CC BY
126
29. Дергупов В.А. // Духовная культура: материалы докл. Пятой межвуз. конф. по теории и методике преподавании культурологии в высшей школе. Н. Новгород, 1999. С. 10-12.
30. Кривицкая Е.А. // Гуманізм. Людина. Культура: тези доповідєй людино зноічих
філософських читань, Дрогобич, 8-10 жовтня 1992. Дрогобич, 1992. С. 65.
31. Щуров В.А. Новый технократизм: Феномен техники в контексте духовного производства: моногр. Н. Новгород, 1995. С. 63.
32. Мальков В.Л. // Этика и организация труда в странах Европы и Америки. Древность, средние века, современность М., 1997. С. 239-277.
33. Мерзляков В.Ф. // Православие и культура: XI
Рождественские православно-философские
чтения. Н. Новгород, 2002. С. 360-366.
34. Удалъцова, М.В., Воловская Н.М., Плюсни-на Л.К. // Социологические исследования. 2005. № 7. С. 43-52.
Поступила в редакцию 6.11.2006 г.
ПРАВОСЛАВИЕ, ЭВТАНАЗИЯ И УМИРАЮЩИЙ БОЛЬНОЙ
А.В. Низова
Nizova A.V. The orthodox Christianity, euthanasia and a dying man. The conclusions of the Orthodox theologians about the profound moral importance of a mortal illness and near-death emotional experience are supplemented by the facts of modern psychology which are the basis of hospice help to dying men.
Проблема эвтаназии на сегодняшний день является одной из наиболее острых био-этических проблем. Эвтаназия вторгается в современную медицинскую практику как один из новых «узаконенных» и наиболее приемлемых способов решения проблемы смерти. Тем более она становится актуальной в связи с развитием биомедицинских технологий, во многом увеличивших власть самого врача над жизнью и смертью пациента, а так же в условиях глубокой переориентации всей современной системы ценностей и моральных приоритетов.
Одним из самых распространенных аргументов защитников эвтаназии является прекращение невыносимых человеческих страданий, которое возможно только путем ускорения смерти. Подобная аргументация сводится к моральной неприемлемости сохранения жизни, состоящей из одной лишь невыносимой боли. Больного доводит до отчаяния не столько ожидание собственной смерти, сколько мысль о предстоящих невыносимых и «бессмысленных» страданиях. Еще Ницше отмечал, что для человека не само страдание является проблемой как таковой, «а отсутствие ответа на вопиющий вопрос: «к чему страдать»?» [1].
Вопрос о человеческом страдании и о его смысле в Православии приобретает осо-
бое звучание. Православное христианство учит об искупительной ценности страдания, его синергийной роли, особенно в завершающей стадии земной жизни. Священник Михаил Обухов отмечает, что Бог попускает человеку страдание для подготовки к жизни вечной: «Страдания могут исправить человека, подвести к покаянию тогда, когда ничто другое не действенно. Страдания, особенно предсмертные, очищают человека от грехов, смиряют его. Что же происходит, если врач убивает больного? Душа уходит в вечность неподготовленной, а если больной сам изъявил желание так умереть, то еще и отягченный грехом самоубийства» [2].
Для православного христианина не может быть «бессмысленных» страданий. Страдание и боль, согласно православному вероучению, суть последствия греха, изменившего человеческую природу. Они неизбежны в жизни смертного человека. Однако Своими страданиями и Своей Крестной смертью Бог искупил человека и победил власть греха. Но не всякое страдание искупительно. Как отмечает о. Иоанн Брек, некоторые формы страдания ведут к деградации личности и как таковые едва ли обладают искупительным потенциалом. Нестерпимые страдания нередко отнимают всякую надежду и способность разглядеть в них нечто,
б0
кроме источника постоянных мук. Для человека, претерпевающего продолжительное и нестерпимое телесное или душевное страдание, «самое тяжелое и опасное искушение -принять его как роковую бессмыслицу, где нет места ничему «трансцендентному» [3]. Тогда человек неизбежно принимает мысль о единственно «достойном» выходе из положения - самоубийстве и, не решаясь покончить с собой самостоятельно, обращается к врачам.
Практика эвтаназии является посягательством на главный принцип христианской православной биоэтики - принцип священности человеческой жизни. Как отмечает
о. Стенли Харакас, одним из самых серьезных возражений против эвтаназии является значительная сложность проведения черты между «переносимыми» и «невыносимыми страданиями», «особенно с точки зрения Восточного Православия, которое придает большое значение возможности духовного роста через страдания» [4].
Современный человек, живущий в секуляризованном мире, предпочитает легкую и мгновенную смерть (например, во сне). Православный христианин страшится внезапной смерти и считает ее наказанием Божьим. Смерть открывает перед человеком ворота в пространство вечности, и человек должен приблизиться к ней духовно подготовленным. Смертельная болезнь дает ему такую возможность. «Я хотел бы умереть после болезни, - говорил в свое время патриарх Константинопольский Афинагор I, - достаточно долгой, чтобы успеть подготовиться к смерти, и недостаточно длительной, чтобы быть в тягость своим близким...» [5].
Возможно ли в рамках такого понимания смертельной болезни скрывать истинный диагноз от пациента? Как отмечает исследователь П. Силуянова, обязанность «лжесвидетельства» по отношению к умирающему больному была деонтологической нормой советской медицины. Одним из основных аргументов в защиту подобного подхода являлось признание большой роли психоэмоционального фактора веры в возможность выздоровления и, следовательно, недопущение тяжелого душевного отчаяния, которое может ослабить или вообще остановить борьбу за жизнь [6]. Именно практика современных хосписов, по мнению исследователя
А. Иванюшкина, внесла серьезные коррективы в ценностные ориентиры профессиональной врачебной этики. Безнравственность и негуманность лишения безнадежных больных информации о смертельном диагнозе сначала была этически осмыслена в хосписах, а спустя несколько десятков лет право пациента на информацию стало универсальной ценностью современной профессиональной врачебной этики...» [7].
Игумен Никон (Воробьев, 1963) написал когда-то о том, что рак - это милость Божья к человеку. Обреченный на смерть, человек отказывается от суетных и греховных удовольствий, ум его занят только одним: «он знает, что смерть его уже близка, уже неотвратима, и заботится лишь о том, чтобы подготовиться к ней - примирением со всеми, исправлением себя, а главное - искренним покаянием перед Богом» [6, с. 39]. Очевидно, что православные христиане отвергают саму возможность «лжесвидетельства» по отношению к умирающему человеку. Православные христиане испрашивают у Господа за богослужением «христианский кончины, безболезненны, непостыдны, мирны». В «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» говорится: «Православное понимание непостыдной кончины включает подготовку к смертному исходу, который рассматривается как духовно значимый этап жизни человека. Сокрытие от пациента информации о тяжелом состоянии под предлогом сохранения его душевного комфорта нередко лишает умирающего возможности сознательного приуготовления к кончине и духовного утешения, обретаемого через участие в Таинствах Церкви, а так же омрачает недоверием его отношения с близкими и врачами» [8].
Концепция «смерти как стадии роста», автором которой является психолог доктор Элизабет Кюблер-Росс, близка к христианскому осмыслению умирания и смерти. В основе концепции - пять психологических стадий умирания: стадия отрицания и изоляции, стадия возмущения, стадия ведения переговоров, стадия депрессии и стадия принятия смерти. Особое внимание обращает на себя заключительная пятая стадия. Характерными высказываниями больных на этой стадии являются следующие: «За последние три месяца я жила больше и лучше, чем за
всю свою жизнь» или «Я счастливее, чем когда-либо раньше. Эти дни теперь на самом деле лучшие дни моей жизни»; сама Кюблер-Росс призналась, что «хотела бы, чтобы причиной ее смерти был рак; она не хочет лишиться периода роста личности, который приносит с собой терминальная болезнь» [9]. По мнению исследователя И. Силуяновой, данная позиция - «результат осознания экзистенциальной драмы человеческого существования, которая заключается в том, что только «перед лицом смерти» человеку раскрывается новое знание - подлинный смысл жизни и смерти» [10].
Современные психологи отмечают, что глубоко верующий человек с устоявшимся христианским устроением души не проходит первых четырех стадий [11]. Он изначально сознательно принимает смерть и имеет представление о том, что ожидает его после нее. Православный священник М. Першин говорит о «предсмертии» как о последней возможности для человека достойно завершить свою жизнь, выстроить свои отношения с Вечностью, принять крещение на смертном одре, принести исповедь, собороваться и причаститься. Время умирания внутренне обогащает человека, открывает перед ним новые грани бытия и исполняет новым высшим смыслом его жизнь. Вот почему многие пациенты Кюблер-Росс воспринимали пред-смертие как лучшую стадию жизни, как новизну существования. Таким образом, «перспектива конца дает человеку возможность осуществить внутренний переворот, перейти от гедонистического мировоззрения к соте-риологическому и постичь смысл страдания» [1, с. 294-295].
Хоспис, пожалуй, единственное место, где смерть человека обладает тем нравственным смыслом, о котором так много пишут православные богословы и современные психологи. Митрополит Антоний Сурожский сказал когда-то, что независимо от того, какую роль играют религиозные убеждения для самого человека, оказавшись лицом к лицу со смертью или чувствуя ее предзнаменования, всякий человек «в конечном итоге стоит
в наготе своего человечества, и подходить надо с этой точки зрения» [12]. Нет ничего страшнее, чем одиночество больного. И даже тот, кто, как нам кажется, находится без сознания, нуждается в нашей помощи и присутствии. Не только с христианской, но и просто с человеческой точки зрения недопустимо лишать человека последней возможности духовного роста. В этой связи, единственной действенной альтернативой всех форм «поддерживаемого самоубийства» является хос-писное движение, основанное на христианских идеалах служения и милосердия. Специфическая хосписная философия требует особого рассмотрения в рамках поставленной проблемы. Ее основная заслуга - в преодолении устоявшейся в современной культуре тенденции отрицания и игнорирования смерти и тех процессов, которые ей предшествуют, а так же в особом восприятии смерти как достойной стадии жизни.
1. Першин Михаил, диакон // Альфа и Омега. 2005. № 2. С. 292.
2. Филимонов С., священник. Церковь. Больница. Больной. СПб., 1999. С. 33-34.
3. БрекИ, протопресвитер. Священный дар жизни. М., 2004. С. 303-304.
4. Харакас С. // Человек. 1994. № 2. С. 96.
5. Бочаров А. С., Чернышев А.В. О небесном и земном. Актуальные вопросы современной медицины, психологии и философии в свете Православия. М., 2001. С. 88-89.
6. Силуянова И. Человек и болезнь. Изд-во Сретенского монастыря, 2002. С. 36-37.
7. Иванюшкин А.Я. // Человек. 1994. № 5. С. 110.
8. Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. Изд-тво Моск. Патриархии, 2000. С. 130.
9. Калиновский П.П. Переход: Последняя болезнь, смерть и после. М., 1991. С. 125.
10. Силуянова И. Этика врачевания. Современная медицина и православие. М., 2001. С. 250.
11. Белорусов С. // Альфа и Омега. 1997. № 3 (14). С. 322.
12. Сурожский Антоний, митрополит // Человек. 1995. № 5. С. 113.
Поступила в редакцию 12.07.2006 г.
