CC BY
21
УДК 321
А. В. Ширяев
ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ЭСТОНСКОЙ ШКОЛЬНОЙ
РЕФОРМЫ
В статье проанализировано эстонское законотворчество по школьному вопросу в той части, в какой оно касается эстонизации русского школьного образования с 1918 по 2000 г включительно. Сделаны выводы о том, что: (а) между мероприятиями, относящимися к разным временным периодам, существует идеологическая преемственность и что (б) стратегия проведения современной реформы в значительной степени повторяет стратегию реформы межвоенной.
Ключевые слова: Эстонская Республика, школьная реформа, дерусификация, эстони-зация.
Проходящая в современной Эстонской Республике (далее — ЭР) школьная реформа не стала бы предметом политологического анализа, не имей этот перманентный процесс реформирования образовательной системы выраженной политической подоплеки. Составляет эту подоплеку осуществляемая в ходе реформы поэтапная ликвидация русского школьного образования, имеющего, кстати, в крае историю, более длинную, чем образование эстонское1.
Несомненно, национальным элитам спекулятивно выгодно демонстрировать стремление к ликвидации русского школьного образования. Собственному электорату эта демонстрация может быть эффективно подана как свидетельство решимости продолжать строительство «идеального государства эстонцев», понимаемого всеми эстонцами как государство мононациональное и монокультурное. Западу2 то же намерение может быть «продано» дважды: и как свидетельство стремления оказать посильную помощь в нейтрализации «пятой колонны» его «цивилизационного оппонента, и как демонстрация приверженности либеральной идеологии, один из базовых постулатов которой гласит, что «свободные институты практически невозможны в стране, составленной из нескольких национальностей» (Mill, 1861).
Вместе с тем фактический отказ от политики этнолингвистической сегрегации школьной системы (и общества в целом) для национальных элит Балтийских стран неприемлем, как неприемлем он для властных элит всех «национализирующихся» государств Восточной и Центральной Европы (Brubaker, 1996, p. 105— 106), страхующихся за счет «секьюритизации» межэтнических отношений (см.: W&ver, 1995) от вертикальной ротации. Отказ от сегрегационной политики и попытка ассимилировать значительное — около трети населения страны — русское
1 Даже в период шведского господства (1582-1710) «центральное» (шведское) правительство финансировало 12 «бюджетных» мест в Нарвской городской школе.
2 Здесь и далее под «Западом» понимается совокупность западно-европейских государств и представляющих их интересы политических акторов (ООН, ОБСЕ, НАТО, Совет Европы, Ев-рокомиссия и т. д., как ранее — Парижская мирная конференция и Лига Наций).
© А. В. Ширяев, 2013
меньшинство — опасны подрывом механизма воспроизводства национальной идентичности балтийских народов, в котором русские безальтернативно играют роль «враждебных иных, угрожающих своим присутствием» (Triandafyllidou, 1998, p. 600). Не могут эстонцы не осознавать, что в случае успеха ассимиляционной политики они утратят нынешнее конкурентное преимущество на рынке труда перед «инородцами», слабо владеющими государственным языком.
Тем не менее современная реформа началась с принятия «Закона об основной школе и гимназии» (далее — ЗОГ-1993), который содержал положение о быстром (1993-2000) и безальтернативном переходе всех гимназий на эстонский язык обучения (Pohikooli., 1993, § 52.2). В дальнейшем власть отступала от жесткой (быстро—полностью—без исключений) установки, внося в закон поправки. Первая из них устранила «быстроту», заменив в § 52.2 положение о переходном периоде (1993-2000) положением о начале перехода гимназий на эстоноязычное обучение не позднее 2007/2008 учебного года (Pohikooli., 1997). «Полнота» была устранена внесением в § 9.1 ЗОГ-93 пояснения, что «под языком обучения в школе или классе следует понимать тот язык, объем преподавания на котором составляет не менее 60% учебной программы» (Pohikooli., 2000, § 1). «Безальтернативность» была устранена третьей поправкой, открывшей возможность использовать, с санкции правительства, любого, помимо эстонского, языка обучения (Pohikooli., 2002, § 2.1). С учетом перечисленных поправок был составлен раздел «Язык обучения» нового (действующего) «Закона об основной школе и гимназии» (Pohikooli., 2010, § 21).
Логику власти, внедрившей в ЗОГ-1993 положения о быстром и безальтернативном переводе русских гимназий на эстонский язык, а затем от них последовательно отступавшей, позволяет постичь предположение, что ЗОГ-1993 не был отправным пунктом современной реформы, что реформа началась позже, а принятие ЗОГ-1993 целесообразно рассматривать как акт символического завершения аналогичной, но иной реформы — той, что осуществлялась (19181938) в межвоенной ЭР. Причем попытка связать события, столь отдаленные по времени, не будет пустой схоластикой именно в случае Балтийских стран, в Новейшей истории которых важнейшую роль сыграла идеология «реституции».
Изначально идеологический концепт «реституции» межвоенной ЭР был развит (1988-1990) из базового постулата о незаконности инкорпорации (1940) Балтийских стран в СССР в обоснование права Прибалтийских республик на сецессию от СССР. Постепенно идеология «реституции» захватила весь общественный дискурс, породив миф о возможности, желательности и необходимости вернуть общество в «золотой век» межвоенной республики.
Реализация мифа, начавшись с восстановления формальной правовой, имущественной и т. д. преемственности между субъектами и отношениями межвоенной и современной республики, развилась затем в стремление восстановить упомянутые субъекты и отношения ad integrum, а там, где это невозможно, воспроизвести их заново. Общая тенденция не могла не затронуть и сферу школьного образования.
Заключение об «идейной» принадлежности ЗОГ-1993 не к современной реформе, а к межвоенной было сделано на основе анализа соответствующего
законодательства межвоенной (1918-1940) ЭР3, а также по стенограммам заседаний Госсобрания, на которых обсуждался проект ЗОГ-1993 (Стенограммы..., http://www.riigikogu.ee/?op=steno). В ходе анализа была реконструирована стратегия власти, проводившей межвоенную реформу. Познание этой стратегии, хочется думать, придает настоящей статье не только теоретическую значимость, но и практическую, поскольку стратегия, которую власть использует в наши дни при ликвидации русского школьного образования, в значительной степени повторяет стратегию, реализовывавшуюся при проведении реформы межвоенной.
ОТКАЗ ОТ ОБУЧЕНИЯ НА РОДНОМ ЯЗЫКЕ В ПОЛЬЗУ ГОСУДАРСТВЕННОГО
Фактически межвоенную реформу начало «Эстляндское рабочее школьное управление при Исполкоме Эстляндских Советов», в ведении которого оказались школы Эстонии после роспуска большевиками (01.1918) Рижского учебного округа (Борьба., 1967, с. 177). Именно оно приняло решение о переводе школьного образования на родной язык учащихся. Временное «буржуазное» правительство, которому (18.11.18) уходящая германская оккупационная администрация передала власть, лишь подтвердило провозглашенный большевиками принцип в своих «Временных указаниях Временного Правительства в отношении школ» (Eesti..., 1918, § 3).
Принятая первая эстонская конституция (Eesti., 1920, § 12) в условиях, когда взявшие власть национальные буржуазные элиты были вынуждены добиваться ее легитимности со стороны местных (1918-1919) и московских (1920) большевиков, Антанты (1921), США (1922), сохранила (безусловную) гарантию возможности обучения детей на родном языке, это же гарантировали и первый эстонский «Закон об общественных начальных школах» (Avalikkude..., 1920, § 2), и первый «Закон о публичных средних школах» (Avalikkude., 1922, § 3).
Принцип «родного языка» позволял властным элитам, демонстрируя демократизм в национальном вопросе, добиваться главной, на тот момент, цели — изъятия эстонских детей из русских (и немецких) школ и перевода их в школы эстонские. О том, что эта цель была для власти важнейшей, прямо говорится в разъяснении Министерства просвещения (далее — Министерство), в котором указано, что ребенок эстонского происхождения может учиться в иноязычной школе лишь в случае, если он не владеет эстонским языком (Ajutise..., 1918, § 2). Уклонение от следования общему правилу было усложнено разъяснением, что родной язык ребенка не может быть указан родителями произвольно, что таковой должен определяться по их (родителей) национальности (Ibid., § 1).
Возможность обучения детей на неродном языке в частных школах также была перекрыта одним из первых распоряжений Министерства, распространившим на частные школы общий порядок определения родного языка учащихся (Täiendav..., 1918).
3 Законодательство межвоенной ЭР по школьному вопросу представлено на сайте современного Министерства образования и науки (http://www.hm.ee/Haridusseadused-1918-1940/ hseadused.php).
Первый «закон об общественных начальных школах» уточнял, что при отсутствии согласия родителей разных национальностей родной язык ребенка определяется по его основному домашнему языку (Avalikkude..., 1920, § 4). Возможность обучения ребенка на неродном языке законом была предусмотрена (Ibid., § 6), но обставлена условием получения санкции городской/волостной школьной управы (Ibid., § 7).
Вышедший следом (1922) «Закон о публичных средних школах», содержавший в целом аналогичные нормы, подчеркнул приоритет эстонского языка перед языками меньшинств, обусловив обучение ребенка из их числа на государственном языке лишь желанием родителей, тогда как для обучения на языке неэстонском требовалось разрешение городской/волостной школьной управы (Avalikkude., 1922, § 3.3). Аналогичный уровень инстанции было установлен и «Законом о частных учебных заведениях» (Eraöppeasutuste..., 1927, § 20).
Отказ от формально симметричного принципа обучения на родном языке в пользу обучения на эстонском наметился лишь с началом Мирового кризиса (1929-1933), когда нужда в демонстрации демократизма национального государства вовсе отпала. Принятый в этот период (второй) «Закон об общественных начальных школах» уже предписывал, что ребенка, между родителями (или опекунами) которого возникли разногласия в отношении выбора языка обучения, надлежит обучать не на том языке, которым ребенок лучше владеет, а на государственном (Avalikkude., 1931, § 3). Одновременно уровень инстанции, санкционирующей исключения, был поднят до уровня городской/волостной управы (местного самоуправления; далее — МСУ) (Ibid., § 4.2).
Дальнейший сдвиг от родного языка к государственному семантически обозначили принятые в год перехода ЭР к авторитарной форме правления новые законы о средних школах и о гимназиях, утвердившие, что «ребенок должен посещать эстоноязычную школу либо школу своей национальности» (Keskkoo-lide., 1934, § 2; Gümnaasiumide., 1934, § 2). Одновременно до министерского был повышен уровень инстанции, санкционирующей исключения (Ibid.). В том же году соответствующие поправки были внесены и в «Закон об общественной начальной школе» (Avalikkude., 1931, § 4), и в «Закон о частном обучении» (Eraöppeasutuste seadus, 1927, § 20).
Решительный переворот в языковой и школьной политике произошел после того, как было озвучено требование начать полную эстонизацию школьного образования на Втором конгрессе по национальному образованию (воспитанию) (02-03.01.1935). Третья эстонская конституция, в отличие от прежних основных законов, безусловно, гарантировавших меньшинствам обучение на родном языке (Eesti., 1920, § 12; 1933, § 12), утвердив, что «в школах, открытых для национальных меньшинств, обучение производится на родном и на государственном языках на принципах и в пределах установленных законом» (Eesti., 1937, § 22), узаконила двуязычное обучение в русских школах4 и открыла произвол власти в определении соответствующих пропорций.
4 О том, что конституция лишь узаконила сложившееся положение дел, свидетельствуют более ранние нарекания русских активистов на переход с преподавания «в меньшинственных
Четвертая (действующая) конституция, будучи формально «реституирован-ной», стала версией третьей (межвоенной) конституции5, в реальности сделав новый шаг к унификации школ меньшинств с эстонскими. Включив положение о гарантии права на сохранение этнической идентичности (Eesti..., 1992, § 49), конституция лишила меньшинства важнейшего инструмента воспроизводства этой идентичности, избежав в параграфе, посвященном образованию, употребления категории «родной (материнский, национальный, национального меньшинства и т. п.) язык». Родителям была предложена, опять же абстрактная, гарантия права родителей на «решающее слово в выборе характера образования детей» (Ibid., § 37.3).
Формулировка «Язык обучения в учебном заведении для национального меньшинства избирает учебное заведение» (Ibid., § 37.4) создала предпосылки для потенциального отказа от обучения на языке меньшинства (в пользу языка государственного). Эти предпосылки и были реализованы, когда ЗОГ-93 постановил, что все гимназии должны перейти на эстонский язык обучения после переходного периода (1993-2000).
ОТКАЗ РУССКИМ В КУЛЬТУРНОЙ АВТОНОМИИ
С первых дней ЭР немцы неустанно лоббировали принятие закона о национально-культурном самоуправлении (далее — НКС) меньшинств, надеясь в новом формате сохранить свои, уже существовавшие, сословные учреждения, в том числе и школы. Они апеллировали к обещанию, данному историческим меньшинствам Эстонии в «Манифесте о независимости» (Köigile..., 1918), и, использовав в лоббировании через Лигу Наций Германию, добились принятия соответствующего закона вскоре после подавления коммунистического мятежа (01.12.24) (Vähemusrahvuste..., 1925)6.
Следом за немцами (1925) НКС оформили (1926) евреи, у которых за спиной была многовековая традиция жизни в условия религиозной автономии в Речи Посполитой, а перед глазами — пример еврейских НКС, созданных в Латвии и Литве (1919).
Русские же НКС решили не создавать, так как новый закон объективно их права как меньшинства сужал. Ведь русские жили фактически в условиях не институ-тиализированной территориальной автономии, режим которой, применительно к школе, создали «Временные указания» (Eesti Ajutise..., 1918), принятый ранее «Временный закон о порядке временного административного управления» (Aju-tine..., 1918) и принцип пропорционального подушного финансирования школ, до поры соблюдавшийся властью, хотя и не безукоризненно (Баранин, 1925)7.
школах на меньшинственном языке» к преподаванию «на двух языках: на меньшинственном и на государственном» (Старый..., 1937).
5 Этот факт отражен в преамбуле действующей конституции.
6 Принятие закона было обставлено как дарование «платы за лояльность» меньшинств в дни мятежа.
7 Не создали НКС и «культурные» шведы, как и русские, компактно расселенные на окраинах страны.
От неэстонских школ власть поначалу потребовала лишь начать c 01.01.19 преподавать эстонский язык как обязательный предмет (Eesti Ajutise., 1918, § 5), установив минимальный объем преподавания эстонского языка на уровне 4-го часов в неделю, начиная с 4 класса (Eesti Ajutise., 1918). Затем он стал преподаваться в объеме, определенном для «первого иностранного» (Avalikkude., 1920, § 35)8. Ко времени принятия «Закона о частных учебных заведениях» начало обязательного преподавания эстонского языка было сдвинуто уже на 3-й класс (Eraöppeasutuste., 1927, § 21).
Был упущен благоприятный момент для реализации предусмотренного законом об НКС права не только создавать и контролировать общественные и частные школы, работающие на языке «своего» меньшинства (Vähemusrahvuste., 1925, § 2), но и перенимать, на период действия НКС, уже существующие такие школы при сохранении государственного финансирования (Ibid., § 4).
К идее регистрации НКС русским активистам пришлось вернуться с началом форсированной эстонизации русских школ, не застрахованных культурной автономией или особым, как шведы, расположением власти. К тому же упомянутый принцип финансирования стал существенно нарушаться9, а немецкое и еврейское НКС продолжали получать средства пропорционально числу соответствующей группы в составе населения (Janowsky, 1945, p. 150). Подать соответствующее ходатайство, очевидно, помешали обстоятельства, сопутствовавшие авторитарному перевороту в стране (12.03.34). Поданная, наконец (26.10.37), петиция (Правительству., 1937) была отклонена под надуманным предлогом (Раясалу, 2001, с. 47)10, несмотря на наличие в (третьей) конституции ЭР положения о том, что «лица, принадлежащие к меньшинствам, могут формировать автономные институты в интересах собственной культуры и социального призрения, на условиях, установленных законом» (Eesti., 1937, § 20).
Действующая конституция при «реституции» утратила данное положение: его заменило право меньшинств создавать «самоуправленческие учреждения» (Eesti., 1992, § 50), к которым школы НКС, очевидно, не относятся.
Представлявшие главную ценность межвоенного закона положения о праве перенимать у государства школы, работающие на языке меньшинства, с сохранением государственного подушного финансирования (Vähemusrahvuste., 1925, § 2,4) вступили в противоречие с конституцией и были изъяты при «реституции» закона об НКС11.
8 В эстонских школах русский, если изучался, то лишь как «второй иностранный».
9 В 1929/1930 учебном году средний годовой расход на 1 общественную (не частную) начальную школу по стране в целом составил 6272 кроны, а на 1 русскую начальную школу, при большей наполняемости, — 5694 кроны (Школьный отдел, 1931, с. 57).
10 Возможно, свою роль сыграл пример Латвии, в которой после выхода нового (12.07.34) «Закона об образовании» закон об устройстве школ национальных меньшинств (08.12.19) утратил силу.
11 При «реституции» из закона было изъято и другое ценное для меньшинств положение — о бюджетном финансировании НКС; заменено оно было отнюдь не равновесным положением о субсидиях и целевых взносах со стороны государства и местного самоуправления (УаИетивгаЬмиве..., 1993, § 27.1).
ПОЛИТЭКС. 2013. Том 9. № 3
Новый закон об НКС предложил (Vähemusrahvuse..., 1993, § 25) национально-культурным самоуправлениям создавать собственные школы, руководствуясь «реституированным» ранее «Законом о частной школе» (Erakooliseadus, 1993)12.
При первом чтении «Закона о национально-культурном самоуправлении меньшинства» представлявший его Антс-Энно Лыхмус (Ants-Enno Löhmus) предсказал, что закон, как и в 1925 г., не будет использован русскими, у которых и без того есть русские школы. Он подчеркнул, что закон нужен малым народам, живущим рассеянно, для того, чтобы «сконцентрировать свои силы и создать свои школы и культурные учреждения» (Стенограммы., 1992-2013).
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ КОНТРОЛЬ УЧИТЕЛЕЙ И ИХ ЗАМЕНА ЭСТОНЦАМИ
Наиболее привилегированным слоем русских в молодой ЭР оказались русские учителя, составившие самый многочисленный отряд русской интеллигенции. Получая неплохую, по русским меркам, зарплату, изначально они избегали политической деятельности, предпочитая объединяться в учительские союзы (1918), которые составили (1920) «Союз русских учителей в Эстонии». Преимущественно из учителей была составлена и самая массовая русская организация — «Союз Русских Просветительских и Благотворительных Обществ» (1923; далее — СРПБО). И он, будучи, по сути, «опиравшейся главным образом на деревенскую интеллигенцию социалистической партией» (Баиов, 1933), мимикрировал под культурологическую организацию, поскольку дотации и целевые перечисления из Министерства, некоторых государственных структур и МСУ, кооперативных организаций, от частных лиц составляли основную часть бюджета организации (см.: Сергеев, 2005).
Комфортность (относительная) положения русских учителей до поры обеспечивалась отсутствием к ним языковых требований со стороны власти. Положение же «Закона об общественных начальных школах» в части требования о том, что школой для национального меньшинства может руководить лишь гражданин ЭР, владеющий государственным языком (Avalikkude..., 1920, § 24) 13, и аналогичное требование «Закона о частном обучении» (Eraöppeasutuste..., 1927, § 37) коснулись лишь немногих.
Впервые нормативное требование владения эстонским языком русским учителям предъявил «Закон о преподавательской службе» (Öppejöudude..., 1931, § 2). Министерство, которому этот закон делегировал составление порядка применения закона (Ibid., § 94), немедленно внесло пункт о владении эстонским языком в анкету кандидата на занятие должности преподавателя (Määrus..., 1931) и разработало методику контроля языковой компетенции русских учителей, сделав этот контроль элементом общей системы сертифицирования преподавателей (Öpetajakutse..., 1931).
12 Главным недостатком этого пути, помимо прочих, для НКС является то, что тогда его права ничем не отличаются от прав других некоммерческих объединений и частных лиц.
13 Внесенное задним числом (1922) по требованию Госсуда.
Распоряжением Министерства специальные экзаменационные комиссии были созданы при Таллинском педагогиуме и Тартуском учительском семинаре (Haridusministeeriumi., 1932, § 3). Пересдать экзамены можно было не раньше, чем через год после неудачи (Ibid., § 6). Преподаватели-эстонцы были выведены из-под действия распоряжения тем, что доказывать владение эстонским языком при назначении, избрании, регистрации на должности должны были лишь преподаватели, получившие образование в «русское время» (Ibid., § 1), а проработавшие в школе с эстонским языком обучения не менее 5 лет от доказательства своего уровня владения языком были освобождены (Ibid., § 2).
О том, кто должен был сдавать экзамены по эстонскому языку после начала форсированной эстонизации ЭР, видно под названию вышедшего в те годы «Порядка оценки практических знаний государственного языка преподавателями неэстонской национальности» (Mitte-eesti., 1936, § 1). Одновременно школьным инспекторам было поручено контролировать знание учителями государственного языка (Ibid., § 2), выдавать соответствующие предписания (Ibid., § 3) и информировать Министерство об их невыполнении (Ibid., § 4).
В отсутствие подготовки педагогических кадров для русских школ их нехватка кадров до поры компенсировалась сокращением числа учеников, прежде всего, в гимназиях. Начатая было (1932) подготовка русских учителей в Таллинском педагогиуме была очень быстро (1936) свернута (см.: Пономарева, 2000, с. 195-196). Процесс замены учителей русских школ эстонцами довольно рано стал стимулироваться при помощи выплаты последним законодательно установленной 10-процентной надбавки к зарплате (Avaliku., 1928, § 9)14.
В последние годы межвоенной ЭР (1935-1939) количество эстонцев, заведовавших русскими школами, выросло в Печёрском крае с 13,5 до 30%, в Причу-дье с 9 до 36%, в Принаровье с 4,3 до 17,4% (Обращение., 1939). Жалобы русских активистов на снижение качества знаний, обусловленное форсированной эстонизацией учительского корпуса и переходом русских школ на двуязычное образование, направлявшиеся даже президенту страны (Ibid.), в расчет не принимались.
ПРИОРИТЕТ СОКРАЩЕНИЮ РУССКИХ ГИМНАЗИЙ
Первые годы независимости ЭР были годами расцвета частного русского образования — частные гимназии были открыты в Пярну (1919-1925), Валга (1919-1932), Лаврах (1920-1929), Ревеле (две: 1920-1930 и 1920-1940). Кроме них на средства американского Христианского союза молодых людей в Нарве (1920-1938), в Хаапсалу (1921-1927), в Вайвара (1920-1923) специально для детей белоэмигрантов были открыты учебные заведения, бывшие, по существу, гимназиями, но официально именовавшиеся «общеобразовательными курсами». К числу белоэмигрантов и их семей принадлежали 20 тыс. из числа
14 Когда же эстонизация перешла в активную фазу, 50-кроновую прибавку к зарплате стали получать и инспектора, работавшие в Нарве и Печорах (Коо^е..., 1928 (1938): § 1).
тех 91 109 человек русских (8,2% от населения ЭР), что были учтены первой (1922) эстонской переписью (Пумпянский, 1931, с. 69). Гимназиями их (как и их аттестаты) Министерство отказывалось признавать потому, что работали эти школы по дореволюционным программам (Пономарева, 2000, с. 197).
Поскольку белоэмигранты жили в городах, гимназии располагались там же, учились в них дети преимущественно, городские, дети крестьян были вынуждены довольствоваться начальными училищами15. Большинству крестьянских детей платное16 гимназическое образование было недоступно из-за бедности17 и слабой подготовки в деревенской школе, а часто и из-за непонимания крестьянами смысла обучения детей до 14-16 лет.
Русское гимназическое образование в ЭР активно сокращалось уже в 20-х и за счет оттока эстонских детей в эстонские школы, немецких и еврейских — в школы собственных НКС, и за счет реэмиграции относительно состоятельных русских беженцев. Так, с 1925 по 1928 г., когда число русских начальных училищ сократилось с 204 до 10418, а гимназий — лишь с 9 до 7, численность учеников начальных училищ упала лишь с 9869 до 9053, тогда как гимназистов — с 1670 до 955 человек (Эстония и Россия., 1998, с. 8). Еще до начала активной эстониза-ции сформировалось отставание русских в уровне образованности на гимназическом уровне — в 1933 г. на 100 обучавшихся в основной школе русских детей приходилось лишь 7 гимназистов и 1 студент, тогда как у эстонцев — 10 и 2.3 соответственно19.
К концу межвоенной ЭР (1939) в ней оставались лишь три русские гимназии: две государственные (в Таллине и Нарве) и одна, частная, в Таллине. Эти цифры могли служить ориентиром для современных реституционистов — их заявление о том, что после прихода к власти они намерены оставить из прежних 124 русских средних школ 5-8 гимназий (Тишков, 1993, с. 121), выглядит стремлением вернуть ситуацию на уровень 1939 г., скорректированное с учетом радикально изменившихся пропорций этнического состава населения.
Тем удивительнее, что после прихода реституционистов к власти принятый ими ЗОГ-39 поставил задачу перевода всех иноязычных (русских) гимназий на эстонский язык обучения всего лишь после семилетнего (1993-2000) переходного периода (Pöhikooli., 1993, § 52.2). В основных школах преподавание на «ином» языке могло осуществляться при наличии санкции МСУ (Ibid., § 9.1).
Для объяснения неожиданного решения реституционистов, очевидно, необходимо рассмотреть обстоятельства, в которых принимался закон. Судить
15 Большинство (89 из 104 в 1929/1930 учебном году) русских школ межвоенной ЭР были сельскими (Пономарева, 2000, с. 193).
16 От платы в гимназии были освобождены лишь 25% лучших учеников (Пономарева, 2000, с. 197).
17 Бедность же была обусловлена, преимущественно, малоземельем (Пумпянский, 1931, с. 70).
18 С 1922 г по 1938 г число начальных (основных) русских школ уменьшилось лишь со 112 до 99 (Шиллинг, 1931, с. 26; Русский календарь, 1939, с. 15).
19 Расчет сделан по: Яи^эоо, 1993, 1к. 18.
о них позволяют, прежде всего, стенограммы заседания Госсобрания (Стенограммы., 1992-2013).
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ПРИНЯТИЯ ЗОГ-93
В первом послевоенном (1992-1995) стопроцентно эстонском Госсобрании доминировавшие в нем «реституционисты» оказались под давлением еще более правых национал-популистов, которых наиболее ярко представляла Роялистская партия, персонифицированная в ее лидере Калле Кульбоке (Kalle Kulbok). Именно Кульбок первым поднял вопрос о политике Министерства в отношении «расположенных в Эстонии иноязычных школ и уровня преподавания в них государственного языка» (Стенограммы., 1992-2013; 1992). В своем ответе министр Пауль-Ээрик Руммо (Paul-Eerik Rummo) сообщил, что Министерство уже разрабатывает программу «Эстонская школа 2000», которая должна была определить статус русских школ (Там же, 1993). На тот момент 1/6 часть школ ЭР была русской, и училась в них одна треть от общего числа учеников; эстонский преподавался им в 3-4-м классах по 4 часа в неделю, с 5-го — по 3 часа, с 10-го — по 2 часа (3 — в 12-летке) (Там же).
Уже на первом чтении будущего ЗОГ-93 Кульбок потребовал «этой или следующей осенью» ликвидировать иноязычные школы и сделать все эстонскими (Там же, 1993-03-24). При втором чтении закона он (безуспешно) требовал убрать из § 9 возможность создания иноязычных школ, сравнивая Эстонию с Германией и Францией, в которых турецких и русских школ нет (Там же, 1993-06-01). Единственным оппонентом национал-популистов выступил Яан Каплинский (Jaan Ka-plinski), пытавшийся убедить коллег, что существование русского образования, вплоть до высшего, никак не повредит эстонской культуре (Там же).
При втором чтении закона Кульбоку удалось провести поправку о переносе сроков окончания перехода гимназий на эстонский язык обучения с исходного 2005 г. на 2000 г. (Там же, 1993-06-09). Неделю спустя, при третьем чтении закона, министр пытался доказать, что решение вопроса с русским образованием лучше отложить на 1997 г. Назвав предложение роялистов чисто идеологическим, создающим лишь трудности для учащихся, он пытался вернуть в текст закона исходный (2005) срок окончания «перехода», но его не поддержала (+23) уже комиссия Госсобрания по культуре (там же, 1993-06-16)20.
Объективно ни реституционисты, ни популисты в тот момент не думали о перспективах русской школы в Эстонии, так как решали задачу демографической дерусификации подвластной территории. Директор департамента миграции Лембит Выйме (Lembit Vöime) в середине 1992 г. оценивал потенциал репатриации в 30-32 % от числа неграждан (The Monthly Survey., 1992), хотя опросы общественного мнения давали цифру лишь в 20% (Ibid.).
Сформировавшие (21.10.92) правительство и принимавшие в течение 1993 г. один за другим законы о гражданстве, о МСУ, о культурной автономии и особен-
20 Закон корректировался (25.08.2003 и 15.09.1993), так как на доработку его вернул президент ЭР.
но «Об иностранцах», реституционисты стремились стимулировать репатриацию, «превращая жизнь русских в ад» (Kollist, 2000).
Усилия реституционистов увенчались успехом лишь отчасти — несмотря на активную репатриацию, число эстонцев в населении ЭР между переписями 1989 и 2000 гг. выросло (с прежних 61,4%) лишь до 67,9% (2000)21. Правительство реституционистов, признав неудачу, ушло в отставку (08.11.94), а в стране начался период (1995-1997) «официальной тишины», в который ни одна из эстонских политических сил не выдвигала программы по русскому вопросу. При этом русские подозревали о существовании некоего «заговора умолчания», целью которого была скрытая подготовка плана открытой репатриации или скрытого выдавливания, создание у меньшинства неопределенности, парализующей якобы активную коллективную деятельность русских (Lauristin & Heidmets, 2002, p. 24-25).
Не имея возможности реализовать формально узаконенный план эстониза-ции гимназий, власть вынуждена была отложить реформу на 10 лет (Pôhikooli..., 1997). В то же время перед властями Балтийских стран открылась возможность интеграции в НАТО и ЕС. Правящие элиты готовы были принять любые условия acquis communautaire и согласиться на интеграцию «инородцев» по модели традиционных меньшинств, предполагающей проведение политики их позитивной дискриминации. Но Запад предпочел инкорпорировать Балтийские страны на основании обновленного договора о Европейском Союзе, в котором тема интеграции меньшинств была опущена (Amsterdam Treaty, 1997).
Получившие carte-blanche балтийские элиты ожидаемо приняли «мульти-культуралистскую» модель, разработанную на Западе для аккомодации «новых» мигрантов, не декларированным принципом которой являются завуалированное исключение меньшинств из общественной жизни страны и допуск их к обсуждению лишь тех проблем, которые можно интерпретировать в терминах этнокультурных запросов. Принятая в ЭР «мультикультуралистская» государственная «Программа интеграции в обществе Эстонии: 2000-2007» (Integratsioon..., 2000) обозначила и направление будущего реформирования русской школы.
Курс будущей реформы обозначила на первый взгляд странная, но принципиальная поправка к ЗОГ-93, в соответствии с которой языком обучения должен считаться тот, на котором преподается не менее 60% объема учебной программы (Pôhikooli., 2000, § 1). Поправкой этой власть обозначила свой отказ от ассимиляционной лингвистической унификации школьной сети в пользу сохранения сегрегации школьной системы по этническому признаку при визуальной ее унификации.
В свете вышесказанного именно от даты принятия последней поправки к ЗОГ-93 (Ibid., § 1) следует вести отсчет современной школьной реформы.
Полагаем, что проделанный анализ межвоенной школьной реформы в той части, в которой она касалась эстонизации русских школ, позволил постичь логику проводившей реформу власти, а также сделать некоторые теоретические и практические выводы.
21 По данным Эстонского департамента статистики на 31.12.2011, считанным 27.04.13 с сайта www.pub.stat.ee.
Элементы стратегии современной реформы в значительной степени можно считать заимствованными из практики реформы межвоенной, а именно:
— поэтапный переход школьного образования от обучения на родном языке учащихся к обучению на языке государственном;
— поэтапное отчуждение естественного права родителей выбирать язык обучения детей в пользу позитивного права власти делать исключения из предписанной ею же нормы;
— синхронизированное перекрытие возможностей сохранения иноязычного гимназического образования в государственной, муниципальной, частной школе и в школе культурной автономии;
— нейтрализация потенциального протеста учителей предварительным наложением на них экономического и лингвистического контроля в период, предваряющий их замену эстонцами;
— опережающее, в сравнении с образованием основным, сокращение русского гимназического образования.
Первый из современных (1993) «Закон об основной школе и гимназии», обязавший гимназии быстро (1993-2000) и безальтернативно перейти на эстонский язык обучения, не следует воспринимать как законодательный акт, инициировавший современную школьную реформу. В свое время он решал двуединую задачу:
— символического, вписанного в контекст реституции межвоенной ЭР, завершения школьной реформы, проводившейся с 1918 по 1938 г.;
— одного из инструментов давления на «инородцев», должного их убедить в тщетности ожиданий окончания лингвистических репрессий, сопровождавших «Поющую революцию», и дополнительно стимулировать к принятию решения о репатриации.
Литература
Баиов А. К. Русская эмиграция в Эстонии. Ревель. Записка июля 1933 г в редакции 2002 г. С. Г. Исакова // Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике. Т. VII. Вильнюс, 2002. С. 212243 (BaiovA. K. Russian emigration in Estonia. Memorandum of July 1933 edited (2002) by S. Isakov // Baltic Archive. Russian Culture in Baltic. Vol. VII. Vilnius, 2002, P. 212-243).
Баранин П. П. Национальная культурная автономия // Последние Известия. 1925. 25 ноября (Baranin P. P. National and Cultural Autonomy // Poslednije Izvestia. 1925. November 25).
Борьба за советскую власть в Прибалтике / ред. И. Минц. М.: Наука, 1967. 627 с. (The struggle for the Soviet power in Baltic States / ed. I. Minz. Moscow: Nauka, 1967. 627 p.).
Обращение председателей правлений Союза русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии и Русского национального союза к Президенту Эстонской Республики в феврале 1939 г. // Родина. 1993. № 3. С. 50-52 (The Appeal of Chairmen of the Union of Russian Educational and Charitable Societies in Estonia and the Russian National Union to the President of the Republic of Estonia in February 1939 // Rodina. 1993. No 3. P. 50-52).
Пономарева Г. М. Система народного образования / С. Г. Исаков (ред.). Русское национальное меньшинство в Эстонской Республике (1918-1940). Тарту: Крипта, 2000. С. 193-220 (Ponomareva G. M. The public educational system / S. G. I sakov (ed.) Russian national minority in Estonian Republic (1918-1940). Tartu: Kripta, 2000. P. 193-220).
Правительству подано заявление о желании русского меньшинства провести культурное самоуправление. Русская делегация у блюстителя государства // Русский вестник. 1937. 27 ок_ 187
ПОЛИТЭКС- 2013. Том 9. № 3
тября (The Russian minority applied to the Government with the intention to arrange own national-cultural self-government. Russian delegation at the state keeper // Russkij Vestnik. 1937. October 27).
Пумпянский Л. О чем говорят цифры? // Таллинн (Ревель), 1931 (Pumpyanskiy L. What do the numbers mean? // Tallinn (Reval), 1931).
Раясалу И. Русские в Эстонии. 1918-1940. Общий обзор / С. Г. Исаков (ред.). Русское национальное меньшинство в Эстонской Республике (1918-1940). Тарту: Крипта, 2001. C. 21-61 (Rajasalu I. Russians in Estonia. 1918-1940. General overview / S. G Isakov (ed.). Russian national minority in the Republic of Estonia (1918-1940). Tartu: Kripta, 2001. P. 21-61).
Русский календарь на 1940 год / Союз русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии / под ред. П. А. Богданова. Таллинн: В. Бейлинсон, 1939 (Russian calendar for the 1940 / Russian Union of Educational and Charitable Societies in Estonia / ed. by P. A. Bogdanov. Tallinn: V. Beilinson, 1939).
Сергеев В. П. Общественные организации русского национального меньшинства в Эстонской Республике в 1920-1940 гг. // Новый исторический вестникъ. 2005. № 1 (12). (Ser-geev V. P. Public organisation of the Russian national minority in the Republic of Estonia in the 19201940 // Novyi istoricheskiy vestnik. 2005. No 1 (12)).
Старый Нарвский Листок (газета). 1937. 11 августа (Old Narva Sheet (newspaper). 1937. August 11.
Стенограммы заседаний Госсобрания ЭР: 1992-2013 // http://www.riigikogu.ee/?op=steno. (Stenograms of the sessions of Estonian State Assembly. 1992-2013) // http://www.riigikogu. ee/?op=steno ).
Тишков В. А. Русские как меньшинства (пример Эстонии) // Общественные науки и современность. 1993. № 6. С. 110-124 (Tishkov V. А. Russians as a minority (Estonian case) // Obshtsh-estvennye Nauki i Sovremennost. 1993. No 6, P. 110-124.).
Шиллинг С. Русские школы в Эстонии // День русского просвещения: Сборник статей СРПБО. 1931 (Schilling S. Russian schools in Estonia // Denj russkogo prosveshtshenija: Collection of articles of SRPBO. 1931).
Школьный отдел // Вестник Союза русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии. 1931. № 3-7 (The school department // Bulletin of the Union of Russian Educational and Charitable Societies in Estonia. 1931. No 3-7).
Эстония и Россия, эстонцы и русские — диалог. Международный центр Улофа Пальме (Швеция), Центр изучения сознания и человеческих взаимоотношений (Вирджинский университет, США) / под ред. Ольги Журьяри. Таллинн: Академия наук Эстонии, 1998 (2-е изд.) (Estonia and Russia, Estonians and Russians — Dialogue. Olaf Palme International Center (Sweden), Center for the study of consciousness and human relations (University of Virginia, USA) / ed. by Olga Zhuryari. Tallinn: Estonian Academy of Sciences, 1998 (2nd ed.)).
Ajutine administratiivseadus. 1918. 19 november // Riigi Teataja. 1918. Nr. 1, lk. 4.
Ajutise Valitsuse 2. detsembri 1918.a. maaruse labiviimisest. 1918. 8 detsember // Kasvatus (Ametlik osa); 1919, lk 2, 25.
Amsterdam Treaty // Official Journal C 340, 10/11/1997. P. 0308.
Avaliku opeasustuste ja oigustega erakoolide oppejoudude tasude seadus // Riigi Teataja. 1928. Nr. 22. Art. 117.
Avalikkude algkoolide seadus. 1920. 5 mai // Riigi Teataja. 1920. Nr. 75/76. Art. 208; 1923. Nr. 25. Art. 36.
Avalikkude algkoolide seadus. 1931. 2 juuni // Riigi Teataja. 1931. Nr. 46. Art. 348; 1934. Nr. 105. Art. 822; 1938. Nr. 9. Art. 59. XVI.
Avalikkude keskkoolide seadus.1922. 7 detsember // Riigi Teataja. 1922. Nr. 155/156. Art. 91; 1923. Nr. 97/98. Art. 77.
Brubaker R. W. Nationalism reframed: nationhood and the national question in the New Europe. Cambridge University Press, 1996. 202 p.
Eesti Ajutise Valitsuse ajutised maarused koolide kohta. 2. detsember 1918 // Kasvatus (Ametlik osa); 1919; lk 2, 20.
ЛОЛИМЭКС. 2013. Том 9. № 3
Eesti Keele Opetamisest Vahemusrahvuste Koolides. Haridusministri Ajutine Maarus. 17. det-sember. 1918 // Riigi Teataja. 1918. Nr. 9, Ik. 1-2.
Eesti Vabariigi PShiseadus // Riigi Teataja. 1920. Nr. 113/114.
Eesti Vabariigi PShiseaduse muutmise seaduse // Riigi Teataja. 1933. Nr. 86. Art. 627.
Eesti Vabariigi pShiseadus // Riigi Teataja. 1937. Nr. 71. Art. 590.
Eesti Vabariigi PShiseadus // Riigi Teataja. 1992. Nr. 26. Art. 349.
EraSppeasutuste seadus // Riigi Teataja. 1927. Nr. 97. Art. 74; 1934. Nr. 66. Art. 568; 1938. Nr. 9. Art.XVI.
Erakooliseadus // Riigi Teataja I. 1993. Nr. 35. Art. 547.
Gümnaasiumide seadus // Riigi Teataja. 1934. Nr. 47. Art. 410.
Haridusministeeriumi korraldus eesti keele oskuse nSudmise kohta veneaegse kutsega SppejSu-dudelt // Riigi Teataja. 1932. Nr. 47. Art. 428; Haridusministeeriumi Teataja. 1932. Nr. 2.
Integratsioon Eesti ühiskonnas 2000-2007: riiklik programm: kiidetud heaks Vabariigi Valitsuse poolt 14.03.2000. Tallinn: Minister Katrin Saksa büroo, 2000. 80 lk.
Janowsky O. I. Nationalities and National Minorities (with Special Reference to East-Central Europe). N.Y: MacMillan, 1945. 232 p.
Keskkoolide seadus // Riigi Teataja. 1934. Nr. 47. Art. 409.
KollistA. Nende eesmark oli venelaste elu pSrguks muuta// Luup. Nr. 3 (112). 7. veebruar 2000.
Koolide inspektorite tasude seadus // Riigi Teataja 1928. Nr. 46. Art. 267; 1936. Nr. 93. Art. 732; 1937. Nr. 33. Art. 312; 1938. Nr. 39. Art. 355.
KSigile Eestimaa Rahwatele. Eesti Paastekommitee Manifest. 25. veebruar 1918 // Riigi Teataja, 1918, Nr. 1.
Lauristin M., Heidmets M. Introduction: The Russian Minority in Estonia as a Theoretical and Political Issue / eds M. Heidmets, M. Lauristin. The Challenge of the Russian Minority. Emerging Multicultural Democracy in Estonia. Tartu: Tartu University Press, 2002. P. 19-31.
Mill J. S. Utilitarianism, Liberty, Representative Government / ed. by H. B. Acton. London: J. M. Dent, 1861.
Mitte-eesti rahvusest SpejSudude riigikeele praktilise oskuse korraldus. Nr. 32135. 19. detsem-ber 1936 // Haridusministeeriumi Teataja. 1936. Nr. 18.
Maarus SppejSudude valimise ja ametisse registreerimise kohta // Riigi Teataja. 1931. Nr. 67. Art. 538.
PShikooli- ja gümnaasiumiseadus // Riigi Teataja I. 1993. Nr. 63. Art. 892.
PShikooli- ja gümnaasiumiseaduse § 52 muutmise seadus // Riigi Teataja I. 1997. Nr. 69. Art. 1111.
PShikooli- ja gümnaasiumiseaduse §-de 9 ja 52 muutmise seadus // Riigi Teataja I. 2000. Nr. 33. Art. 195.
PShikooli- ja gümnaasiumiseaduse muutmise seadus // Riigi Teataja I. 2002. Nr. 34. Art. 205.
PShikooli- ja gümnaasiumiseadus // Riigi Teataja I. 2010. Nr. 41. Art. 240.
Ruutsoo R. Rahvusvahemused Eesti Vabariigis / A. Matsulevits (toim.). Vahemusrahvuste kultuu-rielu Eesti Vabariigis 1918-1940. Dokumente ja materjale. Tallinn: Olion, 1993, lk. 5-24.
The Monthly Survey of Baltic and Post-Soviet Politics / ed. T. Alatalu. Tallinn: Euro University, 1990-2002. August 1992. P. 21.
Triandafyllidou A. National identity and the "Other" // Ethnic and Racial Studies, 1998. 21(4). P. 593-612.
Taiendav seletus Ajutise Valitsuse 2. dets. 1918. a. maaruste tegeliku labiviimise kohta // Kasva-tus (Ametlik osa). 1919; lk 2, 25-26.
Opetajakutse omandamise maarus // Riigi Teataja. 1931. Nr. 110. Art. 774.
OppejSudude teenistuse seadus // Riigi Teataja. 1931. Nr. 59. Art. 461.
Vahemusrahvuste kultuur-omavalitsuse seadus. 25. Veebruar 1925 / Riigi Teataja. 1925. Nr. 31/32, lk. 153-156.
Vahemusrahvuse kultuuriautonoomia seadus // Riigi Teataja I. 1993. Nr. 71. Art. 1001.
W&verO. Securitization and Desecuritization // Lipschutz R. D. On Security. N.Y: Columbia University Press, 1995. P. 46-86.
ПОЛИТЭКС- 2013. Том 9. № 3
