CC BY
20Сидоренко М. В. Правовые позиции актов конституционного правосудия... УДК 343 © М. В. Сидоренко, 2018
Правовые позиции актов конституционного правосудия в контексте правила
Plain Meaning Rule
М. В. Сидоренко, Московский институт государственного управления и права. E-mail: prorectormvs@yandex.ru
Автором критически оценены акты конституционного правосудия, которые, в нарушение правила Plain Meaning Rule, не столько раскрывают конституционную суть проверяемых нормативных велений, сколько отражают субъективное познание высшего органа конституционного правосудия относительно должного и сущего в уголовном процессе России. Как следствие, в правовом регулировании и динамике уголовно-процессуального права России проявляются негативные коллизии, формирующие состояние неопределенности права.
Ключевые слова: конституционное правосудие; правовые позиции; суть нормы и ее толкование; правовые коллизии.
Legal Positions of Constitutional Justice Acts within Plain Meaning Rule
M. V. Sidorenko, Moscow Institute of Public Administration and Law (Moscow, Russia). E-mail: prorectormvs@yandex.ru
The author criticizes the constitutional justice acts which violating Plain Meaning Rule not so much reveal the constitutional essence of the normative calls under study as reflect subjective perception of the highest body of constitutional justice as to what is proper and essential in the Russian criminal procedure. Consequently, negative collisions which lead to ambiguity of law appear in the legal regulation and dynamics of the Russian law.
Keywords: Constitutional justice; legal positions; essence of norm and its interpretation; legal collisions.
Итоговые акты Конституционного Суда Российской Федерации в ряде случаев вступают в противоречие с фундаментальным правилом нормативного толкования, выраженным в формуле Plain Meaning Rule — суды не должны изменять суть закона под видом его интерпретации. Серьезные возражения доктрины и коллизии в практике вызвало познание Конституционным Судом Российской Федерации норм, связанных с правилами продления сроков содержания обвиняемого под стражей в случае возвращения уголовного дела из суда прокурору (ст. 237 УПК РФ). Ранее высший орган конституционного правосудия сформировал правовую позицию, согласно которой суд, возвращая уголовное дело прокурору, был обязан одновременно установить разумный срок для устранения выявленных им нарушений закона, принимая во внимание общие сроки содержания
обвиняемого под стражей. Темпоральные характеристики этого срока должны были учитывать нормы ст. 109 УПК РФ, особенно в части гарантий того, что обвиняемый не может содержаться под стражей свыше предельных сроков, установленных для той или иной категории преступлений
Поскольку эти правовые позиции были основаны на положениях чч. 3-7 ст. 109 УПК РФ, они были адекватно восприняты и продублированы в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 41 2, чем обеспечилась искомая определенность в правовом положении обвиняемого, содержащегося под стражей на досудебном этапе. Одной из весомых гарантий этой определенности был императив чч. 3-7 ст. 109 УПК РФ, суть которого заключается в исключении содержания обвиняемого под стражей в ходе предварительного рассле-
1 Об утверждении Обзора практики Конституционного Суда Российской Федерации за четвертый квартал 2012 года : решение Конституционного Суда Российской Федерации от 7 февраля 2013 г. URL: http://www.ksrf.ru (дата обращения: 20.02.2017).
2 О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста и залога : постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 19 декабря 2013 г. № 41 // Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 2014. № 2. С. 3.
дования свыше предельных сроков, установленных законом (6-12-18 мес.).
В постановлении от 16 июля 2015 г. № 23-П 3 правовые позиции и итоговые выводы Конституционного Суда РФ изменились кардинально. Отныне при возвращении уголовного дела прокурору вопрос о необходимости продления срока содержания обвиняемого под стражей решается судьей лишь с учетом сроков, установленных ст. 109 УПК РФ, но не по правилам этой статьи. Чтобы лучше понять сущность нового смыслового прочтения такой весомой процессуальной гарантии прав обвиняемого, как нормы чч. 3-7 ст. 109 УПК РФ, обратимся к новым правовым позициям Конституционного Суда Российской Федерации, отраженным в указанном акте, а также к практическим следствиям сформулированных итоговых выводов:
— результатом «измененного» познания высшего органа конституционного правосудия стал исходный тезис о том, что институт возвращения уголовного дела прокурору (ст. 237 УПК РФ) — «особый случай» и «особый порядок» движения уголовного дела в системе стадий и производств уголовного судопроизводства России, в принципе отличный от стадии предварительного расследования 4;
— на «особый порядок движения» и «особый случай» не распространяются гарантии, предусмотренные ч. 4 ст. 109 УПК РФ, запрещающие содержание обвиняемого под стражей свыше предельно установленных сроков. Исходя из разумных критериев (в усмотрении следственных органов), данные сроки подлежат продлению, поскольку иное, как отмечает Конституционный Суд Российской Федерации, подвергало бы угрозе саму возможность осуществления правосудия по этой категории дел [1, с. 13-16];
— нет необходимости в окончании «...особого движения» дела в разумные сроки, а равно и в предоставлении обвиняемому материалов уголовного дела для ознакомления минимум за 30 суток до истечения установленного предельного срока. Это же не предварительное расследование, а «. особый случай», значит, надо апеллировать к разумности указанных сроков, а не к строго установленным законом гарантиям.
Как пишет судья Верховного Суда Российской Федерации А. С. Червоткин, в практику уголовного судопроизводства России фактически введен третий вид применения заключения под стражу — «...на время возвращения дела прокурору». При этом данный порядок в принципе не имеет аналогов в действующем законе и является следствием исключительно конституционного толкования. По причине пробель-ности своего содержания он требует значительных усилий со стороны законодателя, поскольку коллизии предложенного конституционного толкования, как свидетельствует текущая судебная практика, появляются по нарастающей [2, с. 66-73].
В том же коллизионном контексте отмечаются правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации относительно правомочий суда первой инстанции к возвращению уголовного дела прокурору по правилу reformatio in pejus (изменение к худшему). Кратко напомним генезис подходов и правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации применительно к этому предмету проверки:
— в постановлении от 20 апреля 1999 г. № 7-П однозначно указано: «. состязательность в уголовном судопроизводстве во всяком случае предполагает, что возбуждение уголовного преследования, формулирование обвинения и его поддержание перед судом обеспечиваются указанными в законе органами и должностными лицами, а также потерпевшим» 5. Если суд при отсутствии соответствующих ходатайств сторон (по собственной инициативе) возвращает уголовное дело для дополнительного расследования или по мотиву необходимости изменения обвинения на более тяжкое, то он инициирует продолжение следственной деятельности по обоснованию обвинительного тезиса. Последнее в корне противоречит конституционному принципу состязательности (как формы организации процесса) и назначению суда в уголовном процессе [3, с. 52-62];
— постановлением от 14 января 2000 г. № 1-П признаются неконституционными положения УПК РСФСР (1960 г.), предусматривающие право суда возвращать уголовное дело прокурору в связи с необходимостью привлечения к уголовной ответствен-
3 По делу о проверке конституционности положений частей третьей-седьмой статьи 109 и части третьей ст. 237 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина С. В. Махина : постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 16 июля 2015 г. № 23-П // Вестник Конституционного Суда Российской Федерации. 2015.
№ 6.
4 Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Гренко Артема Ивановича, Дмитриева Николая Владимировича и Левкина Александра Сергеевича на нарушение их конституционных прав частями второй и третьей статьи 109 и частью третьей статьи 237 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации : определение Конституционного Суда Российской Федерации от 4 октября 2012 г. № 1852 // Там же. 2013. № 2.
5 По делу о проверке конституционности положений пп. 1 и 3 ч. 1 ст. 232, ч. 4 ст. 248 и ч. 1 ст. 258 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с запросом Иркутского районного суда Иркутской области и Советского районного суда г. Нижнего Новгорода : постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 20 апреля 1999 г. №7-П // Там же. 1999. № 4.
ности других лиц (обвиняемых) при невозможности выделить дело в отношении них в отдельное производство 6;
— определением от 3 февраля 2000 г. № 9-О признается не соответствующим Конституции Российской Федерации полномочие суда возвращать дело прокурору в случае признания доказательств не имеющими юридической силы, если это повлекло невосполнимую в судебном заседании неполноту расследования 7.
Напомним, указанные акты принимались Конституционным Судом Российской Федерации в период реализации наиболее активной фазы судебно-правовой реформы в Российской Федерации, одной из главенствующих целей которой было провозглашено создание в России подлинно независимого и справедливого правосудия. Соответственно, познавая как общий смысл конституционных велений, так и смысл непосредственно ч. 3 ст. 123 Конституции Российской Федерации, высший орган конституционного правосудия как истину отметил именно указанные правовые позиции и однозначные выводы.
Однако к 2013 г. либо потребность в очередном этапе судебной реформы для Российской Федерации отпала, либо независимый и справедливый суд уже создан, либо внешние условия «познания» сути тех же конституционных решений качественно изменились. В постановлении от 2 июля 2013 г. № 16-П юридическому сообществу представлены кардинально иные правовые позиции, формирующие качественно иное понимание (познание) смысла ст. 123 Конституции РФ 8.
Суть указанных «трансформаций» отразилась в следующем: если в ходе судебного разбирательства суд общей юрисдикции сформирует внутреннее убеждение в том, что фактические обстоятельства содеянного, как они описаны в обвинительном заключении, свидетельствуют о наличии признаков более тяжкого преступления, или судом будут установлены новые фактические обстоятельства, свидетельствующие о необходимости квалифицировать деяние как более тяжкое, в таких случаях суд может самостоятельно квалифицировать преступление по соответствующей статье Уголовного кодекса Российской Федерации. Суд вправе и возвратить данное уголовное дело прокурору, указав в мотивировочной части своего решения, какие именно обстоятельства
свидетельствуют о совершении подсудимым более тяжкого преступления, т. е. «предрешить» непосредственные задачи обвинительной власти по возвращенному делу. Следствия реализации данных правомочий объективируются в прямых предписаниях органам уголовного преследования, в каком направлении следует осуществлять дальнейшее формирование и обоснование обвинения.
Таким образом, посредством правовых позиций и итоговых выводов постановления от 2 июля 2013 г. № 16-П Конституционный Суд Российской Федерации фактически устранил из уголовного процесса России фундаментальное правило reformatio in pejus. Принципиально иначе расставил акценты в понимании роли и назначения суда в состязательном уголовном процессе. В соответствии с новым «познанием» суд общей юрисдикции более не связан ни тем обвинением, по которому обвиняемый предан суду, ни позицией стороны обвинения в ходе судебного разбирательства. Являясь не только властным субъектом доказывания, но и конституционным органом власти, суд самостоятельно познает как фактические обстоятельства дела, так и осуществляет их правильную правовую оценку. Если внутреннее убеждение суда, сформированное по итогам познания, кардинально расходится с позициями стороны обвинения, суд имеет право не соглашаться с предъявленным обвинением, с юридической квалификацией содеянного, с правильностью установления фактических обстоятельств дела. Акцентирующий мотив указанного — необходимость исправления судебной ошибки и конституционное предназначение суда в постановлении правосудного приговора (иного итогового акта) — с внутренних (личностных) позиций суда, а не с позиций того обвинения, по которому обвиняемый предан суду и которое поддерживается стороной обвинения в судебном заседании.
Согласно указанным констатациям высший орган конституционного правосудия не считает возможным входить в обсуждение вопроса о том, что итоговая юридическая квалификация содеянного — это не только логическая операция, но и необходимое описание преступного деяния, всех фактических обстоятельств содеянного в соответствии с диспозицией уголовно-правовой нормы. Изменение квалификации — всегда иная оценка фактических обстоятельств дела, объясняющая (обосно-
6 По делу о проверке конституционности отдельных положений Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, регулирующих полномочия суда по возбуждению уголовного дела, в связи с жалобой гр. И. П. Смирновой и запросом Верховного Суда РФ : постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 14 января 2000 г. № 1-П // Там же. 2000. № 2.
7 По жалобе гр. Берзиной Л. Ю. на нарушение ее конституционных прав п. 2 ч. 1 ст. 232 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР : определение Конституционного Суда Российской Федерации от 3 февраля 2000 г. № 9-О // Там же. № 4.
8 По делу о проверке конституционности положений ч. 1 ст. 237 УПК РФ в связи с жалобой гражданина Республики Узбекистан Б. Т. Гадаева и запросом Курганского областного суда : постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 2 июля 2013 г. № 16-П. URL: http://www.ksrf.ru (дата обращения: 22.02.2017).
Бывающая) выбор конкретной уголовно-правовой нормы. И это уже новая формула обвинения, властным субъектом обоснования которой выступает независимый орган судебной власти, а не сторона в процессе [3, с. 61].
При оценке сути и следствий этого акта конституционного правосудия российская правовая доктрина разделилась на два непримиримых лагеря. Одни исследователи категорически не восприняли кардинально изменившееся «познание» судей высшего органа конституционного правосудия, указывая на пагубные последствия столь необычных новаций [4, с. 98-103; 5, с. 20-27], то другие пытаются обосновать приоритеты в поддержании публичной законности, на страже которой должен быть «состязательный и независимый» суд [6, с. 37-40; 7, с. 6-10].
Федеральным законом от 21 июля 2014 г. № 269-ФЗ «О внесении изменений в статьи 236 и 237 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» 9 законодатель нормативно «исполнил» указанное решение Конституционного Суда Российской Федерации, дополнив ч. 1 ст. 237 УПК РФ пунктом шестым, который практически дублирует выводы, содержащиеся в резолютивной части исследуемого постановления. Со 2 августа 2014 г. резолютивная правовая позиция постановления от 2 июля 2013 г. № 16-П утратила свое регулирующее значение, уступив его модифицированным предписаниям кодифицированного федерального закона, который приведен в соответствие с Конституцией Российской Федерации.
Однако, на наш взгляд, последнее не нивелирует ни сути, ни юридических следствий правовых позиций суда, изложенных в описательно-мотивировочной части указанного постановления. В отличие от норм указанного закона, мотивировочная правовая позиция исследуемого постановления, в том числе с принципиально иным обоснованием пределов независимости суда при отправлении правосудия, сформулирована шире резолютивной, ограниченной констатацией возможности возвращения дела прокурору в случае обнаружения судом оснований для более тяжкой квалификации. Закономерен вопрос: насколько эта правовая позиция может и должна быть распространена на иные формы отправления правосудия, так или иначе ограничивающие волю и самостоятельное познание суда в принципиальных вопросах процесса? Следует ли считать, что в силу высшей юридической силы актов конституционного правосудия и их прямого дей-
ствия она автоматически применима к любому из производств, выступающему предметом рассмотрения и разрешения в российском суде? Поясним практическую составляющую этих вопросов. Например, стороной защиты заявлено ходатайство об исключении доказательств. Ни к судебному заседанию, ни в самом судебном заседании сторона обвинения не представила возражений по сути этого ходатайства. Согласно ч. 5 ст. 235 УПК РФ судья в данной ситуации императивно обязан удовлетворить ходатайство об исключении оспоренных доказательств и вынести постановление о назначении судебного заседания. На данный алгоритм действий и решений суда указывает и практика высших судебных инстанций 1 0. Однако в контексте правовых позиций, изложенных в постановлении от 2 июля 2013 г. № 16-П, названный алгоритм уже не является единственно верным. Внутреннее убеждение суда может отражать принципиально иную позицию о доказательственном значении «оспоренных» сведений. А поскольку при новом понимании состязательного правосудия суд в принципе не обязан следовать ни закону, ни требованиям сторон, его ограничивающим, решение о судьбе как заявленного ходатайства, так и самого доказательства может быть принципиально отличным (причем для различных судебных составов и с различным внутренним убеждением...).
Аналогично, под предлогом той же декларируемой Конституционным Судом Российской Федерации «независимости» и актуальной потребности в законном отправлении правосудия могут быть поставлены под сомнение:
— нормы ч. 7 ст. 246 УПК РФ, обязывающие суд общей юрисдикции к прекращению производства по делу при отказе государственного обвинителя от обвинения. У суда может быть принципиально иное внутреннее убеждение как о действительных фактических обстоятельствах уголовного дела, так и о видах необходимых правосудных решений;
— нормы ч. 3 ст. 3898, п. 4 ч. 1 ст. 4015, п. 4 ч. 1 ст. 4124 УПК РФ, обязывающие суд к прекращению апелляционного, кассационного или надзорного производства при отзыве жалобы заявителем. Напротив, возможна мотивировка «самостоятельных» решений суда в указанной ситуации: суд инициативно «видит» в материалах уголовного дела существенное нарушение закона, его конституционное предназначение не позволяет ему его игнорировать даже при отзыве жалобы заявителем, производство по делу должно быть публично продолжено.
9 Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
10 Кассационное определение Верховного Суда Российской Федерации от 30 ноября 2005 г. по делу № 22-005-15 СП. URL: http://vsrf.ru/ (дата обращения: 22.02.2017).
Перечень аналогичных ситуаций и публично инициируемых судом производств можно приводить до бесконечности. Высказанные «конституционные» правовые позиции это позволяют; практика
все больше нарабатывает примеры как публичной независимости, так и нового понимания правосудия, предложенного Конституционным Судом Российской Федерации.
Список литературы
1. Хитрова О. В. Особый порядок движения уголовного дела или возвращение уголовного дела для производства дополнительного расследования // Российский следователь. 2013. № 21.
2. Червоткин А. С. Заключение под стражу при возвращении уголовного дела прокурору // Уголовный процесс. 2016. № 5.
3. Ветрова Г. Н. Содержание принципа состязательности в контексте правовых позиций Конституционного Суда РФ // Государство и право. 2016. № 4.
4. Дикарев И. С. Уголовный процесс: «тихая революция» сменилась реакцией // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 5 «Юриспруденция». 2013. № 3.
5. Ковтун Н. Н. Суды £еша // Уголовный процесс. 2013. № 11.
6. Кругликов А. П. Концепция судебной реформы в Российской Федерации и возвращение судом уголовного дела на дополнительное расследование // Российская юстиция. 2013. № 10.
7. Рябинина Т. К. Возвращение уголовного дела прокурору: старые проблемы в новом свете // Российской следователь. 2013. № 24.
