CC BY
37
УДК 94(47+57)
ПРАВОСОЗНАНИЕ ПАРТАППАРАТА БАШКИРСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
В ПЕРИОД НЭПА
© Н. И. Бубличенко
Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450074 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32.
Тел./факс: +7 (347) 273 68 72.
E-mail: [email protected]
Статья посвящена анализу специфики мышления формирующегося класса партийной номенклатуры в сфере правовых отношений в эпоху НЭПа в условиях Башкирской автономной республики.
Ключевые слова: история Башкирской Автономной Советской Социалистической Республики (БАССР), партийная номенклатура, НЭП, правосознание партноменклатуры БАССР.
Политическая история советского государства традиционно находилась в центре внимания значительного числа как российских, так и зарубежных ученых. Тем не менее формирование советской партноменклатуры в 1920-е годы несмотря на публикацию ряда работ общего характера [1-4] и монографии, посвященной Симбирской организации РКП(б) в 1921-1923 гг. [5], не стала предметом скрупулезного исследования в масштабах всей страны, не говоря уже о деятельности партаппаратчиков периода НЭПа такого крупного национального региона, каким являлась Башкирская автономная республика.
Достаточно часто введение НЭПа рассматривается как переход от «военного коммунизма» к новым хозяйственным отношениям, в то время как параллельно с этим жизненно важным процессом была реорганизация советской системы, в том числе последовательное проведение кодификации законодательства. Были приняты Гражданский, Уголовный, Земельный, Гражданский процессуальный, Уголовный процессуальный кодексы и Кодекс законов о труде. Безусловно, вступление в действие указанных кодексов еще не означало утверждение принципов законности в практике советских властных структур на местах и в центре. Реальное исполнение принятых законодательных норм сдерживалось негативным отношением к праву, характерным для менталитета основной массы населения России (право, закон шли от государства, навязывались государством, и в силу этого отторгались большинством) [6, с. 165]; отрицанием всякой законности и подмена ее «революционной целесообразностью», утвердившейся в годы революции и Гражданской войны; откровенным декларированием ряда норм советского законодательства; введением внеправовых критериев, и своеобразным, то есть «социалистическим» истолкованием защиты имущественных прав граждан страны. Сказывались особенности мышления высших руководителей государства, по мысли которых сам факт существования «диктатуры партии большевиков» [7] предопределял правовую особость партаппарата.
Оргбюро ЦК РКП(б), в связи с явной неурегулированностью взаимоотношений между партийными и
судебно-следственными органами, 31 марта 1921 г. создает комиссию в составе Н. И. Бухарина, Ф. Э. Дзержинского, Д. И. Курского, В. М. Молотова с целью выработки циркуляра, которым должны были руководствоваться губкомы и обкомы партии на местах при решении вопросов о привлечении членов партии к судебной ответственности. Согласно одобренному Секретариатом ЦК 3 мая 1921 г. решению, коммунисты могли быть преданы суду только с санкции местных партийных комитетов [8, л. 107]. Руководство Наркомюста, проявив явное недовольство сложившейся ситуацией, фактической неподсудностью членов партии, обратилось с протестом в Политбюро, что в итоге побудило лично В. И. Ленина 14 и 19 ноября 1921 г. направить секретарю ЦК В. М. Молотову две записки, в которых глава правительства высказался за усиление судебной ответственности коммунистов [9, с. 243].
Политбюро, внеся определенные коррективы, подготовило к 4 января 1922 г. новый циркуляр, обязывающий обкомы и губкомы иметь в виду, что каждый член партии, совершивший общегражданский проступок, подлежит разбирательству народного суда или ревтрибунала (по подсудности дела) на общих основаниях. Однако спущенное «сверху» следственным учреждениям пояснение обязывало их в отношении членов РКП(б) не применять аресты, используя практику поручительства, которое подписывали не менее трех членов РКП(б). Характерно, что под этим партийным циркуляром стоят подписи не только секретаря ЦК В. М. Молотова, но и наркома юстиции Д. И. Курского и председателя Верховного Трибунала Н. В. Крыленко. Тем самым циркуляр как бы приобретал характер государственного документа [10, с. 31]. Весной
1923 г. Оргбюро ЦК определило особый порядок привлечения к судебной ответственности секретарей губкомов и обкомов: «судебно-следственные органы обязаны направить материалы Губернскому прокурору, который... ранее, чем дать делу законный ход, обязан направить материалы и заключение Прокурору Республики для согласования с ЦК» [11, л. 31].
Кроме карательных органов государства, внутри самой партии с осени 1920 г. существовали Контрольные Комиссии (КК), в задачи которых
входила борьба с проявлениями бюрократизма, карьеризма, злоупотреблений членов партии своим служебным положением, с распространением позорящих партию слухов, подрывающих единство ее рядов и т.п. [12, с. 194-195, 224, 226] На местах, как это было и в БАССР, Контрольные комиссии входили в штат обкомов РКП(б). В разное время в КК Башобкома насчитывалось от трех до пяти сотрудников, включая следователя, и нескольких кандидатов, которых избирались исключительно на областных партконференциях. В расследовании сложных дел КК использовали следственный аппарат Наркомюста, после чего КК решала, сажать ли виновного коммуниста на скамью подсудимых, или нет [13, с. 21].
В 1924 г. в Башреспублике произошло слияние Контрольной Комиссии и Рабоче-Крестьянской инспекции. В том же году при канткомах и райкомах партии был создан институт Уполномоченных Контрольных Комиссий «в целях осуществления непосредственной и живой связи органов КК с низовыми парторганизациями и широкой массой трудящихся» [1, с. 48]. Численность КК резко возросла, достигнув к 1928 г. 33 человек, из которых 5 штатных работников Башкирского обкома ВКП(б) и 15 уполномоченных [14, л. 6]. Деятельность комиссии за период 1922-1924 гг. выразилась в том, что в ходе рассмотрения 1457 персональных дел было объявлено 394 выговора, 600 человек исключили из членов партии, за пьянство к ответственности привлечены 329 человек, за преступления по должности - 327, за нарушения партийной дисциплины - 371, за уголовные преступления - 109, за прочие правонарушения - 585 [13, с. 10].
Приведенные данные свидетельствуют о том, что почти четверть членов Башкирской парторганизации, насчитывавшей в 1923 г. 5556 чел., а в 1924 г. - 6002 членов и кандидатов партии, попала в поле зрения Контрольной комиссии [15, с. 21]. Факты, говорившие о существовании иммунитета от преследований, который распространялся на партийных руководителей, прежде всего, высшего ранга, признавались и председателем Уфимского губисполкома И. С. Чернядьевым, который лишь в порядке порицания отмечал существование сложившейся практики, когда «один из уездных комитетов арестован Политбюро [то есть ГПУ при НКВД]. Состав преступления был налицо и все же эти преступники были выпущены и Губком молчал, не желая уронить престижа» [16, л. 13 об.].
В самой партийной среде отчетливо понимали, что ответственные работники, особенно областного масштаба, находятся в «привилегированном положении», с ними «нянчаются» в КК, и что «ответственные товарищи излишествами злоупотребляют и эти излишества они великолепно покрывают денежной субсидией» [13, с. 12, 20, 27], то есть заимствуют средства из государственной казны. Подобного мнения придерживался и один из членов КК
Титов, признавая, что с «неправильностями» руководящих партийных работников очень трудно бороться ввиду «мягкости и недостаточности репрессий» в борьбе против партийных нарушений [13, с. 25]. В целом в партийной среде доминировала идея не выносить сора из избы, так как «КК... еще не вполне окрепла..., а в судебных органах много беспартийных. Это значит. всецело положиться на суд, а по отношению к своей партии ничего не делать. Нужно, прежде всего, КК до суда разбирать дело» [13, с. 21].
Достаточно много времени члены Контрольной комиссии потратили на разбирательство «аморалки», то есть дел многоженцев-партийцев, что приводило порой к массовым исключениям из партии на местах. Так, после «чистки» в Тамьян-Катайском кантоне из 180 партийцев татаро-башкир в организации осталось лишь 28. Основная причина изгнания из партии, кроме многоженства, исполнение религиозных обрядов. В ряде выступлений (Ш. А. Худайбердина - члена БашЦИКа и Наркома внутренних дел и других) прозвучал призыв к тому, что «в национальной республике к таким вещам надо подходить иначе». С такой оценкой солидаризировался и ответственный секретарь КК: «Мы имеем целый ряд указаний от ЦК и ЦКК, что подход к партийным товарищам-националам должен быть очень осторожен, . если нужно применить репрессии, но полегче. КК просит вас на местах очень осторожно подходить к националам, поглубже изучить вопрос, когда дело касается национальных меньшинств, в особенности недостаточно освоившихся с партийной этикой» [13, с. 15, 28].
Широко распространенную практику правового нигилизма в действиях губернских руководителей признавал в январе 1922 г. ответственный секретарь Уфимского губкома партии В. Д. Ковшов: «Были течения, указывающие, что меры принимать при настоящих тяжелых условиях невозможно, исходя из соображений, что тогда каждого нужно отдавать под суд. А главное, за такое преступление соответствующей кары руководители не получат» [17, л. 3-4].
Не только пониманием собственной безнаказанности руководствовались высокопоставленные работники. Порой за этим скрывалась правовая неграмотность. Ответственный секретарь Башоб-кома Б. Н. Нимвицкий на Пленуме Обкома 9 декабря 1922 г. констатировал: «Даже ответработники не знают положения о землепользовании, да и других важнейших законов» [18, л. 10].
Низкий уровень правовой грамотности был характерен также для партийцев, назначаемых на руководящие посты в органы правопорядка. Они, как правило, не имели не только специального юридического, но и высшего образования. Поворот к НЭПу обозначил необходимость пересмотра статуса и полномочий ВЧК и ее превращения в Политический отдел НКВД, укрепления уголовного розыска, замены непартийных руководителей сило-
вых структур партийцами. Для обеспечения решения этих задач Уфимский губком в марте 1922 г. одобрил открытие специальных юридических курсов «с целью выработки коммунистов как юристов» [19, л. 1]. Но и в заключительный период НЭПа, как показывает анализ списков номенклатуры Башкирского обкома партии по судебнокарательной отрасли, в области образовательного ценза ситуация не изменилась. Базовое образование, начиная с Прокурора, Наркома юстиции Баш-республики, судей, уполномоченных ГПУ и, заканчивая волостными следователями, оставалось в пределах среднего и низшего. Номенклатура судебно-карательной отрасли Белебеевского кантонального комитета ВКП(б) включала в 1928 г. 26 работников. Из них 2 имели среднее, а остальные -низшее образование [14, л. 30-31]. Номенклатура Стерлитамакского канткома насчитывала также 26 сотрудников, из них лишь 5 имели среднее образование, остальные - низшее [14, л. 13-14]. Работники республиканского масштаба имели преимущественно средний образовательный ценз, кантонального и волостного - низший. Все они, как правило, получали дополнительное профессиональное образование на специальных юридических курсах различной длительности в Москве, Саратове, Уфе и других центрах [14, л. 28].
Одновременно решалась задача приспособить к нуждам НЭПа и реорганизовать систему местного управления, правосудие и создать институт прокуратуры. Организационные вопросы, в том числе подбор кандидатур на пост прокурора Башреспуб-лики, решались руководством Башобкома партии. Постановление о назначении тов. Д. З. Галли Баш-прокурором и главой Наркомата юстиции (по предложению Башобкома) было принято на заседании Оргбюро ЦК РКП(б) 23 ноября 1923 г. [11, л. 109]. На правах главы указанных ведомств тов. Галли входил в состав членов БашЦИКа [20, л. 268]. У Башобкома были большие возможности воздействия на прокуратуру, по сути он обладал функцией надзора за ней. Согласно циркулярам ЦК, секретарь обкома в своих закрытых письмах должен был регулярно сообщать о действиях областной прокуратуры. Значительным было влияние парткома в системе местных судебных органов. Прежде всего, именно он определял их кадровый состав.
В то же время показательно отношение правящей партии к органам юстиции, которые в соответствии с представлениями, сложившимися тогда в РКП(б), рассматривались как пережиток буржуазной государственности. Как свидетельствовало секретное письмо ответственного секретаря Беле-беевского канткома партии в Башобком в ноябре 1922 г., работники юстиции получают слишком низкое жалованье. Например, председатель особой сессии суда по 15-му разряду получает 4644 руб., столько же получает судья, следователь (по тому же разряду) - 4334 руб., а секретарь суда (по 9-му
разряду) - 1944 руб. Т акие ставки были установлены согласно «отношения Башотдела финансов от 15 ноября 1922 г.» [21, л. 291].
Можно сопоставить оклады партийных ответработников и нарсудей. Так, в соответствии с постановлением Башсовнаркома от 29 сентября 1922 г. ставка партработника 15-го разряда составляла 11696 руб., плюс 40% «надбавки», итого - 16374 руб. Таким образом, судья со ставкой того же разряда получал жалованье в 3,5 раза ниже [22, л. 4]. Беле-беевский кантком ходатайствует об увеличении жалованья работникам юстиции, поскольку в противном случае, «когда они не обеспечены в материальном отношении», «возможны взяточничества» и «большое обращение внимания нарсудьями своему хозяйству и игнорирование работы по своему прямому назначению» [21, л. 291].
Красноречивым свидетельством внеправовых решений в трудовом конфликте и примером новых складывающихся отношений как внутри партии, так и между ответственными работниками и «спецами» (квалифицированными специалистами, привлекаемыми к сотрудничеству советской властью), может служить «дело Марка Заикина». В начале
1924 г. оно вызвало большой резонанс, так как дошло до самого Центра. В его разбирательстве принял участие начальник Главного Курортного управления СССР тов. Семашко.
Участниками конфликта стали работники Шафрановской кумысолечебницы Белебеевского кантона, или, как ее тогда называли, Шафрановское районное управление кумысолечения (ШРУК). В январе 1924 г. директор ШРУК доктор Максимов и трое ведущих специалистов были арестованы. Им было предъявлено обвинение по ст. 109 Уголовного кодекса РСФСР «дискредитация Советской власти» на основании заявления в ГПУ М. Заикина. Он также работал в ШРУК в должности заведующего торговой частью, но проходил под грифом «ответственного работника», поскольку был партийцем с 1905 г. В ходе расследования обвинение не подтвердилось, и спустя 9 дней задержанных освободили. Но деятельность кумысолечебницы была дезорганизована [23, л. 31-32]. Доктор Максимов, будучи уполномоченным Наркомздрава, обратился в орган, его назначивший. Из его объяснений следовало, что в связи с переходом кумысолечебницы на хозрасчет, произошло сокращение должности заведующего торговой частью, которую занимал М. Заикин1, «поскольку торговых операций, в строгом смысле этого слова, в управлении не производилось» [23, л. 39]. Ответным ходом уволенного М. Заикина было его письмо в ГПУ.
Инспектор Главного курортного управления Н. Г. Яковлев, которому было поручено дело, в письме в Башобком просит разобраться в его обстоятельствах и обеспечить нормальные условия работы лечебницы. К письму прилагался приказ начальника Главкурортуправления Семашко о сня-
тии с должностей директора Максимова и М. Заи-кина [23, л. 27].
Секретарь ячейки РКП(б) станции Шафраново А. Тимонин характеризовал главных участников конфликта следующим образом: доктор Максимов « всегда шел и идет навстречу требованиям жизни, существующего порядка СССР. Культурнопросветительному и школьному делу имеет сочувствие... Характер чисто человеческий.» О члене партии М. Заикине он сообщает: «В течение двух лет т. Заикин не проявил себя ничем, как внутри партии, так и в общественной жизни. Малограмотен, не развит и малоспособен к чему-либо деятельному...» Но он имеет близкое родство в ЦИКе Башреспублики и, как полагает автор, он «всегда будет иметь поддержку» [23, л. 29]. Дополнительные штрихи к портрету ответработника выявились на совещании «спецов» ШРУКа: М. Заикин «вносит раздор в среду даже своих партийных товарищей». Около него образовался кружок рабочих, по его рекомендации принятых. Один из них в настоящее время привлечен ГПУ к судебному следствию по обвинению в сбыте казенного имущества. Специалисты лечебницы полагают, что новое назначение Заикина (заведующий хозяйственноэксплуатационной частью), «не считаясь со способностями данного лица, казалось бы, не должно иметь места» [23, л. 34]. Они отмечали его грубость в отношении к другим служащим, в частности, он грозит наганом, когда не выполняются его требования. Специалисты считают, что Заикин «ввел в заблуждение местную власть чисто из личных интересов, в борьбе за хорошо оплачиваемое место» [23, л. 33].
Ход заседания и постановление партячейки станции Шафраново 5 марта 1924 г. дают представление о том, как проводились в жизнь новые правила диктата партийных ответработников. Вел заседание председатель Башпрофсовета В. Д. Заи-кин2. Видимо, их родство подразумевал секретарь партячейки А. Тимонин, присутствовавший там вместе с четырьмя другими членами ячейки и инспектором Главкурортуправления Н. Г. Яковлевым. Постановление исходило из приказа начальника Главкурортуправления о снятии со своих должностей и Максимова и Заикина. Оно гласило: «Считать отношения между доктором Максимовым и т. Заикиным ненормальными». Причинами этого являются действия со стороны Максимова, «его несогласованность с местными партийными и профсоюзными органами при назначении и увольнении ответственных работников управления». Действия М. Заикина охарактеризованы как «нетактический и неумелый подход к использованию т. Заикиным спецов, в результате создавший нездоровую атмосферу в работе управления». Дополнение, которое внес председательствующий, гласило, что «ненормальные отношения явились в результате передачи члена партии для использования беспартийному спецу в момент упразднения института
политкомов и в дальнейших сокращениях и перемещениях... Группа высококвалифицированных спецов, идеологически чуждых рабочему классу, дала повод протеста со стороны М. Заикина и обратное вытеснение со стороны директора Максимова, что создало нездоровую атмосферу». Завершало дополнение, внесенное В. Д. Заикиным предложение, которое стало определяющим для должностной карьеры М. Заикина: «Марк Заикин работал, но мере своих сил и умения, и никаких идеологических уклонов от партлинии не наблюдалось» [23, л. 28].
Итог разбирательства дела, на первый взгляд, как бы уравновесил участников конфликта: уполномоченного НКЗ по Шафрановскому району Максимова освободить от должности директора и назначить (учитывая его высокую квалификацию) «заведующим медико-санитарной частью того же района». М. Заикина но приказу тов. Семашко также отстранить от должности и откомандировать в распоряжение Уфимского Губкома [23, л. 30]. Но в судьбу ответработника вмешался председатель БашЦИКа Х. К. Кушаев. По его просьбе Заикину нашли новое место: его назначили «заведующим хозяйственно-эксплуатационного отдела ШРУК с окладом в 60 руб. золотом» [23, л. 39] (средняя ставка ответработника по решению Башпрофсовета тогда составляла 62 руб. золотом) [24, л. 8].
Таким образом, сработал механизм номенклатурного подбора кадров. Некомпетентный работник, малограмотный, не имеющий профессионального образования, лишенный качеств руководителя и скорее дезорганизующий работу учреждения, нежели способствующий его успеху, тем не менее, сохранил должность ответработника и полагающееся тому жалованье. В этом сыграли свою роль не только его родство с высокопоставленным руководителем Башреспублики и заступничество другого, не менее влиятельного. Сработал и другой фактор. Марк Заикин входил в число так называемых «подпольников», т. е. лиц, имевших дореволюционный партийный стаж, которых в Башкирской парторганизации в 1923 г. насчитывалось около 3% [25, л. 12]. Их, согласно секретному циркулярному письму ЦК от 9 января 1923 г., «следовало взять на учет как работников губернского масштаба» [26, л. 23 об.].
Они уже приобрели партийные иммунитеты, правовые и административные. М. Заикина не привлекли к ответственности ни за клевету, ни за угрозу расправы с другими работниками. Определяющим фактором была его идеологическая и политическая благонадежность. За такими людьми, как Заикин, признавалось политическое полноправие, в то время как таковое изымали у беспартийных. Действие новых правил ощутили на себе беспартийные «спецы». И высокопрофессиональный и ценный для общества доктор Максимов, пониженный в должности за то, что не смог уловить «особенностей текущего момента» и вступил в конфликт с ответработником, и другие «спецы», вы-
ступавшие в собственную защиту и поддержавшие директора. На заседании партячейки подверглись обсуждению их «политические физиономии». Все они получили характеристики «антисоветских» и не соответствующих своему назначению [23, л. 28]. Показательно также, что разбирательство не опиралось ни на новый Кодекс законов о труде, ни на другие законодательные акты. Собрание, ведомое опытным аппаратчиком В. Д. Заикиным, выносит нужное постановление: «Принимая во внимание особенности Шафрановского района, находящегося в центре сельского населения и отсутствие в аппарате ШРУКа партийных сил, просить Нач. ГКУ [начальника Главного курортного управления] и Башобком о назначении в ШРУК ряда ответственных партийных работников. Кроме того, на будущее время смещение и назначение ответственных работников согласовывать с Башобкомом и Баш-профсоветом» [23, л. 28].
Данное решение шло в русле кадровой политики строения номенклатурной системы, осуществляемой руководством большевистской партии. В списках номенклатуры Белебеевского канткома ВКП(б) 1928 г. значатся имена новых руководителей Шафрановской кумысолечебницы. Показательно, что должность директора Шафрановского курорта исполняет партиец с 1918 г. А. М. Грушко, рабочий по социальному происхождению, имеющий низшее образование. Должность политического директора ШРУКа занимает И. К. Дашкин, член партии с 1919 г., из крестьян, также имеющий низший образовательный ценз [14, л. 16, 20].
Номенклатурная система уже функционировала, как и имманентно присущие ее членам привилегии и льготы, предоставлявшие им преимущественные права и освобождение от исполнения установленных законов и правил.
Итак, происходившая во времена НЭПа некоторая либерализация советской правоохранительной системы компенсировалась усилением контроля местных правоохранительных органов со стороны партаппарата. Положение правящей партии рождало у ее руководящего слоя представления о собственной правовой особости и вседозволенности. Распространению правового нигилизма способствовало в определенной степени новое советское законодательство и постановления высших партийных органов. В немалой мере правовой нигилизм подпитывался юридической неграмотно-
стью руководящих партийцев, в том числе и в правоохранительных органах.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Ранее М. Заикин был принят «на должность политкома, но поскольку 1 марта 1923 г. она была упразднена, он оставлен в качестве зав. торговой частью» [23, л. 27].
2 Заикин В. Д. (1892-1932) родился в пос. Миньяр, член партии с 1911 г., рабочий Миньярского завода и Омской железной дороги. Прошел путь от председателя исполкома Миньярского Совета рабочих депутатов (1917-1918) до председателя Уфимского, а затем Башкирского областного совета профсоюзов. [27, с. 687-688; 28, л. 4].
ЛИТЕРАТУРА
1. Малейко Л. А. Партийный аппарат: становление и развитие (1917-1941 гг.). Ростов н/Д: Изд-во Ростовского университета, 1981. -136 с.
2. Черненко К. У. Вопросы работы партийного и государственного аппарата. М.: Политиздат, 1982. -448 с.
3. Восленский М. С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М.: Советская Россия совм. с МП Октябрь, 1991. -624 с.
4. Коржихина Т. П., Фигатнер Ю. Ю. // Вопросы истории. 1993. № 7. С. 25-38.
5. Лютов Л. Н. Партия правящей бюрократии в начале НЭПа. Провинция. Симбирская губернская организация РКП(б) в 1921-1923 гг. Ульяновск: Симбирская книга, 2004. -216 с.
6. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта (социально-культурная динамика России): в 2 т. Т. 1. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997. -804 с.
7. Правда. 1923. 27 апреля.
8. ЦГАОО РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 392.
9. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 44. 5-е изд. М.: Политиздат, 725 с.
10. Г импельсон Е. Г. // Отечественная история. 1993. № 2. С. 29-43.
11. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 2. Д. 21.
12. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 8-е, доп. и испр. Т. 2. М.: Политиздат, 1970. -536 с.
13. Восьмая Башкирская областная конференция РКП(б): Стенографический отчет. № 4. Уфа, 1924. -148 с.
14. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 7. Д. 89.
15. Башкирская областная организация КПСС в цифрах (19171987 гг.) / Под ред. Ю. А. Маслобоева. Уфа: Башкирское книжное издательство, 1987. -336 с.
16. ЦГАОО РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 381.
17. ЦГАОО РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 511.
18. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 1. Д. 6.
19. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 1. Д. 508.
20. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 3. Д. 14.
21. ЦГАОО РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 536.
22. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 2. Д. 10.
23. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 3. Д. 13.
24. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 2. Д. 14.
25. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 1. Д. 1.
26. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 1. Д. 21.
27. Очерки истории Башкирской организации КПСС. Уфа: Башкирское книжное издательство, 1973. -728 с.
28. ЦГАОО РБ. Ф. 122. Оп. 2. Д. 3.
Поступила в редакцию 31.03.2009 г. После доработки — 26.05.2009 г.
