CC BY
547
УДК 340 doi: 10.20310/1819-8813-2017-12-3-250-256
ПРАВОВАЯ ОПРЕДЕЛЕННОСТЬ КАК ОБЩЕПРАВОВОЙ УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ПРИНЦИП РЕАЛИЗАЦИИ ПРАВА
МОРОЗОВА ЛЮДМИЛА АЛЕКСАНДРОВНА
Российский государственный университет правосудия, г. Москва, Российская Федерация, e-mail: tgp@rsuj.ru
В статье рассматривается многообразие форм проявления правовой определенности. Отмечается, что данную категорию возможно рассматривать в узком и широком смыслах. В узком значении правовая определенность служит критерием оценки качества норм права. В широком - выступает показателем стабильности индивидуальных правовых актов. Специальное внимание уделено действию принципа правовой определенности в правореализационной практике. Автор статьи раскрывает различные аспекты проявления правовой определенности в судебной деятельности. Среди них называются стабильность, окончательность судебных решений, вступивших в законную силу. Это означает, что ни одна из сторон судебного процесса не вправе требовать повторного рассмотрения дела исключительно для получения нового решения. Приводятся позиции Конституционного Суда РФ и Европейского Суда по правам человека по данному вопросу. К аспектам правовой определенности отнесены единообразное толкование и применение закона, наличие системных связей норм права, отсутствие коллизионности и пробельно-сти нормативных правовых актов, неисполнение или длительные сроки неисполнения решений суда и др. В статье отмечается отсутствие в России механизма обеспечения единства судебной практики. В связи с этим предлагается официально наделить Верховный Суд РФ правом давать обязательные для исполнения разъяснения по вопросам судебной практики. Это позволит добиться единообразия судебной практики в стране, послужит надежной гарантией эффективности действия принципа правовой определенности как универсального регулятора в сфере реализации права.
Ключевые слова: реализация права, формальная определенность, конституционная ценность, принцип правотворчества, принцип правовой системы, единообразие судебной деятельности, стабильность судебных решений, устойчивость процессуальной деятельности, надзорное производство, единообразие толкования
Категория «правовая определенность» понимается и трактуется в отечественной юридической науке и практике по-разному. Конституционалисты определяют ее как конституционную ценность [1], так как Конституционный Суд РФ нередко обосновывает признание неконституционным акта или части его по мотиву неопределенности содержания.
Правовая определенность понимается также как принцип правовой системы, поскольку он применим как в сфере правотворчества, так и пра-вореализации, толкования норм права и нормативных правовых актов, правоприменительной деятельности, всех видов юридической практики.
Правовая определенность рассматривается как общеправовой принцип, поскольку большинство юристов исходят из того, что каждый закон (нормативный правовой акт) должен быть понятен гражданину среднего уровня образования и интеллектуального развития, прибегающему в необходимых случаях к помощи специалиста.
Наконец, правовая определенность трактуется как принцип судебной деятельности, что предпо-
лагает окончательность и стабильность судебного решения, возможность его пересмотра только при наличии веских оснований, в частности, для исправления судебных ошибок, а также для обеспечения единства судебной практики.
Таким образом, категория правовой определенности многоаспектна, принадлежит к сложным явлениям юридической науки и практики. Судья Конституционного Суда РФ проф. Н. С. Бондарь считает, что «правовая определенность носит универсальный характер и является универсальным принципом всех сфер юридической деятельности» [2]. Для законодателя правовая определенность представляет важную цель и показатель качества законотворческой деятельности. Она является универсальным принципом согласованного правового регулирования общественных отношений, служит средством нормоконтроля, осуществляемого органами конституционного правосудия, выступает критерием оценки соответствующих процессуальных норм. По мнению Н. С. Бондаря, «принцип правовой определенности возможно рассматривать
в узком и широком смыслах. В узком значении данный принцип выступает критерием оценки качества норм права и нормативных правовых актов; в широком представляет собой важный показатель стабильности индивидуальных правовых актов, в том числе судебных решений» [2].
Сошлемся также на мнение проф. Т. Н. Неша-таевой, которая рассматривает «правовую определенность как один из главных элементов основополагающего принципа верховенства права, наряду с такими его элементами, как правовая эффективность и баланс (пропорциональность) публичных и частных интересов» [3].
Следовательно, можно констатировать, что правовая определенность имеет множество проявлений и многообразие форм своего существования. Хотя этот принцип не получил прямого закрепления в действующем российском законодательств, он приобрел всеобщее признание и в науке, и среди практических работников, и продолжает расширять круг своих сторонников.
Данное обстоятельство следует особенно подчеркнуть, так как некоторые исследователи правовых принципов утверждают: «Пока основная идея, претендующая на роль принципа права, не закреплена в законе, она не может быть принципом права. Она остается лишь теоретической, научной идеей-принципом» [4].
Между тем практически все принципы права имеют доктринальное происхождение, т. е. формируются юридической наукой или складываются на практике. В случае же их признания государством приобретают официальное закрепление в нормативных правовых актах, а наиболее важные из них достигают конституционного уровня.
Правовая определенность в сфере правотворчества выражается в формальной определенности, в частности, при создании нормативных правовых актов обычно отмечается в качестве ее свойств необходимость применять не только термины, но и общеупотребительные слова в стабильном, строго определенном и установленном для правовых целей смысле. Так, автор книги «Язык и право» Т. В. Гу-баева пишет: «Этот формально определенный смысл слова в нормативном правовом языке становится обязательным и единственным ... Подмена формализованного предметно-логического значения слова другими его значениями в нормативных правовых актах не допускается» [5]. Таким образом, понятийная определенность, терминологическое единство и четкость являются важнейшими свойствами текстуального оформления нормативных правовых актов, в том числе законов. Несоблюдение этого правила способно привести к ущемлению
прав и законных интересов личности и других субъектов права. «Точность, лаконичность и строгость стиля, - писал в свое время профессор А. С. Пиголкин, - характерные черты языка нормативных актов» [6].
Следовательно, в сфере правотворчества правовая определенность находит выражение в понимании действующего законодательства, тех требований, которые предъявляет государство к поведению, действиям, поступкам людей, понимании тех прав, которые предоставляются, и тех обязанностей, которые возлагаются на субъектов. Более того, правовая определенность есть предвидение реализации тех или иных правовых предписаний и возможность сознательно, разумно выбрать вариант своего поведения или действий.
Правовая определенность в области правотворчества выражается в стабильности нормативных правовых актов, в частности, законов и складывающихся на их основе правоотношений. В результате возникает предсказуемость действия правовых норм и нормативных правовых актов.
Конституционный Суд РФ в Постановлении от 15 июля 1999 г. № 11-П отметил, что общеправовой критерий определенности, ясности, недвусмысленности правовой нормы вытекает из конституционного принципа равенства всех перед законом и судом, поскольку такое равенство может быть обеспечено лишь единообразием понимания и толкования нормы права [7]. Данное требование, с точки зрения Конституционного Суда РФ, распространяется на все сферы общественных отношений и предопределяет содержание конституционных и отраслевых прав человека и гражданина.
В юридической литературе называется еще один аспект правовой определенности - системные связи норм права, отсутствие их коллизионности, пробельности, установление правовой иерархии. Указанные дефекты не только ведут к снижению и даже полному отсутствию правовой определенности в действующем законодательстве, но и к его рассогласованности, а в итоге - к ущемлению или нарушению прав и законных интересов граждан. Конституционный Суд РФ, например, в Постановлении от 14 апреля 2008 г. № 7-П о проверке конституционности абз. 2 ст. 1 ФЗ «О садоводческих, огороднических и дачных некоммерческих объединений граждан» [8], установив рассогласованность норм указанного Закона с нормами земельного, гражданского, жилищного и градостроительного кодексов РФ, потребовал от законодателя устранить данную рассогласованность как причину неконституционности правового регулирования.
Неисполнение решений Конституционного Суда РФ или длительные сроки такого неисполне-
ь. а. мошгоуд
ния также способны привести к нарушению принципа правовой определенности, в том числе к потере у граждан доверия к закону и действиям государства, к нарушению стабильности правового регулирования, законных ожиданий граждан в отношении реализации приобретенных прав. Такое положение сложилось, например, с Постановлением Конституционного Суда РФ от 27 ноября 2008 г. № 11-П, согласно которому на законодателя была возложена обязанность не позднее 1 июля 2009 г. ввести в действие новое правовое регулирование порядка исчисления платежей по договорам пожизненной ренты и пожизненного содержания с иждивением. Данные изменения были внесены только в 2011 г., т. е. с задержкой исполнения предписания Конституционного Суда РФ на два года [9]. Конституционный Суд РФ предписывает правоприменительным органам до внесения изменений в действующее законодательство непосредственно применять нормы и принципы Конституции РФ как акта прямого действия.
Не менее важно соблюдение правовой определенности в правореализационном процессе, в частности, в сфере правоприменения, в том числе в судебной практике.
В юридической литературе называются следующие требования, которые необходимо соблюдать, основываясь на принципе правовой определенности:
- во-первых, стабильность принятых и вступивших в юридическую силу решений суда;
- во-вторых, однозначность, точность, четкость официального толкования отдельных норм и нормативных правовых актов;
- в-третьих, безупречность и законность разрешения юридических коллизий, а также восполнения пробелов в действующем законодательстве;
- в-четвертых, единообразие судебной практики в целом.
Таким образом, в сфере правоприменения правовая определенность предполагает стабильность индивидуальных правовых решений и в первую очередь судебных решений. Следовательно, она составляет ключевой аспект устойчивости процессуальной деятельности и непосредственно связана с проблемой пересмотра окончательных судебных актов. Именно данный процессуальный аспект правовой определенности стал поводом для критики со стороны Европейского Суда по правам человека надзорного производства в Российской Федерации как неэффективного средства правовой защиты прав и свобод человека. Что требуется для устранения этой неэффективности?
Прежде всего, необходимо, чтобы ни одна из сторон судебного процесса не была бы вправе тре-
бовать повторного возбуждения дела исключительно для нового слушания и получения нового решения суда. Вышестоящие суды при отмене или изменении вступивших в юридическую силу судебных решений могут реализовать свое полномочие только для исправления существенных ошибок. В частности, Европейский Суд по правам человека в Постановлении от 1 марта 2007 г. обратил внимание на то, что при отсутствии серьезных процессуальных нарушений несогласие надзорной инстанции с выводами нижестоящих судов не может служить основанием для отмены окончательного судебного решения [10]. Следовательно, процедура надзорного производства должна относиться лишь к случаям серьезных нарушений законов. Об этом указывается и в Постановлении Европейского Суда по правам человека по делу «Праведная против России», где указывается, что отступления от принципа правовой определенности могут быть оправданы только обстоятельствами существенного и непреодолимого свойства, для исправления фундаментальных нарушений, свидетельствующих о ненадлежащем отправлении правосудия.
Как уже отмечалось, правовая определенность означает единообразное толкование и применение закона. По мнению Н. С. Бондаря, понятие конституционности правовой нормы включает как ее содержание, так и процедуру толкования и реализации в правоприменительной практике [2]. Например, в Постановлении Конституционного Суда РФ от 21 января 2010 г. указывается, что высшие судебные инстанции в своих разъяснениях по вопросам судебной практики должны обеспечивать единство и непротиворечивость российской правовой системы [11]. Однако, как известно, одни и те же ситуации по-разному толковались Верховным Судом РФ и Высшим Арбитражным Судом РФ, что и привело к их реформированию.
Кроме сказанного, принцип правовой определенности обеспечивается ограничением круга лиц, обладающих правом инициировать пересмотр судебных решений, вступивших в законную силу. С точки зрения Европейского Суда по правам человека, это право должно принадлежать только лицам, участвовавшим в деле, т. е. сторонам спора [12]. Однако согласно ст. 52 АПК РФ прокурор вправе вступить в дело на любой стадии арбитражного процесса, а в соответствии с ч. 1 ст. 292 АПК РФ возможен пересмотр в порядке надзора вступивших в силу судебных актов по представлению прокурора. Таким образом, действующее законодательство прямо противоречит принципу правовой определенности. Думается, принятие нового процессуального законодательства позволит устранить данное несоответствие.
Выше отмечалось, что правовая определенность исходит из недопустимости повторного рас-
смотрения по существу однажды уже решенного дела. В этом плане серьезную проблему представляет отмена окончательного судебного решения по вновь открывшимся обстоятельствам. Мы привыкли к тому, что вновь открывшиеся обстоятельства служат безусловным основанием для пересмотра дела, в том числе и для отказа от преюдициальности предыдущего судебного решения. Однако в 2009 г. Европейский Суд по правам человека вынес ряд постановлений по фактам отмены национальными судами России в порядке надзора и по вновь открывшимся обстоятельствам вступивших в законную силу судебных решений по искам Пенсионного фонда РФ на основе двух толкований Закона «О трудовых пенсиях в Российской Федерации», которые были даны Верховным Судом РФ в декабре 2005 г. и марте 2007 г. При этом Европейский Суд отметил, что различие толкований со стороны высшей судебной инстанции до вынесения судебного решения может служить поводом для обычного обжалования. Но если иное судебное толкование принято после вынесения судом решения, оно не может выступать основанием для отмены решения суда. Такая отмена судебного решения, если она приводит к ухудшению правового положения гражданина, рассматривается Судом как несовместимая с Конвенцией 1950 г. [13]. В результате 156 пенсионеров-льготников, проживающих в Подмосковье, обжаловали в Европейском Суде по правам человека отмену вступивших в законную силу судебных решений, вынесенных в их пользу, по спорам о размере причитающихся им пенсионных льгот. Европейский Суд единогласно постановил: в данном деле российские власти нарушили п. 1 ст. 6 Конвенции и обязал государство-ответчик выплатить каждому заявителю по 2 тыс. евро как компенсацию морального вреда.
Аналогичное подтверждение содержится в Постановлении Конституционного Суда РФ от 21 января 2010 г. № 1-П [11]. Исходя из расширительного толкования ст. ст. 54 и 57 Конституции РФ, Суд указал, что закон, ухудшающий положение граждан и их объединений, не имеет обратной силы, и это правило является общим для всех отраслей права.
Отсюда следует, что нельзя придавать обратную силу не только нормативным правовым актам, но и актам официального толкования, если в результате их применения ухудшается правовое положение граждан. Но такой пересмотр возможен, если в результате нового толкования улучшается правовое положение граждан, например, при привлечении их к публично-правовой ответственности, а также в исключительных случаях по делам,
вытекающим из гражданских правоотношений. Этого требует принцип правовой определенности, согласно которому участники соответствующих правоотношений должны иметь возможность предвидеть в разумных пределах последствия своего поведения и быть уверенными в неизменности своего официально признанного статуса, а также приобретенных прав и обязанностей.
По мнению исследователей, недопустимо вмешательство государства в судебный спор в форме отмены окончательных судебных решений. Но не только в этой форме, а также в форме одностороннего изменения государством условий исполнения своих обязательств перед гражданами. Это зафиксировано в Постановлении Конституционного Суда РФ от 9 июня 1992 г. № 7-П [14], где отмечено, что отсрочка исполнения обязательства государства перед гражданами по отовариванию целевых чеков есть одностороннее изменение государством условий исполнения своих обязательств. При отсутствии чрезвычайной ситуации в стране, действия непреодолимой силы и других исключительных обстоятельств это повлекло необоснованное ограничение ряда конституционных прав и свобод граждан Российской Федерации.
В юридической литературе неоднократно отмечалось, что вышестоящие судебные инстанции особенно активны в отыскании оснований для отмены вступивших в законную силу судебных решений в случаях, когда проигравшей стороной является государство или государственный орган, государственное учреждение. Ярким примером служит дело А. И. Рябых против Российской Федерации, когда в надзорном порядке 6 раз отменялись судебные решения о взыскании денежных средств со Сбербанка России в пользу истца [12].
Конституционный Суд РФ в указанном выше Постановлении сформулировал следующее положение: «Принцип верховенства права и понятие справедливого судебного разбирательства препятствуют любому (выделено мной - Л.М.) вмешательству публичной власти в судебный процесс, в котором государство выступает одной из сторон. Европейский Суд по правам человека в ряде своих решений также констатировал нарушение принципа правовой определенности, если государство в период судебного рассмотрения спора в национальном суде изменяет действующее законодательство путем придания обратной силы закону, посягающему на равенство сторон в процессе» [15]. Иными словами, внеся изменения в действующее законодательство, которые предопределили для государства благоприятный результат судебного рассмотрения спора, оно тем самым вме-
ь. а. мошгоуд
шалось в судебный процесс, поскольку является одной из спорящих сторон. Такого рода вмешательство государства нарушает принцип верховенства права, принцип правовой определенности и понятие справедливого судебного разбирательства, является вмешательством государства в права частных лиц и представляет собой злоупотребление с его стороны правом.
Анализ современной юридической литературы показывает, что в Российской Федерации отсутствует механизм, обеспечивающий единство судебной практики. В сфере правотворчества такую роль в определенной степени играет Конституционный Суд РФ, прежде всего, в процессе осуществления нормоконтроля. Так, Н. С. Бондарь отмечает, что правовая неопределенность федеративного законодательства служит основанием для обращения в Конституционный Суд РФ и для признания такого обращения допустимым [2]. Аналогичным образом можно считать допустимым обращение в Конституционный Суд РФ при установлении ком-петенционной неопределенности высших органов государственной власти РФ. Следовательно, правовая неопределенность служит основанием для возбуждения конституционного судопроизводства.
Что касается обеспечения единства судебной практики, то здесь важная роль принадлежит Верховному Суду РФ, который должен давать обязательные для исполнения разъяснения по вопросам судебной практики. Как признал в свое время Конституционный Суд РФ в разъяснении от 21 января 2010 г., касающемся некоторых решений Высшего Арбитражного Суда РФ, «отрицание его права давать абстрактные толкования норм права и формулировать соответствующие правовые позиции означало бы умаление его конституционных функций и предназначения как высшего суда в системе арбитражных судов» [16].
Представляется, что аналогичное заключение вполне уместно и даже необходимо в отношении Верховного Суда РФ, что позволит создать надежный механизм обеспечения в нашей стране единства судебной практики. Такого же мнения придерживаются отдельные исследователи, полагая, что именно высшие суды Российской Федерации должны обеспечивать единообразие судебной практики [17; 18].
Данное предложение является вполне приемлемым и с той точки зрения, что на практике нередко разрешение дела оказывается возможным исключительно на основе использования разъяснений вышестоящих судебных инстанций. В качестве примера обычно ссылаются на Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 24 марта 2005 г.
№ 5 «О некоторых вопросах, возникающих у судов при применении Кодекса РФ об административных правонарушениях» [19]. Верховный Суд РФ определил, что производство по делам данной категории должно осуществляться в порядке, предусмотренном КоАП РФ. В другом постановлении Пленума Верховного Суда РФ давались разъяснения по вопросам юридической квалификации ряда статей указанного Кодекса, что в последующем повлекло внесение изменений в его содержание [20; 21].
Таким образом, правовая определенность представляет собой общеправовой универсальный принцип, действие которого распространяется на все сферы правового регулирования, все отрасли права и законодательства, обладающий постоянным действием и имеющий общеобязательное значение для всех субъектов права. Это диктует, в свою очередь, необходимость его законодательного закрепления как универсального регулятора общественных отношений, а также разработки правового механизма государственного мониторинга за соблюдением данного принципа и эффективным его действием.
Думается, что указанные меры позволят повысить доверие населения к закону и государственной власти, прежде всего к судебной власти, укрепят ее авторитет и способны повысить качество правосудия в нашей стране.
Литература
1. Белов С. А. Защита правовой определенности как конституционной ценности в практике Верховного Суда США и Конституционного Суда РФ / Современные проблемы конституционного и муниципального строительства: опыт России и зарубежных стран: материалы международной научной конференции. Юридический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Москва, 10-13 марта 2010 г. / отв. ред. С. А. Авакьян. М.: Издательский дом РоЛиКс, 2010. С. 376-380.
2. Бондарь Н. С. Правовая определенность - универсальный принцип конституционного нормоконтроля // Конституционное и муниципальное право. 2011. № 10. С. 4-11.
3. Нешатаева Т. Н. Суд и общепризнанные принципы и нормы международного права // Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации. 2004. № 3. С. 124-140.
4. Захаров А. Л. Межотраслевые принципы права / под общ. ред. В. М. Ведяхина. Самара: Самар. отд-ние Литфонда, 2004. С. 37.
5. Губаева Т. В. Язык и право. Искусство владения словом в профессиональной юридической деятельности. М.: Норма, 2003. С. 36.
6. Теория государства и права / под ред. А. С. Пи-голкина. М.: Городец, 2003. С. 292.
7. Вестник Конституционного Суда РФ. 1999. № 5.
8. Вестник Конституционного Суда РФ. 2008. № 3.
9. Вестник Конституционного Суда РФ. 2008. № 6.
10. Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2008. № 7.
11. Вестник Конституционного Суда РФ. 2010. № 2.
12. Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2003. № 12.
13. Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2010. № 1.
14. Ведомости Съезда народных депутатов и ВС РФ. 1992. № 28. Ст. 1634.
15. Европейский Суд по правам человека. Избранные решения: в 2-х томах / отв. ред. В. А. Туманов. М.: Норма, 2000. Т. 2. С. 150-159.
16. Собрание законодательства Российской Федерации. 2010. № 6. Ст. 699.
17. Нешатаева Т. Н. О компетенции Европейского Суда по правам человека в отношении имущественных прав // Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации. 1999. № 4. С. 93-97.
18. Витрук Н. В. Обязательства России как государства - участника Конвенции о защите прав человека и основных свобод // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. 2003. № 1. С. 148-157.
19. Бюллетень Верховного Суда РФ. 2005. № 6.
20. Собрание законодательства Российской Феде-рации.2010. № 30. Ст. 4006.
21. Даньков А. А. Обеспечение баланса публичных и частных интересов в сфере правосудия: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2014. С. 122-123.
References
1. Belov S. А. Zashchita pravovoj opredelennosti kak konstitutsionnoj tsennosti v praktike Verkhovnogo Suda SShА i Konstitutsionnogo Suda RF [Protection of legal defi-niteness as constitutional value in practice of the U.S. Supreme Court and the Constitutional Court of the Russian Federation] / Sovremennye problemy konstitutsionnogo i munitsipal'nogo stroitel'stva: opyt Rossii i zarubezhnykh stran: materialy mezhdunarodnoj nauchnoj konferentsii. Yuridicheskij fakul'tet MGU im. M. V. Lomonosova. Moskva, 10-13 marta 2010 g. / otv. red. S. А. Аvak'yan. M.: Izdatel'skij dom RoLiKs, 2010. S. 376-380.
2. Bondar' N. S. Pravovaya opredelennost' -universal'nyj printsip konstitutsionnogo normokontrolya [Legal definiteness - the universal principle of the constitutional compliance assessment] // Konstitutsionnoye i munitsipal'noye pravo. 2011. № 10. S. 4-11.
3. Neshataeva T. N. Sud i obshchepriznannye printsipy i normy mezhdunarodnogo prava [Court and conventional principles and rules of international law] // Vestnik Vysshego Аrbitrazhnogo Suda Rossijskoj Federatsii. 2004. № 3. S. 124-140.
4. Zakharov A. L. Mezhotraslevye printsipy prava [Interindustry principles of the right] / pod obshch. red. V. M. Vedyakhina. Samara: Samar. otd-niye Litfonda, 2004. S. 37.
5. Gubaeva T. V. Yazyk i pravo. Iskusstvo vladeniya slovom v professional'noj yuridicheskoj deyatel'nosti [Language and right. Art of possession of the word in professional legal activity]. M.: Norma, 2003. S. 36.
6. Teoriya gosudarstva i prava [Theory of the state and right] / pod red. A. S. Pigolkina. M.: Gorodets, 2003. S. 292.
7. Vestnik Konstitutsionnogo Suda RF [Bulletin of the Constitutional Court of the Russian Federation]. 1999. № 5.
8. Vestnik Konstitutsionnogo Suda RF [Bulletin of the Constitutional Court of the Russian Federation]. 2008. № 3.
9. Vestnik Konstitutsionnogo Suda RF [Bulletin of the Constitutional Court of the Russian Federation]. 2008. № 6.
10. Byulleten' Evropejskogo Suda po pravam cheloveka [Bulletin of the European Court of Human Rights]. 2008. № 7.
11. Vestnik Konstitutsionnogo Suda RF [Bulletin of the Constitutional Court of the Russian Federation]. 2010. № 2.
12. Byulleten' Evropejskogo Suda po pravam cheloveka [Bulletin of the European Court of Human Rights]. 2003. № 12.
13. Byulleten' Evropejskogo Suda po pravam cheloveka [Bulletin of the European Court of Human Rights]. 2010. № 1.
14. Vedomosti S"ezda narodnykh deputatov i VS RF [Sheets of the Congress of People's Deputies and the Supreme Court of the Russian Federation]. 1992. № 28. St. 1634.
15. Evropejskij Sud po pravam cheloveka. Izbrannye resheniya: v 2-kh tomakh [European Court of Human Rights. Chosen decisions: in 2 volumes] / otv. red. V. A. Tumanov. M.: Norma, 2000. T. 2. S. 150-159.
16. Sobraniye zakonodatel'stva Rossijskoj Federatsii [Russian Federation Code]. 2010. № 6. St. 699.
17. Neshataeva T. N. O kompetentsii Evropejskogo Suda po pravam cheloveka v otnoshenii imushchestvennykh prav [About competence of the European Court of Human Rights concerning laws of estate] // Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossijskoj Federatsii. 1999. № 4. S. 93-97.
18. Vitruk N. V. Obyazatel'stva Rossii kak gosudarstva - uchastnika Konventsii o zashchite prav cheloveka i osnovnykh svobod [Obligations of Russia as State Party of the Convention on human rights protection and fundamental freedoms] // Konstitutsionnoye pravo: vostochnoevropejskoye obozreniye. 2003. № 1. S. 148-157.
19. Byulleten' Verkhovnogo Suda RF [Bulletin of the Supreme Court of the Russian Federation]. 2005. № 6.
20. Sobraniye zakonodatel'stva Rossijskoj Federatsii [Russian Federation Code].2010. № 30. St. 4006.
21. Dan'kov A. A. Obespecheniye balansa publichnykh i chastnykh interesov v sfere pravosudiya [Ensuring balance of public and private interests in the sphere of justice]: avtoref. dis. ... kand. yurid. nauk. M., 2014. S. 122-123.
l. a. morozova
* * *
LEGAL DEFINITENESS AS ALL-LEGAL UNIVERSAL PRINCIPLE OF REALIZATION OF THE RIGHT
MOROZOVA LYUDMILA ALEKSANDROVNA
Russian State University of Justice, Moscow, the Russian Federation, e-mail: tgp@rsuj.ru
In article the author considered variety of forms of manifestation of legal definiteness, noted that it is possible to consider this category in narrow and broad meanings. Legal definiteness serves as criterion for evaluation of quality of rules of law in narrow value. In wide it acts as an indicator of stability of individual legal acts. The author paid special attention to action of the principle of legal definiteness in right realizable practice. The author discloses various aspects of manifestation of legal definiteness in judicial activity. Among them are stability, finality of the judgments which took legal effect. It means that any of the parties of lawsuit has no right to demand trial de novo only for obtaining the new decision. The author presented positions of the Constitutional Court of the Russian Federation and the European Court of Human Rights on the matter. Uniform interpretation and application of the law, existence of system communications of rules of law, lack of a collisions and problems of regulations, non-execution or long terms of non-execution of the judgments, etc. are aspects of legal definiteness. In article the author noted lack of the mechanism of ensuring unity of court practice in Russia. In this regard the author offered to give the Supreme Court of the Russian Federation right to make explanations, obligatory for execution, concerning court practice officially. It will allow to achieve uniformity of court practice in the country, will serve as a reliable guarantee of efficiency of action of the principle of legal definiteness as universal regulator in the sphere of realization of the right.
Key words: realization of the right, formal definiteness, constitutional value, principle of law-making, principle of legal system, uniformity of judicial activity, stability of judgments, stability of procedural activity, supervising production, uniformity of interpretation
Об авторе:
Морозова Людмила Александровна, доктор юридических наук, профессор кафедры теории права, государства и судебной власти Российского государственного университета правосудия, г. Москва
About the author:
Morozova Lyudmila Aleksandrovna, Doctor of Jurisprudence, Professor of the Department of Theory of the Right, State and Judicial Authority, Russian State University of Justice, Moscow
