CC BY
10ПРАВО, МЕДИЦИНА И ЗДРАВООХРАНЕНИЕ
УДК 349; 606; 608 DOI:10.31249/rgpravo/2022.04.15
ИВАНОВА А.П.1 ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ МЕДИЦИНСКОГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА ПРИ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ТЕХНОЛОГИЙ УЛУЧШЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА. (Обзор).
Аннотация. Благодаря технологиям улучшения человека возможности, которые ранее казались недостижимыми, стали реальностью. Однако вместе с расширением человеческого потенциала технологии привнесли новые проблемы и вопросы, в том числе юридические. В обзоре рассматриваются правовые аспекты и анализируются потенциальные риски медицинских вмешательств в рамках использования современных методов улучшения человека.
Ключевые слова: здравоохранение; технологии улучшения человека; права человека; защита персональных данных.
IVANOVA A.P. Legal aspects of medical intervention in the use of human enhancement technologies. (Review).
Abstract. Thanks to technologies of human enhancement, opportunities that previously seemed unattainable have become a reality. However, along with the development of human potential, technologies have introduced new problems and issues, including juridical ones. The review examines the legal aspects and analyzes the potential risks of medical interventions within the framework of the use of human enhancement methods.
1 Иванова Ангелина Петровна, младший научный сотрудник отдела правоведения ИНИОН РАН.
179
Keywords: healthcare; human enhancement technologies; human rights; personal data protection.
Для цитирования: Иванова А.П. Правовые аспекты медицинского вмешательства при использовании технологий улучшения человека. (Обзор) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература : ИАЖ. Сер. 4 : Государство и право. - 2022. - № 4. - С. 179— 188. DOI: 10.31249/rgpravo/2022.04.15
Технологии улучшения человека, и особенно кибернетические импланты, рассматривались в популярной культуре и научной фантастике на протяжении большей части столетия. Возможности, которые долгое время считались далекими и невозможными, теперь стали реальностью.
На конференции Code в 2016 г. генеральный директор Tesla Илон Маск предположил, что искусственный интеллект «оставит человечество позади». Он предсказал «благоприятный сценарий», заявив, что «[мы] будем настолько ниже их [роботов] по интеллекту, что будем похожи на домашних животных». В качестве решения он рекомендовал «слияние биологического интеллекта и машинного интеллекта», «симбиоз» человечества с машинами через «нейронное кружево», т.е. нейрокомпьютерные интерфейсы [3, p. 1].
Профессор Ж. Видаль ввел термин «нейрокомпьютерный интерфейс» в 1973 г. Он постулировал, что электрические сигналы мозга могут быть использованы в коммуникации между человеком и компьютером и могут позволить управлять внешними устройствами, такими как протезы или космические корабли. Нейробиоло-ги годами работали над тем, чтобы дать возможность людям, страдающим от инвалидности или расстройств, снова общаться или двигаться. Прогресс в науке действительно показал, что «каждое действие, совершаемое нашим телом, начинается с мысли, и с каждой мыслью приходит электрический сигнал; этот сигнал может быть получен нейрокомпьютерным интерфейсом, состоящим из электроэнцефалографа или имплантированного электрода, который затем может быть переведен и отправлен на исполняющее оборудование для выполнения желаемого действия» [3, p. 2]. Постепенно стало ясно, что нейробиология может быть использована
180
и в других целях, а именно для увеличения человеческих возможностей или улучшения человека.
Одним из главных тропов любого произведения научной фантастики, связанного с улучшением человека, является вопрос о детерминированности правового положения улучшенной личности. Как выразилась автор антиутопической фантастики М. Этвуд: «Как далеко мы можем измениться, прежде чем перестанем быть самими собой?» [2, р. 231].
Это не только вопрос, представляющий интерес для философов и любителей научной фантастики, но и проблема с глубокими юридическими последствиями, отмечает Т. Мулин. Очевидно, что использование протезов, будь то замена отсутствующей конечности или даже нескольких конечностей, нельзя рассматривать как основание для лишения лица защиты с точки зрения прав человека. Это имеет место даже тогда, когда эти конечности наделяют пострадавшего способностями выше среднего. Тем не менее как далеко простирается эта защита? Является ли существование «призрака в доспехах» - человеческого разума или души, основанием для безусловного применения к лицу законодательства о правах человека? [2, р. 231].
Согласно одной из позиций, сохранение прав такими лицами, как олимпийский спортсмен О. Писториус, связано с лечебной целью «усовершенствований» человека. Несмотря на возможность наделения человека способностями выше среднего, протезы, например, в первую очередь предназначены для возвращения людям их прежних способностей. Любая функциональность выше среднего в одном аспекте уравновешивается недостатками в других, не обязательно из-за дизайна, но из-за состояния технологии. Так, повышенная сила захвата в протезированной руке не может компенсировать отсутствие чувствительности или снижение несущей способности. Таким образом, те, у кого есть протезы, на самом деле не являются сверхлюдьми, а просто «обладают другими способностями» [2, р. 232]. Однако по мере развития технологий протезирования, а также иных технологий (например, редактирование генома) это обоснование может измениться.
С быстрым развитием науки и техники появился ряд методов улучшения человека, которые могут непосредственно воздействовать на его организм. Их можно использовать как для лечения
181
болезней, так и для укрепления физической силы. Технологии улучшения человека имеют огромное значение для его развития, с помощью этих технологий люди способны обрести беспрецедентную силу и стать сильнее, чем когда-либо прежде. Но они также создают ряд проблем для современного права. В частности, вопрос о том, имеет ли человек право изменять свое тело и разум без каких-либо ограничений, стал предметом растущего интереса по мере того, как все большее число «биохакеров» экспериментируют с новыми технологиями [2, р. 244]. Точно так же границы допустимого права изменять тела других людей, роль информированного согласия - все это вызвало вопросы о соответствующем правовом регулировании этих методов.
К. Сан отмечает, что технологии улучшения человека могут быть опасными, ввиду этого не следует игнорировать потенциальные опасности, которые они в себе таят, и позволять им развиваться неконтролируемым образом [4, р. 40]. Следует выявить возможные этические и правовые риски путем углубленного исследования таких технологий, всесторонне рассмотреть их связь с социальными ценностями и этическими стандартами, создать соответствующую систему правового регулирования и найти баланс между гуманностью и технологиями.
Улучшение человека можно определить, как использование медицинских методов «для усовершенствования формы или функционирования человека сверх того, что необходимо для поддержания или восстановления хорошего здоровья», или для отклонения «от типичной для вида нормальной функциональной организации или функционирования» [3, р. 4]. Специалисты по биоэтике обсуждали желательность улучшения человека и выражали обеспокоенность по поводу риска евгеники еще с 1970-х годов, однако интерес к этому вопросу со стороны государств, международных организаций и юридического сообщества появился недавно.
Основополагающим принципом прав человека, который был освящен на глобальном и региональном уровнях, является принцип свободного согласия в рамках медицинских или научных экспериментов. Это прямо указано в ст. 7 Международного пакта о гражданских и политических правах: «Никто не должен подвергаться пыткам или жестокому, бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию. В частности, никто не должен
182
подвергаться без его свободного согласия медицинским или научным экспериментам» [3, р. 9]. Что касается лиц, не способных дать действительное согласие, включая тех, кто находится под стражей или заключен в тюрьму в любой форме, Комитет по правам человека отметил, что они «не должны подвергаться никаким медицинским или научным экспериментам, которые могут нанести ущерб их здоровью» [3, р. 9].
Требование свободного согласия было затем принято на европейском уровне через прецедентное право Европейской комиссии и Европейского суда по правам человека. Согласно ст. 3 Европейской конвенции по правам человека, «Никто не должен подвергаться пыткам или бесчеловечному, или унижающему достоинство обращению или наказанию». Тем не менее Европейский суд по правам человека также установил «общее правило», согласно которому «мера, являющаяся терапевтической необходимостью, не может рассматриваться как бесчеловечная или унижающая достоинство» [3, р. 9]. Двадцать девять государств также ратифицировали Конвенцию о правах человека и биомедицине, известную как Конвенция Овьедо, которая делает добровольное согласие обязательным для медицинского вмешательства.
При этом, отмечает Т. Мулин, получение согласия испытуемого не дает ученым карт-бланш на проведение каких-либо экспериментов [3, р. 10]. Законный эксперимент должен удовлетворять еще одному условию: пропорциональности (адекватности риска и выгоды). В данном контексте, подчеркивает он, важны два вопроса.
Во-первых, может ли субъект согласиться на любой тип риска? В отношении указанного вопроса Комитет по правам человека отметил, что «этот довольно субъективный критерий должен быть уточнен ограничением, за пределами которого риски для человека настолько велики, что никакая мера ожидаемой выгоды не может их перевесить (серьезные риски)» [3, р. 12].
Во-вторых, является ли эксперимент по-прежнему законным, когда ожидаемая польза для испытуемого велика, но сопряжена со значительным риском? Практика Комитета по правам человека предполагает, что такое исследование все равно было бы законным. Так, Правительство Нидерландов высказало возражение относительно позиции Комитета по правам человека по вопросу серьезных рисков, утверждая, что, например, потенциальный дол-
183
говременный ущерб, причиняемый медицинскими экспериментами, может быть оправдан, когда субъекты исследований страдают от смертельной болезни. Впоследствии Комитет по правам человека не оспорил указанное толкование, тем самым выразив свое согласие с позицией Нидерландов [3, р. 12].
На европейском уровне Комитет министров Совета Европы в рамках необязательной рекомендации для государств-членов отметил следующее: «Риски, которые несет человек, проходящий медицинское исследование, должны быть сведены к минимуму. Риски не должны быть несоразмерны выгодам для этого человека или важности целей, преследуемых исследованием». Указанная позиция была также отражена и в Конвенции о правах человека и биомедицине [3, р. 19].
Таким образом, когда дело доходит до экспериментов в целом, нетерапевтические исследования (т.е. исследования, не приносящие прямой пользы субъекту) являются законными при условии, что человек не подвергается серьезным или неприемлемым рискам. Напротив, терапевтические исследования (т.е. исследования с потенциальной прямой пользой для субъекта) допустимы для любого лица при условии соблюдения пропорциональности между риском и пользой.
Стоит подчеркнуть, что эксперименты, проводимые с целью расширения возможностей субъекта, могут быть охарактеризованы как нетерапевтические, и эта правовая база, очевидно, влияет на законность экспериментов с использованием нейрокомпьютер-ных интерфейсов. Это означает, что здоровые люди, которые не могут ожидать какой-либо прямой пользы от исследования, могут согласиться только на тестирование неинвазивных устройств. Последние менее опасны, потому что они «находятся вне мозга и пытаются улавливать сигналы мозга» [3, р. 14].
Что касается основополагающего права изменять свое тело, Европейский суд по правам человека отметил, что понятие личной автономии является важным принципом, лежащим в основе права на частную жизнь. Понятие частной жизни является широким и охватывает, в частности, физическую и психологическую неприкосновенность человека. Суд подчеркнул, что оно «может также включать возможность заниматься деятельностью, которая, как считается, имеет физически или морально вредный или опасный
184
характер для соответствующего лица» [2, р. 245]. Даже в тех случаях, когда конкретное поведение представляет опасность для жизни или здоровья, вмешательство государства путем введения «принудительных или уголовных мер» рассматривается как посягательство на право и требует обоснования. Любое ограничение должно соответствовать закону и должно быть необходимым в демократическом обществе и для достижения законной цели. Таким образом, государства вполне могут запретить, например, возможность изменять геном человека или зародышевую линию по соображениям защиты здоровья или прав других лиц. В то же время у государств было бы меньше свободы усмотрения, например, при запрете имплантации чипов радиочастотной идентификации, за исключением случаев, когда такая имплантация представляет угрозу национальной безопасности [2, р. 246].
Возможности, которые долгое время считались далекими и невозможными, теперь стали реальностью, такие как разработка нейрокомпьютерных интерфейсов и различных функциональных и косметических кибернетических имплантов. Однако, отмечает З. Бинбаум, защита конфиденциальности данных не продвинулась вперед в тандеме с этими технологиями. Ни Соединенные Штаты, ни Европейский союз должным образом не решили растущую проблему технологий улучшения человека: например, в Соединенных Штатах нет федерального стандарта конфиденциальности данных, а существующая в Европе нормативная база не касается модификации тела.
Развитие науки и техники экспоненциально увеличило потребность в надежной и всеобъемлющей защите конфиденциальности данных. Без такой защиты данные и опыт, накопленные с помощью имплантатов и других модификаций, не будут принадлежать их владельцу. Эта информация будет принадлежать корпорации-производителю в соответствии с лицензионными соглашениями, что приведет к использованию данных физических лиц без прямого согласия. В отличие от носимых устройств, импланты нельзя снять и оставить у входной двери или положить в шкаф, поэтому при разработке технологии необходимо учитывать права на неприкосновенность частной жизни владельца и других лиц, с которыми он контактирует [2, р. 252]. В настоящее время не существует ни окончательных ответов, ни общих принципов, которыми
185
могли бы руководствоваться законодатели и политики при принятии решений, касающихся защиты данных и конфиденциальности, особенно когда речь идет о новых технологиях.
Кроме того, политики должны попытаться предвидеть криминальные последствия в случаях, когда основные функции организма взломаны и скомпрометированы. Так, в сценарии, когда злоумышленники захватывают контроль над конечностью для совершения насильственного преступления, нет однозначных ответов относительно того, кто несет окончательную ответственность. Ответственность может лежать как на человеке, который физически совершил преступление, так на злоумышленниках или компании, которая, возможно, недостаточно тщательно укрепила протоколы безопасности своего интерфейса [1, р. 129]. Закон и общие научные знания дают мало ясности по этому вопросу, но, поскольку общество приближается к современности, когда потенциальное повсеместное распространение кибернетических усовершенствований являются реальностью, оно должно иметь возможность учитывать обширные последствия, которые могут иметь такие технологии.
Основные модели защиты данных, как правило, разделяются по критерию того, кто несет окончательную ответственность в случае сбоев в системе безопасности. Так, в традиционной модели компьютерной сети ответственность лежит на владельце сети. Регулирование кибернетических усовершенствований естественным образом предполагает наличие связанной кибернетической сети имплантатов. Эта сеть должна быть общей для всех подобных им-плантатов. Ключевым недостатком в такой модели будет то, что, поскольку в соответствии с моделью компьютерной сети ответственность лежит на владельце сети, импланты и, следовательно, сеть также должны принадлежать одному корпоративному субъекту, что может способствовать нежелательному монополистическому поведению.
В то же время недавно созданная европейская модель регулирования конфиденциальности данных основана на многогранном подходе, при котором конечная ответственность за все аспекты конфиденциальности данных не обязательно лежит на владельце сети. Общий регламент по защите данных влечет за собой различные обязанности в отношении сбора данных, их назначения и хра-
186
нения, а также включает в себя право быть забытым. Для кибернетических усовершенствований эти различные сегментированные обязанности и права будут представлять собой сильные основополагающие принципы, но без дополнительных мер и гарантий их будет недостаточно для полноценной схемы регулирования технологий улучшения человека.
Следовательно, ни один из подходов не является подходящим для решения присущих новым технологиям проблем. Ввиду этого З. Бирнбаум выступает за новый подход, разработанный для включения элементов обеих моделей, чтобы противостоять возможным рискам [1, р. 134]. Этот гибридный подход направлен на то, чтобы объединить общий аспект сетевой безопасности в традиционной модели с некоторыми элементами европейского подхода, в частности с правом на забвение. Соответственно, технологии усовершенствования человека должны регулироваться на нескольких уровнях.
Требование надежных протоколов безопасности на основе устройств и ответственность за такие протоколы, лежащие на владельцах сетей и производителях устройств, гарантируют, что опытные участники смогут максимально эффективно защитить сети и устройства и позволят отдельным лицам в полной мере воспользоваться ими, не опасаясь, что их данные будут скомпрометированы низкоуровневыми хакерами.
В то же время, когда речь идет о самих данных, предпочтение должно отдаваться европейскому подходу. Лица, в отношении которых были применены технологии улучшения, должны иметь единоличный безраздельный контроль над своими собственными данными, управлением и сбором таких данных, а также их распоряжением. Право на забвение также должно быть полностью учтено в любой нормативно-правовой базе по кибернетическому усовершенствованию из-за чрезвычайно личного характера данных.
Таким образом, в процессе технологического развития люди склонны преувеличивать преимущества новых технологий, но часто преуменьшают риски, связанные с ними. Поэтому, чтобы сбалансировать инновации с общественными интересами, необходимо сделать процесс регулирования в области науки и техники более прозрачным. С точки зрения конкретного содержания регулирования, границы поведения человека в рамках улучшений
187
должны быть строго очерчены, а обязанности иных субъектов (медицинских учреждений, производителей медицинских девайсов и др.) должны быть четко определены [4, p. 49].
Совершенствование человека тесно связано с жизнью и здоровьем. Использование возможностей науки и техники в какой-то степени нарушает природу человеческого выживания и размножения. В современных условиях технология улучшения человека может повысить способности и благополучие человечества с помощью лекарств, генетической модификации и другими способами.
Для того чтобы исключить неправильное использование технологий, представляющих угрозу для личности и общества, несовместимых с социальной справедливостью, необходимо учитывать все эти риски на юридическом уровне и предотвратить их, создав соответствующую систему правового регулирования.
Список литературы
1. Birnbaum Z.P. Regulating the cyberpunk reality: private body modifification and the dangers of 'body hacking' // Journal of business & Technology law. - Baltimore, 2021. - Vol. 16, N 1. - P. 119-141.
2. Harrison Dinniss H. Legal aspects of human enhancement technologies // New technologies and the law in war and peace / ed. by Boothby W.H. - Cambridge, 2018. - P. 230-257.
3. Moulin T. Doctors playing gods? The legal challenges in regulating the experimental stage of cybernetic human enhancement // Israel law review. - Cambridge, 2021. - Vol. 54, N 2. - P. 1-27. - URL: https://www.cambridge.org/core/journals/ israel-law-review/article/abs/doctors-playing-gods-the-legal-challenges-in-regula ting-the-experimental-stage-of-cybernetic-human-enhancement/64BFF6D514FAD C6ABA031A6 BF7 D45 C61 (дата обращения: 14.06.2022).
4. Sun Q. The legal risk of human enhancement technology and its regulation in СЫт // Open journal of social sciences. - Wuhan, 2021. - Vol. 9, N 5. - P. 39-53.
188
