указывать на поэтическое, художественно воплощенное неприятие им мира «нормального» и нестранного.
Иногда повествователь стоит на позиции других персонажей -самых обыкновенных людей (генерала Епанчина, Евгения Павловича, Келлера и т. п.), что позволяет читателю лучше почувствовать грань между миром обычным, полным ординарных, ничем не примечательных людей, и иной реальностью, в которой живут «оригинальные», странные люди, чьи поступки, слова, действия постоянно отклоняются от нормы.
5.1. Проведенное исследование позволяет сделать следующие обобщения: а) проекция текстовой парадигмы (ТП) «странности» на лексикографическую (ЛП) обнаруживает как их количественное несовпадение, так и качественное. Особое место в текстовой парадигме занимает прилагательное СТРАННЫЙ, имеющее больший по сравнению и с другими членами ТП, и с прилагательным ЛП семантический объем за счет смысла 'смутный, неопределенный, с трудом поддающийся вербализации'. По сравнению с семантическим объемом смежных с ним прилагательных экстенсионал прилагательного СТРАННЫЙ в ТП включает в себя не только смыслы 'не такой, как все; нелогичный и непонятный', но еще и 'чуждый, неприемлемый'. Более того, прилагательное СТРАННЫЙ через отношение к объекту оценки позволяет выявить ценностное отношение субъекта оценки к адресату оценочного суждения;
б) поскольку члены перцептивной парадигмы «странности» объединяют оценкой совершенно разные по своему онтологическому статусу явления действительности, можно утверждать, что через прилагательное СТРАННЫЙ и семантически смежные с ним лексические единицы автор изображает необычный, непонятный мир. Автор наделяет своих героев остранняющим взглядом на мир и позволяет читателю в повседневном и привычном увидеть новое и
необычное. В мире героев романа «Идиот» почти ничего нельзя постичь логикой, потому что неочевидна причинно-следственная связь явлений, но чаще эти явления отклоняются от принятых в социуме норм и стереотипов;
в) полученные результаты изучения текста романа приводят к выводу, что оценочное прилагательное СТРАННЫЙ играет особую роль в раскрытии авторского замысла, в определении отношения автора к своим персонажам. А если к прилагательному СТРАННЫЙ присовокупить семантически смежные с ним прилагательные, обнаруженные в романе «Идиот» и совпадающие с теми, что принадлежат установленному лексикографическому множеству (НЕОБЫКНОВЕННЫЙ, ОРИГИНАЛЬНЫЙ, ОСОБЕННЫЙ, УДИВИТЕЛЬНЫЙ и т. д.), а также те, которые являются принадлежностью соответствующей текстовой парадигмы и составляют ее периферию (ИСТЕРИЧНЫЙ, ПОМЕШАННЫЙ, СУМАСШЕДШИЙ и т. д.), то налицо один из частотных инвариантных смыслов романа «Идиот» - 'отклоняющийся от нормы' с импликатурой 'чуждый и непринимаемый'.
Список литературы
Арутюнова Н.Д. Неопределенность признака в русском дискурсе // Логический анализ языка. Истина и истинность в культуре и языке. М., 1995. Белый А. Из книги «Поэзия слова»: Пушкин, Тютчев и Баратынский в зрительном восприятии природы // Семиотика: антология. М., 2001. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX
века. М., 1994. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. М., 1976. Мур Дж. Принципы этики. М., 1984.
Чернейко Л.О. Гипертекст как лингвистическая модель художественного текста // Структура и семантика художественного текста. Доклады VII Международной конференции. М., 1999. Чернейко Л.О. Перцептивные парадигмы художественного текста // Пушкинские чтения 2002. Материалы конференции. М., 2003. Чернейко Л.О. Спецкурс «Аспекты семантического анализа слова в языке
и речи». МГУ им. М.В. Ломоносова. 2009-2010. Чернейко Л.О. Асимметричный языковой знак в речи: к вопросу о взаимодействии смыслов в разных условиях их реализации // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2012 (а). № 2. Чернейко Л.О. Семантическая деривация на службе у поэтической функции языка // Русский язык сегодня. Вып. 5: Проблемы речевого общения: сб. докладов. Ин-т русского языка им. В.В. Виноградова РАН. М., 2012 (б). Шайкевич А.Я. Статистический словарь языка Ф.М. Достоевского. М., 2003.
Эко У. Открытое произведение. М., 2004.
Сведения об авторе: Шилова Елена Владимировна, аспирант кафедры русского языка филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
