CC BY
40
Научная статья
DOI: 10.15593/2224-9354/2022.2.6 УДК 329.78 (470+571)
Е.И. Пашинина, З.З. Кныжова, И.В. Суслов, И.В. Бабаян ПРЕДМЕТНОЕ ПОЛЕ РОССИЙСКОЙ МОЛОДЕЖНОЙ ПОЛИТИКИ
Статья посвящена дискурсивному полю российской молодежной политики, рассмотренному сквозь призму выделенных региональными экспертами в рамках структурированного интервью актуальных проблематик данного направления. В качестве экспертов выступили представители органов исполнительной власти, государственного и некоммерческого сектора, в частности, национально-культурных объединений двух регионов Поволжья - Саратовской и Самарской областей, реализующих направления молодежной политики или деятельность которых включает в себя работу с молодежью. Экспертные интервью были проведены в период с октября по ноябрь 2022 г. (п = 20). В ходе интервью выделены тематические блоки, среди которых: объект-субъектный статус молодежи, образовательный, экономический и политический дискурсы. Объект-субъектный статус молодежи рассматривается посредством государственных интересов и системы заботы о молодежной когорте, а также ответственности и социального включения молодежи в различные сферы жизнедеятельности общества. Эксперты отмечают замедление процесса взросления, связанный с инфантилизмом нового поколения, проявлением которого является отсроченный переход от детства и юности к социальной ответственности. Политический аспект дискурса о молодежи и молодежной политики рассматривается в рамках двух проблематик: конструирование национально-государственной идентичности и вовлеченности молодежной когорты в политические процессы страны. Протестные настроения российской молодежи интерпретируются экспертами как необходимость поиска новых инструментов и механизмов работы с молодежью, пересмотра вопроса политической субъектности молодежи и усиление третьего сектора.
Ключевые слова: молодежная политика, молодежь, политическая активность, субъект-ность, образование, занятость, эксперты.
Введение. Закон «О молодежной политике в Российской Федерации» 2020 г., принятый спустя полтора десятилетия после «Основ государственной молодежной политики Российской Федерации до 2025 года», продемонстрировал увеличение интереса власти и научного сообщества к молодежи как важнейшей социальной группе современного общества. Современных исследователей волнует не только социальная актуальность решения молодежного вопроса, но и проблемы методологического характера, связанные с определением того, что же следует понимать под «молодежной политикой»? Скорость
© Пашинина Е.И., Кныжова З.З., Суслов И.В., Бабаян И.В., 2022 Пашинина Екатерина Игоревна - канд. социол. наук, доцент кафедры БТЛ, заместитель директора центра городских и региональных исследований ФГБОУ ВО «Саратовский государственный технический университет имени Гагарина Ю.А.», е-mail: [email protected].
Кныжова Зарина Закиевна - канд. полит. наук, доцент кафедры истории, политологии и социологии ФГБОУ ВО «Саратовская государственная юридическая академия», e-mail: [email protected].
Суслов Иван Владимирович - канд. социол. наук, доцент кафедры истории, политологии и социологии ФГБОУ ВО «Саратовская государственная юридическая академия», е-mail: [email protected].
Бабаян Инна Вячеславовна - канд. социол. наук, доцент кафедры гуманитарных дисциплин ФГБОУ ВО «Саратовская государственная консерватория имени Л. В. Собинова», e-mail: [email protected].
общественных изменений и консервативность государственной позиции по отношению к молодежи объясняют отсутствие четкости в политических и научных взглядах на место молодого поколения в современном обществе. Несмотря на то, что молодежные проблемы традиционно определяются в качестве приоритетных научных интересов в социально-политических науках (наряду с социальной стратификацией и мобильностью, этничностью и нацией, семьей и браком), попытка концептуализации такого явления, как молодежная политика является задачей нетривиальной.
Молодежь в качестве субъекта и объекта национальной политики стала интересовать ученых и государственных деятелей сравнительно недавно -в конце ХХ в. [1, 2]. Предыдущие представления о молодежной когорте базировались скорее на поколенческом противопоставлении молодежи (зачастую «не вызывающей доверия») и взрослых, не готовых делегировать полномочия и придерживающихся карательных подходов в молодежной политике [3-5]. Вслед за М. Мид [6], использовавшей понятия префигуративной, кофигуративной и постфигуративной культур, следует учитывать, что обмен опыта и знаний между поколениями в современном обществе все чаще идет не только от старших к младшим, но и от молодого поколения к старшему. В условиях распространения демократических ценностей и процесса диджитализации постфигуративная культура определяет характер взаимодействий и социальную роль когорт в социальной структуре. Трансформации жизненных целей и установок молодежи [7] в новых заданных условиях переопределяют субъект-объектные отношения к молодежи как к целевой группе государственной политики, которая рассматривается уже не в качестве объекта воздействий и превентивного управления, а как субъекта - равноправного актора социальных и политических отношений.
Молодежная политика как направление государственной деятельности предполагает решение разнообразных политических, социокультурных, экономических задач, за которые отвечают многочисленные ведомства и структуры, причем нередко выходящие за пределы подведомственных учреждений органов молодежной политики, имплицитно растворяясь в других направлениях социально-экономической, политической и иной деятельности. Обширность и расплывчатость феномена молодежной политики следует рассматривать как препятствие для создания эффективно работающей государственной концепции. Например, К.В. Подъячев и И. А. Халий не считают «Основы государственной молодежной политики до 2025 года», принятые в 2014 г., четким руководством к действию для административно-управленческого аппарата, так как в документе сформулированы цели и задачи государственной политики, но не расставлены приоритеты [8]. Исследования современного состояния молодежной политики крайне разнообразны как российских, так и зарубежных ученых. Некоторые исследователи при обсуждении вопросов занятости и проблем рабочего класса обращаются даже к социально-психологическим аспектам, на-
пример, одиночеству [9]. В рамках настоящего исследования будет совершен обзор тем, которые, с точки зрения отечественных ученых, входят в проблемное поле молодежной политики: меры молодежной политики, обращение к социально-экономическим и политическим направлениям ее деятельности. При этом предполагается не только рефлексия концептуальных рамок молодежной политики, но и рассмотрение особенностей исследовательских и практических подходов к работе с молодежью в российской практике с учетом мнений региональных экспертов Самарской и Саратовской областей.
Материалы и методология. Для определения специфики феномена российской молодежной политики, определения ее приоритетов и перспектив, мы будем обращаться к отечественному опыту проведения молодежной политики, представленного в работах современных исследователей данной сферы. Выделенные экспертами Самарской и Саратовской областей проблематики подкрепляются теоретическими и эмпирическими данными, полученными российскими учеными. Экспертные интервью (N = 20) с представителями государственной власти, руководителями некоммерческих организаций, лидерами национально-культурных объединений, специалистами сектора развития молодежной политики крупного российского холдинга, действующего на территории обоих регионов, проводились с октября по ноябрь 2021 г. Качественный материал интервью анализировался с помощью Обоснованной теории (Grounded theory) А. Страусса и Дж. Корбина [10]. Тематические блоки в гиде раскрывают широкий спектр вопросов проблемного поля, среди которых в том числе профессиональные компетенции, установки и профессиональный про-файлинг экспертов в сфере молодежной политики.
Результаты и их обсуждения. Современные тренды, связанные с поиском новых форм эффективной реализации мер молодежной политики, являются ответом на глобальные вызовы современности. Тематика профессиональной деятельности в экспертных интервью рассматривается в аспекте организации работы с молодежью, актуальных проблем и потребностей в молодежной среде и видения способов их решения, характеристик действующей молодежной политики и ее агентов, перспектив и возможностей тиражирования успешных кейсов в данной сфере. Интеграция большинства опрошенных экспертов в сферу молодежной политики и организаций, реализующих ее сегодня на местах, происходила в студенческие годы посредством активного участия в различных молодежных организациях и объединениях, как на базе образовательных учреждений, так и вовне - на территории города и/или области. Среди таких институций: Российский союз молодежи, студенческие отряды и советы, волонтерские и экологические организации, творческие коллективы и ассоциации, профсоюзы, политические и некоммерческие объединения. Эксперты подчеркивают наметившуюся позитивную тенденцию сменяемости поколений в сфере реализации молодежной политики, которая по-новому определяет
роль молодежи, определяя ее в качестве лидера. Это предполагает формирование административного пула из числа представителей молодежной когорты. Накопленный ими культурный и социальный капитал является базой для их последующей деятельности, которая формируется во многом их инсайдерскими знаниями и опытом, а не профессиональными креденциями. Вместе с тем должность специалиста по работе с молодежью с невысокой заработной платой отмечается как невостребованная среди молодых специалистов.
За 30-летний постсоветский период молодежная политика неоднократно пересматривалась с точки зрения институционального закрепления в структуре приоритетных задач внутренней политики Российского государства. Затянувшийся процесс становления инфраструктурного дизайна региональной молодежной политики и его поступательного перехода от имплицитной к эксплицитной форме связан с положением данной отрасли в числе приоритетных для развития субъектов РФ. На практике это может проявляться в создании автономного профильного министерства в регионах либо присоединении молодежного вопроса к таким сферам, как образование, культура, туризм или спорт.
Эксперты указывают на продолжающийся процесс формирования института молодежи, связанный с переходом от неустойчивых практик и отношений к кодифицированным правилам и нормам, ценностям и инфраструктуре, регулирующих данную сферу. Экспертное сообщество подчеркивает положительные изменения в сфере молодежной политики, которые приводят к систематизации работы с молодежью: «Лично мое мнение, конечно, молодежная политика как отрасль развивается однозначно, я вижу эти изменения. Появляется и инсти-туализация молодежной политики, появляется понимание отраслевое, что это обособленная сфера управления, а не придаток чего бы то ни было. Конечно, уровень, в любом случае, по-прежнему недостаточен, но те изменения с 2004 по 2006 год, а они очевидны» (Инф.12, Саратов, чиновник).
С другой стороны, экспертами артикулируется проблема ситуативности и бессистемности, следствием которых является несогласованность действий акторов трех уровней, но вместе с тем усиливается роль горизонтальных связей: «Да, спонтанность и не проработанность она падает исключительно в сферу молодежной политики, потому что молодежь — это безвольные ребята, загорающиеся хорошей идеей, могут попытаться везде. В конечном итоге мы имеем обратный эффект, когда молодой человек, которого позвали, того же добровольца сделать хорошее дело, видит изнутри всю непроработанность, непродуманность и в итоге он уходит разочарованный, расстроенный и обиженный на государство» (Инф.6, Самара, чиновник).
Подчеркнем важность рассмотрения молодежной политики в виде системы мер развития и поддержки гетерогенной группы молодежи, дифференцируемой в зависимости от жизненных стратегий и потребностей, нередко коррелирующих с их статусом занятости и активности. Российские эксперты со-
лидаризируются в мнении, что в зоне видимости агентов молодежной политики чаще всего находится студенческая молодежь в возрасте от 18 до 25 лет. Вместе с тем, по мнению информантов, работа с данной группой нередко фокусируется на активистах образовательных учреждений. В этом контексте выработка механизмов и инструментов вовлечения более широкого круга студенческой молодежи в поле молодежной политики, реализуемой на базе вузов и ссузов, определяется как приоритетная задача.
Одна из ключевых задач в реализации молодежной политики на местах, на которую обращают внимание как представители государственных учреждений, так и коммерческих организаций, является создание мотивационной системы управления поведением и мобильности молодежи, что в конечном счете формирует «систему социальных лифтов»:
«Молодежная политика, да, это, наверное, самая главная функция - мотивация и «социальный лифт» .... Что они могут продвинуться» (Инф.13, Саратов, куратор молодежной политики холдинга).
«Этот лифт работает, он выдвигает ведь не только лидеров, но и команды. Команды этих лидеров, они тоже занимают, так или иначе, какие-то где-то рабочие посты, где-то до руководящих постов доходит. То есть ребята, которые работают вместе с этим лидером в том или ином движении, они тоже находят, зачастую, себе место для трудоустройства, связывая свою жизнь профессионально потом с этой деятельностью. Примеров опять же масса у нас по институтам, когда студенческие советы становятся лифтами» (Инф.12, Саратов, чиновник, экс-руководитель в сфере молодежной политики).
Пролонгация возраста реципиентов молодежной политики до 35 лет, которая стала возможной с принятием Федерального закона «О молодежной политике в Российской Федерации» 2020 г., имеет разные точки зрения. С одной стороны, высказывается мнение о формализации увеличения возраста: «Я не вижу в тридцатипятилетних людях, которые занимаются молодежной политикой и ходят там по всем этим форумам, людей, полезных для общества. Мне кажется молодежь - это 25 и все.... 25 и все. Больше уже это не молодежь, это другое. Это люди, у которых есть семья, работа интересная, которые должны продвигаться в профессиональном плане, назовите их молодыми специалистами до тридцатипятилетнего возраста, назовите их там как-то по-другому, но молодежь!» (Инф.4, Самара, рук. образоват., орг.).
С другой стороны, градация возраста молодежи и включение 35-летних в сферу интересов молодежной политики расширяет ресурсы и вариативность помощи для когорты посредством социальной и грантовой поддержки: «Молодежная политика она же не заканчивается мероприятиями. Молодые семьи - это молодые ученые, молодые преподаватели, да, то есть молодые, инженеры на предприятиях и так далее. То есть это не только мероприятия, это, как вам сказать, это объединяющая история для всей молодежи, которая вообще что-либо делает» (Инф.3, Самара, экс-рук. мол. сообщества, канд. в депутаты).
Анализируя динамику развития молодежной политики в постсоветское время, можно прийти к выводам, сформулированным частью экспертного сообщества о том, что современная молодежная политика, представленная сетью государственных и некоммерческих, политических и коммерческих организаций по работе с молодежью, сегодня рассматривается как ресурс и канал информирования молодежи о существующих возможностях. При этом молодежь артикулируется как «ключевая движущая сила».
Разговор о характере и направлениях общественных изменений невозможен без анализа процессов цифровизации, диджитализации общественной жизни, ускорившихся в связи с распространением мобильного интернета, развитием социальных сетей и пандемией, ограничивших общение в офлайне. Информационная эпоха задает новые вызовы, которые зачастую ощущаются, но недостаточно четко рефлексируются молодежью. Традиционные и новые формы работы с молодежью в ковидную эпоху проявляют признаки перехода к молодежной политике нового поколения (новая правовая рамка, формы работы, в том числе онлайн-практики и мероприятия, новая оценка эффективности мер, самореализация и развитие конкурентоспособности, приоритет национальной безопасности). Сравнивая установки молодежи и изменение формата работы с ней, экспертами отмечается сдвиг в сторону требовательности и более осознанного, прагматичного участия молодого поколения Z, в событиях и мероприятиях, проводимых в рамках молодежной политики, отмечается крен в сторону онлайн-работы:
«Сегодня все немножко по-другому. Не хорошо и не плохо, оно просто по-другому, и мы должны подстраиваться под эти возможности» <...> Когда мы сорганизовались со своим сообществом, молодежным советом, мы только через два года пришли к тому, что у нас появились футболки. <... > Сейчас же, приходя молодежь спрашивает: «А мерч есть?» Мерч. Все. А есть мерч? Да, вот тебе футболка, вот тебе power bank с логотипом, вот тебе рюкзачок, кружка термо. Ну, нормально, приду тогда» (Инф.12, Саратов, чиновник).
<«Благодаря пандемии мы пришли к такому, наверное, опыту, что мы можем вовлекать как можно больше людей. <... > Когда появился онлайн-формат, очень многие рады, что появился онлайн-формат, потому что многих людей не было в молодежке, пока мы не смогли, вот, ввести онлайн всякие тренинги, он-лайн-мероприятия, с другой стороны, ребятам, конечно, не хватает живого общения (Инф.13, Саратов, куратор молодежной политики коммерч. организации).
«Даже вот, например, к сожалению, да, вот этот ковид, он же тоже научил нас многим вещам, например, даже технологиям работы в онлайне, чтобы дети там не спали дома. Ну, тоже успешно мне кажется» (Инф. 2, Самара, рук. образоват. орг.).
Таким образом, вызовы и угрозы современного мира, в том числе распространения COVID-19, вынуждают искать и использовать новые форматы работы и коммуникации в решении насущных проблем молодежи. Сокращение
численности участников офлайн-мероприятий и одновременно широкий охват целевой аудитории с помощью онлайн, существенно меняют инструменты работы с молодежью и механизмы оценки их эффективности. На этом фоне возрастает значение личностного фактора в транслировании ценностей, успешных кейсов личностного и профессионального становления и самореализации, когда молодежи важно знать своих героев «в лицо», подчеркивать ценность молодежного вклада в решение социальных задач. Многоаспектность феномена и отсутствие четкости в государственной позиции по отношению к молодежи затрудняет процесс научной концептуализации молодежной политики. В большинстве многочисленных исследований молодежной политики рассматриваются отдельные аспекты явления, такие как образование, профориентация, материальное благополучие, межличностные отношения, что актуализирует необходимость выявления ценностей и параметров благополучия молодежи, а также установку по определению круга задач и проблем молодежной политики.
Объект-субъектный статус молодежи и ее структура. Молодежь в академических исследованиях и государственной политике часто определяют как объект заботы, социальную группу, нуждающуюся в социальной помощи. Например, в странах Ближнего Востока распространено восприятие молодежи как уязвимой, зачастую маргинализированной группы, которой необходимо помочь в осознании своего места и призвания, особенно в период кризиса, связанного с пандемией СОУГО-19 [11]. С другой стороны, отмечается возможность превращения молодежи в странах Карибского бассейна в проводников нововведений и стратегического партнера правительств [12].
Для иллюстрации проявления объект-субъектного подхода к позиционированию статуса молодежи в российской практике приведем пример из документов сферы регулирования молодежной политики. Так, в Стратегии развития молодежи в РФ до 2025 г. фиксируется объектный статус молодежи: «Молодежь - объект национально-государственных интересов». И напротив, в законе «О молодежной политике в Российской Федерации» молодежь указана как один из субъектов, осуществляющих деятельность в сфере молодежной политики (п. 7 ст. 2). Такая дихотомия связана с неопределенным статусом и содержанием самой молодежной политики, а также с многообразием интересов и проблем самой молодежи, ее неоднородностью по социально-экономическим, политическим, территориальным и иным характеристикам, (не)доступностью ресурсов для саморазвития и профессионального становления, организации досуга, получения необходимых услуг и видов помощи. Одновременно ожидания от молодежи тоже весьма противоречивы: сдерживание и стимулирование социально-политической активности, сохранение традиционных ценностей и подталкивание к инновациям. Такие ожидания со стороны государства и общества от молодежи могут быть как следствием конфликта поколений, так и отражением стремления сохранить традиции, культуру, суверенитет в условиях глобальных изменений и вызовов.
Дискурс проблематизации молодежной сферы раскрывает проблемное поле молодежной группы и, в целом, отрасли, что актуализирует объектный статус молодежи. Проблемное поле конструируется вокруг таких задач, как координация усилий социальных институтов семьи и образования в вопросах воспитания молодежи, выявление круга проблем социально уязвимых групп молодежи и их решение. Трансформация объектного статуса молодежи в субъектный статус зачастую связана с необходимостью повышения у молодого поколения мотивации и формирования активной гражданской позиции, личной и социальной ответственности. Проблемы работы с молодежью, отмечают эксперты, проявляются в несогласованности действий агентов социализации - семьи, школы и правоохранительных органов:
«Это «Три столпа»: «Потому что родители предъявляют за свое чадо в школе большие требования к учителям. Это совместная работа, чтобы сын или дочь не уроды выросли - родители. Правоохранительные органы обязательно, потому что человек должен быть законопослушным. Это один из элементов. И, наверное, четвертое, что общество должно испытывать потребность в этих людях» (Инф.11, Саратов, рук. патриот. НКО).
«Мы ждем людей, чтобы они будут приходить там на работу и вкалывать как наши родители или как наши бабушки, дедушки и ездить каждый день в офис, <... > добиваться, проходить от низов до верхов. Они не готовы, они не хотят это делать». ... «Мы получили людей, которые смотрят Ик-Ток, из Ик-Тока учатся всему и еще и права качают! Что у них личные границы, ну то есть это большой минус или плюс этого поколения» (Инф.13, Саратов, куратор молодежной политики холдинга).
«Сюда ко мне приходят в колледж недолюбленные и хорошо куратор, но она тоже не может обнять сразу всех 25 человек. Тогда мы или вы, кто в молодежной политике работает, должны это как-то, пусть не заменять, но придумывать какие-то технологии вот эти, которые помогали бы ребятам раскрыться. Им очень важно понимание, внимание. <... > Мы же должны, обязаны воспитывать патриотов своей страны, не соседней» (Инф.2, Самара, рук.образоват.орг.).
Многие «взрослые» политики и ученые отмечают молодежную иннова-тивность и, одновременно, говорят о молодежных угрозах существующему миропорядку. «Они смотрят на молодежь и с надеждой, и с тревогой», - поэтично замечает Е.Л. Омельченко [13]. Курс на развитие социальной гражданской активности молодежи, который, безусловно, можно назвать мейнстрим-ным, присутствует и в стратегии молодежной политики ЕС до 2027 г. В российском национальном проекте «Образование» и федеральном проекте «Социальная активность» говорится о вовлечении молодых людей в добровольческие проекты [14]. Государственная политика по вовлечению молодежи в активную социальную деятельность должна учитывать ряд обстоятельств.
Во-первых, А.Ю. Зубок и В.И. Чупров отмечают, что в российской и зарубежной политике мало обращают внимания на собственно молодежные устремления, предпочтения и мотивационные установки [7].
Во-вторых, концепция «двух полюсов» в молодежной политике показала свою неэффективность. Политикам следует сосредоточиться на вовлечении в социальную активность большей части «средней» молодежи, которая не относится ни к «полюсу» ярких талантов, активно участвующих в «форумных кампаниях», ни к социально уязвимому полюсу [8]. Другими словами, «обычная» молодежь слабо затрагивается государственными мероприятиями и не испытывает сильной связи с процессами и делами, происходящими внутри собственной страны.
В-третьих, следует добавить в список особых социальных групп, нуждающихся во внимании государства, новые категории, увеличив классовую, гендерную и этнокультурную сенситивность молодежной политики. Например, предлагается увеличить социальные инвестиции в рабочую молодежь [15], ценности этнических групп молодежи [16], конструирование этнической толерантности молодежи [17].
Успешность реализации молодежной политики зависит не только от качеств, приписываемых молодым, также следует обращать внимание на уровень профессионализма, заинтересованности, понимания тех специалистов, которые отвечают за молодежное направление государственной политики. Ряд ученых указывают:
1) на недостаточную укомплектованность государственных структур, курирующих молодежное направление, а также частое непонимание молодежных инициатив, мировоззрения и ценностей, затрудняющее успешное взаимодействие молодежных объединений и органов власти;
2) на формальное отношение чиновников к проведению различных мероприятий ради написания отчета/выполнения плана, при этом игнорирование сути достигнутого [18];
3) на несенситивность существующих программ и стратегий к классовому, гендерному, социокультурному, этнонациональному разнообразию молодого поколения или, другими словами, недостаточную диверсификацию государственной политики, направленной на молодежь как на единую монолитную социальную группу [15].
Образовательный и экономический компонент молодежной политики. В ХХ в. жизненный цикл непосредственно определялся профессией и формой занятости, при этом работа абсолютно доминировала над внерабочей частью жизненного мира. Многие исследователи (например, Д. Фарруга) отмечают трансформацию роли труда, работы и карьеры в жизненном цикле молодежи в последнее десятилетие [19]. Предметом исследования также оказывался феномен непрерывного образования в жизни молодых взрослых [20]. Главной российской проблемой является низкое качество процесса обучения, не предоставляющего
полезных навыков и знаний для будущего профессионального и карьерного роста [21], а также проблемы с трудоустройством по специальности при дисбалансе количества выпускников и соответствующих мест на рынке труда.
«Молодежи не хватает и поэтому <... > стараются их на всевозможные мероприятия куда только можно направить, привлечь, чтобы только ребята остались на предприятии» (Инф.13, Саратов, куратор молодежной политики холдинга).
Исследования в области эмиграционных устремлений показывают, что желание покинуть страну связано не с предполагаемой возможностью получить хорошее образование или профессионально самореализоваться, а с желанием улучшить условия жизни [22]. Причем, высокая оценка собственной конкурентоспособности уменьшает уровень эмиграционных соблазнов.
«Они (молодежь. - Прим. авт.) видят социальное благополучие не когда там, ты реально, я не знаю, кайфуешь, счастлив, а им очень важно, чтобы другие видели твое социальное благополучие. Это вот их благополучие, оно связано на любви к себе, позиционировании еще себя прекрасного этому миру, но при этом, чтобы их еще никто не трогал». (Инф.8, Саратов, куратор молодежной политики коммерч. организации).
В странах постиндустриальных и стремящихся к ним растет доля молодежи, оставшейся за пределами традиционного формата образования и занятости, так называемой КЕЕТ-молодежи (Not in Education, Employment or Training). Российские исследователи указывают на высокий протестный потенциал NEET-молодежи и важности создания государственной стратегии, направленной на предотвращение ее деструктивной активности [23]. Однако, критикуя российскую стратегию молодежной политики до 2025 г., К.В. Подъячев и И.А. Халий отмечают, что проблемы работы «социальных лифтов», повышения производительности труда, развития предпринимательского потенциала, профориентационной работы и развития сельской молодежи находятся в ней на последней позиции [8].
Прекаризация и инфантилизация российской молодежи как проблематика отмечается рядом экспертов:
«Вот, если у нас сейчас пройти по квартирам, люди, которые здесь есть, взрослые люди, не работают, живут на шее у родителей и проедают их пенсии. Они не хотят идти работать. Они говорят: «За такие деньги я не пойду работать». А он делать-то ничего не может. У людей завышена самооценка» (Инф.11, Саратов, рук. патриот. НКО).
«Инфантилизм не дает нести ответственность, это риск. И сейчас, допустим, мы говорим, нас все меньше и меньше тех, кого мы называем волонтерами, там человеком... людьми который занимается, проектной деятельностью. Потому что они хотят получать, они не хотят нести ответственность, потому что они еще от родителей не оторвались. И вот то, что у них такая привязка к родителям - это и есть риск» (Инф.4, Самара, рук. в вузе).
Российская молодежь перестает ставить долгосрочные жизненные цели и редко составляет стратегии их достижения [7]. Таким образом, экономический компонент молодежной политики включает в себя проблемы региональных экономик, рынков труда, систем образования в контексте индивидуальных жизненных проектов, с обращением особого внимания на социальные группы, оказавшиеся в социальной изоляции (эксклюзии). Основными объектами научного интереса все чаще оказываются «молодые» взрослые, безработная КЕЕТ-молодежь и молодеющий прекариат.
Политический компонент молодежной политики и профилактика экстремизма. Политический компонент молодежной политики состоит из двух элементов - формирование национально-государственной идентичности и увеличение уровня (контроль) вовлеченности молодежи в политические процессы. Статистические данные и опросы (на тему национальной идентичности) позволяют получить формализованную (количественную) оценку уровня выполнения вышеперечисленных задач.
И отечественные [24], и зарубежные исследователи [25] отмечают особый уклон российской молодежной политики в милитаризм, усиление патриотических элементов через репрезентацию конфликта в Украине и инаковости Европы, при скептическом отношении самой молодежи к подобному ракурсу. С точки зрения С.Н. Чируна [26], в постмодерне государство управляет прежде всего символами, а значит, наиболее эффективно молодежная политика будет строиться на пересечении сферы культурной и политической. Эксперты отмечают, что попадание молодежного вопроса в качестве приоритетного, зачастую происходит во время протестного высказывания молодежи, что переводит данную социально-демографическую группу в режим «видимости»:
«В нежелании людей, облеченных статусом и властью, таких уже умудренных опытом, разбираться вот в этой мелочевке (молодежная политика. -Прим. авт.), которая 5 % от всего прочего занимает в их иерархии дел. Мы, к сожалению, к молодежной политике возвращаемся в больших кабинетах. Я не про наш уровень, а там в больших кабинетах только тогда, когда возникают вот эти террористические угрозы, когда возникают угрозы несанкционированных действий, митингов и всего прочего» (Инф. 12, Саратов, чиновник).
«Вопрос о молодежной политике, он естественно вышел далеко с периферийного на одно из первых мест политики нашего государства. И те события, которые происходили в январе и феврале этого года, показали, что с молодежью нужно общаться очень аккуратно, внимательно и никогда не списывать со счетов и быть внимательными ко всем интересам молодых ребят, прислушиваться к их чаяниям, банально даже просто общаться, быть с ними в диалоге» (Инф.15, руководитель в вузе, Саратов).
Позитивное вовлечение молодежи в политику, по мнению В.В. Петухова, позволит расширить ассортимент гражданских инициатив, привлечь внимание
общества к новым темам, которые «мало заботят как государство, так и ключевых политических игроков» [27]. Невнимание к политической составляющей молодежной политики опасно повышением протестных настроений и ростом популярности негативного политического участия, принимающего деструктивные формы. Вместе с тем особый интерес представляет тип политического поведения молодежи, прошедшей службу в армии и не служивших в ней. В.Н. Стегний, Н.В. Кузьминова, Л. А. Лучникова на базе эмпирических данных, полученных в ходе анкетирования среди молодых людей г. Перми в 2018 г., прошедших службу в армии в возрасте 20-28 лет, выделяют три типа политической активности: активное, нейтральное и пассивное [28]. Исследователи отмечают, что активное политическое поведение характерно для 10 % молодежи, служившей в армии, и у 8 % не служивших в армии. Для чуть более половины респондентов свойственно нейтральное политическое поведение. Более трети опрошенных, служивших в армии, не проявляют интереса к политике и придерживаются позиции полного неучастия или частичного участия в выборах, доля респондентов, не служивших в армии, составляет 40 % от числа опрошенных. Оценка протестных настроений молодежи, а также инструментов работы с ними приводится экспертами в контексте ценностных трансформаций и процессов исключения (эксклюзии) из института образования: «И когда студенты ходят на митинги, и те активисты, кто занимается в различных молодежных организациях, кто плохо учится, тот хорошо участвует в общественных движениях, к сожалению. <... > Они идут на митинги для того, чтобы просто прийти. Выгоняют их на митинги. То есть нет потребности. Это отсутствие работы» (Инф.11, Саратов, рук. патриот. НКО).
Идеи политической субъектности российской молодежи [27, 29], предполагающие превращение «постмолодежи» в силу, способную к реальной социально-политической модернизации российского общества, встречают критику со стороны ряда отечественных исследователей. Например, С.Н. Чирун и И.А. Хлебтунов называют данную модель псевдолиберальной [30]. Сторонники политической субъектности молодежи предлагают построение модели молодежной политики, в которой государству как субъекту молодежной политики отводится незначительная роль, в сравнении с негосударственными, в частности с сетевыми акторами.
В российском социально-политическом научном дискурсе принято выделять следующие характеристики, присущие современному молодому поколению:
1) плохое знание российской истории, депрессивные социальные настроения, слабое представление позитивного образа коллективного будущего и в целом расплывчатая национальная идентификация (образа «Мы - россияне») [31];
2) клиповое мышление, затрудняющее восприятие сложных политических идей и тезисов, превалирование эмоционального восприятия политической реальности над логическим [32];
3) большую актуальность «виртуальных динамичных, аморфных, ситуационных и зачастую транснациональных социально-политических идентично-
стей» (например, болельщик Барселоны или поклонник Ди Каприо) по сравнению с национально-государственными [33];
4) высокий уровень социальной разобщенности и слабости социальных связей [34].
Дискурс о гражданской идентичности и сплоченности российской молодежи формируется вокруг обсуждения таких категорий, как справедливость, права и свободы, патриотизм. Патриотизм в современном российском обществе ввиду множественных угроз и санкций международного уровня становится жизненно необходимой установкой, которая транслируется средствами молодежной политики и ее ключевыми агентами:
«Потребность откуда возникает? Это потребности в обществе какие возникают, которые мы накладываем на проекты. Это неравнодушие к ситуации, которая происходит в стране» (Инф.11, Саратов, рук. патриот. НКО).
«Так как все мероприятия, <... > даже сугубо национальные, они приурочены тематически к тому или иному, либо к государственному празднику, либо к какой-то памятной дате, то так или иначе происходит патриотическое воспитание. То есть оно не навязчиво и потому что праздник тематический. Об этом говорится. И волей, неволей человек погружается и в этот контекст, что представители этой нации» (Инф.5, Самара, чиновник, взаимод. с НКО).
Рост протестных настроений в молодежной среде сегодня определяется как главный критерий провала молодежной политики. В научном дискурсе присутствуют следующие факторы деструктивной протестной активности:
1) отсутствие общенационального образа будущего, а также ценностный разрыв между значительной частью молодежи и государством в отношении представлений о целях развития России;
2) отсутствие у государственных органов власти конкретных предложений и механизмов разрешения молодежных проблем [35];
3) ухудшение макроэкономической ситуации, рост доли безработной и экономически неактивной молодежи;
4) эмоциональность, неопытность, максимализм склоняют молодое поколение к отказу от использования легальных форм политического участия, что подогревается и играет на руку третьей стороне [36, 37].
Заключение. Рассмотрение направлений и мер отечественной молодежной политики, выделенных экспертами, позволил выявить основные проблемы, волнующие экспертное и научное сообщество. Экономический компонент молодежной политики включает в себя следующие аспекты: образование, мобильность и занятость в контекстах благополучия. Постиндустриальный этап общественного развития проявляется в необходимости государственной реакции на сложный феномен КЕЕТ-молодежи. Российские ученые и эксперты указывают на рост доли неработающей и нестуденческой молодежи, а также ее
деструктивный потенциал, однако государственные программы развития недостаточно учитывают остроту данной проблемы.
Управление социальной активностью - другой важнейший компонент молодежной политики, расположенный в центре интересов как исследователей Запада, России, так и стран третьего мира. Обзор научных исследований и мнения экспертного сообщества позволяет сделать вывод, с одной стороны, о сложности проблемы повышения социальной активности молодежи, с другой стороны, о ее принципиальной решаемости. Государственную молодежную политику следует доверить достаточному числу профессионалов, общающихся с молодежью на одном языке.
Политический компонент российской молодежной политики критикуется и отечественными, и зарубежными исследователями за гипертрофированный интерес к патриотической тематике при сохранении высокого уровня равнодушия и дистанцирования молодежи. В качестве предпочтительной стратегии в данных условиях называют переориентацию государственной политики на решение проблем интересных и важных самой молодежи.
Проблема отношений между государством как субъектом и молодежью как социальной группой часто воспроизводит классический конфликт «отцов и детей». Поколенческие различия формируют формально-консервативное отношение со стороны государства, где молодежь рассматривается как объект, которому необходимо обеспечить занятость и дезавуировать негативную политическую активность. Со своей стороны молодежь с нижестоящей позиции упрекает государство в недостаточном внимании к своим проблемам.
Исследователи недостаточно обращают внимания на региональную специфику молодежи, их культурно-социальные установки. Идентичность, в том числе этническая, и социальная активность являются основными критериями дифференциации молодежной группы. Тем не менее городская и региональная идентичность нередко становится определяющей при формировании патриотических настроений, жизненных планов, связанных с планированием карьеры в своем регионе или миграционными установками.
С увеличением возрастных рамок молодежной группы (в России до 35 лет) не изменились ее характерные социальные и психологические черты, связанные с переходным статусом. Проблемы обретения социальных якорей (образования, работы, собственности, семьи) ранее решались в среднем за десять лет молодости, сейчас растягиваются вплоть до двадцати, что должно учитываться государством при составлении стратегических планов развития. При этом расширение возрастного диапазона категории «молодежь» требует существенной дифференциации подходов в работе с ней, поскольку молодежная политика формально может включать направления «семейной» работы как с поколением родителей до 35 лет, так и с поколением их детей, достигших возраста 14 лет. Новые последствия цифровизации повседневности, которые зачастую
не прогнозируемы и долгое время вообще могут остаться незамеченными, лишь усложняют процессы осмысления молодежных проблем органами государственной власти.
Список литературы
1. Horton J., Tucker F. ^ds.) Critical geographies of childhood and youth: Contemporary policy and practice. - Bristol: Bristol University Press, 2012. - P. 43-60.
2. Mukherjee J., Choudhury S. Revisiting the National Youth Policy // Economic and Political Weekly. - 2010. - Vol. 45, № 26/27. - P. 32-34.
3. Krauskopf D. Participation: A new place for youth in society and policy // Youth Policy in a Changing World: From Theory to Practice / ed. by M. Hahn-Bleibtreu, M. Molgat. - Opladen; Berlin; Toronto: Verlag Barbara Budrich, 2012. -P. 253-262.
4. Leahy P., Burgess P. Barriers to participation within a recessionary state: Impediments confronting irish youth // Youth participation in Europe: Beyond discourses, practices and realities / ed. by P. Loncle, M. Cuconato, V. Muniglia, A. Walther. - Bristol: Bristol University Press, 2012. - P. 109-124.
5. Ginwright S., Cammarota J., Noguera P. Youth, Social Justice, and Communities: Toward a Theory of Urban Youth Policy // Social Justice. - 2005. -Vol. 32, № 3. - P. 24-40.
6. Мид М. Культура и мир детства. - М.: Наука, 1988. - 429 с.
7. Зубок Ю.А., Чупров В.И. Жизненные стратегии молодежи: реализация ожиданий и социальные настроения // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. - 2020. - № 3. - С. 13-41.
8. Подъячев К.В., Халий И. А. Государственная молодежная политика в современной России: концепт и реалии // Вестник Российского университета дружбы народов. Социология. - 2020. - № 2. - С. 263-276.
9. Batsleer J., Duggan, J. Young and Lonely: The Social Conditions of Loneliness. - Bristol: Bristol University Press, 2021. - 664 p.
10. Страусс А., Корбин Дж. Основы качественного исследования: обоснованная теория, процедуры и техники / пер. с англ. Т.С. Васильевой. - М.: Эдиториал УРСС, 2001. - 256 с.
11. Musleh A. Editorial Statement: Youth and their presence in change: Between the local and the transnational // Bethlehem University Journal. - 2020. -Vol. 37. - P. 47-52.
12. Charles H., Jameson-Charles M. Youth Development Policy and Practice in the Commonwealth Caribbean: A Historical Evolution // Social and Economic Studies. - 2014. - Vol. 63, № 3. - P. 23-57.
13. Омельченко Е.Л. Молодежный активизм в России и глобальные трансформации его смысла // Журнал исследований социальной политики. -2005. - Т. 3, № 1. - С. 59-86.
14. Певная М., Шуклина Е., Асоян Л. Социальное участие студентов России и Армении: институциальный контекст и нереализованный потенциал некоммерческого сектора в социокультурном развитии региональных городов // Журнал исследований социальной политики. - 2020. - № 3. - С. 445-460.
15. Бочаров В., Гаврилюк Т. Молодежь нового рабочего класса как объект государственной социальной политики и инвестирования // Журнал исследований социальной политики. - 2021. - № 1. - С. 69-84.
16. Седова Л.И. Традиционные ценности в структуре этнокультурной идентичности современной молодежи // Вестник государственного университета Дубна. Науки о человеке и обществе. - 2021. - № 2. - С. 87-102.
17. Шемякина П.Ю., Гуденкова О.И. Социальные практики в конструировании этнической толерантности среди молодежи // Экономические и гуманитарные исследования регионов. - 2021. - № 3. - С. 100-102.
18. Пилипенко А.Д. Молодежные общественные объединения в социально-политических процессах современной России: на примере Краснодарского края // Вестник Российского университета дружбы народов. Политология. -2021. - Т. 23, № 1. - С. 172-185.
19. Farrugia D. Youth, Work and the Post-Fordist Self. - Bristol, UK: Bristol University Press, 2021. - 880 p.
20. Do Amaral M., Kovacheva S., Rambla X. (eds.). Lifelong Learning Policies for Young Adults in Europe: Navigating between Knowledge and Economy. -Bristol, UK; Chicago, IL, USA: Bristol University Press, 2020. - 720 p.
21. Гаврилюк Т.В. Жизненный путь молодежи нового рабочего класса: реальность и нормативные паттерны // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. -2019. - № 49. - С.101-113.
22. Черкашов Е.М., Гуляева Л.В. Жизненные траектории молодежи и ее социальное беспокойство о будущем России // Siberian Socium. - 2020. - Т. 4, № 1 (11). - С. 69-81.
23. Буланова М.Б., Костенко В.В. NEET-молодежь: протестный потенциал и реальность // Вестник РГГУ. Философия. Социология. Искусствоведение. -2019. - № 1. - С.120-129.
24. Беляева Н.М. Взаимодействие России и Европейского Союза в сфере молодежной политики в 2010-е гг. // Южно-Российский журнал социальных наук. - 2019. - № 3. - С. 41-61.
25. Pynnöniemi K. (Ed.). Nexus of Patriotism and Militarism in Russia: A Quest for Internal Cohesion. - Helsinki: Helsinki University Press, 2021. - 344 p.
26. Чирун С.Н., Чирун М.С. Молодежная политика России в пространстве постправды // Вестник Кемеровского государственного университета. Политические, социологические и экономические науки. - 2020. - Т. 5, № 4. - С. 444-453.
27. Петухов В.В. Российская молодежь и ее роль в трансформации общества // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. - 2020.- № 3. - С. 119-138.
28. Стегний В.Н., Кузьминова Н.В., Лучникова Л.А. Политическая активность молодежи, прошедшей службу в армии // Вестник Пермского национального исследовательского политехнического университета. Социально-экономические науки. - 2019. - № 1. - С. 8-17.
29. Ядова М. А. Поколение миллениалов в российском обществе: в поисках другой молодежи // Полис. Политические исследования. - 2020. - № 6. -С. 181-188.
30. Чирун С.Н., Хлебтунов И.А. Дискуссионные вопросы и противоречия развития государственной молодежной политики в России // Социальные коммуникации: философские, политические, культурно-исторические измерения: сб. ст. II Всерос. науч.-практ. конф. с междунар. участием / Кемер. гос. ун-т. -Кемерово, 2021.- С. 216-223.
31. Титов В.В. Национально-гражданская идентичность российской молодежи: проблема конструирования в цифровую эпоху // Вестник Забайкальского государственного университета. - 2019. - № 8. - С. 81-86.
32. Кузнецов И.И. Политическое сознание российского студенчества: общественная солидарность, доверие, взаимодействие // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. -2021. - № 59. - С. 237-252.
33. Самсонова Т.Н. К вопросу о становлении национально-гражданской идентичности российской молодежи в условиях глобальных социокультурных трансформаций начала XXI века // Вестник Московского государственного университета. Серия 18. Социология и политология. - 2017. - № 3. - С. 156-173.
34. Березутский Ю.В. Роль государственной молодежной политики в развитии социальной активности молодежи // Власть и управление на Востоке России. - 2018. - № 1. - С. 65-78.
35. Титов В.В., Самохвалов Н.А. К вопросу о некоторых причинах «омоложения» протестных настроений в России // Via in tempore. История. Политология. - 2020. - № 1. - С. 211-217.
36. Негров Е.О. Роль и особенности молодежного политического онлайн-активизма в современной России // Вестник Российского университета дружбы народов. Политология. - 2021. - Т. 23, № 1. - С. 18-30.
37. Попова О.В., Негров Е.О. Молодежная политика глазами самой молодежи: проблема в PR? // Среднерусский вестник общественных наук. - 2019. -№ 6. - С. 37-58.
References
1. Critical geographies of childhood and youth: Contemporary policy and practice. Eds. J. Horton, F. Tucker. Bristol, Bristol University Press, 2012, pp. 43-60.
2. Mukherjee J., Choudhury S. Revisiting the National Youth Policy. Economic and Political Weekly, 2010, vol. 45, no. 26/27, pp. 32-34.
3. Krauskopf D. Participation: A new place for youth in society and policy. Youth policy in a changing world: From theory to practice. Eds. M. Hahn-Bleibtreu, M. Molgat. Opladen, Berlin, Toronto, Verlag Barbara Budrich, 2012, pp. 253-262.
4. Leahy P., Burgess P. Barriers to participation within a recessionary state: Impediments confronting Irish youth. Youth participation in Europe: Beyond discourses, practices and realities. Eds. P. Loncle, M. Cuconato, V. Muniglia, A. Walther. Bristol, Bristol University Press, 2012, pp. 109-124.
5. Ginwright S., Cammarota J., Noguera P. Youth, social justice, and communities: Toward a theory of urban youth policy. Social Justice, 2005, vol. 32, no. 3, pp. 24-40.
6. Mid M. Kultura i mir detstva [Culture and childhood]. Moscow, Nauka, 1988, 429 p.
7. Zubok Iu.A., Chuprov V.I. Zhiznennye strategii molodezhi: realizatsiia ozhidanii i sotsial'nye nastroeniia [Youth life strategies: Implementations of expectations and social moods]. Monitoring obshchestvennogo mneniia: ekonomicheskie i sotsialnyeperemeny, 2020, no 3, pp. 13-41.
8. Podiachev K.V., Khalii I.A. Gosudarstvennaia molodezhnaia politika v sovremennoi Rossii: kontsept i realii [The state youth policy in contemporary Russia: Concept and realities]. Vestnik Rossiiskogo universiteta druzhby narodov, 2020, no. 2, pp. 263-276.
9. Batsleer J., Duggan, J. Young and lonely: The social conditions of loneliness. Bristol, Bristol University Press, 2021, 664 p.
10. Corbin J., Strauss A. Basics of qualitative research: Techniques and procedures for developing grounded theory (Russ. ed.: Strauss A., Korbin Dzh. Osnovy kachestvennogo issledovaniia: obosnovannaia teoriia, protsedury i tekhniki. Moscow, Editorial URSS, 2001, 256 p.).
11. Musleh A. Editorial statement: Youth and their presence in change: Between the local and the transnational. Bethlehem University Journal, 2020, vol. 37, pp. 47-52.
12. Charles H., Jameson-Charles M. Youth development policy and practice in the Commonwealth Caribbean: A historical evolution. Social and Economic Studies, 2014, vol. 63, no. 3, pp. 23-57.
13. Omelchenko E.L. Molodezhnyi aktivizm v Rossii i global'nye transformatsii ego smysla [Youth activism in Russia in context of global transformations]. Zhurnal issledovanii sotsialnoipolitiki, 2005, vol. 3, no. 1, pp. 59-86.
14. Pevnaia M., Shuklina E., Asoian L. Sotsialnoe uchastie studentov Rossii i Armenii: institutsialnyi kontekst i nerealizovannyi potentsial nekommercheskogo sektora v sotsiokul'turnom razvitii regionalnykh gorodov [Social participation of Russian and Armenian students: The institutional context and unrealized potential of the third sector in the socio-cultural development of regional cities]. Zhurnal issledovanii sotsialnoi politiki, 2020, no. 3, pp. 445-460.
15. Bocharov V., Gavriliuk T. Molodezh novogo rabochego klassa kak obekt gosudarstvennoi sotsialnoi politiki i investirovaniia [The new working-class youth as the object of state social policy and investment]. Zhurnal issledovanii sotsialnoi politiki, 2021, no. 1, pp. 69-84.
16. Sedova L.I. Traditsionnye tsennosti v strukture etnokulturnoi identichnosti sovremennoi molodezhi [Traditional values in the structure of ethnocultural identity of modern youth]. Vestnik gosudarstvennogo universiteta dubna. seriia: nauki o cheloveke i obshchestve, 2021, no. 2, pp. 87-102.
17. Shemiakina P.Iu., Gudenkova O.I. Sotsial'nye praktiki v konstruirovanii etnicheskoi tolerantnosti sredi molodezhi [Social practices in the construction of ethnic tolerance among young people]. Ekonomicheskie i gumanitarnye issledovaniia regionov, 2021, no.3, pp. 100-102.
18. Pilipenko A.D. Molodezhnye obshchestvennye obedineniia v sotsialno-politicheskikh protsessakh sovremennoi Rossii: na primere Krasnodarskogo kraia [Youth public associations' political engagement in Russia: The case of Krasnodar krai]. Vestnik Rossiiskogo universiteta druzhby narodov. Seriia: Politologiia, 2021, vol. 23, no. 1, pp. 172-185.
19. Farrugia D. Youth, work and the post-fordist self. Bristol, UK, Bristol University Press, 2021, 880 p.
20. Lifelong learning policies for young adults in Europe: Navigating between knowledge and economy. Eds. M. Do Amaral, S. Kovacheva, X. Rambla. Bristol, UK, Chicago, IL, USA, Bristol University Press, 2020, 720 p.
21. Gavriliuk T.V. Zhiznennyi put molodezhi novogo rabochego klassa: realnost i normativnye patterny [The life course of the new working-class youth: The reality of normative patterns]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiia. Sotsiologiia. Politologiia, 2019, no. 49, pp. 101-113.
22. Cherkashov E.M., Guliaeva L.V. Zhiznennye traektorii molodezhi i ee sotsial'noe bespokoistvo o budushchem Rossii [Young people's life trajectories and social anxiety about Russia's future]. Siberian Socium, 2020, vol. 4, no. 1 (11), pp. 69-81.
23. Bulanova M.B., Kostenko V.V. NEET-molodezh': protestnyi potentsial i real'nost' [NEET-youth: Protest potential and reality]. Vestnik RGGU. Seriia Filosofiia. Sotsiologiia. Iskusstvovedenie, 2019, no. 1, pp. 120-129.
24. Beliaeva N.M. Vzaimodeistvie Rossii i Evropeiskogo Soiuza v sfere molodezhnoi politiki v 2010-e gg. [Interaction between Russia and the European Union in the sphere of youth policy in 2010s]. Iuzhno-Rossiiskii zhurnal sotsialnykh nauk, 2019, no. 3, pp. 41-61.
25. Nexus of patriotism and militarism in Russia: A quest for internal cohesion. Ed. K. Pynnoniemi. Helsinki, Helsinki University Press, 2021, 344 p.
26. Chirun S.N., Chirun M.S. Molodezhnaia politika Rossii v prostranstve postpravdy [Russian youth policy in the post-truth space]. Vestnik Kemerovskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriia: Politicheskie, sotsiologicheskie i ekonomicheskie nauki, 2020, vol. 5, no. 4, pp. 444-453.
27. Petukhov V.V. Rossiiskaia molodezh i ee rol v transformatsii obshchestva [Russian youth and its role in society transformation]. Monitoring obshchestvennogo mneniia: ekonomicheskie i sotsialnyeperemeny, 2020, no. 3, pp. 119-138.
28. Stegnii V.N., Kuzminova N.V., Luchnikova L.A. Politicheskaia aktivnost molodezhi, proshedshei sluzhbu v armii [Political activity of young people who served in the army]. PNRPU Sociology and Economics Bulletin, 2019, no. 1, pp. 8-17.
29. Iadova M.A. Pokolenie millenialov v rossiiskom obshchestve: v poiskakh drugoi molodezhi [Generation of millennials in Russian society: In search of another youth]. Polis. Politicheskie issledovaniia, 2020, no. 6, pp. 181-188.
30. Chirun S.N., Khlebtunov I.A. Diskussionnye voprosy i protivorechiia razvitiia gosudarstvennoi molodezhnoi politiki v Rossii [Current issues and contradictions in the development of state youth policy in Russia]. Sotsialnye kommunikatsii: filosofskie, politicheskie, kulturno-istoricheskie izmereniia. Proc. 2nd All-Russian Acad. Conf. Kemerovo, Kemerov State University, 2021, pp. 216-223.
31. Titov V.V. Natsionalno-grazhdanskaia identichnost rossiiskoi molodezhi: problema konstruirovaniia v tsifrovuiu epokhu [National-civil identity of Russian youth: A problem of design in a digital epoch]. Vestnik Zabaikal'skogo gosudarstvennogo universiteta, 2019, no. 8, pp. 81-86.
32. Kuznetsov I.I. Politicheskoe soznanie rossiiskogo studenchestva: obshchestvennaia solidarnost, doverie, vzaimodeistvie [Political consciousness of Russian students: Public solidarity, trust, interaction]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiia. Sotsiologiia. Politologiia, 2021, no. 59, pp. 237-252.
33. Samsonova T.N. K voprosu o stanovlenii natsionalno-grazhdanskoi identichnosti rossiiskoi molodezhi v usloviiakh global'nykh sotsiokul'turnykh transformatsii nachala XXI veka [On national civic identity formation of the Russian youth in global socio-cultural transformations at the beginning of the 21st century]. Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriia 18. Sotsiologiia i politologiia, 2017, no. 3, pp. 156-173.
34. Berezutskii Iu.V. Rol gosudarstvennoi molodezhnoi politiki v razvitii sotsial'noi aktivnosti molodezhi [The role of state youth policy in the development of youth social activity]. Vlast'i upravlenie na Vostoke Rossii, 2018, no. 1, pp. 65-78.
35. Titov V.V., Samokhvalov N.A. K voprosu o nekotorykh prichinakh omolozheniia protestnykh nastroenii v Rossii [On the question of possible causes of "rejuvenation" of the protest moods in Russia]. Via in tempore. Istoriia. Politologiia, 2020, no. 1, pp. 211-217.
36. Negrov E.O. Rol i osobennosti molodezhnogo politicheskogo onlain-aktivizma v sovremennoi Rossii [Role and features of youth political online activism in modern Russia]. Vestnik Rossiiskogo universiteta druzhby narodov. Seriia: Politologiia, 2021, vol. 23, no. 1, pp. 18-30.
37. Popova O.V., Negrov E.O. Molodezhnaia politika glazami samoi molodezhi: problema v PR? [Youth policy through the eyes of youth: Is the problem in PR?]. Srednerusskii vestnik obshchestvennykh nauk, 2019, no. 6, pp. 37-58.
Оригинальность 80 %
Поступила 12.01.2022 Одобрена 24.01.2022 Принята к публикации 28.05.2022
E.I. Pashinina, Z.Z. Knyzhova, I.V. Suslov, I.V. Babayan SUBJECT FIELD OF YOUTH POLICY IN THE RUSSIAN FEDERATION
The article is devoted to the discursive field of Russian youth policy, considered through the prism of the topical issues of this direction identified by regional experts in the framework of a semi-structured interview. The experts were representatives of the executive authorities, the state and non-profit sector, in particular, the national-cultural associations of two territories of the Volga region, i.e. the Saratov and Samara regions, implementing the active youth policies or having initiatives engaging young people. The expert interviews were conducted from October to November 2022 (n=20). During the interview, thematic blocks were identified, including: the object-subject status of youth, educational, economic and political discourses. The object-subject status of youth is considered through the state interests and the system of care for the youth cohort, as well as the responsibility and social inclusion of youth in various spheres of society. Experts note a slowdown in the process of maturing associated with the infantilism of the new generation, which is manifested in the delayed transition from childhood and adolescence to social responsibility. The political aspect of the discourse on youth and youth policy is considered within the framework of two problems: the construction of the national-state identity and the involvement of the youth cohort in the political processes of the country. The protest sentiments of Russian youth are interpreted by experts as the need to search for new tools and mechanisms for working with youth, revising the issue of political subjectivity of youth and strengthening the third sector.
Keywords: youth policy, youth, political activity, subjectivity, education, employment, experts.
Ekaterina I. Pashinina - Candidate of Sociological Sciences, Associate Professor, Department of Business Technology and Logistics, Deputy Director of the Center for Urban and Regional Studies, Yuri Gagarin State Technical University of Saratov, e-mail: [email protected].
Zarina Z. Knyzhova - Candidate of Political Sciences, Associate Professor, Department of History, Political Science and Sociology, Saratov State Law Academy, e-mail: [email protected].
Ivan V. Suslov - Candidate of Sociological Sciences, Associate Professor, Department of History, Political Science and Sociology, Saratov State Law Academy, e-mail: [email protected].
Inna V. Babayan - Candidate of Sociological Sciences, Associate Professor, Department of Humanities, L.V. Sobinov Saratov State Conservatory, e-mail: [email protected].
Received 12.01.2022 Accepted 24.01.2022 Published 28.05.2022
Финансирование. Исследование подготовлено при финансовой поддержке РФФИ и АНО ЭИСИ в рамках научного проекта № 21-011-31499 «Региональная перспектива развития молодежной политики нового поколения в контексте субъективного благополучия и трансформации ценностей этнических групп молодежи».
Конфликт интересов. Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Вклад авторов равноценен.
Просьба ссылаться на эту статью в русскоязычных источниках следующим образом:
Предметное поле российской молодежной политики / Е.И. Пашинина, З.З. Кныжова, И.В. Суслов, И.В. Бабаян // Вестник ПНИПУ. Социально-экономические науки. - 2022. -№ 2. - С. 74-94.
Please cite this article in English as:
Pashinina E.I., Knyzhova Z.Z., Suslov I.V., Babayan I.V. Subject field of youth policy in the Russian Federation. PNRPU Sociology and Economics Bulletin, 2022, no. 2, pp. 74-94 (In Russ).
