CC BY
78
Вестник ПСТГУ
Серия II: История. История Русской Православной Церкви.
Гайда Федор Александрович, д-р ист. наук, вед. науч. сотрудник Научно-исследовательского отдела новейшей истории РПЦ ПСТГУ Российская Федерация, 127051, г. Москва, Лихов пер., 6, к. 219 fyodorgayda@gmail.com
2021. Вып. 100. С. 32-46
DOI: 10.15382/sturII2021100.32-46
ORCID 0000-0001-9586-8010
«Православие» в триаде С. С. Уварова
Ф. А. Гайда
Аннотация: Статья посвящена первому элементу уваровской триады «Православие. Самодержавие. Народность». Предшествующая историографическая традиция склонна рассматривать его как формальность, полностью подчиненную политическим запросам самодержавия. Автор рассматривает понимание министром народного просвещения С. С. Уваровым (1833—1849) православия в контексте его взглядов на человеческую и российскую историю, а также представлений уваровского круга. Наибольшее влияние на уваровские представления оказал Н. М. Карамзин, можно также говорить о влиянии А. С. Шишкова и М. П. Погодина. В статье сделан вывод, что православие мыслилось Уваровым как одно из русских «национальных начал», утвердившихся в течение всей предшествующей истории. Православная Церковь в России была крепка, потому что была Церковью русского народа, Православная вера стала частью народной самобытности. Однако и сам народ воспитывался в духе православия, которое становились залогом его правильного развития. Как считал Уваров, православная вера отличалась определенностью учения и сохраняла неповрежденный вид. Благодаря этому в условиях кризиса христианского мира православие обладало способностью к дальнейшему распространению. в православии сохранялась духовная свобода, которым христианство обладало в силу своей богооткровенной природы. Отказ от христианских истин неизбежно вел к мировой катастрофе.
Ключевые слова: уваровская триада, теория официальной народности, православие, Православная Церковь, Министерство народного просвещения, С. С. Уваров, Н. М. Карамзин, А. С. Шишков, М. П. Погодин, Николай I.
Дискуссии о конкретном содержании уваровской триады, начатые во второй половине XIX в.1, ведутся до нашего времени. Еще в 1856 г. иезуит И. С. Гагарин в брошюре «La Russie sera-t-elle catholique?» («Будет ли Россия католической?»)
© Гайда Ф. А., 2021.
Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2021. Вып. 100. С. 32-46.
1 См.: Шевченко М. М. Понятие «теория официальной народности» и изучение внутренней политики императора Николая I // Вестник Московского университета. Сер. 8: История. 2002. № 4. С. 89-104.
заявил, что «под пышными словами: православие, самодержавие и народность» крылось «ничто иное, как революционная идея XIX века, в восточном покрое». Гагарин писал: «И когда пробьет для самодержавия роковой час, тогда, чтобы сбыть его с рук, выведут без всякого затруднения из этой же самой народности начала политические, как нельзя более республиканские, коммунистические, радикальные»2 (здесь и далее курсив авторский. — Ф. Г.). Таким образом, «Православие», хотя и занявшее в триаде первое место, рассматривалось как пустая формальность. Историк С. М. Соловьев в своих мемуарах упрекал Уварова в чистом карьеризме: «Он не щадил никаких средств, никакой лести, чтобы угодить барину — императору Николаю, он внушил ему мысль, что он, Николай, творец какого-то нового образования, основанного на новых началах, и придумал эти начала, т. е. слова: православие, самодержавие и народность; православие — будучи безбожником, не веруя во Христа даже по-протестантски; самодержавие — будучи либералом; народность — не прочитав во всю свою жизнь ни одной русской книги»3.
Редукционистская концепция оказалась весьма устойчивой в историографии. Ц. Х. Виттекер отмечала, что Уваров смотрел на православие, лишь «как на необходимый источник культурного, этического и политического единства» России4. Этот тезис развил А. Зорин, опиравшийся на тезис Г. Г. Шпета о происхождении уваровской идеологии от немецкого романтического национализма5. В. М. Живов, наоборот, возводил идеи Уварова к Н. М. Карамзину и через него к Ж.-Ж. Руссо6. В наиболее заостренном виде представление о руссоизме Уварова прозвучало у Г. В. Бежанидзе. В его работе «Святитель Филарет Московский и идеология николаевского царствования» мысли святителя противопоставлены взглядам русских консерваторов А. С. Шишкова, Н. М. Карамзина и С. С. Уварова. Между тем, хотя в названии и заявлено царствование Николая I, автор статьи приводит лишь два уваровских пассажа. В первом случае упоминается ува-ровское рассуждение о русской «любви к вере предков», во втором — неприятие министром «всех мечтательных призраков, слишком часто помрачавших чистоту священных преданий церкви». На основании этого делается вывод не только об утилитарном отношении Уварова к православию, но и о том, что «мистическая составляющая православия отходит на второй план или даже объявляется опасной для государства и Церкви». При этом сам Уваров в данном рассуждении имел в виду не православную мистику, а внекофессиональный мистицизм (см. ниже). Как бы то ни было, исследователь упрекает Уварова в руссоизме: министр якобы наделяет русский народ общей бессознательной национальной волей, одним из
2 Рус. перевод: О примирении Русской церкви с Римскою, сочинение И. Гагарина. Париж, 1858. С. 83, 85.
3 Соловьев С. М. Мои записки для детей моих, а если можно, и для других // Сочинения: в 18 кн. Кн. XXVIII. М., 1995. С. 571-572.
4 Виттекер Ц. Х. Граф С. С. Уваров и его время. СПб., 1999. С. 112.
5 Зорин А. Кормя двуглавого орла... Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII — первой трети XIX века. М., 2001. С. 360-361; Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии // Сочинения. М., 1989. С. 247-248.
6 Живов В. М. Чувствительный национализм: Карамзин, Ростопчин и поиски национальной идентичности // Новое литературное обозрение. 2008. № 3 (91). С. 114-140.
проявлений которой является религиозное чувство народа. Таким образом, будучи врагом православной мистики, Уваров, вероятно, был погружен в мистику политическую7. В результате уваровскую триаду якобы отвергал, хотя и скрытно, митрополит Филарет (Дроздов): «Возможно, Московский святитель и допускал ее формальное употребление, но при этом, без сомненья, полностью отрицал идеологию, которую предлагал министр народного просвещения. Вместо уваровской формулы, которая во главу угла ставила национальное значение Церкви, Московский святитель предложил иную триаду — "вера, царь, Россия"»8. Таким образом, уваровская триада предстает порождением философии французского Просвещения9. С другой стороны, в историографии она также часто противопоставлялась французскому революционному девизу «Свобода. Равенство. Братство», что, в частности, подразумевало оппозицию «Православие» — «Свобода»10. Но и в рамках такой трактовки религиозная составляющая триады была явно подчинена политической.
Обвинения Соловьева, занявшего при Уварове кафедру русской истории Московского университета, были отголоском ранее сложившейся репутации министра. Еще в 1818 г. его соратник по литературному обществу «Арзамас» А. Ф. Воейков написал шутливое «Послание к С. С. Уварову», высмеивая его галломанию и нежелание говорить по-русски. В стихотворении «русская словесность» выступала неотъемлемой частью «русских обычаев» наряду с «православием» и «русской державой»11. Франкоязычие было безусловным следствием тогдашней образованности, однако отнюдь не обязательно предполагало безбожие.
7 Как относился С. С. Уваров к соответствующим органицистским теориям, видно из следующего его суждения: «Если, смотря на него (человека. — Ф. Г.) как на математическую единицу, мы подчиняем его началам положительным, непреложным, отвлеченным, то другая его половина, вся чувственная, вся умственная, расстраивает лучшие расчеты и улетает из-под ножа политических прозекторов. Если, с другой стороны, мы увлекаемся теми утонченными, мистическими понятиями, кои не обращают внимания ни на состав общества, ни на его практические нужды и существенные недуги, то не только не приносим чрез сие никакой пользы обществу, но умножаем еще его бедствия, требуя от оного то, что выше его сил и несогласно с его многосложным естеством» (Уваров С. С. О народонаселении в России // Избранные труды. М., 2010. С. 288). «Высокопарные фразы Ж. Ж. Руссо» об общественном договоре Уваровым отвергались (см.: Уваров С. С. Размышление о том, что великая мощь, соединенная с великой умеренностью, может совершить для счастья человечества // Там же. С. 165). Ученый считал, что любовь гражданина к общественному благу является необходимой для существования человеческих обществ, отмечая при этом, что подобная любовь проявляется весьма редко (Там же. С. 191).
8 Бежанидзе Г. В. Святитель Филарет Московский и идеология николаевского царствования // Филаретовский альманах. 2019. Вып. 15. С. 64, 68, 70—71.
9 В этой связи стоит отметить общее резко критическое отношение Уварова к французской просветительской традиции в целом. Уже в его ранних работах встречаются, например, такие выражения: «Французские писатели XVIII века, опозорившие прекрасное имя "философов", собрали против Священного Писания все софизмы своей жалкой диалектики» (Уваров С. С. Проект Азиатской академии // Избранные труды. М., 2010. С. 70).
10 См., напр.: Успенский Б. А. Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры // Русская интеллигенция и западный интеллектуализм: история и типология. М., 1999. С. 16-17.
11 Поэты 1790-1810-х гг. Л., 1971. С. 280-281.
Исследователь Уварова М. М. Шевченко, отвергая «филиппику С. М. Соловьева», указывает на свидетельство многолетнего соратника министра — историка М. П. Погодина — об искренней религиозности и христианской кончине графа, перед смертью исповедовавшегося и причастившегося12. При этом М. М. Шевченко отмечает: «Следует добавить, что глубокого влияния православной святоотеческой традиции на мировоззрение Уварова не прослеживается. Говоря здесь о Православии, он, по-видимому, оставался европейским консерватором-романтиком»13.
Безусловно, было бы неоправданно ждать от Уварова развернутых богословских суждений: богословом он не был. Однако отрицать на этом основании понимание Уваровым значения религиозной проблематики и роли Церкви было бы еще более ошибочно. Уваров почитал христианство центральным фактом в истории человечества. В своей ранней работе «Исследование об элевсинских таинствах» (1811) 25-летний ученый отмечал трагический характер всего мирового развития: «Дикость и поврежденность человеческой природы были уже следствием падения человека, которое одно содержит ключ ко всей его истории. Отсюда — этот обратный ход нравственного мира, противоположный постепенно возрастающей силе человеческого ума; этим также объясняется настоящее положение дел, при котором человеческая мудрость есть только простое созерцание, воспоминание прошедшего, а добродетель — возвращение к Богу». Рассматривая древнегреческие элевсинские мистерии, Уваров в согласии с цитируемым им христианским апологетом Климентом Александрийским приходил к выводу, что в них «хранились немногие остатки древних преданий», воспоминаний о Едином Боге, впоследствии извращенные языческим политеизмом. Христианство принесло в мир истинную веру, доступную всем, и упразднило эзотеризм мистерий14.
Христианская религия рассматривалась министром как Откровение, а не как плод неких естественных земных усилий: античный мир приходил в столкновение с христианством и разрушался. Основным противоречием древнего мира было разделение между понятиями человека и гражданина. Античная гражданская идея строилась на отчуждении прав большинства людей. Христианство принесло идею братской любви, которую можно было положить в основание общественного развития. В 1818 г. Уваров, ставший президентом Академии наук, произнес речь в торжественном собрании Главного Педагогического института. Оратор изобразил появление истинной веры как наиболее значимую в истории человечества революцию, сокрушившую величайшую в мире империю: «Грозная вековая давность укрепляла систему древних правительств, всех на рабстве основанных. Никакая власть земная не могла коснуться сих твердых начал, христианская религия обратила их в прах; от ее светильника рассыпались
12 Погодин М. П. Для биографии графа С. С. Уварова // Русский архив. 1871. № 12. Стб. 2108; Шевченко М. М. С. С. Уваров. Политический портрет // Тетради по консерватизму: Альманах. № 1. М., 2018. С. 48.
13 Шевченко М. М. С. С. Уваров. Политический портрет. С. 33-34.
14 Уваров С. С. Исследование об элевсинских таинствах // Избранные труды. С. 103, 112, 114, 11-117, 119, 124, 125.
все умственные и все телесные узы. Христианская религия есть великий урок морального равенства, Богом миру преподанный. Не народы Германии, не войны Севера и Востока, даже не пороки тиранов и не разврат народа разрушили колосс Римской империи — христианская религия нанесла ему смертельный удар. Он пал под десницею Того, чье царство несть от мира сего!». Современная эпоха рисовалась следующим образом: «Права человечества всеми признаны; права гражданства везде определены. Исчезла их неприязненная противоположность; ныне каждый должен хранить святой пламень любви к человечеству, чтобы сделаться достойным гражданином. Сии две обязанности соединяются в одну. Евангелие — залог свободы и просвещения примирило в образе христианина человека с гражданином»15. Права человека и гражданина основывались Уваровым не на естественном праве, которое несовместимо с фактом грехопадения, а на христианской заповеди любви.
Уваровская риторика человеческих прав соответствовала (и не могла не соответствовать) официальной идеологии александровского царствования: в ува-ровском выступлении цитировались слова императора о гражданских правах из речи при открытии сейма в Варшаве после дарования конституции Царству Польскому (она была произнесена за неделю до речи самого Уварова)16. Сокрушенный «колосс» вполне можно было сопоставить с наполеоновским владычеством над Европой, которой вернули свободу. Но кто вернул? И в ответе на этот вопрос у Уварова в сравнении с царской речью звучала новая нота. Он завершал свой краткий обзор человеческой истории рассуждением о России. Президент Академии констатировал как принадлежность русских к единому христианскому миру, так и особенность их положения: «Почему народ, не участвовавший ни в одном из общих переворотов Европы, ныне владеет ее жребием? Каким образом сей народ, младший сын в многочисленном европейском семействе, в течение одного столетия превзошел своих братьев и, сохранив в своих учреждениях, в своих нравах след душевной юности, ныне алкает просвещения и стремится похитить у других и лавр воинской славы, и пальму гражданской доблести? По какому дивному сплетению происшествий правнук Петра Великого на берегах Сены восстановил трон Св. Людовика?» Разгадка, по мнению Уварова, крылась в историческом развитии России. Он апеллировал к изысканиям своего друга Н. М. Карамзина: первые восемь томов «Истории Государства Российского» вышли именно в этот год. Оратор призывал: «Внимайте гласу истории! Она вам ответствовать будет; она объяснит все ваши сомнения, решит все ваши вопросы; она вам скажет, сколь завидна участь народа, коему Провидение даровало ряд государей, соответствующих требованиям времени и вполне удовлетворяющих духу своих столетий. <...> Теория правительства в сем случае походит на теорию воспитания. Не то достойно похвалы, которому удалось увековечить младенчество физическое или моральное; то премудро, которое смягчило переходы одного возраста к другому, охранило неопытность, заранее открыло способности ума,
15 Уваров С. С. Речь Президента Императорской Академии наук, Попечителя Санкт-Петербургского учебного округа, в торжественном собрании Главного Педагогического института 22 марта 1818 года // Он же. Государственные основы. М., 2014. С. 304-305, 315.
16 Там же. С. 309.
предупредило опасности и заблуждения и, повинуясь закону необходимого, возрастало и зрело вместе с народом или с человеком»17. Таким образом, Россия как часть христианского мира изначально имела способность к правильному развитию, начала его позднее иных частей, но быстро наверстывала. Однако одних усилий власти без должных условий было бы недостаточно.
В завершение своей речи Уваров еще раз отмечал историческую обоснованность человеческих и гражданских добродетелей, их связь с христианской верой: «Теперь мне остается только изъявить сердечное желание, чтоб каждый из тех, которые в сем храме просвещения будут образоваться великими примерами истории, нашел в них новые побуждения более любить свое Отечество, свою веру, своего Государя; чтоб каждый из них посредством истории, особенно истории отечественной, коей мы видим, наконец, достойный памятник («Историю» Карамзина. — Ф. Г.), благодаря твердости духа и таланту великого писателя, научался предпочитать честь народную своей собственной жизни; благородство чувства и независимость духа — всем благам мира; истину и добродетель — всем обольщениям страстей; чтоб каждый из них, к какому бы сословию он ни принадлежал, где бы он ни был поставлен судьбою, имел всегда в виду, что и он — звено неизмеримой цепи, объемлющей в своем составе все народы, все племена, все человечество»18.
Карамзин так же начинал свой многотомный труд с рассуждения о связи истории и религии, хотя и метафорической: «История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего». Завершая предисловие, историограф произносил слова, весьма близкие к уваровским: «Благодаря всех, и живых и мертвых, коих ум, знания, таланты, искусство служили мне руководством, поручаю себя снисходительности добрых сограждан. Мы одно любим, одного желаем: любим отечество; желаем ему благоденствия ещё более, нежели славы; желаем, да не изменится никогда твёрдое основание нашего величия; да правила мудрого Самодержавия и Святой Веры более и более укрепляют союз частей; да цветёт Россия... по крайней мере долго, долго, если на земле нет ничего бессмертного, кроме души человеческой!»19. У Карамзина не было особых рассуждений о православном христианстве. В «Записке о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» (1811), которая в это время не была опубликована, но была известна относительно широкому кругу, православие рассматривалось как историческая форма христианства, глубоко укоренившаяся в России, тесно связанная с народным характером и государственностью: «История назвала Минина и Пожарского "спасителями Отечества": отдадим справедливость их усердию, не менее и гражданам, которые в сие решительное время действовали с удивительным единодушием. Вера, любовь к своим обыча-
17 Уваров С. С. Речь Президента Императорской Академии наук... // Он же. Государственные основы. С. 315-316.
18 Там же. С. 316-317.
19 Карамзин Н. М. История государства Российского: в 12 т. М., 1989. Т. 1. С. 13, 21-22.
ям и ненависть к чужеземной власти произвели общее славное восстание народа под знаменами некоторых верных отечеству бояр. Москва освободилась»20.
Карамзин также считал важным историческим институтом патриаршество и критиковал Петра I за его упразднение: «Петр объявил себя главою церкви, уничтожив патриаршество, как опасное для самодержавия неограниченного. Но заметим, что наше духовенство никогда не противоборствовало мирской власти, ни княжеской, ни царской: служило ей полезным оружием в делах государственных и совестью в ее случайных уклонениях от добродетели. Первосвятители имели у нас одно право — вещать истину государям, не действовать, не мятежничать, — право благословенное не только для народа, но и для монарха, коего счастье состоит в справедливости. Со времен Петровых упало духовенство в России. Пер-восвятители наши уже только были угодниками царей и на кафедрах языком библейским произносили им слова похвальные. Для похвал мы имеем стихотворцев и придворных — главная обязанность духовенства есть учить народ добродетели, а чтобы сии наставления были тем действительнее, надобно уважать оное. Если государь председательствует там, где заседают главные сановники церкви, если он судит их или награждает мирскими почестями и выгодами, то церковь подчиняется мирской власти и теряет свой характер священный; усердие к ней слабеет, а с ним и вера, а с ослаблением веры государь лишается способа владеть сердцами народа в случаях чрезвычайных, где нужно все забыть, все оставить для отечества, и где Пастырь душ может обещать в награду один венец мученический». Однако эти рассуждения имели характер политический, а не канонический. В качестве аргумента в пользу патриаршей власти приводился не только православный опыт, но и католический: «Явная, совершенная зависимость духовной власти от гражданской предполагает мнение, что первая бесполезна, или, по крайней мере, не есть необходима для государственной твердости, — пример древней России и нынешней Испании доказывает совсем иное»21.
Взгляды Уварова на Церковь от карамзинских отличались. Безусловно, он признавал значимость русской церковной истории. Еще в 1813 г., будучи попечителем Петербургского учебного округа, будущий министр предлагал к изучению Священной истории в народных училищах «присоединить историю нашей Церкви, которая обыкновенно остается в забвении»22. Но карамзинскую критику Петра Уваров явно не разделял. Ему был гораздо ближе взгляд историка М. П. Погодина. В сентябре 1832 г. Погодин занял кафедру российской истории в Московском университете и первую лекцию читал в присутствии Уварова, назначенного в мае товарищем министра народного просвещения. Историк отметил два существенных отличия отечественной истории от западноевропейской, последствия которых позднее сказывались постоянно: добровольное принятие народом государственной власти (что ранее отмечалось и Карамзиным) и наследование византийской церковной традиции, в соответствии с которой «ду-
20 Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991. С. 28.
21 Там же. С. 36-37.
22 Уваров С. С. О преподавании истории относительно к народному воспитанию // Он же. Государственные основы. С. 366.
ховенство подчиняется Государям, между тем как на Западе оно вяжет и решит их»23. Иными словами, эта особенность связывалась не с синодальной системой, а с изначальными особенностями православной «цивилизации», которую Уваров предпочитал именовать «восточной» (имея в виду, разумеется, христианский восток)24.
Назначение Уварова товарищем министра народного просвещения, а с 1833 г. и министром народного просвещения было тесно связано с европейскими событиями, особенно с новой волной революционного движения в Европе. Народное просвещение должно было получить соответствующее идейное основание. В отчете по Московскому университету за 1832 г. впервые упоминалась знаменитая триада «Православие. Самодержавие. Народность» — три начала, «составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего Отечества». Уваров отмечал, что изучение отечественной истории повлекло бы «узнание нашей народности во всех ее различных видах», и делал вывод: «Не подлежит сомнению, что таковое направление к трудам постоянным, основательным, безвредным служило бы некоторой опорой против влияния так называемых европейских идей, грозящих нам опасностью, но силу коих, обманчивую для неопытных, переломить нельзя иначе, как чрез наклонность к другим понятиям, к другим занятиям и началам. В нынешнем положении вещей и умов нельзя не умножать, где только можно, число умственных плотин»25.
У триады были безусловные предшественники. Она опиралась на русский воинский девиз «За Веру, Царя и Отечество!», рожденный А. С. Шишковым в 1812 г.26 и упоминавшийся в манифестах нового царствования уже с 1826 г.27 Еще до появления уваровской триады общее понятие «Вера» было конкретизировано, хотя и неофициально, в понятии «Православие». Сделано это было именно в контексте народного просвещения. «Национальность нашего народного воспитания состоит единственно в двух словах: Православие и самодержавие», — писал в направленной императору Александру I в 1823 г. «Записке о народном воспитании» попечитель Казанского учебного округа М. Л. Магницкий (то, что его отдали под суд в 1826 г., не скомпрометировало, однако, самого лозунга). Автор записки пояснял необходимость конкретизации: «В России основное начало народного воспитания совершенно положительно не представляет ничего ни мечтательного, ни произвольного. Оно есть Православие, то есть одна вера истинная, в которой слово Божие не только сохранено во всей чистоте непрерывною иерархиею Апостольскою; но и засвидетельствовано, подписано кровью мучеников <...> исполнено жизнью Святых Отец и объяснено их вдохновением и откровениями, им бывшими. Верный сын Церкви Православной, единой ис-
23 Погодин М. П. Историко-критические отрывки. М., 1846. С. 5-6.
24 Уваров С. С. Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833-1843 // Он же. Государственные основы. С. 166.
25 Уваров С. С. Отчет по обозрению Московского университета (4 декабря 1832 г) // Он же. Государственные основы. С. 326, 331-332.
26 Гайда Ф. А. «За Веру, Царя и Отечество»: к истории происхождения знаменитого российского воинского девиза // История. Научное обозрение OSTKRAFT. 2018. № 4. С. 5-9.
27 Манифест «О совершении приговора над Государственными преступниками», 13 июля 1826 г. // Полное собрание законов Российской империи. Изд. 2-е. СПб., 1830. Т. 1. С. 772.
тинной невесты Христовой, знает, что всякая власть есть от Бога, и посему почитает он всех владык земных, Нерона и Калигулу; но истинным помазанником, Христом Божиим, не может признавать никого, кроме помазанного на царство Церковью Православною»28.
После мятежа 1825 г. более весомым стало значение понятия «народность». Властью был официально востребован «подвиг к усовершенствованию отечественного, природного, не чужеземного воспитания»29. Цензурный устав 1826 г., как следовало из предваряющего его доклада министра народного просвещения Шишкова, должен был послужить к «ограждению Веры Отцов наших, преданности к Престолу, любви к Отечеству и чистоты нравов народных, сего священного наследия предков наших»30. В соответствии с этим направлением Уваров в отчете 1832 г. писал: «Весьма часто случалось мне, прервав лекцию профессора, докончить оную собственным нравоучением, всегда приводя речь к лицу государя, к преданности Трону и Церкви, к необходимости быть русским по духу прежде, нежели стараться быть европейцем по образованию...»31.
Таким образом, уже ко времени назначения Уварова министром христианская вера на правительственном уровне рассматривалась во вполне конфессиональном ключе, явным выражением чего стало расформирование еще в 1824 г. министерства кн. А. Н. Голицына и назначение Шишкова. Это вполне соответствовало и настроению самого Уварова. В докладе императору от 19 ноября 1833 г. новоиспеченный министр писал: «Посреди всеобщего падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, невзирая на повсеместное распространение разрушительных начал, Россия, к счастию, сохранила доселе теплую веру к некоторым религиозным, моральным и политическим понятиям, ей исключительно принадлежащим. В сих понятиях, в сих священных остатках ее народности находится и весь залог будущего ее жребия». Таким образом, Россия в силу определенных причин составляла среди европейских стран некое исключение. Объяснение этому Уваров находил в трех вышеупомянутых понятиях. Триада именовалась «национальными началами» России. Упор делался на исторической обоснованности православия как веры русского народа: «Без любви к Вере предков народ, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру — то же самое, что лишать их крови и вырвать сердце. Это было бы готовить им низшую степень в моральном и политическом предназначении. Это была бы измена в пространном смысле. Довольно одной народной гордости, чтобы почувствовать негодование при такой мысли. Человек, преданный Государю и Отечеству, столько же мало согласится на утрату одного из догматов нашей Церкви, сколько и на похищение одного перла из венца Мономаха»32.
28 Магницкий М. Л. Собственноручное всеподданнейшее письмо действительного статского советника Магницкого, с поднесением записки о народном воспитании // Он же. Православное просвещение. М., 2014. С. 172-174.
29 Манифест «О совершении приговора над Государственными преступниками»... С. 773.
30 Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 год. СПб., 1862. С. 129.
31 Уваров С. С. Отчет по обозрению Московского университета (4 декабря 1832 г.). С. 326.
32 Уваров С.С. О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством народного просвещения от 19 ноября 1833 г. // Он же. Государственные
В историографии неоднократно указывалось, что в черновике доклада «Православие» фигурирует как «r6ligion nationale»33, что с учетом уваровской стилистики лучше всего было бы перевести как «народная вера». Преимущество православия заключалось в том, что оно было верой русского народа, но усвоение и хранение православной веры русским народом также рассматривались как совершенно не случайные. Такая вера соответствовала «душевной юности» народа, которую отмечал Уваров. Мысль о богооткровенности «простых истин» и их соответствии первоначальному «простому состоянию человеческого общества»34, как уже отмечалось, — одна из любимых у Сергея Семеновича. Отметим, что в современном Уварову «Катихизисе» митрополита Филарета (Дроздова) православие также связывалось именно с первоначальной и неизменно сохраняемой чистотой веры35. То же отмечалось и в упомянутой записке Магницкого.
Разумеется, Уваров не считал православие верой «исключительно» русской, однако в Европе она была характерна только для русского народа и исключительно русской рассматривалась именно в этом смысле (стоит учесть, что по тогдашним понятиям православные Балканы в политическую Европу не включались). Тем не менее необходимо сделать принципиально важное уточнение. В своем докладе Уваров утверждал, что неким необходимым соединительным звеном в триаде выступала именно «Народность»: «Дабы Трон и Церковь оставались в их могуществе, должно поддерживать и чувство Народности, их связующее»36. Подобного акцента в записке Магницкого не было. Сила «народности» (национальной идентичности) заключалась в том, что она была тесно связана с историей, в ходе которой постепенно формировалась, и имела естественный характер37. «Связующий» характер «народности» был в том числе и отголоском
основы. С. 103—104. В указе от 8 ноября 1833 г. об учреждении в Киеве университета св. Владимира, подготовленном Уваровым, император отмечал, что город достоин этого, потому что он «колыбель Святой Веры наших предков и, вместе с тем, первый свидетель их гражданской самобытности» (Полное собрание законов Российской империи. Изд. 2-е. СПб., 1834. Т. 8. С. 648).
33 Зорин А. Указ. соч. С. 360.
34 Уваров С. С. Проект Азиатской академии // Избранные труды. С. 71.
35 Согласно «Катихизису», Христианская Церковь именовалась Святой, Соборной (т. е. Кафолической, Вселенской), Восточной, Апостольской (т. е. Православной, Правоверующей).
0 православной вере было сказано так: «И доныне Православная кафолическая вселенская вера, семью Вселенскими Соборами утвержденная, в первоначальной своей чистоте неизменно сохраняется в древних Церквах Восточных и в единомысленных с Восточными, какова есть, благодатью Божией, и Всероссийская Церковь». Церковь именовалась Православной в связи с сохранением апостольского преемства: «Почему Церковь называется Апостольской? Потому что она непрерывно и неизменно сохраняет от апостолов и учение, и преемство даров Святого Духа через священное рукоположение. В сем же разуме Церковь называется также Православной, или Правоверующей» (курсив мой. — Ф. Г.) (Пространный Православный Катихизис Православной Кафолической Восточной Церкви. М., 2013 [1-е изд.: 1823, ред. 1827]. С. 73).
36 Подробнее см.: Гайда Ф. А. Связующее начало: о понимании «народности» в России
1 половины XIX в. // Русский сборник: Исследования по истории России / ред.-сост. О. Р. Ай-рапетов, Ф. А. Гайда, И. В. Дубровский, М. А. Колеров, Брюс Меннинг, А. Ю. Полунов, Пол Чейсти. М., 2020. Т. XXIX. С. 100-116.
37 Уваров С. С. О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством народного просвещения от 19 ноября 1833 г. С. 103-106.
исторических взглядов Карамзина: «Дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости. Сей дух и вера спасли Россию во времена самозванцев; он есть не что иное, как привязанность к нашему особенному, не что иное, как уважение к своему народному достоинству»38. Карамзин присовокуплял к «народному духу» веру. Для Уварова значение православия с учетом его взгляда на историческое значение христианства было более весомым.
В записке «Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833-1843» Уваров конкретизировал свое понимание принципа «Православие». Преимуществом Православной Церкви Уваров считал определенность ее вероучения: «В иных государствах, именно у нас, отношение господствующей Церкви к расколам разрешается, по крайней мере в теории, весьма ясно: ибо, имея в виду твердый состав Церкви, можно заключить, что всякое от нее явное отступление составляет раскол; в протестантизме это наоборот: там Церковь не вмещает в себя правоверия протестантского, ибо главное протестантское начало «что каждый судит по совести о предметах верования своего» поставляет Церковь как будто в вечное брожение. Тщетно искала бы она себе якоря посреди этого бесконечного волнения; этот якорь переломлен в первый день плавания». По мысли Уварова, способность Церкви отстоять свое вероучение создавала возможность государства внешне оберегать ее: «Правоверие протестантское поистине не существует нигде. Обязанность правительства — защищать господствующую Церковь — может принять свое действие там, где Церковь сама защищает себя. Здесь, напротив, две крайности: истощенная Церковь, которая не считает себя даже за правоверную, в своем смысле, и фантастические секты, которые стремятся занять ее место»39.
Современная Уварову эпоха воспринималась им как крайне опасная для религиозных устоев христианства в Европе: «Нельзя не признавать, что дерзость умствования о предметах веры достигла, особенно с начала XIX столетия, до невероятия». Министр выделял две основные угрозы, которые связывал с развитием тогдашнего протестантизма: «Рационализм, т. е. отрицание всего сверхъестественного, произвел и продолжает производить самые отвратительные явления. От этих явлений родился целый разряд сект, испуганных заблуждением протестантского духовенства и которые, по естественному порядку вещей, бросились в противоположную крайность. Из общего отрицания или, по крайней мере, из сомнения всеобщего мы искали убежища и успокоения в таинственной недоступности мистицизма, иногда довольно чувственного и грубого». Православная вера противостояла как первому, так и второму: «Выражение "Православие" довольно ясно обнаружило стремление Министерства ко всему положительному в отношении к предметам христианского верования и удаление от всех мечтательных призраков, слишком часто помрачавших чистоту священных преданий
38 Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. С. 32.
39 Уваров С. С. Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833-1843 // Он же. Государственные основы. С. 184-185.
Церкви»40. По сути, Уваров здесь опять возвращался к отрицанию «мечтательного» и «произвольного», о чем писал еще Магницкий. Это имело значение и для общих нравственных устоев общества: «Искренно и глубоко привязанный к Церкви отцов своих, русский искони взирал на нее как на залог счастия общественного и семейственного»41.
Доклад не предназначался для печати, однако тогда же министром был опубликован сборник собственных штудий в области классической филологии на французском и немецком языках «Филологические и критические очерки». В него вошла написанная в 1840 г. и явно адресованная европейской аудитории статья «Общий взгляд на философию словесности»42. Уваров повторил свои мысли 1818 г. о христианстве как «эпохе полного преобразования», когда «изменяется весь порядок вещей», утверждается монотеизм и связанное с ним нравственное начало. Но в духе министерских докладов присовокуплялась негативная оценка современного положения вещей в Европе. Уклонение от истин христианства, происходившее в XIX в., как писал Уваров, становилось воплощением апокалиптических пророчеств: «Народы повергнутся в прах и со слезами на глазах, с трепетом будут ожидать близкого свершения грозных обетов»43.
В статье не говорилось о православии, однако в докладе 1843 г. присутствовало показательное наблюдение касательно остзейских губерний. Рассуждая о кризисе протестантизма, Уваров отмечал «новое, не вполне разгаданное явление: сильное влечение простого народа к Православию русскому»44. Министр отрицал возможность знакомства латышей и эстонцев с вероучительными особенностями православного христианства и не считал, что они могли быть восприняты посредством богослужения. Для самого Уварова разница, судя по всему, была в упомянутой идейной стороне, трудно уловимой простым народом: «Это неоспоримое влечение, несомненное для беспристрастных, родилось, вероятно, более от глубокого чувства неудовольствия к существующему порядку, чем от убеждения в превосходстве Церкви, которая известна туземному простолюдину единственно по внешним обрядам». Однако сама тенденция оценивалась Уваровым как крайне значимая: «Во всяком случае, это факт важный, многосторонний,
40 Уваров С. С. Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833—1843 // Он же. Государственные основы. С. 184—185, 235—236.
41 Там же. С. 135.
42 Vues générales sur la philosophie de la littérature // Ouvaroff, [S.]. Études de philologie et de critique. Saint-Pétersbourg, 1843. P. 317-331.
43 Уваров С. С. Общий взгляд на философию словесности // Он же. Государственные основы. С. 351, 361-362.
44 В 1841-1848 гг. происходило массовое движение латышских и эстонских крестьян за переход в православие, что было вызвано ухудшением их экономического положения и отношений с остзейским дворянством. Лютеранство воспринималось крестьянами как религия дворян-немцев. Государственная власть, не желавшая потерять поддержки остзейцев, стремилась ограничить этот процесс. Тем не менее ему симпатизировали министр внутренних дел Л. А. Перовский, обер-прокурор Св. Синода Н. А. Протасов и в первую очередь С.С. Уваров. Последний в апреле 1843 г. в специальной записке на имя императора защищал православное духовенство Остзейского края от «упорной клеветы» и «недобросовестных жалоб» на «прозелитизм». Николай I с этой мыслью согласился (см.: Самарин Ю. Ф. Окраины России // Сочинения. М., 1896. Т. 10. С. 434-441).
последствия коего неисчислимы»45. В данном случае имелось в виду не предполагаемое присоединение остзейского лютеранства к Православной Церкви, как это случилось в 1839 г. с униатами в Белоруссии. По мнению Уварова, идейная эволюция протестантизма была связана со все более явным удалением от христианской истины, и в подобных обстоятельствах простой народ мог все более тяготеть к христианству неповрежденному.
Таким образом, «Православие» в рамках уваровской триады мыслилось как одно из утвердившихся исторически русских «национальных начал». Верность «алтарю и престолу» была, по мысли Уварова, продемонстрирована народом в течение всей многовековой истории России. «Народность» рассматривалась «связующим звеном» триады, на «народности» покоились Русская Церковь и русский трон. Однако и сам народ воспитывался в духе православия и самодержавия, которые становились залогом его правильного развития. Православная вера, как считал Уваров, отличалась определенностью учения, сохраняла неповрежденный вид, благодаря чему была тверда в условиях современного кризиса христианского мира и имела способность к дальнейшему распространению. В православии присутствовала духовная свобода, изначально свойственная христианству по причине его богооткровенной природы. Отказ от христианских истин, по мысли Уварова, неизбежно вел к мировой катастрофе.
Список литературы
Бежанидзе Г. В. Святитель Филарет Московский и идеология николаевского царствования // Филаретовский альманах. 2019. Вып. 15. С. 61—76. Виттекер Ц. Х. Граф С. С. Уваров и его время. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1999.
Гайда Ф. А. «За Веру, Царя и Отечество»: к истории происхождения знаменитого российского воинского девиза // История. Научное обозрение OSTKRAFT. № 4. М.: Модест Колеров, 2018. С. 5-9.
Гайда Ф. А. Связующее начало: о понимании «народности» в России I половины XIX в. // Русский сборник: Исследования по истории России / ред.-сост. О. Р. Айра-петов, Ф. А. Гайда, И. В. Дубровский, М. А. Колеров, Брюс Меннинг, А. Ю. Полунов, Пол Чейсти. М.: Модест Колеров, 2020. Т. XXIX. С. 100-116. Живов В. М. Чувствительный национализм: Карамзин, Ростопчин и поиски национальной идентичности // Новое литературное обозрение. 2008. № 3 (91). С. 114-140. Зорин А. Кормя двуглавого орла... Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII — первой трети XIX века. М.: Новое литературное обозрение, 2001. Успенский Б. А. Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры // Россия / Russia. Вып. 2 [10]: Русская интеллигенция и западный интеллектуализм: История и типология. М.: О.Г.И. С. 7-20. Шевченко М. М. Понятие «теория официальной народности» и изучение внутренней политики императора Николая I // Вестник Московского университета. Сер. 8: История. 2002. № 4. С. 89-104. Шевченко М. М. С. С. Уваров. Политический портрет // Тетради по консерватизму: Альманах. № 1. М.: Некоммерческий фонд — Институт социально-экономических и политических исследований (Фонд ИСЭПИ), 2018. С. 26-50.
45 Уваров С. С. Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833-1843 // Он же. Государственные основы. С. 185-186.
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo gumanitarnogo universiteta. Seriia II: Istoriia. Istoriia Russkoi Pravoslavnoi Tserkvi. 2021. Vol. 100. P. 32-46 DOI: 10.15382/sturII2021100.32-46
Feodor Gajda,
Doctor of Sciences in History, Associate Professor, Leading Researcher, Department of Modern History of the Russian Orthodox Church, St. Tikhon's Orthodox University for the Humanities 6/1 Lihov per. Moscow, Russian Federation fyodorgayda@gmail.com ORCID 0000-0001-9586-8010
"Orthodoxy" in the Triad of S. S. Uvarov
F. Gajda
Annotation. The article is devoted to the first element of the Uvarov triad Orthodoxy. Autocracy. Nationality. The previous historiographic tradition tends to view it as a formality, completely subordinated to the political demands of the autocracy. This article examines the understanding by the Minister of Public Education S. S. Uvarov (1833-1849) of Ortho doxy in the context of his views on the world's history and Russian history, as well as the views of the Uvarov circle. The greatest influence on Uvarov's ideas was exerted by N. M. Karamzin; one can also talk about the influence of A. S. Shishkov and M. P. Pogodin. The article concludes that Orthodoxy was conceived by Uvarov as one of the Russian "national principles" that had been established throughout the entire previous history. The Orthodox Church in Russia was strong because it was the Church of the Russian people, the Orthodox faith became part of the national identity. However, the people themselves were brought up in the spirit of Orthodoxy, which became the guarantee of its correct development. As Uvarov believed, the Orthodox faith was distinguished by the certainty of doctrine and retained its intact appearance. Thanks to this, Orthodoxy had the ability to further spread in the crisis of the Christian world. In Orthodoxy, spiritual freedom was preserved, which Christianity possessed due to its divine nature. Uvarov believed that the rejection of Christian truths inevitably led to a world catastrophe.
Keywords: Uvarov's triad, theory of official nationality, Orthodoxy, Orthodox Church, Ministry of Public Education, S. S. Uvarov, N. M. Karamzin, A. S. Shishkov, M. P. Pogodin, Nicholas I.
References
Bezhanidze G. (2019) "Sviatitel' Filaret Moskovskii i ideologiia nikolaevskogo tsarstvovaniia" [St. Philaret of Moscow and the ideology of Nicholas' reign]. Filaretovskii al'manakh, 2019, 15, pp. 61-76 (in Russian). Gajda F. (2018) ""Za Veru, Tsaria i Otechestvo": k istorii proishozhdenija znamenitogo rossiiskogo voinskogo deviza" ["For Faith, Tsar and Fatherland": to the history of the origin of the famous Russian military motto]. Istoriia. Nauchnoe obozrenie, 4. Moscow, pp 5-9 (in Russian). Gajda F. (2020) "Sviazuiushchee nachalo: o ponimanii "narodnosti" v Rossii 1-oi poloviny XIX v." [The connecting element: On the understanding of "nationality" in Russia in the first half of the 19th century], in O.R. Airapetov et al. Russkii Sbornik: Issledovaniiapo istorii Rossii, vol. XXIX. Moscow, pp. 100-116 (in Russian).
Shevchenko M. (2002) "Poniatie "teoriia ofitsial'noi narodnosti" i izuchenie vnutrennei politiki imperatora Nikolaia I" [The concept of "the theory of official nationality" and the study of the domestic policy of Emperor Nicholas I]. VestnikMoskovskogo universiteta. Ser. 8. Istoriia, 2002, vol. 4, pp. 89-104 (in Russian).
Shevchenko M. (2018) "S. S. Uvarov. Politicheskii portret" [S. S. Uvarov. Political portrait], Tetradipo konservatizmu: Al'manakh, 1, pp. 26-50 (in Russian).
Uspenskii B. "Russkaia intelligentsiia kak spetsificheskii fenomen russkoi kul'tury" [Russian intelligentsia as a specific phenomenon of Russian culture]. Rossiia, 20: Russkaia intelligentsiia i zapadnyi intellektualizm: Istoriia i tipologiia [Russian intelligentsia and Western intellectualism: History and typology]. Moscow, pp. 7-20 (in Russian).
Whittaker C. (1999) Graf SergeiSemenovich Uvarov iego vremia [Count Sergei Semenovich Uvarov and his time]. St Petersburg (in Russian).
Zhivov V. (2008) "Chuvstvitelnyi natsionalizm: Karamzin, Rostopchin, natsionalnyi suverenitet i poiski natsionalnoi identichnosti" [Sensitive nationalism: Karamzin, Rostopchin, national sovereignty and the search for national identity]. Novoe literaturnoe obozrenie, 3 (91), pp 114— 140 (in Russian).
Zorin A. (2001) "Kormia dvuglavogo orla... Russkaia literatura i gosudarstvennaia ideologiia v poslednei treti XVIII — pervoi treti XIX veka ["Feeding the two-headed eagle..." Russian literature and state ideology in the last third of the XVIII — first third of the XIX century]. Moscow (in Russian).
