CC BY
48
УДК 398.44:[811.163.41+811.581] DOI 10.31168/2073-5731.2022.1-2.2.04
Лю Ху, Чжэн Янтун
Представления о судьбе в народной мифологии Сербии и Китая
Лю Ху Аспирант
Институт славяноведения РАН
119991, Ленинский проспект 32-А, Москва, Российская Федерация E-mail: liu.hu@mail.ru ORCID: 0000-0002-1662-098X
Чжэн Янтун Аспирант
Институт славяноведения РАН
119991, Ленинский проспект 32-А, Москва, Российская Федерация E-mail: Alexsasha1995@163.com ORCID: 0000-0003-0400-4677
Цитирование
Лю Ху, Чжэн Янтун. Представления о судьбе в народной мифологии Сербии и Китая // Славянский альманах. 2022. № 1-2. С. 183-202. DOI: 10.31168/2073-5731.2022.1-2.2.04
Статья поступила в редакцию 12.01.2022.
Аннотация
Исследование посвящено представлениям о судьбе в традиционной народной мифологии Сербии и Китая. В статье анализируются народные ритуалы и связанная с ними терминология, наименование и образ мифологических персонажей, обозначающих судьбу человека. Материалом для рассмотрения мифологического образа судьбы стали народные обычаи, родинный и похоронный обряды, фольклор (пословицы и поговорки, песни, загадки). В работе показано, как мифологическое восприятие судьбы отражается в языковой картине мира разных народов. Сербы верят, что судьбу человека определяют бог и другие сверхъестественные силы, в частности, судьба новорожденного ребенка определяется тремя мифологическими персонажами. В китайской традиции на судьбу влияют небесная воля, время рождения, владыка ада, специальный оберег и т. п. В народной мифологии душа перерож-
дается и получает следующую судьбу, определяемую поступками при жизни. Статья посвящена сравнительному анализу представлений о судьбе в китайской и сербской мифологии. Определяются типологические сходства и различия, отображенные в менталитете, этнической памяти, народной психологии и языке. В результате выявлены языковые и экстралингвистические факторы, оказавшие воздействие на представления о судьбе.
Ключевые слова
Сербская народная мифология, китайская традиционная мифология, образ судьбы, этнолингвистика.
Исследование опирается на методы московской этнолингвистической школы, предполагающие реконструкцию народной духовной культуры. Н. И. Толстой полагает, что этнолингвистика в узком смысле может пониматься как раздел или направление языкознания, а понимаемая в широком смысле, она считается «комплексной дисциплиной, предметом изучения которой является традиционная культура, народная психология и мифология» (Толстой 1995: 27, 39-40). С. М. Толстая указывает, что язык и вся народная культура, их виды, жанры и формы — все являются объектами этнолингвистики (Толстая 2013: 68). А. А. Плотникова отмечает, что Московская школа этнолингвистики занимается обоими аспектами славянской народной традиционной культуры, которая изучается 1) и как система культурных знаков (символов); 2) и со стороны языковых реализаций культурных контекстов (т. е. собственно лексика и фразеология) (Плотникова 2014: 36).
Считается, что представления о судьбе пронизывают все мифологические, религиозные, философские и этические системы мира. Более того, они составляют «ядро национального и индивидуального сознания. Это понятие (судьбы. — Л. Х., Ч. Я.) принадлежит к числу активно действующих начал жизни, таинственных и неизбежных» (Арутюнова 1994: 3).
Согласно этнолингвистическим данным, «представления о судьбе актуализируются и вербализуются в случае "ненормального" разворачивания жизненного сценария, как трагического, так и благополучного, и прежде всего в обрядах семейного цикла» (Седакова 2012: 204). Существует несколько конкурирующих и даже противоречивых представлений о судьбе: «Судьба выступает как неумолимая сила, действие которой изменить невозможно; Судьба зависит от случая, от поведения
человека, греховности или праведности и других обстоятельств; судьбу можно изменить или создать ("Человек — кузнец своего счастья"). Судьбу пытаются угадать, узнать у астрологов и провидцев, ее можно увидеть во сне» (Там же).
Основными наименованиями судьбы в славянских языках являются отглагольные дериваты. «Непосредственные, как судьба от судить, доля от делить, рок от речь "говорить", или вторичные, как участь или счастье, восходящие к глаголу со значением "кусать, отрывать" через девербатив часть («Бойся не бойся, а от части (от участи) своей не уйдешь»); так же и жребий восходит к глаголу со значением "резать, стругать"» (Толстая 1994: 143).
На Балканах известно поверье, что судьбу новорожденного ребенка предопределяют мифологические персонажи. Названия таких демонов связаны с функцией «определять судьбу», термины производны от суд-, рек/ч-, rod-, (о/у)рис- (Плотникова 2004a: 694-711). От корня *sgd- (сербский, словенско-хорватский ареал) образованы наименования демонов на западе южнославянской территории, тогда как на востоке обозначения о/урисница заимствованы из греч. opi^ra 'определить, установить' (почти все болгарские говоры, македонские, восточносерб-ские говоры). Термины, образованные от корня *rek- (западная Македония, западная Болгария), преобладают на южном балканславянском поясе (Плотникова 2004a: 245; Якушкина 2004: 168). «Такое перераспределение грецизмов и славизмов (грецизм — на севере, славизм — на юге Балкан), очевидно, связано со стремлением славянских народов, проживающих в зонах, контактных с греческими, сохранить свой исконный лексический фонд» (Плотникова 2013: 282).
В Сербии встречаются три типа наименований этих персонажей, производных: 1) от *sgd-: сушеница, усуда, су^а/'а, суди/а, судбина, суд-беница; 2) от *rod: уродушка, урудуштак; 3) с корнем (о/у)рис-: уду-рисница. Наименование наречници < *рек/ч- известно в Македонии и Болгарии, а в Сербии не наблюдается (Там же: 243-249).
Подробно исследовала названия демонов судьбы на территории распространения сербскохорватского языка и его диалектов Е. И. Якушкина. Она пришла к заключению, что в подавляющем большинстве сербскохорватских пунктов распространено название сушенице (Якушкина 2004: 169). В сербских говорах отмечаются и другие названия, образованные от глагола судити: усуде, судбине, суди/e, судбенице, пресудтаче, опсуде, суднице (Там же: 171).
В районе Заечара, Княжеваца и Болеваца, в говорах сербско-болгарского и сербско-румынского пограничья, обозначения демонов
судьбы восходят к греч. гарша, под влиянием болгарских или румынских наименований: уриснице, уреснице, удуриснице. «В сербских областях, прилегающих к румынской границе, распространены румынские заимствования, мотивированные тем же корнем: урсаторили, урсуторили, урсутори» (Якушкина 2004: 176).
Несмотря на то, что в основном демоны судьбы женского пола, встречаются и имена собственные Усуд и Урис, обозначающие индивидуализированных мужских персонажей-судей, и нарицательные, обозначающие множественных демонов судьбы — усуди и уриси (Якушкина 2004: 176). На западе сербскохорватского ареала в этих же значениях бытуют производные урис, урисница от глаголов урисити /рисити (у восточных границ Сербии удурисити) (Там же: 176-177). Любопытно также, что «на границе Сербии и Македонии (Скопска Црна Гора) отмечены представления о том, что персонажи мужского пола (су^еници) определяют судьбу мужчин, а персонажи женского пола (сушенице) — судьбу женщин» (Плотникова, Седакова 2012: 199).
В «Сербском мифологическом словаре» (1970) дается обобщающая интерпретация представления о «судженицах». Считалось, что сушенице (су^су'е, ориснице) приходят вечером на третий день (реже на первый или седьмой) после рождения. Они определяют судьбу нового члена семьи на всю его жизнь. Вечером, в ожидании прихода «суджениц», мать наводит в доме чистоту и порядок, одевается в чистую одежду, купает ребенка и пеленает его в чистое. В ту ночь повитуха (бабица, примала) помогает ухаживать за ребенком. Вокруг новорожденного кладут хлеб, вино, базилик и золотые или серебряные монеты. Вечером все хозяева дома молятся Богу (КулишиЙ, ПетровиЙ, ПантелиЙ 1970: 293). В народе полагали, что «суджениц» никто не видит и что они приходят в полночь. Матери или повитухе приходилось разговаривать с ними во сне. Они якобы спорили и договаривались о судьбе ребенка, так что иногда это переходило в громкий спор. Считалось, что лучше бы в эту ночь повитухе вообще не спать (Там же).
Согласно сведениям из этнолингвистического словаря «Славянские древности», в сербской народной мифологии сушенице — три женских персонажа. Старшая обычно определяла смерть, средняя — физические недостатки, а младшая, чьи желания обычно и исполнялись, была самой милосердной: она говорила, сколько проживет ребенок, когда женится (выйдет замуж), какие радости ждут его в жизни и все остальное, что с ним случится. В восточной Сербии (Болевацкий
край) считали, что «в первый из трех вечеров судьбу ребенка предсказывает старшая, во второй — средняя по возрасту судженица, в третий — младшая» (Плотникова, Седакова 2012: 200).
Того, что предскажут в эту ночь, никакая сила не может изменить, и вся жизнь человека должна проходить в соответствии с предопределенной судьбой. Отсюда, вероятно, поговорки: серб. Тако муjе сужено («Так ему суждено»), Нема смрти без сужена дана («Нет смерти без сужденного дня») или: Ако му има века, има и лека («Если у него есть век, есть лекарство») (КулишиЙ, ПетровиЙ, ПантелиЙ 1970: 293).
В сербских народных преданиях и быличках говорится о конкретных обрядах ожидания «суджениц». Например, отец приглашает гостей отпраздновать рождение ребенка, усаживает их обычно в комнате, соседней с той, где спит ребенок и где сушенице будут предсказывать ему судьбу (РадуловиЙ 2013: 221-222). Сушенице — в основном женщины, а гость — всегда мужчина; женщина редко слышит разговор, а если слышит — тогда это может быть сестра (в этом случае действие происходит вне дома) или, еще реже, мать (Там же). Часть описанного обряда совпадает с народными запретами: в течение трех дней ребенка не разрешалось качать в люльке, поскольку во время качания (первого, то есть того, которое введет ребенка в общество) ему предсказывается его судьба (Там же).
Чтобы уберечь ребенка от несчастий, проводятся специальные обряды задабривания «суджениц». Как правило, готовят для «суджениц» трапезу, чтобы они поели и ниспослали ребенку хорошую судьбу. В восточной Сербии преимущественно приносили «суджени-цам» сахар, при этом на столе оставляли хлеб и соль. Рядом с люлькой могли класть хлеб, лепешку, деньги (Плотникова, Седакова 2012: 202). «Нередко трапезу готовили три вечера подряд в ожидании трех суджениц: оставляли три бокала вина, три куска сахара, три булочки, на стол клали золотые украшения» (Там же).
Зафиксированы ритуальные действия, позволяющие оберегать ребенка от «суджениц». «Рядом с роженицей и ребенком всю ночь следовало сидеть пожилой женщине» (Плотникова, Седакова 2012: 203). В восточной Сербии в колыбель ребенка клали чеснок (Там же). «Ребенка относили ночевать в этот вечер к знакомым, а на его месте оставляли повитое в пеленки полено (Македония, Сербия, Косово, Болгария). В Призрене (Косово) перед приходом "суджениц" в колыбель вместо ребенка клали сделанную из тряпок куклу, чтобы все плохое предсказали ей, а не младенцу, после чего куклу выбрасывали» (Там же).
В разных сербских регионах проводятся ритуалы с целью уберечь и благословить роженицу и новорожденного, а также способствовать счастливой и хорошей судьбе ребенка в будущем. Например, женщины с подарками (хлебами или пр.) посещают роженицу и ребенка, в свою очередь семья роженицы угощает посетительниц и т. д. (Плотникова 2004а: 145).
В этом обряде важен термин повоуница, который имеет разные значения: 1) праздник по случаю рождения ребенка; 2) подарки, принесенные по случаю рождения ребенка; 3) обрядовый хлеб по случаю рождения ребенка (Плотникова 2004а: 146). Сербы верят, что повсуница (во всех указанных значениях) защищает ребенка от зла и нечистой силы, например опасностей, болезней и даже безбрачия (Там же: 153).
В центральной и восточной Сербии слово повоуница чаще употребляется в значении праздника по случаю рождения ребенка (Там же: 154), например, в Шумадии повоуница обозначает праздник чествования новорожденного. Кроме того, повоуница может обозначать дары новорожденному: хлеб, лепешки, оладьи, платок или полотно и т.д. (Там же: 151). Верят и в то, что если у юноши нет своевременного брака, то это означает, что при рождении у него не было дара повоуница (хлеба и пеленания), а потому он не может жениться (Плотникова 1999: 233).
В сербской и других южнославянских традициях детям, рожденным в «рубашечке» (остатки амниона на тельце ребенка), приписывается необычная судьба. Названия околоплодного пузыря у сербов соотносятся с семантикой «одежды новорожденного» — кошулица 'рубашечка', капица 'шапочка', марама 'платок' (Плотникова 2009: 489).
Как правило, «рубашечку» сушат и хранят как амулет. В восточной, западной и южной Сербии встречается поверье о том, что ребенок разболеется и умрет, если «рубашечку» сжечь или потерять (см. Требjешанин 1991: 109; ФилиповиЙ 1972: 154; БлагоуевиЙ 1984: 220). По данным материалов, собранных А. А. Плотниковой в области Драгачево (западная Сербия), «рубашечка» служит амулетом для рожденного в ней человека: «Мать родила ребенка "в рубашечке" (у кошулици) и сохранила ее. Рожденный "в рубашечке" ребенок обладал способностью к сглазу. Однажды он похвалил только что родившегося теленка, и теленок тотчас сдох. Мать взяла "рубашечку" и бросила в огонь. Ребенок сразу умер» (Плотникова 2004а: 163-164). В восточных районах Сербии ребенок, рожденный в «рубашечке», будет жить долго, его не заденет пуля. «"Рубашечка" приносит счастье не только владельцу, но и каждому, кто носит с собой такую "руба-
шечку" или кусочек от нее, главным образом это касается защиты от пули на войне» (Там же: 166). Ребенка, рожденного в «рубашечке», считают ребенком со свойствами змея-героя. Такие дети охраняют свои земли от нападений чужих змееподобных существ — «алы», «ламии», «здухача». Родители всегда хранят «рубашечку» на случай нападения врага (Там же: 164).
Судьба ребенка, рожденного в «рубашечке», зависит от цвета «рубашки». Считается, что у детей, рожденных в белой «рубашечке», будет успешная и счастливая жизнь. А судьба детей, рожденных в «рубашечке» другого цвета (красного, зеленого, голубого), чаще всего связывается с их опасностью для окружающих. Такой человек может стать колдуном, «ветровняком», «вештицей» или «морой» (Требjешанин 1991: 108-110; БлагфвиЬ 1984: 220; Плотникова 2004а: 166).
Согласно сербской традиции, «постелька» (плацента) служит оберегом для ребенка на протяжении всей жизни. В Сербии постельку бросают в реку, чтобы ребенок был резвым, умным и рос быстро и благополучно, как бежит река (Требjешанин 1991: 112; Плотникова 2004а: 169).
Сербы верят, что дата рождения влияет на судьбу человека. У детей, рожденных на святочной неделе, во вторник или субботу, жизнь не будет хорошей (Седакова 2012: 207). Похожая судьба у детей из одного семейства, рожденных в один месяц или в один день недели, — южные славяне называют их «одномесячниками» или «однодневника-ми». Судьба связывает их друг с другом. Если с одним из них случится несчастье, беда или болезнь, даже смерть, то другой будет повторять такую же несчастливую судьбу. Поэтому у сербов распространены различные формы магического «разделения», «ограждения» этих детей, а также обряды «символического выкупа, даваемого живым умершему» (Плотникова 2004б: 533).
Сербы верят, что во время смерти нужно смириться с судьбой. Если при жизни у людей было много грехов, то они будут тяжело умирать; сербы в таких случаях говорят: «Его не хочет ангел (земля)». Наоборот, добрые люди умрут спокойно. По сербским народным поверьям, «легкой бывает смерть в большие праздники и другие благоприятные дни, например в пятницу» (Терновская, Толстая 1995: 90).
Когда люди умирают, считается, что душа покидает тело. «Сербы о смертных муках говорят, что человек "собирает душу" или "борется с душой" (агония понимается как борьба человека со смертью, борьба ангела с чертом за душу человека)» (Толстая 1999: 164). Считается, что «узме му Бог душу (Бог возьмет его душу), ангел, архангел, святой,
которых Бог посылает вынуть из человека и забрать душу на небо, или же Смерть, черт, нечисть, которые урывают душу косой, крюками, ножом, саблей и т. п.» (Там же).
* * *
В Китае считается, что судьба предопределена волей неба. Судьба уже начертана, никто не может ее изменить. Такая мысль отражена в некоторых лингвистических словарях, например, в этимологическом словаре «Цыюань» (^Щ, букв. 'источник слов') сказано, что «судьба предназначена волей неба» (Хэ Цзюин, Ван Нин, Дун Кунь 2015: 692); в «Цыхай» букв. 'море слов') судьба означает разный образ
жизни: «удачный и неудачный, долговечный и недолговечный, высокий и низкий, определенную судьбу невозможно изменить» (Ся Чжэн-нун, Чэнь Чжили 2009: 1594); а в «Современном словаре китайского языка» говорится, что судьба означает «жизнь и смерть, богатство и бедность» (Люй Шусян, Дин Шэншу 2016: 917).
Судьба в китайской мифологии определяется некой невидимой силой, например, небом, богами или духами. Задаются параметры человеческой жизни: срок, счастливая или несчастливая, удачная или неудачная участь. Люди сами не могут изменять свою судьбу. Судьба для человека определяется незадолго до его рождения. У китайского народа имеются пословицы и поговорки: «В природе существуют неожиданные штормы, а в жизни непредсказуемы беды и удачи»; «Если есть в судьбе, то будет, если нет, то силой не достанешь»; «Смерть и жизнь определены судьбой, а богатство и честь — небом» и т. д. (Сун Хайянь 2013: 174). Кроме того, «судьба» также служит объяснением бедствий или других зол в жизни, например, когда случается несчастье или беда в жизни, люди часто говорят: «Вот это судьба!» или «Такая судьба!». Хотя люди стараются изменить свою судьбу изо всех сил, им все же приходится «смириться со своей судьбой», когда они сталкиваются с неожиданными и непредвиденными случаями в жизни. Полагают также, что судьбой человека управляет нефритовый император (владыка небесного мира), обитающий в небесах (Ван Вэньгэ, Лю Тунцзюнь 2010: 35). Таким образом, верят, что судьба человека устроена небесными силами.
Несмотря на то, что судьба уже предопределена свыше, многие факторы также влияют на судьбу человека. В Китае существует поверье о судьбе под влиянием зодиакального знака года рождения, именно время рождения детей оказывает влияние на судьбу. Например, полагают, что в год Дракона родится счастливый ребенок. Год Дракона симво-
лизирует благоприятное время, поэтому дети, рожденные в этом году, получат благоприятную судьбу, у них будет высокий уровень образования, достойная зарплата, счастливая жизнь, хорошая карьера и т. д. Соответственно, родители обычно выбирают хороший год для зачатия. Кроме того, люди, рожденные в разные месяцы и дни, имеют различные судьбы. Согласно китайской народной мифологии, дети, рожденные по лунному календарю в пятый день пятого месяца, являются детьми с неблагоприятной судьбой, зловещими людьми, которые приносят несчастье своим родителям (Чжу Цици 2019: 118-119). Пятый день пятого месяца считается плохим числом, потому что знаменует середину лета, когда распространены болезни (Мэй Дунвэй 2017: 54).
После рождения ребенка люди проводят специальные обряды, чтобы помолиться о безопасности жизни ребенка и пожелать ему хорошей судьбы. Смысл большинства этих обрядов — благословение для новорожденных, для того чтобы они получили хорошую судьбу и счастливую жизнь в будущем. Например, в провинциях Шаньдун, Цзянсу, Хэнань и других регионах Китая существует традиционный народный обычай сунчжуми (ШШ^, букв. 'приносить поздравительный рис). Этот ритуал часто проводят после рождения ребенка на третий, шестой, девятый или двенадцатый день (Чжан Чуаньдун 2016: 124). В этот день родители по линии матери и родственники приносят рис, яйца, муку, новую одежду, чтобы поздравить с рождением ребенка и пожелать ему здоровья.
Существует обычай сисань ) — омовение новорожденного младенца на третий день после рождения ребенка. Согласно этому традиционному обычаю Китая, после рождения ребенка, на третий день, совершается его специальное купание / омовение. Этот обычай возник во времена династии Тан (618-906 гг.). Но в настоящее время он сохраняется только в редких населенных пунктах СевероВосточного Китая. Так, ему еще следуют маньчжуры, живущие на северо-востоке. Китайцы верят, что через этот обряд можно устранить бедствия, и молятся о счастье и удаче (И Хуа 2016: 2).
В сотый день после рождения ребенка бабушка по линии матери должна принести сто китайских пампушек, что символизирует долголетие: ребенок тогда будет жить до ста лет (Ван Гуани, Чун Пэйтин 2018: 335). Когда ребенку исполняется один год, родители устраивают церемонию чжуачжоу (Ш^, 'бросать жребий'). Кладут перед ребенком предметы, связанные с какой-либо профессией, позволяют ребенку захватить рукой и выбрать одну из вещей, чтобы предсказать будущую профессию.
Когда ребенку исполняется год, родители дарят ему оберег — чан-минсо (^^Ш, букв. 'замок долголетия'). Он считается китайским амулетом. Его также называют байцзясо (Н^-Ш, букв. 'замок ста семей') — монисто, подобное древнему замку, изготовленное из собранных у соседей и родственников монет, чтобы благословить детей на долгую и здоровую жизнь. Замок-амулет защищает ребенка от злых духов, бедствий и болезней (Ван Хайна 2011: 59). На замке написаны иероглифы с целью благоприятно повлиять на судьбу его обладателя: "К^'Ш'да ('на долгую жизнь и богатство'), ('долгая жизнь до ста лет'), ^дШ
Ш ('счастье, богатство и долголетие ) и т. д. Замок долголетия обычно украшен узорами, напоминающими цветы, птиц, насекомых и зверей, что также должно благоприятствовать позитивным событиям в жизни (Там же). Родители считают, что замок долголетия поможет детям избежать беды, а также уберечь от вреда, вызываемого злыми духами. Более того, замок долголетия дает детям возможность избежать невезения, прожить долгую жизнь и стать здоровыми (Чжан Лэй 2018: 14).
Замки долголетия открывают или снимают на 12-й год рождения, потому что тогда душа ребенка считается выросшей и больше не нуждается в защите замка-амулета. Считается, что дети до 12 лет легко теряют душу, которую забирают демоны и нечистая сила. Если ребенок наденет «замок», сделанный из хлопковой нити и медных монет, то он получит благословение от божеств. Ритуал открытия замка называется кайсоцзы (^ШТ, 'открытие замка') или юаньсоцзы (®ШТ, 'замок выполнения обета). Такой ритуал известен в провинциях Шаньси, Хэнань, Шаньдун, Внутренняя Монголия и других регионах (Дай Сюминь 2015: 13). Например, в Северной провинции Хэнань перед ритуалом раскладывают подношения, сжигают благовония и молятся, затем на шею ребенка вешают обмотку с замком и произносят молитву: «Переворачивается золотой замок, вставляется веревка, ребенок живет до двенадцати лет! Откроем все замки приворотные, синий замок висит на шее ребенка» (Там же) (перевод наш. — Л. Х., Ч. Я.). После сжигания благовоний замок открывают и снимают. Потом набрасывают кумач или красную одежду на плечи ребенка. Красный цвет в китайской традиции символизирует светлое будущее (Там же). Потом чашку, наполненную жертвенными дарами, передают ребенку. Эта чашка называется «золотой чашкой». Считается, что если ребенок держит ее в руках, то у него всегда будет еда и очень хорошая работа. В конце ритуала основной его исполнитель берет ветку ивы и трижды хлещет ребенка, выгоняя его из комнаты наружу в объятия своих родителей, которые сидят во дворе (Там же).
В народной мифологии существует верование, что яньван (|Ш1, 'владыка ада') определяет судьбу людей. Яньван — властитель подземного мира, отвечающий за судьбу человека, дату смерти и реинкарнацию. Как гласит пословица, «Если яньван приговорил вас к смерти в три часа, вы не дождетесь пяти». Наименование яньван происходит от санскрит. уатага/а (букв. 'владыка ада ), в литературном китайском языке он также встречается под именами емо (ЙШ, ФШ), яньмо (Щ Ш, ЩШ, ШШ, ШШ, ШШ, ШШ) (Чжао Сингэнь, Лу Сянхуай 2005: 26). В диалектах известны названия яньло, яньван, сыван.
Яньван изначально — божество древнеиндийской мифологии. Ямамото Ше, называемый Ямой, первоначально был един в двух лицах разнополых близнецов. Он судит души умерших по их прижизненным делам, поэтому его также знают в качестве Короля справедливости (Ван Фанвэнь 2003: 1).
Китайцы верят, что после смерти душа человека улетает от тела, далее перерождается. Под руководством яньвана происходит суд над душой, где оцениваются поступки при жизни. Следующее воплощение может быть уровнем выше или ниже.
В настоящее время в провинции Шаньдун сохранились верования в то, что, когда человек умирает, к нему яньваном посылаются призраки для суда над душой. Призраки называются учаны букв. 'непостоянство'), их два: один - в черной одежде, другой — в белой. Известно древнее стихотворение: «Если сразу в один день приходят учаны, то никак нельзя им помешать». Учаны описываются как ужасающие существа: они одеты в обычную одежду, с высокой шляпой, длинными волосами и длинным языком. Кто их увидит, сразу умрет (Цзи Уцзы 1990: 289).
Собиратель историй Ли Цинчэнь из династии Цин (1636-1912) записал: «Был некий доктор, который ехал ночью в паланкине мимо храма. Когда носильщик внезапно остановился, то доктор удивился и отдернул занавеску, чтобы узнать, в чем дело, и увидел двух призраков десяти футов высотой. Один в белом, другой в черном, они направлялись ко входу в храм. Дверь открылась сама по себе. Когда они вошли, дверь захлопнулась. Лунный свет был ярким, так что они могли его ясно видеть. Вскоре после этого, когда они вернулись домой, трое из четырех (доктор и два носильщика) умерли, и только тот, кто не видел учанов за паланкином, остался жив» (Ли Цинчэнь, Гао Хунцзюнь, Ван Шуянь 1988: 83-84).
Считается, что у яньвана есть книга, в которой записана продолжительность жизни каждого человека. Когда чья-то жизнь за-
канчивается, он посылает к нему учанов, чтобы сопроводить душу в подземный мир. Яньван определяет дальнейший путь души исходя из поступков при жизни: человеку, который совершает добро, яньван даст хорошую следующую жизнь, а человека, совершившего много зла, яньван оставляет в наказание в аду или дает ему плохую жизнь.
Обычно яньван сидит на троне. Под его руководством служат многие должностные лица, называемые паньгуань букв. 'чи-
новники-судьи'). Они помогают яньвану судить души умерших. Есть два типа судей: гражданские и военные. Гражданский судья носит официальную форму, держит кисть в правой руке, а в левой руке — книгу шэнсыбу (4.ЖШ, 'жизни и смерти'). Военный судья также одет в официальную форму, у него есть «медное шило» и «девятизвенная плеть» (гибкое металлическое боевое оружие). Военные паньгуань ловят и бьют души умерших, гражданские отвечают за поиск и запись информации (Цзэн Вэньвэнь 2012: 43).
Люди думают, что честный и справедливый чиновник после смерти может занять пост владыки ада. Наиболее известный из них — Бао-Чжэн, самый честный чиновник в истории, самоотверженный и неустрашимый перед властью. Он осмелился наказывать родственников императора в соответствии с законом. Поэтому после смерти он стал яньваном. Во времена династии Сун уже считалось, что Бао-Чжэн и есть яньван, существует поговорка с того времени: «Нет необходимости платить взятки, чтобы бороться с судебным иском, потому что есть яньван — Бао Чжэн» (Цзи Уцзы 1990: 258) (перевод наш. — Л. Х., Ч. Я). Говорят, что у него черное лицо, поэтому его называют еще и Черным Бао-Чжэном.
Считается, что имеется десять яньванов, проживающих в десятом зале подземного мира. В настоящее время обычно в местном храме создается зал для поклонения яньвану, особенно во спасение души умершего. Люди молят яньвана об освобождении душ умерших, чтобы они могли переродиться как можно скорее (Цзэн Вэньвэнь 2012: 46). Во многих сельских районах в Китае до сих пор существует обряд, во время которого люди приносят дары мертвым и проводят поминки через каждые семь дней после смерти родственника, причем на пятый и седьмой день делаются крупные жертвоприношения. Считается, что через семь недель душа умершего перерождается (Там же).
Вера в яньвана оказала большое влияние на погребальные обряды провинции Шаньдун. Чтобы умерший успешно и безопасно смог добраться до жилья яньвана, его родственники готовят богатую одежду, обувь, еду для умершего. Самое главное: их семьи должны
приготовить много денег, чтобы можно было подкупить яньвана и
получить хорошую судьбу в следующей жизни.
* * *
Изложенный материал позволяет сделать некоторые заключения типологического характера о представлениях о судьбе в народной мифологии Китая и Сербии.
1. В китайской и сербской мифологиях наблюдается различие в отрезке времени определения судьбы: сербский народ считает, что судьба определяется тремя демонами сразу после рождения, а китайцы верят, что судьба была определена владыкой ада и ее чиновниками-судьями уже до рождения.
2. В наименовании мифологических персонажей, определяющих судьбу человека, указывается их функция, общая для семантики представлений обоих народов, — «судить»: в Сербии их называют сушенице, усуде, судбине, судщв, судбенице, пресудтаче, опсуде, суд-нице и т. д.; в Китае мифологические персонажи под руководством владыки ада называются паньгуань (букв. 'чиновники-судьи').
3. В поле мифологических персонажей, определяющих судьбу человека, выявлены гендерные различия: в сербской народной традиции три демона сушенице — женщины, гораздо реже — мужчины, на западе Сербии, см.: (Плотникова 2004: 248-249), а в китайской традиции все мифологические фигуры, связанные с жизнью и смертью, — мужчины.
4. Дата рождения человека связана с судьбой в китайской и сербской традициях. Китайцы считают, что у детей, рожденных в год дракона, судьба станет лучше, а дети, рожденные в пятый день пятого месяца по лунному календарю, получают плохую судьбу. В Сербии дети, рожденные в святки, во вторник и субботу, получают несчастливую и бедную судьбу. Рожденные в один месяц и один и тот же день недели связаны общей судьбой.
5. Обереги ребенка и обряды, связанные с судьбой, встречаются и в сербской, и в китайской традициях. В Китае чанминсо ('замок долголетия') защищает детей от смерти в раннем возрасте; обычай сунч-жуми ('приносить поздравительный рис ) приносит ребенку крепкое здоровье; обряд чжуачжоу ('бросать жребий') помогает предсказать будущую профессию. В Сербии устраивают трапезу для «суджениц», чтобы ребенок получил хорошую судьбу; «рубашечка» сушится и хранится как амулет, она приносит счастье и защищает владельца от пули на войне; «постельку» бросают в реку, чтобы ребенок был
резвым, умным, благополучным; встречаются и ритуалы чествования новорожденного, когда женщины с подарками (хлебами, лепешками и т. д.) посещают роженицу и ребенка, что должно уберечь последнего в будущем от опасностей и несчастной судьбы.
Источники и литература
Арутюнова 1994 — Арутюнова Н. Д. От редактора // Понятие судьбы в контексте разных культур / отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Наука, 1994. С. 3-4.
БлащевиЙ 1984 — Благо/евик Н. Обичаjи у вези са ро^енем, женидбом и смрЙу у титовоужичком, пожещком и ко^еричком краjу // Гласник Етнографског музе]а у Београду / ур. Никола ПатенлиЙ. 1984. Кн>. 48. С. 209-310.
Ван Вэньгэ, Лю Тунцзюнь 2010 — ЭДЦЩ. ФШ^ШШШФЭД
^ёЩ // ШХ^Х^Ш. 2010. № 2. ^33-38^.
Ван Гуани, Чун Пэйтин 2018 — , ШШШ. Ш^ФШ^ЙШ.
// ^Я^Шг. 2018. № 2. ^324-338^. Ван Фанвэнь 2003 — Л^. ШШШРМ: // ^М. 2003. № 3. Ш\ Ж.
Ван Хайна 2011 — //
2011. № 3. Ш59-62Ж. Дай Сюминь 2015 — Ш^Ш. Й "Ш" ® "Ш" — ^Ш^ШЙ // Ш^К^Ш. 2015. № 6. Ш12-15Ж.
И Хуа 2016 — "ЙН": ШШ^ЛШОДШ&Й;. ФНЙШ. 2016.^11^180.
КулишиЙ, ПетровиЙ, ПантелиЙ 1970 — Кулишик Ш., Петровик П. Ж., Пантелик Н. Српски митолошки речник. Београд: Нолит, 1970. 328 с. Ли Цинчэнь, Гао Хунцзюнь, Ван Шуянь. 1988 — йШй
Щ. ЖЖ-Ш // «1ШЖ> 1988. ^83-84Ж.
Люй Шусян, Дин Шэншу 2016 — , Т^Л ЩШ^Ш.
ШФШ. 2016. ^1800Ж.
Мэй Дунвэй 2017 — //
ШЯ, 2017, № 5. ^54-59.
Плотникова 1999 — Плотникова А. А. Завивать // Славянские древности: Этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М.: Международные отношения, 1999. Т. 2. С. 232-233.
Плотникова 2004а — Плотникова А. А. Этнолингвистическая география Южной Славии. М.: Индрик, 2004. 768 с.
Плотникова 2004б — Плотникова А. А. Одномесячники, однодневни-ки // Славянские древности: Этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М.: Международные отношения, 2004. Т. 3. С. 533-534.
Плотникова 2009 — Плотникова А. А. Рубашка // Славянские древности: Этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М.: Международные отношения, 2009. Т. 4. С. 489-490.
Плотникова 2013 — Плотникова А. А. Южные славяне в балканском и общеславянском контексте: Этнолингвистические очерки. М.: Институт славяноведения РАН, 2013. 384 с.
Плотникова 2014 — Плотникова А. А. Язык как зеркало народной культуры: этнолингвистические вопросники в полевых исследованиях // Славянский альманах. 2014. № 1-2. С. 34-43.
Плотникова, Седакова 2012 — Плотникова А. А., Седакова И. А. Суд-женицы // Славянские древности: Этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М.: Международные отношения, 2012. Т. 5. С. 199-203.
РадуловиЙ 2013 — РадуловиН Немата J. Одре^иваае судбине у фолклорним наративима // Зборник у част Марщи Клеут / ур. С. Томин, Л. Пешикан ЛуштановиЙ, Н. Половина. Нови Сад: Филозофски факультет, 2013. С. 217-239.
Седакова 2012 — Седакова И. А. Судьба // Славянские древности: Этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М.: Международные отношения, 2012. Т. 5. С. 203-208.
Сун Хайянь 2013 — ФШШ^ШШ^ШЖДЙЙ^ // 5
ШШ^^Ш, 2013. № 2. Ш74-176М.
Ся Чжэннун, Чэнь Чжили 2009 — ЖШ&, ШШ.
ШЛШ, 2009. ^3477^.
Терновская, Толстая 1995 — Терновская О. А., Толстая С. М. Агония // Славянские древности: Этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М.: Международные отношения, 1995. Т. 1. С. 90-92.
Толстая 1994 — Толстая С. М. «Глаголы судьбы» и их корреляты в языке культуры // Понятие судьбы в контексте разных культур / отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Наука, 1994. С. 143-147.
Толстая 1999 — Толстая С. М. Душа // Славянские древности: Этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М.: Международные отношения, 1999. Т. 2. С. 162-167.
Толстая 2013 — Толстая С. М. Постулаты московской этнолингвистики // Толстой Н. И., Толстая С. М. Славянская этнолингвистика: вопросы теории. М.: Институт славяноведения РАН, 2013. С. 67-80.
Толстой 1995 — Толстой Н. И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: Индрик, 1995. 509 с.
Требjешанин 1991 — Треб]ешанин Ж. Представа о детету у cpncKoj култури. Београд, 1991. 422 с.
ФилиповиЙ 1972 — Филиповик М. С. Таковци: етнолошка посматрааа. Београд: Српска академща наука и уметности, 1972. [Српски етнографски зборник. Ка. 84.] 274 с.
Хэ Цзюин, Ван Нин, Дун Кунь 2015 — ЩАШ, It, ШМ. ШШШ, ШНШ, 2015. ^4961^.
Цзи Уцзы 1990 — Щ^Т. ЖЯХЪ&ШШ.
1990. ^30®.
Цзэн Вэньвэнь. 2012 — . . ИЛ1
2012. ^88^.
Чжао Сингэнь, Лу Сянхуай 2005 — М^Ш, Ш: 2005. &216М.
Чжан Лэй 2018 — ЖШ. ^Щй^Й^ // ШШШ, 2018. № 13. Ш 14-15Ж.
Чжан Чуаньдун 2016 — ШШ "ШЖ" ШЙШпЙЛ^ШШ //
2016. № 5. Ш123-13Ш.
Чжу Цици 2019 — ¿м^Ш^ЙЙ^ШрМ? // ШШШШ-,
2019. № 6. Ш118-119М.
Якушкина 2004 — Якушкина Е. И. Южнославянская лексика судьбы с точки зрения ареалогии // Исследования по славянской диалектологии. Вып. 10: Терминологическая лексика материальной и духовной культуры балканских славян / отв. ред. Г. П. Клепикова, А. А. Плотникова. М., 2004. С. 168-182.
References
Arutiunova, N. D. "Ot redaktora." Poniatie sud'by v kontekste raznykh kul'tur, ed. by N. D. Arutiunova. Moscow: Nauka, 1994, pp. 3-4.
Blagojevic, H. "Obicaji u vezi sa rodenjem, zenidbom i smrcu u titovouzickom, pozeshchkom i kosjerickom kraju." Glasnik Etnografskog muzeja u Beogradu, ed. by Nikola Patenlic, 1984, knj. 48, pp. 209-310.
Dai, Xiumin. "You 'suo' dao 'suo' — changmingsuo qiyuan tanjiu." Huaihua xueyuan xuebao, 2015, no 6, pp. 12-15.
Filipovic, M. S. Takovci: etnoloskaposmatranja. [Srpski etnografski zbornik. Knj. 84.] Beograd: Srpska akatemm nauka i umetnosti, 1972, 274 р.
He, Jiuying; Wang, Ning and Dong, Kun. Ciyuan. Beijing: Shangwu yinshu-guan, 3d ed., 2015, 4961 p.
Iakushkina, E. I. "Iuzhnoslavianskaia leksika sud'by s tochki zreniia are-alogii. Issledovaniia po slavianskoi dialektologii." Terminologicheskaia leksika
material'noï i duhovnoï kul'tury balkanskih slavian, Issue 10, ed. by G. P. Klepiko-va, A. A. Plotnikova. Moscow, 2004, pp. 168-182.
Ji, Wuzi. Man hua shen gui gushi. Haerbin: Beifang wenyi chubanshe. 1990, 301 p.
Kulisic, S., Petrovic, P. Z., Pantelic, N. Srpski mitoloski recnik, Beograd: Nolit, 1970.
Li, Qingchen, Gao, Hongjun, Wang, Shuyan. "Wuchang erze." Zuichazhiguai. Shijiazhuang: Hebei renmin chubanshe, 1988, pp. 83-84.
Lu, Shuxiang, Ding, Shengshu. Xiandai hanyu cidian. Beijing: Shangwu yin-shuguan, 7th ed., 2016, 1800 p.
Mei, Dongwei. "Duanwujie 'eyueeri' de liuyan jiqi yingxiang." Wenshizhishi, 2017, no 5, pp. 54-59.
Plotnikova, A. A. "Zavivat'." Slavianskie drevnosti: ètnolingvisticheskiïslovar', ed. by N. I. Tolstoi. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniia, 1999, vol. 2, pp. 232-233.
Plotnikova, A. A. Ètnolingvisticheskaia geografiia Juzhnoï Slavii. Moscow: Indrik, 2004, 768 p.
Plotnikova, A. A. "Odnomesiachniki, odnodnevniki." Slavianskie drevnosti: ètnolingvisticheskiï slovar', ed. by N. I. Tolstoi. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniia, 2004, vol. 3, pp. 533-534.
Plotnikova, A. A. "Rubashka." Slavianskie drevnosti: ètnolingvisticheskiï slovar', ed. by N. I. Tolstoi. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniia, 2009, vol. 4, pp. 489-490.
Plotnikova, A. A. Yuzhnye slaviane v balkanskom i obshcheslavianskom kontekste: Ètnolingvisticheskie ocherki. Moscow: Institut slavianovedeniia RAN, 2013, 384 p.
Plotnikova, A. A. "Iazyk kak zerkalo narodnoj kul'tury: ètnolingvisticheskie voprosniki v polevyh issledovaniiah." Slavianskiïal'manah, 2014, pp. 34-43.
Plotnikova, A. A., Sedakova, I. A. "Sudzhenicy." Slavianskie drevnosti: ètnolingvisticheskiï slovar', ed. by N. I. Tolstoi. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniia, vol. 5. 2012, pp. 199-203.
Radulovic, Nemanja J. "Odredivanje sudbine u folklornim narativima." Zbornik u castMariji Kleut, ed. by S. Tomin, Lj. Pesikan Ljustanovic, N. Polovina. Novi Sad: Filozofski fakul'tet, 2013, pp. 217-239.
Sedakova, I. A. "Sud'ba." Slavianskie drevnosti: ètnolingvisticheskiï slovar', ed. by N. I. Tolstoi. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniia, 2012, vol. 5, pp. 203-208.
Song, Haiyan. "Zhongguo minjian mingyunguan de wenhua fansi jiqi qishi." Yunnan xingzheng xueyuan xuebao, 2013, no 2, pp. 174-176.
Ternovskaya, O. A., Tolstaya, S. M. "Agoniia." Slavianskie drevnosti: ètnolingvisticheskiï slovar', ed. by N. I. Tolstoi. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniia, 1995, vol. 1, pp. 90-92.
200
ïïw Xy, Ц^эн HHmyH
Tolstaya, S. M. "'Glagoly sud'by' i ikh korreliaty v iazyke kul'tury." Ponia-tie sud'by v kontekste raznykh kul'tur, ed. by N. D. Arutiunova. Moscow: Nauka, 1994, pp. 143-147.
Tolstaya, S. M. "Dusha." Slavianskie drevnosti: etnolingvisticheskiïslovar', ed. by N. I. Tolstoï. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniia, 1999, vol. 2, pp. 162-167.
Tolstaya, S. M. "Postulaty moskovskoï ètnolingvistiki." Slavianskaia ètnolingvistika: voprosy teorii by N. I. Tolstoï, S. M. Tolstaya. Moscow: Institut slavianovedeniia RAN, 2013, pp. 67-80.
Tolstoï, N. I. Iazyk i narodnaia kul'tura: Ocherki po slavianskoï mifologii i ètnolingvistike, Moscow: Indrik, 1995, 509 p.
Trebjesanin, Z. Predstava o detetu u srpskoj kulturi. Beograd, 1991, 422 p.
Wang, Wenge, Liu, Tongjun. "Zhongguo chuantong beiju zhong de mingyun-guan." Beifang gongye daxue xuebao, 2010, no 2, pp. 33-38.
Wang, Guangyi, Chong, Peiting. "Jindai Zhongguo dongbei diqu jumin ren-shengliyi yanjiu." Huaxia wenhua luntan, 2018, no 2, pp. 324-338.
Wan, Fangwen. "Huaxia minjian xinsu zongjiao: yanwan." Shuwu, 2003, no 3, pp. 1-2.
Wang, Haina. "Changmingsuo jiqi yanbian." Foshan kexue jishu xueyuan xuebao (shehuikexueban), 2011, no 3, pp. 59-62.
Xia, Zhengnong, Chen, Lizhi. Cihai. Shanghai: Shanghai cishu chubanshe, 6th ed., 2009, 3477 p.
Yi, Hua. "'Xisan': manzu xinshenger dute de qifu yishi." Zhongguo minzubao, 2016/11/18, p. 2.
Zeng, Wenwen. "Han Tang zhijian Zhongguo mingjieguan de bianhua yanjiu." Sichuan shifan daxue, 2012, 84 p.
Zhao, Xinggen and Lu, Xianghuai. Shiyong Zhongguo minsuxue. Nanjing: Dongnan daxue chubanshe, 2005. 216 p.
Zhang, Lei. "Changmingsuo yinhan de wenhua." Shanhaijing, 2018, no 13, pp. 14-15.
Zhang, Chuandong. "'Songzhumi' xisu de yuanshi yiyi yu chuantong zhuisu." Huanan nongue daxue xuebao(shehuikexueban), 2016, no 5, pp. 123-131.
Zhu, Qiqi. "Duanwu eyue chusheng de wa mingyun ruhe?" Lvyoushijie, 2019, no 6, pp. 118-119.
DOI 10.31168/2073-5731.2022.1-2.2.04 Liu Hu, Zheng Yangtong
The representation of "fate" in the folk mythology in Serbia and in China
Liu Hu PhD student
Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences 119991, Leninsky Prospect 32-A, Moscow, Russian Federation E-mail: liu.hu@mail.ru ORCID: 0000-0002-1662-098X
Zheng Yangtong PhD student
Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences 119991, Leninsky Prospect 32-A, Moscow, Russian Federation E-mail: Alexsasha1995@163.com ORCID: 0000-0003-0400-4677
Citation
Liu Hu, Zheng Yangtong. The representation of "fate" in the folk mythology in Serbia and in China // Slavic Almanac. 2022. No 1-2. P. 183-202 (in Russian). DOI: 10.31168/2073-5731.2022.1-2.2.04
Received: 12.01.2022.
Abstract
The study is devoted to the notions of fate in the traditional folk mythology of China and Serbia. The article analyzes the folk rites and the related terminology, the name and image of mythological characters denoting the fate of a person. Folk customs, native and funeral rites, folklore (proverbs, songs, riddles) became the material for considering the mythological image of fate. The work shows how the mythological perception of fate is reflected in the cultural code and in the linguistic image of the world. The article demonstrates how the mythological perception of fate is reflected in the linguistic images of the world of different peoples. Serbs believe that the fate of a person is given by God and other supernatural powers, in particular, the fate of a newborn child is determined by three mythological characters. In the Chinese tradition, fate is influenced by the heavenly will, the time of birth, an amulet, the lord of hell etc. In folk mythology, the soul will be reborn and will receive the fate, determined by the deeds of the person during the life-
202
Aw Xy, Ц^эн HHmyH
time. The article is mainly devoted to the comparative analysis of the linguocultural meaning of fate in Chinese and Serbian mythology. The article compares the typological similarities and differences reflected in the mentality, ethnic memory, folk psychology. As a result, linguistic and extralinguistic factors have been identified that have unambiguously influenced the terminology of the perception of fate (for example, the names of mythological characters). The purpose of the study is to examine the logical-semantic and linguistic features of the appeal to the mythologeme of fate in the Chinese and the Serbian languages, in the reconstruction of folk spiritual culture.
Keywords
Serbian folk mythology, Chinese traditional mythology, image offate, ethnolinguistics.
