CC BY
217
С.В. Абросимов
ПРАВОМЕРНОСТЬ И ДОПУСТИМОСТЬ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ ПРИ РАССЛЕДОВАНИИ УГОЛОВНЫХ ДЕЛ
Проблематика правомерности и допустимости применения тех или иных приемов психологического воздействия при раскрытии и расследовании преступлений обсуждается в уголовно-правовой науке, главным образом, в контексте полярных понятий «конфликтное» - «бесконфликтное следствие». В 70-х гг. ХХ в. А.Н. Васильев и Л.М. Карнеева зафиксировали эту оппозицию как противоречие между так называемым криминалистическим и процессуальным образом мышления. В отличие от «чистых процессуалистов», криминалисты и специалисты по юридической психологии исходят из интересов следствия, на которое возлагается задача изобличения подозреваемого или обвиняемого, занимающего конфронтационную позицию, в совершении преступления.
Все это объективно стимулирует разработку и использование правомерных тактических приемов психологического воздействия, с помощью которых можно было бы получать необходимую доказательственную информацию по уголовным делам в сложных следственных ситуациях. В своей фундаментальной работе «Судебная психология для следователей» (1967 г.) А.Р. Ратинов сформулировал положения, остающиеся актуальными до сих пор, не только о допустимости и деловой целесообразности применения приемов психологического воздействия, но их неизбежности в деятельности следователя. Использование в ходе уголовного судопроизводства таких вполне законных «инструментов», как властные предписания, процессуальные средства принуждения, воспитательные меры, не может не оказывать на участников следственных действий того или иного психологического воздействия. Поэтому акцент в решении проблемы допустимости использования подобного рода приемов и средств должен быть перенесен из плоскости «допустимость - недопустимость» в иную, -какие приемы воздействия допустимы и правомерны, а какие не совместимы с принципами уголовного процесса, поскольку представляют собой образцы психологического насилия.
При рассмотрении проблемы правомерности психологического воздействия никуда не уйти от центрального противоречия, тот или иной способ разрешения которого диктует все многообразие кренов и абсолютизации в понимании путей ее разрешения. Речь идет о противоречии между стремлением в максимально возможной степени урегулировать область взаимоотношений сотрудников правоохранительных органов с гражданами и пределами правового регулирования, положенными как принципиальной невозможностью решения этой проблемы, так и нецелесообразностью или даже вредом, который приносит такая излишняя регламентированность. В последнем случае она выступает во всей своей механистичности, сталкиваясь с многообразием жизненного пространства человека, многообразием реальных жизненных ситуаций. Сказанное означает, что даже в такой наиболее тщательно урегулированной области, каковой является сфера предварительного расследования преступлений, существуют огромные «черные дыры», в которых нормы права уступают свое место господствующим нормам морали и профессиональной этики. А в наиболее сложных и в то же время вполне жизненных случаях все отдается на откуп сотрудников правоохранительных органов.
Критерий правомерности, таким образом, не может быть однозначно зафиксирован нормами права, он не может быть раз и навсегда зафиксирован ни в морали, ни в профессиональной этике сотрудников различных служб и подразделений правоохранительных органов.
Он не имеет однозначной и даже какой-либо развернутой трактовки в современной научной правовой и психологической литературе. Так что свобода творчества в такой щепетильной области, каковой является человек и его судьба, становится не- свободной от возможного произвола использования человека как средства, от деформированных профессиональных ценностей и деформированных сотрудников правоохранительных органов. Словом, решение проблемы обеспечения надежной защиты прав, чести и достоинства гражданина, как представляется, принадлежит будущему. Соответственно, те сферы практической деятельности, которые так или иначе соприкасаются с проблемой правомерности психологического воздействия, оказываются в области значительной неопределенности. Вот почему в ней, как правило, как и всегда бывает в подобного рода случаях, царит огромный разброс: от глубоко порядочных актов высокого душевного сопереживания и даже самопожертвования до полнейшего произвола и насилия. Сказанное не означает, что следует отказаться вообще от каких-либо попыток разработки правовых, профессионально-этических и научно-психологических средств предотвращения психологического насилия и обеспечения выполнения конституционных положений о защите чести и достоинства человека и гражданина.
В ст. 164 УПК РФ указывается: «При производстве следственных действий недопустимо применение насилия, угроз и иных незаконных мер, а равно создание опасности для жизни и здоровья
участвующих в них лиц». В отношении этого положения справедливы критические замечания Р.С. Белкина, высказанные им в «Криминалистическом обеспечении деятельности криминальной милиции и органов предварительного расследования» (1997 г.), по поводу ст. 20 предшествующего УПК, в которой также отмечалась недопустимость использования в процессе следственных действий указанных психологических средств. В частности, он подчеркивает, что угроза есть не что иное, как форма насилия, и, что особенно важно, насилие может быть и правомерным. Наконец, любой допрос свидетеля или потерпевшего начинается фактически с угрозы - правомерной угрозы уголовным преследованием за отказ за дачу ложных показаний.
Таким образом, по мнению Р.С. Белкина, закон не только не дает ответа на вопрос о том, каков критерий «правомерности - неправомерности» психологического воздействия, но он даже запутывает его. К этим критическим замечаниям следует добавить еще, по крайней мере, три:
1) наивна сама попытка дать критерий «правомерности - неправомерности» психологического воздействия через перечисление конкретных форм психического насилия, которое не может быть законченным в принципе;
2) упоминание в данной статье таких в высшей степени неопределенных формулировок, как «иные незаконные меры», является демонстрацией беспомощности законодателя в стремлении сформулировать более или менее пригодный для практического использования критерий правомерности психологического воздействия при производстве следственных действий;
3) решение вопроса о допустимости неупомянутых в ст. 164 УПК приемов и средств психологического воздействия целиком отдается на откуп сотрудникам следственных органов и взаимодействующим с ними сотрудникам оперативных служб, т.е. переводится в плоскость не менее проблематизированной профессиональной этики.
В контексте юридической психологии проблема формирования критерия правомерности психологического воздействия при расследовании преступлений наиболее основательно поставлена в цитируемой выше работе А.Р. Ратинова. С его точки зрения, таким критерием, отличающим правомерное воздействие от психического насилия, является наличие у участника следственных действий свободы выбора той или иной позиции. Сам по себе такой критерий может быть достаточно продуктивным. Однако его ценность тут же подвергается сомнению, когда А.Р. Ратинов начинает раскрывать механизм правомерного психологического воздействия. С его точки зрения, сущностной характеристикой этого механизма является такое «вмешательство во внутренние психические процессы», которое «формирует правильную позицию человека», «сознательное отношение к своим гражданским обязанностям» и «лишь опосредованно приводит его к выбору определенной линии поведения».
Даже краткий анализ такой трактовки А.Р. Ратиновым механизма правомерного психологического воздействия обнаруживает целый ряд весьма уязвимых в критическом отношении мест:
а) вмешательство во внутренние психические процессы (какие? Каким образом «вмешиваться»? Кто дал право такого вмешательства? Как определить состояние внутренних психических процессов, чтобы грамотно и корректно вмешаться, руководствуясь принципом «не навреди»? Как связаны между собой внутренние психические процессы, чтобы вмешательство в одни из них не привело к негативным последствиям в других?);
б) ориентация на правильную позицию (какую позицию следует расценивать как правильную? С каких позиций должна производиться эта оценка? Кто будет определять степень этой правильности?);
в) формирование сознательного отношения к своим гражданским обязанностям (а если перед следователем человек с такими «внутренними психическими процессами», что добиваться от него сознательного отношения к своим гражданским обязанностям совершенно безнадежное занятие?);
г) опосредованность приведения к выбору определенной позиции (что меняется в квалификации эффекта психологического воздействия, если он достигается не прямо, а косвенно? Приведение к выбору, да еще определенной позиции - это торжество свободы выбора для участника следственных действий?).
Конечно, А.Р. Ратинов не ставил задачи подробно проанализировать механизмы психологического воздействия. Необходимо было сформулировать главный критерий правомерности и принципиальной допустимости. Вот почему, не раскрывая в деталях составляющие механизма психологического воздействия, он формулирует как бы категорический запрет на такие его виды, которые относятся к классу приемов психологического насилия. И этот шаг принципиально важен. Этим достигалось признание и, тем самым, введение в юридическую психологию нового направления, связанного с тончайшим инструментом расследования преступлений - приемами и средствами психологического воздействия. Одновременно это введение накладывало весьма существенное ограничение на возможный произвол и насилие в этой сфере, поскольку высвечивало феномен психологического воздействия как юридико-психологическую действительность. Тем самым применение приемов психологического воздействия не абсолютизировалось, но создавало возможность разумного
отношения к этой сфере пограничных между юридической наукой и психологией исследований, без отрицания с порога или демагогического запугивания страшными последствиями.
Итак, поскольку правовому урегулированию этой весьма и весьма деликатной сферы кладется некий предел, за которым оно становится своим антиподом, подминая почти механическим образом человеческое поведение, решение проблемы правомерности и допустимости приемов и методов психологического воздействия, проблемы ограничений и устранения психического насилия не лежат только в этой плоскости. Для этого, очевидно, должна быть создана целая система, в которой право выступило бы только органической составной частью. А сама система должна включать такие компоненты, как:
- высокий уровень профессиональной этики, которая должна культивироваться именно как средство сдерживания или ориентации в человеческом измерении всех действий сотрудников правоохранительных органов;
- уровень моральности общества (а он также вырастает из духовности и не может быть декретирован);
- общей культуры населения, развитой гласности и действенного общественного мнения, выступающего внесудебным фактором, но наиболее действенным по отношению именно к неурегулированным формам и методам организации деятельности сотрудников правоохранительных органов.
Положение, при котором незаконные методы ведения следствия и выполнения других правоохранительных функций были бы редчайшим явлением, связано, как видим, с некоторой совокупностью более широких явлений и процессов в обществе. Понятно, что проблема и ее решение растягиваются на длительное время.
В этой связи особенно острым становится именно научное и, в первую очередь, научно-психологическое освещение проблемы правомерности. Рассмотрение ее не должно замыкаться лишь в контексте соотнесения с существующим законодательством. Закон подлежит формулированию не только по монодисциплинарной юридической логике, но и по логике осмысления и впитывания данных, полученных в целом ряде других наук, моральных новаций общества, поддерживаемых общественным мнением правил и рекомендаций поведения людей в самых разных жизненных ситуациях. Вот почему юридическая психология должна разрабатывать свои психологические представления о том, что есть правомерное и допустимое воздействие, а что есть психическое насилие. Только на развитом фундаменте собственно психологических исследований этой проблемы возможно действенное закрепление найденного в тех или иных нормах права.
К сожалению, сегодняшняя ситуация с уровнем исследования данной проблематики в юридической психологии не может быть оценена как благоприятная, несмотря на довольно значительное количество исследований, посвященных проблеме психологии воздействия, в других отраслях психологической науки. Проблема правомерности психологического воздействия как юридико-психологическая не только не исследована, но даже и не поставлена должным образом. В тех редких случаях, когда профессиональные психологи изучали феномен воздействия, они так и не выходили на проблематику правомерности и допустимости психологического воздействия, на разработку собственно психологического критерия его допустимости. Главное внимание они обращали на психологические механизмы и условия эффективности того или иного метода психологического воздействия (гипноза, внушения, убеждения и т.п.). За тем или иным методом до сих пор сохраняется титул «правомерен всегда» (убеждение), «неправомерен ни при каких случаях» (внушение). При этом совершенно игнорировался тот факт, что любой из так называемых правомерных методов при определенных условиях может обернуться психическим насилием, а такой «всегда неправомерный» метод, как психологическое насилие, может быть не только правомерным, но обязательным, если ставится задача минимизировать риски служебно-боевых потерь среди сотрудников.
