CC BY
71ACTA HISTORICA: труды по истории, археологии, этнографии и обществознанию № 2, 2018
ПРИЧИНЫ РАДИКАЛИЗАЦИИ МУСУЛЬМАН СЕВЕРНОГО КАВКАЗА (НА МАТЕРИАЛАХ РЕСПУБЛИКИ ДАГЕСТАНА)
Рамазанов Рашид Омариевич Rashid O. Ramazanov
к. полит.н., н.с., PhD (in Politology), Researcher,
Институт истории, археологии и этнографии Даге- The Institute of History, Archeology and Ethnog-
станского научного центра РАН, raphy of the Daghestan Scientific Centre of RAS,
Махачкала, РФ. Makhachkala, Russian Federation
rashram@yandex.ru rashram@yandex.ru
Аннотация: Annotation:
Целью статьи является исследование причин ис- The purpose of the article is to study the causes of
ламистского радикализма в Дагестане с акценти- Islamist radicalism in Dagestan, with an emphasis
рованием внимания на роли личных связей в рас- on the role of personal connections in the dissem-
пространении радикальных идей. Среди причин ination of radical ideas. Among the reasons for the
активизации исламского радикализма в Дагестане intensification of Islamic radicalism in Da-
необходимо учитывать исламскую идеологию, а gestean, it is necessary to take into account Islam-
именно идеологическое требование по созданию ic ideology, namely the ideological demand for the
исламского государства. В Дагестане проявляется creation of an Islamic state. In Dagestan, there is
внутренний конфликт в рамках мусульманского an internal conflict within the Muslim community,
сообщества, в котором идеологические факторы in which ideological factors play a significant role
играют значительную роль в отрицании или при- in denying or adopting the Islamist view. In addi-
нятии исламистского взгляда. Кроме того, особую tion, kinship and friendships play a special role in
роль играют родственные и дружеские отношения the recruitment process to ex-tremist groups. в процессе вербовки в экстремистские группы.
Ключевые слова: Keywords:
исламский радикализм, идеология, убеждения, Islamic radicalism, ideology, beliefs, religion,
религия, Северный Кавказ, Дагестан. North Caucasus, Dagestan.
С тех пор как официальная власть в России инициировала обсуждение этой темы, термин «радикализм» используется в объяснении причин терроризма. Радикализм вошел в политический дискурс, и его связь с терроризмом стала частью общепринятых представлений. В то же время радикализм начал ассоциироваться преимущественно, если не полностью, с мусульманами и переходом в ислам. Вслед за терактами в российских городах, последовало заявление о том, что очевидно в России имеется проблема радикализма. Еще до того как терроризм стал обычным явлением в России, об исламском радикализме было сказано, что это актуальная проблема. Учитывая использование возможностей террористических сетей для распространения радикализма и вовлечения новых членов в свои ряды, мы предполагаем, что радикализм в меньшей или большей степени будет являться постоянной характеристикой российского общества на ближайшие десятилетия.
В этом контексте обращение к анализу дагестанского опыта помогает лучше понять, каковы причины исламского радикализма в российском обществе. Изучение этого явления приобретает еще большее значение вследствие непрекращающихся терактов в регионах Россий. Актуальность расширения нашего понимания того, как молодые люди оказываются вовлечеными в радикальное движение трудно переоценить.
В научной среде отсутствует общепризнанное определение радикализма, «единственное, о чем договорились эксперты по радикализму — это то, что радикализм - это процесс» [1. P. 13]. Причины неоднозначного отношения коренятся в меняющемся отношении внутри общества к радикальным идеям в ходе истории, поскольку термин «радикал» является условным, и, следовательно, радикализм тоже зависит от истории и контекста [2. P. 479-494].
Более того террористов не всегда можно считать «радикалами». Терминологически связь между радикализмом и терроризмом возникла после терактов 11 сентября в США в характеристике Аль-Каиды и аффилированных с ней структур [3. P. 18-21]. Связь между радикализмом и терроризмом сомнительна. Большое количество террористов никогда не были радикалами, в то время как большинство радикалов никогда не обращаются к терроризму [4- P- 5]- Некоторые, став «радикалами», приходят к экстремизму, других же вначале вербуют экстремистские группы, потом они становятся «радикалами».
Различные определения радикализма включают в себя «процесс, который приводит индивиды или группы к одобрению или даже к участию в использовании насилия в политических целях» [5. Р. 12]; «процесс, в рамках которого индивиды принимают экстремистские политические, социальные и религиозные идеалы и устремления, и в рамках которого достижение определенных целей оправдывает использование беспорядочного насилия» [6. Р. 418-438]; «процесс активного принятия более радикальных исламских религиозных убеждений и идеалов» [7. Р. 31]; «процесс принятия исламистской идеологии ведения войны» [8. Р. 110-113].
Как считают некоторые исследователи, радикализм - это «растущая готовность поддержать и осуществить далеко идущие изменения в обществе, которые противостоят или угрожают существующему порядку», в то время как радикализм, оправдывающий насилие -это процесс, в рамках которого радикальные идеи сопровождаются желанием непосредственно поддержать или быть вовлеченным в насильственное действие» [9. Р. 1-16, 200-243]. Такое определение радикализма, оправдывающего насилие, связывает его с экстремизмом или приобщением к экстремистским взглядам, которые не только оправдывают, но запускают механизм совершения акта насилия [10. Р. 4].
Это исследование касается только исламистского радикализма, в котором исламизм определен как такой взгляд на ислам (характерный для салафитской (1) школы в исламе), где «целью является установление исламского политического порядка в виде государства, в котором принципы управления, институты и правовая система происходят непосредственно из шариата» [11. Р. 57].
В США салафизм считается радикальным движением в исламе, с чем в частности не согласен саудовец Мухаммед Масари [12. Р. 1]. Такого же мнения придерживается другой саудовский автор Халид ал-Духайл, который не считает салафизм радикальным течением в исламе и отвергает какую-либо связь между религиозной идеологией и насильственными действиями религиозных экстремистов [13]. По мнению же арабского автора Мухаммада Хасана радикалами следует считать меньшинство внутри широкого религиозно-политического движения салафизма [14. С. 60].
По мнению исследователя О. Руа радикальным следует считать такое измерение ислама, которое он обозначил «термином неофундаментализм, а именно консервативное видение ислама, которое отвергает национальное и этатистское измерение в пользу уммы - универсального сообщества всех мусульман, основанного на шариате (мусульманском законе)» [15. Р. 1].
На наш взгляд, исламистский радикализм - это процесс принятия идеологии салафи-тов-джихадистов (16), целью которого является создание исламского государства. При этом салафизм в целом представляет собой более радикальную версию ислама. Вместе с тем в са-лафизме пересекаются различные течения. Не все салафиты выступают за социальное изменение, к ним относятся те, кто не принадлежат ни к тем салафитам-экстремистам, кто лишь одобряет насилие, ни к тем экстремистам-террористам, кто осуществляет террор, это те, кто принадлежит к умеренной версии салафизма.
Таким образом, салафитское движение представлено несколькими группами «исламских радикалов»: «религиозные пуритане», «экстремисты, не использующие насилие», «экстремисты-террористы, использующие насилие» [17. Р. 10]. Пуритане - это те, кто поддерживает умеренную версию салафитского ислама, которая может рассматриваться как радикальная, а может не рассматриваться как таковая, поскольку она может противостоять, а может не противостоять существующему порядку, однако, отличительной чертой «религиозных пуритан» является то, что они не одобряют насилия.
Следует отметить, что «экстремисты, не практикующие насилие» могут быть, а могут не быть «религиозными пуританами», но их отличает то, что они всегда оправдывают насильственные акты, хотя не участвуют в осуществление религиозно-политического насилия. «Экстремисты-террористы, практикующие насилие» также могут быть, а могут не быть «религиозными пуританами», но они оправдывают и на самом деле участвуют в совершение насильственных действий.
Применяя к салафитскому исламу понятие «радикальный» следует избегать его отождествления с экстремизмом и терроризмом, поскольку это опасно, когда происходит рас-
ширение понятия и радикалы становятся террористами. В то же время следует признать, что в салафизме в наибольшей степени проявляется идеология насилия и террора.
Наличие религиозной или политической идеологии, несомненно, важно для понимания решения на индивидуальном или групповом уровне о совершения акта террористического насилия. Некоторые системы верований мотивируют и оправдывают терроризм, обещая загробную жизнь и определяя насильственные средства как наиболее эффективные для ликвидации тех препятствий, которые стоят на пути реализации этих обещаний [18. Р. 821841]. Система убеждений, формирующая религиозную идеологию, важна для поддержания сплоченности и единства в рядах террористической группы, разделяющей общие ценности [19]. Для мотивации терроризма система убеждений имеет значение в момент социализации террориста в террористической группе [20. Р. 81, 86-87].
Общепринято считать определяющей чертой радикализма единство радикальной системы убеждений и радикального поведения. За последние десятилетия многие научные школы и правительственные ведомства рассматривали радикализм как единство радикальной системы убеждений и поступков, ведущих к терроризму [21].
Скорее всего, экстремисты и террористы от ислама - это, прежде всего, религиозные фанатики. В Дагестане проживают преимущественно мусульмане, среди них есть и салафи-ты, однако, настоящих фанатиков среди них не так много, потому экстремизм и терроризм -это всегда удел меньшинства. Другое дело радикальная идеология салафизма, она имеет тенденцию роста числа своих приверженцев. Таким образом, к радикалам в Дагестане можно отнести последователей салафизма, чьи взгляды и образ жизни не может остаться незамеченным в повседневной жизни. Например, они выступают решительно против культа святых, за упрощение погребальных обрядов и поминальных обычаев во время похорон, запрещая устанавливать вычурные надгробия с изображением лица покойного. В отличие от них экстремисты считают обязательным столпом ислама ведение вооруженной борьбы против неверных, к которым относят всех, кто поклоняется кому-либо кроме Аллаха, то есть традиционных дагестанских мусульман, которые посещают могилы святых. Помимо тех, кто лишь одобряет насилие, в республике действуют террористические группы, осуществляющие террористическую деятельность. Террористы действуют в разных районах республики небольшими группами, убивая полицейских, служителей мусульманского культа, глав администраций.
Обвинения в радикализме в республике часто служат политическим целям властей, понятие искусственно расширяется. Между тем необходимо отличать радикалов в исламе от собственно террористов, иначе деятельность властей в религиозной сфере будит носить репрессивный характер.
Среди общих причин в литературе выделяют социальное и политическое неблагополучие как один из основных источников радикализма [22]. Считается, что радикализм в исламе обусловлен тем, что мусульмане страдают от экономического и социального неравенства, дискриминации и исламофобии [23. Р. 85-106]. Приверженцы теории культурной идентичности называют среди причин радикализма внешнюю политику Запада и недовольство мусульман во всемирном масштабе [24].
Исследования показывают, что переживание индивидуумом негативного опыта такого, как тюремное заключение или потеря близких родственников может стимулировать проявления экстремистских взглядов [25. Р. 20-24, 85-127]. Считается также, что в радикальном исламе ищут спасение молодые мусульмане, страдающие от кризиса идентичности [26. Р. 89, 241-287].
С другой стороны, можно рассматривать индивида как рационального актора, стремящегося извлечь наибольшую выгоду из своего выбора. В этом случае побудительный мотив, толкающий индивида к радикализму, может быть духовного или материального порядка. Таким образом, приобщение к исламскому радикализму является следствием осознанного выбора индивида [27. Р. 3-4, 50-70], исходящим из желания извлечь из этого определенные духовные и материальные выгоды.
По мнению некоторых аналитиков, причиной преступного поведения является разрушение или ослабление социальных связей внутри общества [28. Р. 11-34]. Становление радикализма обусловлено деятельностью радикальных сетей по привлечению и идеологиче-
ской обработки новых членов [25. Р. 15-19, 205-211; 29. Р. 125-146]. В приобщении личности к радикальным взглядам особенное значение имеют дружеские и родственные связи [14]. Мечеть часто может служить тем местом, где формируется небольшая сплоченная группа, члены группы начинают активно взаимодействовать друг с другом и за пределами мечети и их радикальные убеждения усиливаются [29. Р. 86-87. 30].
Социальные связи могут быть сильными (дружба, кровное родство и др.) и слабыми (участники одного митинга, члены одного клуба и др.) [31, 32. Р. 173-192]. Сильные социальные связи предполагают длительное взаимодействие, высокий уровень эмоциональной взаимозависимости, доверие и общие ценности. Слабые связи, наоборот, характеризуются низким уровнем взаимодействия, немногочисленными контактами. Слабые связи не способны служить распространению идей и информации, тогда как сильные связи, основанные на доверии и лояльности, важны для привлечения новых членов в высоко-рискованные предприятия и подпольные группы [33].
Помимо способствующих радикализации факторов (диаспоры, публичные места, тюрьмы, интернет) в анализе этого явления может быть использована гендерная теория [34. Р. 10-13; 35; 36. Р. 99-113]. Основываясь на положения этой теории, мусульманские мужчины обязаны вступить в ряды ИГИЛ (запрещенная в России организация) для демонстрации своей мужественности. Таким же образом ИГИЛ (запрещенная в России организация) предлагает мусульманским женщинам возможность сохранить свои позиции в строго патриархальном сообществе.
Считается также, что радикализации в большей степени подвержены новообращенные в исламе. Они уязвимы с точки зрения их возможной радикализации, поскольку часто становятся жертвой дискриминации, политических проблем. Кроме того, они становятся объектами идеологической обработки радикальных проповедников.
Среди причин активизации радикализма в Дагестане первостепенное значение отводится высокому уровню безработицы и отсутствию жизненных перспектив для молодежи [37]. Официальный уровень безработицы по данным Росстата за июль 2018 г. составил 11% [16]. Особенно велико число безработных среди молодежи от 20-29 лет [38]. Из-за социально-экономических проблем в республике сохраняется деструктивный потенциал [39].
В наибольшей степени от ухудшения экономической ситуации страдают горные районы республики Дагестан. Отсутствие работы, миграционные процессы, вызванные потоком из села в город, отсутствие финансирования, низкий уровень пенсионного обеспечения и детских пособий, высокая инвалидность взрослого и детского населения, высокий уровень религиозности в горной местности создают благоприятную почву для роста исламистского радикализма [40. С. 656]. Еще одним фактором роста социальной напряженности в Дагестане является дисбаланс экономики и демографии. Экономика не в состоянии обеспечить рабочими местами всех, кто вступает во взрослую жизнь [41]. По этим причинам число радикалов растет из года в год [42. С. 342-344].
Кроме того, социально-экономическое недовольство, которое является причиной радикализма, происходит из-за высокого уровня коррупции в республике. Коррупция стоит в числе первостепенных социально-экономических проблем [43]. Дотационный характер экономики республики, дисбаланс между демографией и занятостью, неустроенность молодежи, не нашедшей свое место в жизни, - все это порождает причины, приводящие к исламит-скому радикализму.
Ряд исследователей связывают проблемы Дагестана с общими тенденциями развития нестабильности на Северном Кавказе [44].
Также причиной роста терроризма и экстремизма в Дагестане является исламистская идеология. Как считает К.М. Ханбабаев, проявления радикализма напрямую связаны с распространением религиозной идеологии исламизма на территории Дагестана [45. С. 105-116], целью которой является создание независимого исламского государства на Северном Кавказе. Немалую роль в этом процессе играет внешняя поддержка, так Саудовская Аравия выделяет средства на поддержку радикалов Северного Кавказа.
Кроме того, родственные и дружеские связи способствуют распространению радикализма, приобщению к более радикальным взглядам среди радикалов-единомышленников. Обычно знакомства завязываются в общественно доступных местах, таких как мечети, ис-
ламские центры и т.д. Умеренные радикалы становятся на путь воинствующего исламизма, после того как завязывают дружеские связи с радикалами-экстремистами, общение становится более интенсивным внутри коллектива друзей, вовлеченных в подпольную деятельность, они встречаются на частных квартирах, где нет посторонних. Таким образом, общение из мечети, где много сторонних людей, переносится в места частного пользования, где встречаются только друзья. В этих условиях радикальные идеи распространяются лучше, чем в мечетях, связи между друзьями крепнут, и растет уровень доверия и сплоченности группы. Родственные связи также могут служить средством радикализации взглядов индивида. Так радикал, даже если он придерживается умеренных взглядов, не одобряет насилие, попадает под влияние воинствующих группировок, провоцирующих экстремизм.
Поскольку в Дагестане очень много верующей молодежи, регулярно посещающей мечети, можно сказать, что все они находятся в группе риска, особенно новообращенные мусульмане. То есть религиозность в Дагестане чревата опасностями, проистекающими от знакомства с исламистским радикализмом. То же самое можно сказать о едином информационном пространстве (интернет), которым радикалы пользуются для завязывания знакомств с теми, кто потом становится их единомышленником и другом.
Среди причин активизации исламистского радикализма в Дагестане необходимо учитывать исламистскую идеологию, а именно идеологическое требование по созданию исламского государства.
Можно предположить, что в Дагестане проявляется внутренний конфликт в рамках мусульманского сообщества, в котором идеологические факторы играют значительную роль в отрицании или принятии исламистского взгляда. Определяя основную роль в распространении исламистского радикализма необходимо иметь в виду, что личные связи, а именно родственные и дружеские отношения определяют процесс передачи радикальных идей. Примечание
1. Салафизм - религиозно-политическое движение, проистекающее от ваххабизма, разделившееся на различные течения.
2. Салафиты-джихадисты - радикальное течение сторонников вооруженной борьбы против неверных.
Список литературы
1. Nasser-Eddine M. et al. Countering Violent Extremism (CVE) Literature Review. Canberra. 2011.
2. Sedgwick M. The Concept of Radicalization as a Source of Confusion // Terrorism and Political Violence. V. 22. 2010. pp. 479-494.
3. Silke A. Disengagement or Deradicalization // CTC Sentinel V. 4, 2011. Pp. 18-21.
4. McCauley C., Moskalenko S. Friction. How Radicalization Happens to Them and Us. Oxford. 2011.
5. Neumann P. Prisons and Terrorism. London. 2012. p.12
6. Wilner A., Dubouloz C. Transformative Radicalization / / Studies in Conflict & Terrorism V.34. 2011. pp. 418-438.
7. Goerzig C., Al-Hashimi K. Radicalization in Western Europe. London. 2015.
8. Mullins S. Iraq versus Lack of Integration // Behavioral Science of Terrorism and Political Aggression. V. 4, 2012. pp. 110-113.
9. Croft S. Securitizing Islam: Identity and the Search for Security. Cambridge. 2012.
10. Schmid A. Radicalisation, De-radicalisation, Counter-radicalisation.// The Hague. 2013. №.2.
11. Mandaville P. Global Political Islam. London. 2007.
12. Washigton D.C. A Saudi Oppositionist's View, Terrorism Monitor // The Jamestown Foundation. Vol. 1. Iss. 7. December 4, 2003, p. 1
13. Karagiannis E. Europeans Converts to Islam: Mechanisms of Radicalization // Politics, Religion, and Ideology. Vol.13. 2012. № 1. pp. 99-113.
14. Мухаммад Х. Источник террора: идеология ваххабизма-салафизма. М. 2005.
15. Roy O. Globilised Islam: The Search for a New Ummah, London. 2004.
16. Занятость и безработица в РФ в июле 2018г. (по итогам обследования населения по проблемам занятости) [Электронный ресурс]// Сайт Федеральной службы государственной статистики. URL: http://www.gks.ru/free doc/new site/population/trud/tab trud6.htm (дата обращения: 27.08.2018).
17. Choudhury T. The Role of Muslim Identity Politics in Radicalisation (a study in progress). London. 2007.
18. Maynard J. Rethinking the role of ideology in Mass Atrocities // Terrorism and Political Violence. V 26, 2014. № 5. рр.821-841.
19. Schuurman B. Becoming a European Homegrown Jihadist: A Multilevel Analysis of Involvement in the Dutch Hofstadgroup, 2002-2005. PhD, Leiden University, 2017.
20. Horgan J. From Profiles to Pathways and Roots to Routes: Perspectives from Psychology on Radicaliza-tion into Terrorism // The Annals of the American Academy of Political and Social Science. V. 618. 2008. № 1. рр. 81-87.
21. Weggemans D., De Graaf B. Reintegrating Jihadist Extremist Detainees: Helping Extremist Offenders Back into Society. London / New York. 2017.
22. Gurr T. Why Men Rebel. Princeton. 1970.
23. Abbas T. Islamic Radicalism and Multicultural Politics. Oxford. 2011.
24. Mehdi H. Extremist Point to Western Foreign Policy to Explain their Acts. Why do we ignore them? // The Huffington Post United Kingdom, 30 May. 2013. URL http://www.huffingtonpost.co.uk/mehdi-hasan/woolwich-attack-western-foreign-policy_b_3357794.html (дата обращения: 10.08.2018).
25. Wiktorowicz Q. Radical Islam Rising. Lanham. 2005.
26. Kepel G. The War for Muslim Minds. Cambridge. 2004.
27. Pisoiu D. Islamist Radicalization in Europe an occupational change process. New York. 2012.
28. Hirschi T. Causes of Delinquency. Berkeley. 1969.
29. Korteweg J. Terrorist and Jihadist Movements in Europe // Understanding Violent Radicalisation. Lon-don.2010. pp. 26 -29.
30. Sageman M. Leaderless Jihad. Philadelphia. 2008.
31. Lifton R. Destroying the World to Save It. New York. 2000.
32. Passy F. Socialization, connection, and the structure/agency gap: a specification of the impact of networks on participation in social movements // Mobilization, Vl. 6, 2001, №. 2. рр. 173-192.
33. Granovetter M. The Strength of Weak Ties // American Journal of Sociology. V. 78, 1973. рр.1360-1380.
34. Vidino L., Brandon J. Countering Radicalization in Europe. London. 2012.
35. Nabeelah J. The secret world of Isis brides // The Guardian, 24 June. 2015; URL http://www.theguardian.com/world/2015/jun/24/isis-brides-secret-world-jihad-western-women-syria (дата обращения: 08.08.2018).
36. Jensen M. Final Report : Empirical Assessment of Domestic Radicalization ( EADR) // College Park, MD: National Consortium for the Study of Terrorism and Responses to Terrorism, 2016. pp. 8-9.
37. Рамазанов М.Б. Трансформация ценностной парадигмы как базисный фактор проявлений экстремизма в Дагестане // Экстремизм и терроризм в современной России. 2010, URL:http://sweb.ru/ (дата обращения: 23.08.2018).
38. Регионы России. Социально-экономические показатели. 2017: Стат. Сб. М. 2017.
39. Исрапилов С., Муртузалиев М. Планы и кланы/ / Северный Кавказ. 2009, 25 августа
40. Карпов Ю.Ю. Взгляд на горцев. Взгляд с гор: мировоззренческие аспекты культуры и социальный опыт горцев Дагестана. СПб. 2007.
41. Исрапилов С. «Опасный рост»// Северный Кавказ. 2010, 20 апреля
42.Исмаилов А.Г., Курбанмагомедов А.А. Формы проявления экстремизма в Дагестане//Актуальные проблемы противодействия национальному и политическому экстремизму: материалы Всероссийской научно-практической конференции. Т. 1. Махачкала. 2008. С.342-344
43.Коррупция и преступность в Республике Дагестан [Электронный ресурс] // Сайт ВЦИОМ. Пресс-выпуск № 1047. 2008. URL: http://wciom.ru/index.php?id=268&uid=10703 (дата обращения: 22.08.2018).
44. Алиев А.К., Арухов З.С., Ханбабаев К.М. Религиозно-политический экстремизм и этноконфессио-нальная толерантность на Северном Кавказе. М. 2007.
45. Ханбабаев К.М. Исламский радикализм на Северном Кавказе. Идеология, цели, пути финансирования // Свободная мысль. 2007. № 3. C. 105-116.
