CC BY
15
И.А.Зибер
преодолевшие сонорность: переход
/v/>/z/ и другие явления в бесермянском
удмуртском
Статья посвящена отдельным аспектам развития системы консонантизма в бесермянском диалекте удмуртского языка. Обобщаются данные о соотношении шумных и сонорных свойств фонемы /v/ в различных диалектах пермских языков. Через сопоставление бесермянского идиома с родственными предлагается объяснение некоторым его отличительным чертам, в частности, начальному чередованию /v/ с согласными /z/ и /b/.
Ключевые слова: консонантизм, бесермянский удмуртский, сонорный согласный, ассибиляция.
The article deals with the development of Beserman Udmurt consonant system. Data on the consonant /v/ as sonorant in Udmurt and Komi gives reasons to state some particular status of the Beserman dialect. Thus, the new explanation is suggested to some specific features of the dialect such as assibilation and fortition of the initial /v/.
Keywords: consonants, Beserman Udmurt, sonorant, assibilation, fortition.
В настоящей статье предпринимается попытка обобщить некоторые данные о характере согласного /v/1 в пермских языках и найти возможное объяснение некоторым уникальным чертам бесермянского диалекта.
Бесермянский диалект удмуртского языка выделяют наряду с северным и южным наречиями в особое третье наречие удмуртского языка [Кельмаков, 1998: 43]. Отличия от литературного языка и других диалектов прослеживаются на всех уровнях; многочисленны фонетические особенности идиома - «собеседник-удмурт сразу же узнает бесермянина по его языку» [Тепляшина, 1970: 163]. Бесермяне расселены на небольшой территории среди удмуртских, татарских и русских поселений на северо-западе Удмуртской республики [Тепляшина, 1970: 5]. Все бесер-мяне владеют литературным удмуртским и русским языками; их собственный идиом письменности не имеет.
Обратимся к трем чертам, которые имеют место в начале слова и отличают, в числе прочего, бесермянский идиом от большинства удмуртских и других пермских диалектов.
1 В настоящей статье в косые скобки (/) берутся и фонемы как единицы описания фонетической системы языка, и их конкретные реализации.
1. /V/ > /z/
В работе [Тепляшина, 1970], которая посвящена языку бесермян и является самым полным источником сведений о нем, в числе «мелких фонетических явлений в области согласных» упоминается интересный фонетический переход - мена начального общеудмуртского /V/ на /z/: zim вместо литературного вим 'мозг', zeme вместо литературного веме 'помощь' [Тепляшина, 1970: 160]. В ходе недавних исследований существование вариативности начального согласного в этой позиции было подтверждено [Люкина, 2008].
2. /V/ > /Ь/
В той же начальной позиции в речи пожилых носителей имеет место употребление /Ь/ на месте общеудмуртского /v/: beme вместо литературного веме 'помощь', ben' вместо литературного вень 'игла' [Тепляшина, 1970: 100]. В условиях сильного влияния литературного варианта удмуртского языка на диалекты эта особенность постепенно уходит: тогда как в [Тепляшина, 1970] утверждается, что старшее поколение бесермян как особые фонемы /Ь/ и /V/ не различает, а молодое поколение различает четко, в [Люкина, 2008] указывается, что мена эта имеет спорадический характер и число примеров сводится к минимуму.
3. /w/
В начале слова перед /а/2 бесермянский диалект сохраняет /w/, который исследователи возводят к прапермскому */и/-неслоговому [Uotila, 1933: 63-70], [Лыткин, 1964: 24]. Впоследствии в диалектах удмуртского и коми языков он претерпел изменения и преобразовался в различные звуки; в большинстве диалектов удмуртского языка он заместился /v/ [Кельма-ков, 1998: 85], сохранившись лишь в отдельных периферийных говорах [Лыткин, 1957: 111-112], [Тараканов, 1964: 78], [Кельмаков, 1993: 35-36], [Кельмаков, 1998: 85] и в бесермянском наречии [Тепляшина, 1970: 98].
Прокомментируем некоторые аспекты упомянутых явлений более подробно. Прежде всего важно отметить, что во всех диалектах, где /w/ сохранился, он употребляется строго в соответствии с этимологией и не смешивается с начальным /va-/3 [Кельмаков, 2004: 249-250], в том числе и при контактном и близком дистактном употреблении [Кельмаков, 2004: 311-
2 Есть и другая позиция, в которой некоторые удмуртские диалекты сохраняют /w/ - позиция после начального /к/ перед гласными /а/ или /i/: kwaka 'ворона', kwin' 'три'. Употребление /w/ в этой позиции распространено на большей территории [Кельмаков, 2004: 249-250]; в рамках настоящей статьи этот случай рассматриваться не будет.
3 Здесь и далее во всех цитатах для удобства приводится моя транскрипция.
312]. Диалекты с /w/ знают всего одну минимальную пару, где различие между начальными /v/ и /w/ смыслоразличительно: waz ' 'рано' и vaz ' 'полба', при этом второе слово в большинстве диалектов не сохранилось [Кельмаков, 2004: 249-250]. Таким образом, в бесермянском диалекте (наряду с некоторыми другими) последовательно различаются начальный /w/ и начальный /v/, несмотря на то что акустически и артикуляционно звуки близки, оба ограничены в употреблении почти исключительно начальной позицией, минимальные пары на них почти повсеместно отсутствуют, а различие не поддерживается ни окружающими удмуртскими диалектами, ни литературным удмуртским языком, ни принятой орфографией (которая, как мы могли заметить в ходе полевой работы, оказывает значительное влияние на речь образованных бесермян даже старшего возраста).
Возникает вопрос: каким образом языковой системе удается удерживать такое слабое («неперспективное», «тупиковое» [Кельмаков, 2004: 315]) противопоставление в течение столь долгого времени?
Этой проблеме прежде не уделялось достаточного внимания в работах исследователей удмуртской диалектологии; единственное объяснение, которое нам удалось найти, связывает сохранность /w/ в языке бесермян «некоторым воздействием со стороны татарских диалектов, характеризующихся наличием анлаутного /w/» [Кельмаков, 2004: 315]. Недостаточная убедительность такой интерпретации прежде всего в том, что в большинстве татарских диалектов, как и в литературном татарском, в исконных словах /v/ отсутствует [Закиев и др., 1995: 60], а сочетание /w/ + гласный в начале корня и вовсе встречается в ограниченном числе случаев и в основном в заимствованиях [Закиев и др., 1995: 71], в то время как навык произнесения татарского /w/ сам по себе вряд ли может считаться причиной сохранения оппозиции начальных /wa-/ и /va-/ в бесермянском, тем более что некоторое время /w/ был распространен на всей удмуртской территории [Кельмаков, 2004: 314-315].
Кроме того, тем же татарским влиянием исследователи объясняют и совсем другое явление начала слова, уже приводившееся в начале статьи - мену начального /v/ на /b/: «промежуточный характер, возникший под влиянием произносительной нормы татарского языка... на месте /v/, создал благоприятную предпосылку для прояснения его - через ступень свободного варьирования /Ь/ и /v/» [Кельмаков, 2003: 94]4.
4 Интересно, что ранее исследователь утверждал, что «/b/ на месте /v/ ни тюркским (татарским) контактным влиянием, ни логикой системных отношений удмуртской звуковой системы не объясняется» [Кельмаков, 2003: 89-90].
При попытке соотнести эти объяснения, по отдельности относительно убедительные, остается без ответа вопрос о том, как и по какой причине при последовательном противопоставлении /w/ и /v/ в идиоме перестают различаться /v/ и /z/ и /v/ и /Ь/.
Чтобы приблизиться к возможному ответу, обратимся к данным других диалектов удмуртского языка, а также к имеющимся в нашем распоряжении реконструкциям более ранних состояний их фонетических систем.
Консонантная система удмуртского языка в его литературном варианте и большинстве диалектов включает подкласс губных согласных из трех единиц: /Ь/, /р/ и /v/. Согласный /f/ встречается только в заимствованиях из русского, через русский [ГСУЯ, 1962: 27], [Winkler, 2001: 9], [Цы-панов, 2008: 93] и из татарского, причем освоение согласного относится к позднему периоду [Кельмаков, 2004: 247-248], и /f/ в речи старшего поколения удмуртов усваивается через /р/ и /к/ [Тепляшина, 1970: 118]. Стоит отметить, что в удмуртском языке существует контраст между звонкими и глухими шумными, очень редкий для финно-угорских языков [Winkler, 2001: 9], при этом у сонорных глухие пары отсутствуют. Если не включать /f/ в состав согласных фонем, оставаясь в рамках подсистемы исконно удмуртских слов, /v/, подобно сонорным согласным, не будет иметь глухой пары. Тем не менее в описаниях удмуртского консонантизма /v/ традиционно относят к шумным [ГСУЯ, 1962: 27], [Тепляшина, 1970: 95], [Вахрушев, Денисов, 1992: 36], [Winkler, 2001: 9], что кажется в значительной степени обусловленным традицией описания русской фонетики. В то же время в некоторых грамматиках все же отмечается, что «удмуртские /v/ и /j/ имеется основание отнести как к сонорным, так и к фрикативным, так как трудно сказать, преобладает ли при произношении этих звуков шум или голос» [ГСУЯ, 1962: 27], и что два этих согласных стоят «несколько особо» от других фрикативных [Тепляшина, 1970: 95].
Причисление того или иного согласного к классу сонорных или шумных в русскоязычных фонетических описаниях обыкновенно либо вовсе не обосновывается (как, например, в фундаментальных описаниях ительменского [Володин, 1976] или корякского [Жукова, 1972] языков), либо обосновывается некоторым интуитивно понимаемым соотношением голоса и шума (как в описании русской фонетики [Бондарко, 1977] или селькупского языка [Кузнецова и др., 2002]). В случае с типичными сонантами (например, звонкими носовыми или боковыми) и типичными шумными (например, сибилянтами) трудностей не возникает, но, когда
дело касается /j/ или /v/, а результатами детального акустического анализа автор не располагает, решение конвенционально. Тем не менее сонорные согласные, как правило, отличаются от шумных не только по акустическим признакам - отсутствию или минимальному уровню фрикативного шума и F-картине, но и по своим синтагматическим и парадигматическим свойствам, по месту в фонетической системе. Так, известно, что «сонорные по своей фонетической природе менее склонны к участию в фонационных противопоставлениях, чем шумные», и «в большинстве языков, как и в русском, представлены лишь звонкие» сонорные фонемы [Кодзасов, Кривнова, 2001: 449]. Как уже было отмечено выше, фонологические оппозиции удмуртского языка (без учета подсистемы заимствованной лексики) устроены именно так, и фонема /v/ ведет себя в этом отношении как сонорный согласный. Кроме того, в некоторых диалектах удмуртского языка она реализуется как аппроксимант [w] [Кельмаков, 1998: 80].
В русском языке /v/ традиционно считается шумным согласным на основании системного и парадигматического критериев: подобно шумным, /v/ противопоставлен по глухости-звонкости согласному /f/ и чередуется с ним перед глухими шумными и в конце слова перед паузой. В удмуртском языке регрессивное уподобление шумных по глухости и звонкости внутри слова также считается нормой, но /v/, если не принимать в расчет русские заимствования, встречается только в начале слов и вторых компонентов сложных слов перед гласными [Тепляшина, 1970: 116], [УРС, 1983], таким образом, из-за отсутствия примеров нет возможности установить, происходит ли оглушение /v/ перед шумными.
В русском языке сонорная природа /v/ проявляется тогда, когда к анализу привлекается синтагматика: если за /v/ следует гласный, глухие шумные перед ним не озвончаются, что невозможно в позиции перед любым другим шумным. Так же и в удмуртском языке: глухие шумные перед звонкими шумными озвончаются, но «озвончение глухих перед согласным /v/ неизвестно. пермским языкам» [там же: 153].
Обратим внимание на проявление сонорной природы /v/ в истории языка. Удмуртский /v/ возводят к финно-угорскому */w/ [Uotila, 1933: 6768], [Лыткин, 1957: 115], [Тараканов, 1964: 77-78]; еще в прапермский период он был утрачен в ряде позиций середины слова, в частности, в интервокальном положении [Uotila, 1933: 252], [Бубрих, 1948: 105]. В то же время частотность начального */v/ в общепермский период значительно возросла в том числе за счет протетического /v/ [Кельмаков, 2004:
252]. Протетические согласные, как правило, сонорные - чаще всего ими становятся глайды [Кодзасов, Кривнова, 2001: 460], но возможны и носовые [Колбышева, 2013], и боковые [Crowley, 1997]. Выпадение в интервокальном положении также свойственно сонорным, особенно глайдам [Баринова, 1971: 117-127].
Таким образом, /v/ удмуртского литературного языка и большинства удмуртских диалектов, вопреки описаниям, ведет себя не как шумный согласный, а как сонорный и системно (в исконных словах не противопоставлен глухому), и синтагматически (не вызывает озвончения глухих); кроме того, он был подвержен фонетическим процессам, характерным для сонорных, и исторически восходит к полугласному, а в некоторых диалектах реализуется таким образом и сейчас.
Обратимся теперь к звуковой системе других пермских языков, близкородственных удмуртскому. В первую очередь нас будет интересовать южное наречие коми-пермяцкого языка, так как территория его распространения наиболее близка к местам расселения удмуртов и бесермян.
В современном коми языке, как и в литературном удмуртском, имеются в исконных словах три губных согласных: /Ь/, /р/ и /v/. Согласный /f/ возможен только в заимствованиях из русского и через русский [Баталова, 1975: 21], [Цыпанов, 2008: 74-75], его усвоение в коми-пермяцких диалектах «является живым процессом» [Баталова, 1975: 24]. Все сонорные согласные только звонкие, все звонкие шумные имеют глухую пару; коми звуки /v/ и /1/ описываются как сонорные [СКЯ, 1955: 29], [Баталова, 1975: 27]. Согласный /v/ коми языка демонстрирует высокую степень звучности и близости к гласному: в разных позициях по диалектам он то «напоминает [w]», то выпадает, то удлиняет предшествующий гласный [Баталова, 1975: 26]. Кроме того, литературному коми-пермяцкому языку свойственно чередование звуков /1/ и /v/ [Бубрих, 1948: 103], [Баталова, 1993], а в большинстве южных говоров произошел полный переход этимологического /1/ в /v/ [Лыткин, 1957], [Баталова, 1975].
Рассмотрев более подробно свойства /v/, дающие все основания причислять его к классу сонорных согласных в диалектах удмуртского и коми языков, вернемся к фактам бесермянского диалекта.
По устройству системы консонантизма бесермянский диалект отличается как от большинства удмуртских диалектов и литературного удмуртского языка, так и от коми, и есть основания полагать, что в нем, в отличие от других пермских диалектов, /v/ является скорее шумным согласным. Во-первых, среди губных согласных бесермянского диалекта
присутствует губно-губной аппроксимант /w/, устойчивость которого уже отмечалась выше, а наличие в системе одновременно двух неносовых губных сонантов с типологической точки зрения неестественно [Кодзасов, Муравьева, 2000: 183]. Во-вторых, идиом отличает большая, чем в родственных диалектах, степень освоенности глухого губно-зубного согласного: «для носителей языка бесермян характерно четкое произношение /f/», тогда как в диалектной речи удмуртов он обычно заменяется на /р/ и /к/ [Тепляшина, 1970: 118]. В-третьих, бесермянский диалект знает регрессивное озвончение конечных глухих согласным /v/ следующего слова: ukmas 'девять' - ukmaz val 'девять лошадей',pes' 'горячий' -pez'vu 'кипяток' [Тепляшина, 1970: 151-152], [Федотов, 1982: 118, 128], [Кельмаков, 2003: 118], [Люкина, 2008]. Это явление распространено также в среднечепецком и нижнечепецком диалектах северного наречия удмуртского языка [Карпова, 2014: 191], то есть «на территории былого и / или современного расселения бесермян» [Кельмаков, 2003: 118]. Другим пермским диалектам озвончение глухих перед /v/ неизвестно [Тепляшина, 1970: 153].
К парадигматическим свойствам /v/, отличающим бесермянский диалект от других, относятся уже приводившиеся ранее мены /v/ > /z/ и /v/ > /Ь/.
Сама по себе ассибиляция губных не является исключительным явлением, однако в большинстве случаев она сопровождает палатализацию согласного и затрагивает всю или почти всю подсистему губных, включая носовой [Ohala, 1978]. В бесермянском идиоме согласный /z/ имеет мягкую (палатальную) пару /z'/, в то время как /v/ такой пары не имеет, подвергаясь лишь незначительной коартикуляционной палатализации. В результате мены /v/ > /z/ получается твердый согласный /z/, а не мягкий / z'/, кроме того, ни один смычный губной согласный не подвергается ас-сибиляции в удмуртском языке, таким образом, мы вряд ли можем предположить, что мена /v/>/z/ возникла в результате палатализации.
Убедительной представляется следующая трактовка обсуждаемых явлений. В отличие от остальных пермских диалектов, где развитие /v/ идет, как кажется, по пути все большей соноризации вплоть до полного исчезновения и/или слияния с гласным, бесермянский диалект в какой-то период своего развития пошел по пути уменьшения звучности /v/5. Это-
5 Поскольку понятия «шумный» и «сонорный» являются в том числе и акустическими понятиями, не вполне справедливо делать окончательные выводы о шумной или сонорной природе той или иной единицы без привлечения акустического анализа. Полноценный анализ предполагал бы сравнение ряда акустиче-
му могло способствовать наличие в ряде корней более звучного /w/, с которым губно-зубному /v/ нужно было достичь максимального акустического расподобления. Движение /v/ от сонорного к шумному сопровождалось распространением на эту фонему синтагматических и парадигматических свойств шумных согласных, способствовало освоению артикуляции /f/ и привело к преувеличенной реализации шумного компонента /v/ вплоть до ассибиляции в одних словах и усиления щелевого согласного до смычного в других. Впрочем, установить, что являлось причиной, а что следствием, в данном случае затруднительно. Столь же вероятно, что как раз шумная природа бесермянского /v/ способствовала сохранению в идиоме губно-губного аппроксиманта, а не наоборот, а закрепление в речи носителей навыка произношения /f/ вызвало переосмысление характера /v. Так или иначе, в случае изоляции идиома все эти процессы в совокупности могли бы привести к тому, что /v/ окончательно превратился бы в шумный согласный, возможно, даже совершенно потерял бы самостоятельность, вступив в отношения дополнительного распределения или свободного варьирования с /Ь/. Но в последние десятилетия под сильным влиянием литературного удмуртского языка в условиях размывания диалектных различий процессы, сопровождающие развитие шумных свойств /v/, заметно замедлились, и сейчас мы можем наблюдать промежуточное состояние идиома. Если бесермянский идиом двинется вслед за другими диалектами, возможно, через некоторое время и в нем оппозиция /v/ и /w/, сохранявшаяся в течение долгого времени, исчезнет.
Список литературы
Баринова Г.А. Редукция и выпадение интервокальных согласных в разговорной речи // Развитие фонетики современного русского языка. М., 1971.
Баталова Р.М. Коми-пермяцкая диалектология. М., 1975. Бондарко Л.В. Звуковой строй современного русского языка. Л., 1977. Бубрих Д.В. Историческая фонетика удмуртского языка (сравнительно с коми языком). Ижевск, 1948.
ских характеристик /v/ и /w/ в различных позициях в бесермянском удмуртском и в еще по крайней мере одном диалекте удмуртского языка и одном - коми, причем не только в подсистеме исконных слов, но и (отдельно) в русских заимствованиях. Такой анализ, невозможный в рамках настоящей статьи, должен быть предметом отдельного исследования.
Вахрушев В.М., Денисов В.Н. Современный удмуртский язык: Фонетика. Графика и орфография. Орфоэпия. Ижевск, 1992.
Володин А.П. Ительменский язык. Л., 1976.
Грамматика современного удмуртского языка: Фонетика и морфология / Под ред. П.Н. Перевощикова и др. Ижевск, 1962.
Жукова А. Н. Грамматика корякского языка. Фонетика, морфология. Л., 1972.
Карпова Л. Л. Фонетические различия в северных диалектах удмуртского языка // Lingüistica Uralica. 2014. № 3.
Кельмаков В.К. Формирование и развитие фонетики удмуртских диалектов. Ижевск, 1993.
Кельмаков В.К. Краткий курс удмуртской диалектологии: Введение. Фонетика. Mорфология. Диалектные тексты. Библиография. Ижевск, 1998.
Кельмаков В.К. Диалектная и историческая фонетика удмуртского языка. Ч. I. Ижевск, 2003.
Кельмаков В.К. Диалектная и историческая фонетика удмуртского языка. Ч. II. Ижевск, 2004.
Кодзасов С.В., Кривнова О.Ф. Общая фонетика. M., 2001.
Кодзасов С.В., Муравьева И.А. Язык и фольклор алюторцев. M., 2000.
Колбышева Ю.В. Нганасано-селькупские параллели числительного «один» // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Грамота. № 3 (21): В 2 ч. Ч. II. Тамбов, 2013.
Кузнецова А.И., Казакевич О.А., Грушкина Е.В., Хелимский Е.А. Селькупский язык. СПб., 2002.
Лыткин В.И. Историческая грамматика коми языка. Часть I: Введение. Фонетика. Сыктывкар, 1957.
Лыткин В.И. Исторический вокализм пермских языков. M., 1964.
Люкина Н.М. Особенности языка балезинских и юкаменских бесермян (сравнительная характеристика): Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Ижевск, 2008.
Современный коми язык. Фонетика. Лексика. Mорфология / Под ред. В.И. Лыткина. Сыктывкар, 1955.
Тараканов И.В. К вопросу истории развития неслогового у в удмуртском языке // Вопросы финно-угорского языкознания: Грамматика и лексикология. M.; Л., 1964.
Татарская грамматика: В 3 т. Т. I / Под ред. M.3. Закиева. Казань, 1995.
Тепляшина Т.И. Язык бесермян. M., 1970.
УРС 1983 - Удмуртско-русский словарь: Ок. 35000 слов / Под ред. В.М.
Вахрушева. М., 1983. Цыпанов Е.А. Сравнительный обзор финно-угорских языков. Сыктывкар, 2008.
Crowley T. 1997. An introduction to historical linguistics. 3rd ed. Oxford. Ohala J.J. 1978. Southern Bantu vs. the World: the case of palatalization of labials // Proceedings of the annual meeting of the Berkeley Linguistics Society. 4.
Uotila T. 1933, Zur Geschichte des Konsonantismus in den permischen
Sprachen. Helsinki, MSFOu LXV Winkler E. 2001. Udmurt. München. Languages of the World. Materials 212.
Сведения об авторе: Зибер Инна Арнольдовна, аспирантка кафедры теоретической и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
