CC BY
38
Дмитрий Фурман,
доктор исторических наук Санобар Шерматова,
эксперт по странам ЦА
ПРИЧИНЫ «КОРОТКИХ ЦИКЛОВ» ПАДЕНИЯ
И ВОССОЗДАНИЯ АВТОРИТАРНЫХ РЕЖИМОВ
В КИРГИЗИИ
Киргизы любят говорить о своих демократических традициях, «кочевнической демократии». Ф. Кулов: «Даже в древние времена хан у нас избирался, и если он не нравился народу, его смещали. У киргизов в этом смысле генетическая, историческая память». А. Акаев: «Сам уклад жизни киргизов в сути своей предполагал демократическую организацию... Наша демократия спустилась с гор Тянь-Шаня». К. Бакиев: «Киргизы всегда управляли государством при помощи народной демократии. Народная демократия была у нашего народа еще тысячу лет назад. Киргизы никогда не позволяли по отношению к себе чью-то диктатуру, узурпацию власти...». Таких цитат можно привести десятки.
И действительно, в отличие от узбеков или русских, у киргизов в прошлом нет деспотической государственности. Строго говоря, у них вообще не было сложившейся государственности, а были племена, руководимые племенной аристократией («ма-напов» на севере и «беков» на юге) и догосударственными племенными институтами (народные собрания, курултаи) и делившиеся на роды и подразделения. Эти племена имели некоторую общекиргизскую идентичность и были связаны друг с другом идеей происхождения от общих предков и сложными (полуреальными и полумифическими) генеалогическими отношениями, но не имели надплеменных властных институтов, постоянно отнимали друг у друга скот и пастбища и иногда вели между собой длительные кровавые войны. Пытавшийся объединить киргизов в XIX в. хан Ормон, памятник которому установлен в Бишкеке, был выбран общим курултаем племен и установить династию не смог. В отличие от казахов, у киргизов не было даже находящейся вне племенной структуры (и над ней) аристократии султанов - Чингизидов.
Уже эта историческая память препятствует попыткам построения в Киргизии авторитарных систем. Авторитарной государственной власти у киргизов трудно опереться на историю, она не воспринимается как естественная и традиционная форма власти. Наоборот, современная национально-демократическая идео-
логия опирается на эту память о «кочевнической демократии» и представляет ее прообразом демократии современной (как мы это видим в приведенных выше цитатах). А киргизские антиавторитарные движения естественно апеллируют к этому идеологически преображенному и приукрашенному прошлому и изображают авторитаризм чем-то не национальным и даже антинациональным -про Бакиева говорили, что он пытается возродить порядки угнетавшего киргизов Кокандского ханства.
Но родоплеменная система - не только прошлое, оказывающее влияние через историческую память, и порожденные ею установки восприятия. В значительной степени это и современность.
* * *
Переход к современной модели демографического воспроизводства происходит у киргизов относительно поздно - в 80-е годы прошлого века и особенно быстро (несмотря на всю, во многом поверхностную, постсоветскую архаизацию) - уже при независимости. В 1969-1970 гг. показатель суммарной рождаемости у киргизок достигал 7,7 рождения на одну женщину, в том числе в городах - 5,9 и в сельской местности 8,1, и в условиях, созданных советской властью, большинство детей выживало. Поэтому семьи типа бакиевской (семь братьев и две сестры) - совершенно нормальны и даже типичны для киргизов этого поколения. (У Отун-баевой, например, восемь братьев и сестер, у видного политика А. Мадумарова - семь, у Майрам Акаевой - три сестры и два брата.) Такие семьи, даже если мы абстрагируемся от культурных и «ценностных» факторов, уже самими своими размерами порождают «центрированность» индивида на семейных делах - даже минимальное участие в делах стольких братьев и сестер требует массы времени, внимания и сил, и даже минимальная их помощь в трудную минуту - это большая помощь.
Но дело, конечно, не только в размерах семей, но и в культурной и «идейной» ценности и прочности семейных связей. Есть киргизская шутка: «Если ты женишься на киргизке, ты женишься и на всех ее родственниках». И поскольку киргиз теоретически должен знать своих предков до седьмого поколения, и многие действительно знают, семейные связи переходят в более широкие -родовые и племенные. В любой киргизской биографии или автобиографии обязательно приводится родословная и указывается племенная принадлежность.
Советская модернизация и советская политика по искоренению в Киргизии родовых и племенных связей и лояльностей (в значительной мере продолжающая политику царской власти) не смогли их уничтожить. Эти связи играют важную роль до сих пор, причем в постсоветскую эпоху в условиях перманентного кризиса, когда люди особенно испытывают потребность в поддержке, и при общей тенденции к возрождению старых национальных традиций они даже усиливаются. Возродились даже курултаи племен. Другими проявлениями такой архаизации является возрождение при Акаеве судов аксакалов, а также полуофициальная практика многоженства среди элиты, которое при Бакиеве даже предлагали узаконить. Характерно, что Бакиев в минское изгнание отправился не со своей официальной русской женой, а со второй (или даже третьей), до этого момента тщательно скрываемой женой-киргизкой и ее детьми. Отунбаева говорила: «С приходом новой власти многоженство в Киргизстане вошло в моду... В мононациональном, гомогенном киргизском обществе все вернулось на круги своя: общепринятое многоженство, кражи невест как обычай, калым как необходимость, женитьба на сестрах умерших жен и т.д.». Большая, успешная и относительно сплоченная семья, вроде баки-евской, может, апеллируя к родовым, племенным и региональным лояльностям, используя родственников жен и дружеские и клиен-тельные связи, мобилизовать колоссальную поддержку.
Эти связи и лояльности ограничивают авторитарную власть, поскольку киргиз всегда может рассчитывать на поддержку «своих», и власти противостоят не атомизированные индивиды, как в России, а относительно большие и сплоченные общности. С индивидами можно не считаться, но с кланами не считаться нельзя. Как сказал однажды глава одной из сильных южных семей Бекмамат Осмонов: «Кланы - реальная политическая сила, которая не могла устроить наших прежних... вождей, привыкших управлять людьми безраздельно».
Клановый, родоплеменной аспект присутствует во всей киргизской политической жизни. Система мажоритарных округов усиливала клановый характер выборов - в чужой, иноплеменный округ, особенно в сельской местности, кандидату соваться бессмысленно. Отунбаева говорила о предстоявших в то время парламентских выборах 2005 г.: «В соответствии с этим принципом, каждый кандидат в депутаты старается избираться только в том месте, откуда он родом, где берет начало его род. Все лето, а мо-
жет, даже и весну, каждый из кандидатов копается в своих родословных».
Клановая борьба причудливо переплетается с идеологически-партийной борьбой - если партийные идеологии могут быть аморфны, их отличия друг от друга и приверженность им - сомнительны, то поддержка стоящих во главе партий крупных политических фигур «своими» - несомненна и органична. Люди, поднимавшиеся в поддержку Кулова и Бекназарова при Акаеве или Исакова и того же Бекназарова при Бакиеве выступали не за их политические идеи - они инстинктивно поддерживали обиженных «своих». Как поддерживали своих сохранившие после революции 2005 г. верность семье Акаевых и своему депутату Айдару Акаеву и встречавшие как принцессу приехавшую к ним Бермет кеминцы. И как поддерживали и в 2005 и в 2010 гг. Бакиева его джалалабад-ские родственники и земляки.
Естественно, этот «родоплеменной» аспект присутствует и в киргизских революциях. Вот место из книги Бакиева, где он с характерным для него простодушием раскрывает роль своего клана в победе революции на юге в 2005 г.: «Большой вклад в эту победу внесли Б. Асанов, А. Бекназаров, Ж. Жеенбеков, Жусуп, Акмат, Жаныш, Каныбек, Адыл, Марат Бакиевы и многие другие революционеры». Сильные родовые и региональные связи ослабляют власть не только тем, что заставляют считаться с ними, но и тем, что придают ей самой специфически клановый характер.
Президенты стремятся как-то соблюдать при назначениях клановый баланс (его учитывала и советская власть, причем не только местная, но и московская), но в конце концов всегда нарушают его. Превращение власти в клановую происходит естественно, само собой, даже без особого покровительства «своим» со стороны президента, ибо ускоренные карьеры его родственников и не требуют его вмешательства (окружение само понимает, что президенту приятно, когда ценят и продвигают его близких), и потому что в какой бы сфере и должности ни работал кто-то из его братьев или племянников, не говоря уже о детях, он становится неформальным «куратором» этой сферы.
Но совсем уж не покровительствовать «своим» президенты не могут, поскольку они - нормальные люди, любящие своих близких и «нормальные киргизы», которые не могут не быть лояльны «своим» и испытывают со стороны этих «своих» колоссальное психологическое давление. И, кроме того, они понимают, что реально в трудную минуту опереться могут только на «своих», и
назначают их на «ключевые» посты, где особенно необходима личная преданность. Вряд ли Бакиев, много и до самого конца говоривший о борьбе с клановостью, сознательно стремился придать своей власти клановый характер, но братья и дети не могли быть ему безразличны, он был о них высокого мнения, а контроль над финансами и службой безопасности был для него слишком важен, чтобы он мог доверить его кому-либо, кроме сына и брата.
Необходимость соблюдения баланса делает власть ограниченной, но нарушение его и опора на «своих» также ослабляют власть, ибо, во-первых, мы имеем дело не с традиционными патриархальными семьями с безоговорочным подчинением старшему, а с семьями в значительной мере уже современными, отношения родственников в которых трудно построить как «властную вертикаль», а во-вторых, опора на родственников, сородичей и соплеменников мешает восприятию власти как «национальной» и вызывает протест других кланов - вряд ли случайно, что обе киргизские революции происходят именно после массированного ввода президентских родственников во власть. И при Акаеве и при Бакиеве их ближайшие родственники не очень-то их боялись и действовали самостоятельно, зачастую вступая в конфликты друг с другом (при Акаеве - «сложные» отношения его сына Айдара и зятя Адиля, вроде бы даже боровшихся за собственность, при Бакиеве -конфликт поколений, «дядей» со старомодными «понятиями» и современных «племянников-беспредельщиков») и посылая противоречивые сигналы бюрократии. Схожие конфликты были и в на-
зарбаевской, алиевской и рахмоновской семьях.
* * *
Более узкие клановые лояльности в определенных ситуациях могут перекрываться более широкими лояльностями. Соперничество внутри более маленьких групп может отступать перед соперничеством больших групп, в которые они входят. Человек выступает как представитель своей семьи, которая может бороться за влияние с другими семьями того же рода, но он выступает как член рода по отношению к людям других родов, представитель племени в отношении представителей других племен, и наконец, как южанин или северянин.
Деление киргизов на южан и северян - это современная форма древнего племенного деления на группу племен «правого крыла», живущих на севере, и «левого», живущих на юге вместе с
не входящей в «крылья» группой племен ичкилик. В ходе истории это древнее деление приобрело культурный и субэтнический характер. Различия между более исламизированными и раньше перешедшими к оседлости и земледелию племенами Юга (Юг входил в Кокандское ханство и испытал сильное узбекское влияние) и дольше сохранявшим кочевническую и домусульманскую культуру, а затем - более русифицированным и урбанизированным и ставшим относительно более культурным и зажиточным Севером (здесь есть некоторая аналогия с делением Украины на Восток и Запад) имеют в Киргизии особо важное значение. В советское время Москва, очевидно, учитывая деление Киргизии на два основных региона, чередовала при назначении первых секретарей киргизского ЦК южан и северян. В постсоветское время такое чередование достигалось революционным путем.
Здесь важно не впадать в преувеличение и не изображать киргизские революции просто схватками южных и северных племен (как нельзя в киргизских партиях видеть просто камуфляж клановых группировок). Кулов - северянин, вступивший в конфликт с северянином Акаевым и посаженный им в тюрьму. Бекназаров и Текебаев - южане и борцы с бакиевским режимом. Но роль регионального фактора в них несомненна. Общей в обеих революциях была роль сконцентрированной в Бишкеке европеизированной интеллигенции разного племенного происхождения. Но массовая поддержка революционных движений в 2005 и в 2010 гг. была даже противоположной. Если в революции 2005 г., свергнувшей власть северянина Акаева, протест столичной интеллигенции был поддержан ощущавшими себя обделенными южанами, не только ликвидировавшими у себя акаевскую власть, но и отправлявшими колонны автобусов, на которых красовалась надпись «Держись, Бишкек!», на поддержку бишкекских оппозиционеров, то в 2010 г. главную массовую поддержку, направленную против правления южанина Бакиева, революция получила на севере, а Ба-киев, наоборот, бежал вначале в свое село Тейит и пытался поднять Юг.
Чем сильнее клановые и региональные связи, тем, естественно, слабее общенациональные. В прошлом постоянно враждующие друг с другом племена выступали как единое целое только при конфликтах с «совсем чужими» - или при отражении агрессии иноземцев, или, наоборот, при агрессии в отношении этих иноземцев. И сейчас национальное сознание в значительной мере проявляется в «дикой» форме противопоставления «чужим»,
когда в глубоко разделенном обществе временно возникает чувство кровного единства. Очень характерно, что самым первым требованием поднявшейся в 1990 г. студенческой молодежи было требование не предоставлять жилье во Фрунзе армянским беженцам. Общественно-политические кризисы и в 1990 г., и в 2010 г. сопровождались страшными узбекскими погромами, унесшими значительно больше жизней, чем сами киргизские революции, а также более локальными погромами дунганского и курдского меньшинств. Внутренняя разделенность киргизов, моральная и физическая слабость государства и эти погромы - взаимосвязанные явления.
* * *
Отсутствие национальной авторитарной традиции и сильные родоплеменные и региональные связи облегчают в Киргизии сопротивление авторитаризму. Киргизы не испытывают особого пиетета перед своими правителями и государственной властью и не очень-то боятся их. Им ничего не стоит устраивать митинги и проводить полумитинги-полусовещания, называемые традиционным термином «курултай», перекрывать дороги, организовывать «походы на Бишкек» и т.д. Киргизские революции - порождение этого отношения к власти.
Но хотя в наше время любой протест и любой бунт идеологически оформляются как борьба за демократию, киргизское свободолюбие и неприятие авторитаризма, имеющие скорее «до-государственные» и «донациональные» корни, очень далеки от того демократизма, который формируется в результате длительного государственного и правового развития. Если в киргизской политической элите постепенно формируется реальный демократический консенсус, то в широких массах и в совершавших киргизские революции толпах нет принципиального демократизма и антиавторитаризма. Теоретически они, может быть, и рады были бы иметь авторитарную власть. Опрос, проведенный в 2000 г., показал, что 81% населения считают, что «нужна твердая рука, которая наведет порядок в стране». Но любая своя, конкретная авторитарная власть вызывает протест. К ней нет необходимого уважения, и она не порождает необходимого страха. Авторитаризм не столько принципиально отвергается, сколько просто «не получается».
Киргизы с трудом подчиняются авторитарной власти. Но законам они подчиняются еще меньше. Тотальная киргизская коррупция - это как бы оборотная сторона киргизского «родопле-менного свободолюбия», доминирования семейных и родовых ценностей над формальной ценностью закона. (Позор - не устроить «своего» на выгодную должность или помочь ему уйти от суда; позор - это оставить его в трудную минуту без помощи.) Самозахваты земель под строительство в Киргизии постоянны. Бунты и волнения в Киргизии - естественное сопровождение выборов: проигравший кандидат, если у него не получается договориться с избиркомом или судом, вполне может вывести на улицу своих родичей, раздать немного денег безработным и люмпенам и организовать беспорядки. Бермет Акаева говорит: «У нас до сих пор... очень крепки родственные, племенные связи, и для любого кандидата поднять пару тысяч своих родственников - не проблема». Устроить революцию киргизам проще, чем провести свободные и честные выборы, которых в независимой Киргизии пока что так никогда и не было.
Если общество не склонно подчиняться авторитарной власти, легко поднимается против нее, но одновременно в нем слабы психологические и культурные предпосылки правового демократического государства, получается именно то, что мы видим в Киргизии - циклы слабых и неустойчивых квазидемократий, сменяемых тоже слабыми и неустойчивыми авторитарными правлениями, конец которым кладут революции, начинающие новый цикл. Выбраться из подобных циклов, как говорит пример многих стран «третьего мира», может быть очень трудно, значительно
труднее, чем свергнуть какой-то данный авторитарный режим.
* * *
Любая авторитарная стабилизация - в Киргизии или любой другой стране - по сути своей может быть только временной, и за нее раньше или позже приходится платить дестабилизацией. Но в Киргизии не получается даже той относительной и временной авторитарной стабильности, какая есть у ее соседей, и которая до какого-то момента - пока режим окончательно не прогнил и общество не переросло его - позволяет обществам развиваться и накапливать силы.
Киргизия уже прошла через две разные - более мягкую и более жесткую - формы авторитаризма, и более жесткая оказалась
даже слабее и недолговечнее мягкой. Несомненно, что еще одна попытка построения авторитарной президентской системы означала бы только еще одну революцию, продолжение изматывающих общество циклов. Но если авторитаризм «не получается» и не дает даже относительной стабильности, значит, выход из киргизских циклов может дать только установление демократии.
Установление демократии в разных странах сталкивается с разными проблемами, и киргизские проблемы во многом не похожи, например, на российские. Главные объективно стоящие перед Киргизией на пути к демократии задачи - это низведение родовых и местнических лояльностей до совместимого с демократией и правопорядком уровня (мы не говорим о ликвидации этих связей и лояльностей, ибо это и невозможно, и ненужно - в смягченном и «цивилизованном» виде эти связи могут даже придавать необходимую стабильность и устойчивость партийной системе) и перевод киргизского вольнолюбия в правовое демократическое русло, т.е. превращение киргизского цикла революций, хаоса, авторитаризма и новых революций в цикл выборов и демократической ротации власти. Эта задача в принципе выполнима, как говорит нам пример ряда стран вроде Индии с меньшим, чем в Киргизии, культурным уровнем населения и не меньшей изначальной внутренней разобщенностью, которые смогли создать относительно устойчивые демократические системы. Но ясно, что это - задача колоссальной трудности.
Новое руководство Киргизии понимает и необходимость решить эту задачу и ее трудность. Печальный опыт киргизской постсоветской истории и революции 2005 г., которая не имела никаких ясных целей и планов, кроме свержения Акаева и абстрактного стремления к демократии, и свелась к замене плохого режима еще худшим, не прошел для него и, очевидно, для наиболее сознательной части киргизского общества даром. Еще в 2006 г. Отун-баева говорила: «Мы хотим не просто смены власти. Мы хотим изменения политической парадигмы!.. Нам нужно изменить весь алгоритм власти... Мы докажем, что даже в Центральной Азии можно быть демократической страной». Теперешние киргизские лидеры - Отунбаева, Текебаев, Атамбаев, Бекназаров, Сариев - это люди с громадным личным политическим опытом участия в политической жизни с перестроечных времен, участия во власти, преследований, арестов, покушений и двух революций. Плеяды деятелей с подобным опытом в других постсоветских странах мы не найдем. И их приверженность демократии - более глубокая и вы-
ношенная, чем поверхностный, подражательный и «легкомысленный» демократизм рубежа 80-90-х годов. Установление демократии - как бы оправдание их жизни и киргизской истории. Это -вопрос национального самоутверждения, национальной гордости.
О серьезности демократизма революционеров 2010 г. говорит выдвижение «революционной хунтой» в качестве премьера и «президента переходного периода» (до конца 2011 г. и без права участия в президентских выборах) явно не авторитарной, неклановой и не коррупционной фигуры единственной женщины среди революционных лидеров Р. Отунбаевой. Но главное - это принципы, которые новые власти стремятся положить в основу государственного устройства. Идея парламентской республики периодически выдвигалась киргизскими оппозиционерами-демократами еще с акаевских времен. Но после опыта авторитарного перерождения и падения двух президентских республик она приобрела у них характер консенсуса и относительно четкую и разработанную форму. Это позволило достаточно быстро и без дискуссий по базовым принципам разработать текст проекта новой Конституции.
По новой Конституции (ее главным разработчиком был Те-кебаев) Киргизия становится парламентской республикой с обладающим минимальными полномочиями президентом, который избирается на пять лет, но не может быть избран на второй срок. Президент не обладает неприкосновенностью и может быть отрешен от должности и привлечен к суду «на основании выдвинутого парламентом обвинения в совершении преступления, подтвержденного заключением генерального прокурора». Выборы будут проходить только по партийным спискам, что должно ослабить роль местных клановых интересов. Кроме 5%-ного барьера для прохождения партии в избираемый на пять лет парламент, вводится также норма, не допускающая парламентской монополии одной партии -в парламенте ни одна партия не может иметь конституционного большинства - более 65 мест из 120, какой бы процент голосов она ни получила. (Такой нормы нет нигде в мире, это - плод киргизского законотворчества, возникший из опыта выборов в бакиев-ский парламент и, очевидно, опыта других постсоветских стран.) Правительство формируется парламентским большинством. Конституция является продуманным и оригинальным, неподражательным документом, возникшим из осмысления национального опыта и ставящим серьезные преграды авторитарным поползновениям.
Но если новое руководство более готово к строительству реальной демократии, чем победители 2005 г., то и вызовы, с которыми оно столкнулось, - больше. Две революции подряд окончательно расшатали государственную вертикаль и почтение к власти. Уже после того, как удалось преодолеть первую волну хаоса и разгула мародерства, на юге повторилась, и даже в более страшных масштабах, ошская резня 1990 г., очевидно, спровоцированная бакиевцами во главе с прячущимися в подполье братьями и племянниками свергнутого президента, стремившимися сорвать референдум по новой Конституции. Сотни убитых и тысячи раненых -жертвы слабости киргизского государства и киргизского анархического вольнолюбия. Прекращение погромов, обуздание хаоса становится главной задачей, объективно отодвигающей на задний план все прочие, в том числе и задачи демократического строительства. Хаос таких масштабов - прекрасная почва для нового авторитаризма, который общество может воспринять как спасение, но который на деле будет означать продолжение киргизских циклов и не решение проблемы, а перенос ее решения в неопределенное будущее.
«Киргизские циклы», М., 2011 г., с. 64-78.
Рахмон Ульмасов,
публицист
ТАДЖИКСКАЯ МИГРАЦИЯ:
ИСТОРИЯ, ПОСЛЕДСТВИЯ И УРОКИ
Во времена Советского Союза существовало мнение, что таджики трудны на подъем, они не выезжают, они прикованы к родной земле, молодежь к родителям, а родители продолжают традиции поколений. В 1970-1980-х годах отправлять молодежь на всесоюзные ударные комсомольские стройки было архисложным делом. Титульная нация в редком исключении выезжала на работу за пределы республики, а о женщинах вообще речь не шла. И это имело под собой реальную историческую почву.
Таджикский народ в XX в. пережил три этапа миграции, эмиграции и реэмиграции. Если подсчитать количество беженцев, трудовых мигрантов, политических эмигрантов, вынужденных переселенцев, репрессированных, погибших в годы Великой Отечественной войны, раненых и искалеченных, огромное количество погибших в годы бессмысленной гражданской войны - все это пе-
