CC BY
185
A.R. Олянич, 2004
ПРЕЗЕНТАЦИОННЫЕ СТРАТЕГИИ В ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ
А. В. Олянич
В семиотическом аспекте моделирование Мира представляет собой «произвольную метафорическую экстраполяцию первичного терминологического языка описания некоторого мира, то есть некоторой определенной части или предметной области Мира, на некоторый другой мир, то есть на некоторую другую определенную часть или предметную область Мира, и далее — на все другие миры, то есть на все другие определенные части или предметные области Мира, и на весь Мир, как на тотальную совокупность всех миров, что является произвольной же глобализацией данного языка описания его пользователем»1. Такая произвольная экстраполяция и последующая глобализация языка описания означает не что иное, как спекулятивное проецирование и индуцирование пользователем данного языка признаков и принципов, истинных и действительных только для определенного мира, включая его свойства, структуру, принцип организации, конфигурацию объектов, функции элементов и так далее, на некоторый другой мир или на все миры, то есть тем самым — на весь Мир, как признаков и принципов истинных и действительных для всего Мира, как для тотальной совокупности всех миров, и в качестве неких всеобщих онтологических признаков и абсолютных метафизических принципов, из которых уже вторичным порядком дедуцируются или выводятся как его частные следствия и проявления положения дел или вещей в разных определенных © мирах. При этом данный определенный
Vivere militare est (Жить — значит воевать).
Marcus Aurelius (Марк Аврелий) * *
*
The first casualty when war comes is Truth (С началом войны первой ее жертвой становится правда).
U.S. Senator Hiram Johnson, 1917 (Хайрэм Джонсон, сенатор США, 1917)
мир, первичный терминологический язык описания которого используется для описания другого мира или других миров, или всех миров и всего Мира, становится естественной моделью Мира (естественной, потому что моделями здесь служат реально существующие, наличные, актуальные миры, а не искусственно сконструированные, идеальные, виртуальные миры), а сам данный определенный язык описания, в терминах и категориях которого интерпретируется содержание другого мира или других миров, или всех миров и всего Мира, становится моделирующим языком, и, наконец, сам пользователь данного определенного языка описания становится носителем соответствующей модели Мира.
Как это ни прискорбно, но сегодняшние лингвокультуры существуют в рамках когнитивно освоенной дуалистической милитаристской модели бытия: пребывание в постоянной борьбе, противопоставленной кратковременному мирному (невоенному, неконфликтному) состоянию, активизирует такую потребность человека, как стремление обладать ценностями или их репрезентантами путем захвата и завоевания, что, соответственно, отражается как в собственно захватнической интенции, так и в интенции отобразить ее языковыми средствами. Так мир отражается языком человека-воина, и, соответственно, даже сугубо «гражданская» — «цивильная» концептосфе-ра приобретает милитаристский характер и становится дуалистически оппозиционной, разделяя бытие на «свое/чужое», а комму-
никантов внутри всеобщего бытия на «своих» и «чужих». Как представляется, справедлива точка зрения А.Г. Максапетяна по поводу того, что «военный язык, как ключевой моделирующий язык для воинов, изначальными пользователями которого они являются (язык воина), и дуально-антагонис-тическая милитаристская модель, как базовая модель Мира для воинов, изначальными носителями которой они являются (модель воина), во многом обусловливают как преимущественную или приоритетную жизненную идеологию и стратегию воина в целом, то есть соответствующий тип мышления и поведения вообще, так и уже вполне реальное поведение воина в иных, невоенных, ситуациях, вплоть до практического применения собственного военного опыта в других мирах, в том числе — в сфере меж-человеческих отношений...»2. Иными словами, военный смотрит на мир глазами военного и номинирует мир милитаристскими языковыми средствами, экстраполируя свой специфический военный дискурс на дискурс общечеловеческий, внося дух борьбы в жизнь и в общение, вовлекая в коммуникацию концепт «война».
Концепт «война» является одним из важнейших элементов лингвокультуры человечества именно в силу своей тотальной операбельности: конфликтность бытия предопределяет конфликтность коммуникации, поскольку стремление реализовать свои потребности человек всегда считает необходимым и оправданным за счет своего социального окружения, за счет среды обитания, таким образом, вступая в конфликт со средой. Биологическое противостояние живых существ оборачивается противостоянием социальным в рамках оппозиции «свой — чужой», что немедленно сказывается на коммуникативном пространстве, создаваемом человеком. Так уж парадоксально устроено бытие, что даже потребность в мире реализуется через войну и, соответственно, отражается в «мирном» дискурсе (ср., например, такие метафорические фигуры, как «борьба за мир», «трудовые битвы», «битва за урожай», «бороться за жизнь», «бороться за демократию», «трудовые подвиги», «трудовые победы», «борьба со стихией» и т. п.).
Концепт «война» реализуется в эстетически структурированном лингвосемиотическом пространстве и имеет давнюю презентационную (эстетическую) историю. Так, Алексей Левинсон отмечает, что армейская
среда «наиболее богата эстетически проработанными знаками с жестко закрепленными значениями»3. Военная геральдика, знаки различия, знамена, ордена и прочее предназначены внешним наблюдателям (считается, что противнику, но практически, конечно, «своим» штатским). Есть ряд относящихся к военному обиходу утилитарных, незнаковых предметов, которые, тем не менее, становятся знаками и символами. Таких символов немало пришло из прошлого, а в современности ими бывают силуэты знаменитых кораблей, популярные марки военных автомобилей и пр. Отметим один из объектов с уникальной семиотической биографией — автомат Калашникова. Ему даже довелось присутствовать в качестве элемента в гербе одной из африканских стран. Известный своими характерными очертаниями сотням миллионов людей, он не только метка распространения «советского влияния», но знак массовой культуры для маркирования принадлежности к общностям и людям определенного склада.
Часть объектов является «интимно-во-енными», то есть их не наблюдает ничей взгляд извне. Таковы технические устройства, документы, помещения и прочее, специально охраняемые военной тайной. Но есть и не секретные объекты, которые, тем не менее, скрыты от посторонних. Таковы многие военные машины и приборы, но также и детали обмундирования, предметы военного быта. Они все значимым образом отличаются от своих «штатских» аналогов (если таковые есть), и эта значимость адресована не штатским людям как таковым, а тому, что осталось от штатских в душах кадровых военных и проходящих срочную службу.
Главной особенностью реализации концепта «война» в коммуникативном пространстве является ее виртуальный характер: война при общем негативном отношении к ней социума представляется самому социуму или его части как необходимое средство приобретения мира, и сам человек претерпевает череду превращений — ролевых метаморфоз или трансформаций в связи со своим участием в военном конфликте. Мирный крестьянин берется за вилы и становится воином, мирное население уходит в подполье и превращается в партизан, секретарь обкома превращается в командующего, представитель мирного этноса (например, чеченец) становится боевиком или «воином Аллаха».
Подобной виртуализации подвергается и само отношение к войне: физическое устранение противника возможно только при формировании «праведного гнева» масс, который необходимо на этого противника направить, дабы одержать победу. Так формируется «реальная виртуальность» конфликтной коммуникации4, поддерживаемая особым образом конструируемым дискурсом — дискурсом военно-политическим. Виртуальность отношения к войне также возникает тогда, когда она оценивается социумом с безопасного расстояния («этот кошмар происходит где-то далеко и не со мной»), именно в этом обстоятельстве коренится основная причина высокой степени эвфемизации военно-политического дискурса.
На наш взгляд, следует говорить именно о военно-политическом дискурсе применительно к социальной освоенности концепта «война»: некоторые исследователи 5 называют этот феномен военным дискурсом; однако так, по всей видимости, следует называть речевую коммуникацию военных как специалистов, пользующихся терминологическим милитаристским подъязыком. Военно-политический дискурс рассматривается в нашей статье как разновидность массовоинформационного дискурса — когда военные предстают перед прессой с отчетом о военных действиях и вынужденно увязывают свои ответы на вопросы представителей средств масс-медиа с политическими интересами власти, распорядившейся применить военную силу по отношению к субъекту государственности (другой стране). Военнополитический дискурс предстает как комбинация терминологически насыщенной милитаристской речи и речи политической/ политизированной/эвфемизированной, целью которой является политическое оправдание развязывания военного конфликта или начала военной операции.
Как было сказано выше, военно-политический эвфемизм составляет сегодня языковую основу такого дискурса: это касается любой лингвокультуры нашего времени. Сами военные действия именуются не иначе, как «кампания», «операция», «конфликт», «зачистка» и т. п. Как отмечает Михаил Ходаренок, «можно смело говорить
о внезапной языковой революции в Вооруженных силах СССР и России в середине 90-х гг. уже ушедшего в историю XX века. Из нашего военного лексикона как-то не-
заметно, понемногу ушли простые и ясные понятия — “рассечь”, “окружить”, “разгромить”, “истребить”, “принудить к безоговорочной капитуляции”. Взамен появились и пустили прочные корни обтекаемоокруглые “маниловские” словосочетания: “пресечение любого вооруженного насилия”, “прекращение войны на возможно более ранней стадии и восстановление справедливого и прочного мира”, “создание предпосылок для урегулирования конфликта путем переговоров на приемлемых условиях”, “локализовать”, “нейтрализовать”, “стабилизировать” и, наконец, “вытеснить”»6.
Важным свойством военно-политического дискурса является то, что он драма-тургичен по своей сути: театральность изначально присутствует в нем как основополагающий элемент феномена войны и всего ее лингвосемиотического пространства. Не случайна и показательна стертая метафора «театр военных действий»: всякая война имеет своих сценаристов и режиссеров (штаб), ведущих актеров (генералитет, офицерский состав), массовку (действующая армия, солдаты, матросы), реквизит (форма, вооружение), службы обеспечения спектакля (изготовители вооружений, униформы, символов и артефактов противоборствующих сторон — знамена, знаки отличия), музыкальное сопровождение (военный оркестр), службы рекламы (военная пропаганда), театральных критиков (военные аналитики и военные корреспонденты) и даже заказчиков и спонсоров, в роли которых выступают государственная власть и сочувственно настроенный к ней бизнес. Аналогия с театром может быть усмотрена даже в наличии собственных средств освещения событий (ср. издание «Театральная жизнь», «Театральное обозрение» — «Военное обозрение», «Soldiers of Fortune», информационные передачи о театре на телевидении — телеобозрение «Военный магазин», «Защита отечества» и т. п.).
Стратегии (а стратегия — понятие, заимствованное как раз из лексикона власти и военного лексикона 7) в военно-полити-ческом дискурсе носят прежде всего драматургический — презентационный — характер. Война выступает, таким образом, как феномен психолого-идеологический8. Борьба сознаний и борьба за овладение чужим сознанием с целью доминирования и получения преимущества в конкретном физичес-
ком противостоянии обеспечивается двояко: во-первых, демонстрацией собственного могущества и силы врагу, при этом устрашение как презентационный инструмент подкрепляется театральностью. В семиотическом смысле стратегия устрашения — это создание знаков страха (вспомним страшные маски Бога войны в кельтской мифологии, боевую раскраску индейцев, маскировочную «тигровую» окраску танков) и дискурсивное оперирование ими (ср. «бряцание оружием», «поигрывание кинжалом»). Во-вторых, преимущество приобретается за счет создания как у своего социума, так и социума противной стороны, собственного позитивного имиджа. Здесь презентация выступает как инструмент психолого-идеоло-гического воздействия. Как выразилась бы сегодня советская пресса времен холодной войны, «ястребы рядятся в голубей»9.
Война подается одновременно как спектакль и как собственно игровой феномен (ср. «игра в солдатики», «штабная игра, то есть учения», «военно-патриотическая игра “Зарница”», «игра актеров» и «игра в покер»)|0. Таким образом снижается степень негативного восприятия военных действий социумом и возбуждается его позитивное отношение к «освободителям».
Людическая (игровая) и драматургическая составляющие военно-политического дискурса позволяют маскировать истинные цели военных, а соответственно, камуфлировать коммуникативными стратегиями стратегии сугубо милитаристские; под коммуникативной стратегией нами понимается концептуальное мировоззренческое намерение и его действенное осуществление касательно производства содержания коммуникативного процесса, то есть выбор того или иного коммуникативного пространства, той или иной среды коммуникации, того или иного типа взаимодействия, того или иного места порождения смысла и, тем самым, одного или нескольких дискурсивных измерений, относительно которых строится дискурс коммуникации.
Существует колоссальное множество попыток выделения типов и построения классификации коммуникативных стратегий в зависимости от специфических задач той или иной научной парадигмы, вовлекающей понятие стратегии в сферу своих интересов 11. Некоторые исследователи полагают, что все выделяемые типы стратегий могут быть в самом общем виде сведены к трем обширным
классам: презентации, манипуляции, конвенции|2. По уровню открытости, симметрии и способу производимой коммуникации они тоже отличаются: презентационный тип является пассивной коммуникацией, манипуляционный — активной, конвенциональный — интерактивной. По мнению С. Дацюка, основными средствами этих стратегий являются: для презентации — послание, манипуляции — сообщение, конвенции — диалог |3.
По нашему же убеждению, в военнополитическом дискурсе коммуникативные стратегии сводятся исключительно к презентации с элементами манипуляции и конвенции. Последние встраиваются в презентацию в качестве «подручных средств» реализации целей и намерений осуществляемой коммуникации. Таким образом, речь может идти только о презентационных стратегиях, которые представляют собой способ производства коммуникативного пространства и способ представления этого коммуникативного пространства в среде коммуникации за счет работы по изменению структуры этой среды. Основными презентационными стратегиями являются:
- адекватное и активное воплощение коммуникативного пространства в структуре коммуникационной среды безотносительно к задачам расширения или структурного изменения среды коммуникации — то, что в деловом дискурсе метко именуется как промоушн (продвижение);
- смысловое изменение коммуникативного пространства, влекущее за собой изменение структуры коммуникационной среды (но не всегда ее расширение), — своеобразный имидж-мейкинг;
- расширение и детализация структуры коммуникационной среды при неизменном, как правило, коммуникативном пространстве — расширение информационного присутствия.
Для исследователя редкой удачей оказывается возможность заполучить в сферу изучения образчики современного военнополитического дискурса, поскольку военные весьма неохотно появляются перед объективом телекамеры, и тем более — с публичным описанием военных действий. Война в Ираке — классическое применение презентационных стратегий всех выделенных типов. Военные действия коалиции стран, возглавляемых вооруженными силами США и Ве-
ликобритании, против Ирака преследовали целый ряд целей, основными из которых являлись свержение диктаторского режима Саддама Хусейна и восстановление демократических основ государства Ирак. Не случайно сама операция получила наименование «Iraqi Freedom» — «Свобода Ирака». Перед зрителями — представителями прессы и телезрителями (брифинги транслировались практически всеми основными телеканалами планеты)14 развертывается целое действо — презентация по всем правилам ее ведения и конструирования. Вот как основные цели союзнических сил формулируются в выступлении пентагоновского генерала:
First, end the regime of Saddam Hussein.
Second, to identify, isolate and eliminate Iraq’s weapons of mass destruction.
Third, to search for, to capture and to drive out terrorists from that country.
Fourth, to collect such intelligence as we can related to terrorist networks.
Fifth, to collect such intelligence as we can related to the global network of illicit weapons of mass destruction.
Sixth, to end sanctions and to immediately deliver humanitarian support to the displaced and to many needy Iraqi citizens.
Seventh, to secure Iraq’s oil fields and resources, which belong to the Iraqi people.
And last, to help the Iraqi people create conditions for a transition to a representative self-government.
Почему следует говорить о комбинации (сплаве) военного и политического дискурсов в виде дискурса военно-политического, явствует уже из формулировки целей в примере: генерал оперирует сугубо милитаристскими клише для изложения военных целей операции, однако, перечислив терминологически декорированные военные «вводные», он очерчивает задачи, изложение которых более уместно в устах гражданского политика.
Первая коммуникативная презентационная стратегия — промоушн — состоит в продвижении внутри коммуникативной среды военного конфликта образа военных сил союзнических государств как освободителя угнетенных жителей Ирака, как борца с терроризмом, как непобедимого и грозного защитника обездоленных и слабых. В своем обращении к согражданам президент Джордж Буш младший лично «продвигает» этот образ:
The enemies you confront will come to know your skill and bravery. The people you liberate will witness the honorable and decent spirit of the American military
Стратегия имиджмейкинга, заключающаяся в поддержании созданного образа страны-миротворца в глазах социума, вплотную примыкает к стратегии адекватного и активного воплощения коммуникативного пространства в структуре коммуникационной среды. Прокламация «мира через войну» призвана, с одной стороны успокоить мировую общественность, а с другой — создать у противоборствующей нации отношение к себе как спасителя. Коммуникативная цель убедить в отсутствии захватнических намерений усматривается уже в речи Джорджа Буша:
I want Americans and all the world to know that coalition forces will make every effort to spare innocent civilians from harm. <...> Helping Iraqis achieve a united, stable and free country will require our sustained commitment. <...> We come to Iraq with respect for its citizens, for their great civilization and for the religious faiths they practice. We have no ambition in Iraq, except to remove a threat and restore control of that country to its own people. Our nation enters this conflict reluctantly...
Эта же цель просматривается и на встречах военных с мировой прессой во время брифингов в Катаре. Военные прокламируют заботу об экономическом будущем Ирака:
The coalition’s efforts to preserve Iraq’s future resources also continue on a daily basis, <...> our oil engineers and ordinance disposal teams are continuing to make assessments in the Rarnallah oil fields and the southern oil field region», <...> «Seventh, to secure Iraq’s oil fields and resources, which belong to the Iraqi people.
Они обещают обеспечить его политическую стабильность:
And last, to help the Iraqi people create conditions for a transition to a representative self-government.
Коалиционные силы демонстрируют заботу о мирном населении:
Our civil affairs teams continue their efforts to make great progress wherever they do their work. For example, I reported that a children’s school opened in Umm Qasr recently. The next photo here shows another school, this one near An Najaf where civil affairs teams are orchestrating and assisting repairs, getting it cleaned up to get it put back into use. This is a school. Also in An Najaf, the coalition is providing fresh water and interfacing with the populace whenever they can.
Весьма эффектен здесь прием эвфемистической виртуализации события: уверения военных в том, что ими применяется высокоточное оружие (precision weapons) только для уничтожения военных объектов иракской армии и очагов тер-
рористического режима Саддама Хусейна, сопоставимы с образом врача, вознамерившегося отрезать у раненого ногу без анестезии и уверяющего пациента в том, что ему не будет больно:
Every attack that has occurred has been a precision attack against a specific regime structure or against a military complex, something that has military relevance. Unlike previous wars in history, there is no bombing of a city, there is no bombing of a population.
Эвфемистическая составляющая этих уверений реально виртуальна, поскольку весь мир облетели кадры, отражающие точность попаданий «высокоточного» оружия именно по гражданским, а не военным объектам.
Что же касается «заботы» о будущей экономике Ирака и о политической стабильности в этой стране, то мировыми экспер-тами-аналитиками давно установлено, что экономический кризис США оказался катализатором всего иракского конфликта, и чтобы из него выйти, США остро нуждаются в иракской нефти, а стало быть — и в марионеточном правительстве, которое обеспечило бы легкий доступ к нефтяным запасам Багдада. Презентационные компоненты дискурса военных свидетельствуют о том, что они откровенно манипулируют общественным мнением, одновременно пытаясь получить одобрение своих действий, то есть установить конвенциональные отношения с оценивающим эти действия мировым сообществом.
Стратегия расширения информационного присутствия воплощается в речи президента США как постепенная и спланированная реализация намеченных целей с участием в ней всего мира: президент выступает не только от своего имени и имени своей нации, но и информирует об участии в кампании многих стран, тем самым намекая на широкий спектр информационного освещения конфликта:
On my orders, coalition forces have begun striking selected targets of military importance to undermine Saddam Hussein’s ability to wage war. These are opening stages of what will be a broad and concerted campaign. More than 35 countries are giving crucial support — from the use of naval and air bases, to help with intelligence and logistics, to the deployment of combat units.
Стратегия расширения информационного присутствия весьма важна для коалиционных сил прежде всего потому, что за интенсивностью обвинений иракского ли-
дера в деспотизме и поддержке мирового терроризма кроется стремление информационно закамуфлировать реальную захватническую (агрессорскую) роль США и союзников: как известно, иракский народ не просил государств-участников антисад-дамовской коалиции о вмешательстве в свои внутренние дела и не нападал на эти государства.
Нормы международного права коалицией грубо нарушены и проигнорированы, и факт этого нарушения перекрывается контринформационной сеткой пропаганды, заглушающей или замалчивающей агрессивные действия сил союзников в Ираке. Во время брифингов прямые упреки прессы, адресованные военным и связанные с вышеизложенными обстоятельствами, либо наталкивались на уклончивые ответы генералитета, либо просто им игнорировались, либо объявлялись сферой чужой компетентности. В то же время в информационном отношении военные’все время пытались взять под контроль любое информирование о ходе операции и всячески выдавливали средства масс-медиа с информационного пространства конфликта, вплоть до обвинения ряда репортеров в разглашении секретных сведений, непатриотизме, предательстве и пр. Стремление к тотальности информационного присутствия обусловило гипертрофиро-ванность национал-патриотической риторики в дискурсе военных в виде патетических военно-политизированных клише. В этом отношении весьма показателен следующий фрагмент брифинга:
Ahmed Samir,
Abu Dhabi Television:
We have been seeing reports of U.S. soldiers killed, missing, and captured, and the state of resistance of Iraqi in many cities which you claimed before taken full control, such as An Nasiriyah and Urnm Qasr. Are you facing a new Vietnam in Iraq, or are you victims of over-self-confidence?
Ахмед Самир, «Телевидение Абу-Даби»:
Мы уже имеем сведения об американских солдатах, которых убили, которые пропали без вести и захвачены в плен, знаем также о сопротивлении иракцев во многих городах, над которыми, как вы утверждали, вам удалось установить полный контроль, такими, какАн Насирия и Ум Каср, Вы столкнулись с новым Вьетнамом в Ираке или вы оказались жертвами чрезмерной самоуверенности?
Генерал Эбизэйд:
Война — дело, весьма рискованное для каждого. Мы не самоуверенны в этом усилии. Мы уверены в полном успехе этого приложения усилий. Мы — солдаты, матросы, летчики и морские пехотинцы — составляем общую и слаженную команду, которая очень сильна и является одной из самых слаженных и отлично тренированных сил, которые оказывались воедино. Не существует ничего такого, что остановит нас на поле сражения.
Прямое обвинение телерепортера в агрессии, напоминающей вьетнамскую войну, вызывает целую патриотическую/патетическую тираду из уст американского генерала, сопоставимую с известными шап-козакидательскими лозунгами Красной армии типа «броня крепка, и танки наши быстры»; обратим также внимание читателя на эвфемизм «endeavor», заменяющий напрашивающееся в данном контексте слово «агрессия».
Подведем некоторые итоги:
1. Базовая человеческая потребность в обладании средствами к существованию (ценностями) и контролю за территориями, где эти средства существования (ценности) располагаются, а также за производителями и добытчиками этих средств порождает намерение отчуждения (захвата) последних, что ведет к вооруженному конфликту (военному противостоянию).
2. Намерение отчуждения ценностей порождает оппозицию «свои — чужие», которая формирует лингвосемиотическое пространство военного конфликта, определяет позиции коммуникантов и предопределяет стратегическое направление их деятельности по реализации потребности захвата ценностей и контроля за ними.
3. Среди коммуникативных стратегий, формирующих военно-политический дискурс, выделяются как базовые стратегии презентационные, направленные на оправдание и камуфлирование захватнических действий, на устрашение противника и пробуждение в мирном населении сочувствен-
ного отношения к захватнической стороне военного конфликта.
4. Презентационные стратегии воплощаются в виде тактик, также призванных выполнять задачи, маскирующие истинные намерения; такими тактиками нам представляются игровая и театральные типы виртуализации всего концепта «война», базирующиеся на внедрении в сознание пассивных наблюдателей за военными действиями (мировое общественное мнение) сдержанного отношения к военным событиям, что достигается за счет широкого использования военно-политической эвфемизации.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Максапетян А.Г. Язык и метафизика. Мир
и языки его описания. Ереван, 2001. С. 2 (см. электронную версию на сайте: http//
www.philosophy.ru.).
2 Там же. С. 19.
3 Левинсон А. Об эстетике насилия: армия и общество в СССР/России за последние 10 лет // Неприкосновенный запас. 1999. № 2 (4).
4 Красных В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? // Человек. Сознание. Коммуникация. М., 1998.
5 См.: Жуков И.В. Война в дискурсе современной прессы // Руссюй языкъ. 2001 (см. электронную версию на сайте: http://faq.at/rusjaz); Во-дак Р. Язык. Дискурс. Политика. Волгоград, 1997; Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. М., 2000; Макаров M.J1., Интерпретативный анализ дискурса в малой группе. Тверь, 1998; Pietro J. Linguistics and the Professions. Norwood; New-Jersey, 1982. P. 83—97; Shah Anup. War, Propaganda and the Media// Mainstream Media Website. 2003. February. № 1; Barsky R.F. Discourse analysis. 1997; Becton Julius Jr. The Military and Public Behavior // Public Talk: Online Journal of Discourse Leadership.Penn National Commission on Society, Culture and Community. © 1998 Trustees of the University of Pennsylvania.
6 Ходаренок М. Военный новояз: как задача поставлена, так она и выполняется // Независимое военное обозрение. 2003. 4 апр. № 12 (327). С. 15.
7 См. следующее определение стратегии: Strategy, art of employing all elements of a nation or nations to accomplish the objectives of a nation or an alliance in peace or war; also the art of military command in combat. Strategy involves the use and close integration of economic, political, cultural, social, moral, spiritual, and psychological power (Encarta® 98 Desk Encyclopedia © & 1996—97 Microsoft Corporation).
8 См. об этом: Почепцов Г.Г. Информационные войны. М.; Киев, 2000; Он же. Психологическая война. М.; Киев, 2001.
General Abizaid:
War is a very, very risky business for
everybody. We are not over-confident about this endeavor. We are
confident about the ultimate outcome of this endeavor. We are
soldiers, sailors, airmen and marines in a combined, in a joint team that is very powerful, and one of the most integrated and well-trained forces ever put together. There won’t be anything that stops us on the battlefield.
9 В связи с этим нельзя не вспомнить известные карикатуры Кукрыниксов в газете ЦК КПСС «Правда» 70—80-х гг., в которых эта метаморфоза неоднократно и навязчиво подчеркивалась.
10 Близость концептов «война» и «игра» очевидна: они напрямую соположены в менталитете, чему самым простым свидетельством является увлеченность детей «игрой в войну». Военные также сначала играют в войну (штабные учения, затем учения на местности). Элементы игры сохраняются и в реальном военном конфликте. Игровая суть военно-полити-ческого дискурса своеобразно и показательно выявилась в манипуляциях американских военных с игральными картами, когда начался поиск иракского генералитета и соратников Саддама Хусейна по завершении военных действий: все фигуры в окружении Саддама были обозначены в соответствии с расположенными по старшинству и значимости игральными фигурами — Саддам как туз пик, Тарик Азиз как восьмерка пик и т. п. Иракская верхушка проассоциирована с колодой карт, значимость каждого садцамовского фигуранта в этой колоде подвергнута презентации на брифингах военных.
11 Подробный обзор исследований, посвященных толкованию и типологизации коммуникативных стратегий, предпринят Т.Н. Астафуро-вой (см.: Астафурова Т.Н. Стратегии коммуни-
кативного поведения в профессионально-зна-чимых ситуациях межкультурного общения: Ав-тореф. дис.... д-ра филол. наук. М., 1997; Она же. Типология коммуникативных стратегий в научных парадигмах // Лингводидактические проблемы межкультурной коммуникации: Сб. науч. ст. к 20-летию кафедры английской филологии ВолГУ. Волгоград, 2003. С. 15—25).
12 Дацюк С. Коммуникативные стратегии // Проект сетевого журнала «XYZ». 2003. См. сайт: http//www.xyz.ua/datsjuk/communicative strategies/; Доценко Е.Л. Психология манипуляции. М., 1996; Иссерс О.С. Речевое воздействие в аспекте когнитивных категорий // Вестник Омского государственного университета. Омск, 1999. Вып. 1. С. 74-79.
13 Дацюк С. Указ. соч.
14 Телевизионная трансляция брифингов в дни конфликта велась в прямом эфире на английском языке телеканалами BBC-World, CNN International, Euronews, Fox-News, ITN, NBC, CBS, с переводом на соответствующий язык каналами A1 Jazeera, RAI International, Canal + France, Deutche Welle, российскими телеканалами РТР, НТВ, ТВС, «1-й канал (ОРТ)». Транскрипты брифингов взяты на сайте Центрального Командования вооруженными силами союзнических сил в Ираке http//www.centcom.us.gov.
15 См. транскрипт обращения Джорджа Буша-младшего к нации 19 марта 2003 г. на сайте www.whitehouse.gov.
