CC BY
64
ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И ИСТОРИИ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА
УДК 340.15
Супатаев М.А.
ПРАВО И МОДЕРНИЗАЦИОННЫЕ СТРАТЕГИИ В КИТАЕ. ЦИВИЛИЗАЦИОННОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
В статье рассматривается влияние конфуцианских ценностей, лежащих в основе китайской цивилизации и права на формирование и осуществление правовой политики модернизации Китая. Опыт Китая, избравшего не «догоняющую», а опережающую модель модернизации при сохранении национальной культурной идентичности и цивилизационных особенностей в развитии общества и права, отмечается в статье, может быть не безразличен России.
Article analyzes influence of Confucianism values, which constitute basis of Chinese civilization and law on forming and executing Legal policy of modernization of China. The article concludes that Russia may benefitfrom Chinese experience of choosing not catching up but advancing model of modernization together with keeping national cultural identity and civilization uniqueness in the developing of society and law.
Ключевые слова: право, цивилизация, модернизация.
Key words: law, civilization, modernization.
Опыт модернизации ряда стран, еще недавно одних из наиболее отсталых в социальноэкономическом и научно-техническом отношениях (например. Китая, Индии и др.), постепенно превращающихся в центры мирового притяжения, достаточно убедительно свидетельствует о том, что все больше стран, вступая на путь реконструкции общества и усваивая инструментальные компоненты западной культуры (структуру материального производства, инновационные технологии, способы трансляции информации, и т.д.), тем не менее отказываются модернизировать политические и правовые институты, слепо копируя западные образцы, и в гораздо меньшей степени склонны отказываться от экзистенциальных начал своей собственной культуры, национальных традиций в политике и праве.
Становится ясно, что в социокультурном измерении модернизация уже не соответствует изначальным, классическим представлениям о ней
О.Конта, Г. Спенсера, М.Вебера и Э. Дюркгейма как макропроцесса перехода от традиционного общества к современному (индустриальному), а выступает как поиски новой (постиндустриальной) современности - синтеза элементов традиционности и современности.
Сегодня, как указывается в философской литературе, идут споры о том, а не закончилась ли собственно эпоха Модерна, уступая место более мощной и перспективной тенденции - процессу «постмодернизации», «постиндустриализации» или же Модерн продолжает и сам «модернизироваться», переживая стадию своего обновления и
пытаясь как бы «на ходу» устранять допущенные ранее перекосы и деформации [1, с. 400].
В этом отношении весьма показателен анализ правовой политики в условиях модернизации, проводимой в Китае, хотя ее нелегко описать в простых и привычных для нас терминах. На этом пути много трудностей, связанных с восприятием иной культуры, преодолением укоренившихся стереотипов и откровенными заблуждениями.
К числу последних, как бы переворачивающих положенную схему соотношения правовой политики и экономики, вплоть до разрушения экономических связей в отсутствие последовательной и системной деятельности государственных органов, направленной на создание отлаженной судебноправовой системы, устранение пробелов в законодательстве, преодоление массового пренебрежения нормами законодательства, следует, пожалуй, отнести еще одно. Это в высшей степени странное представление о том, что Китай, добившийся таких успехов в модернизации экономики, что по многим направлениям превосходит даже США, по стойкому убеждению большинства европейских юристов до сих пор «не имеет настоящей правовой традиции» и все еще находится в поисках права, которое могло бы обладать высокой технической ценностью и являться достаточно стабильным [2, с. 240]. И, стало быть, нет оснований говорить о правовой политике, основанной на «настоящем» праве.
Образ мышления и система китайских правовых институтов кажутся европейским ученым такими далекими, а зачастую несовместимыми с теми представлениями, которые исповедуют эти иссле-
дователи, что можно усомниться, как полагают они, в самом существовании права в Китае. А когда за неимением лучшего они все же его употребляют, то неизменно пытаются подчеркнуть всю неадекватность и неэффективность данного понятия, как имеющего западные корни, применительно к совершенно чуждой действительности. Китайский народ «прекрасно обходится и без права», - писал, как известно, в свое время Р. Давид [3]. Эту же точку зрения фактически воспроизводят в своих работах другие современные западные исследователи права - М. Ван де Керхове и Ф. Ост [4, с. 221]. По их мнению, китайское общество терпело право, развитие которого происходило без какого-либо влияния извне, лишь как нечто, игравшее второстепенную роль и выполнявшее дополнительную функцию. Аналогичный ход мыслей встречается и у Ж.Карбонье, который пишет: «Для начала следует оставить в стороне так называемые восточные системы права... их самобытность непостижима и очень тонка., что объясняется их общим духом, который фундаментально отличается от нашего, ибо он не придает того же значения таким понятиям, как судебный иск, спор и осуществление права. На Востоке не всегда отделяют право от морали, а действительность - от мечты о справедливости» [5, с. 794].
Европейцам, как правило, неясно, что имеет в виду китайская поговорка, которую приводит Н. Рулан: «Государство управляется хорошо тогда, когда ступени школьной лестницы истерты, а те, что ведут в суд поросли травой» [6, с. 3]. Закрытым для понимания, как указывается в научной литературе, остается и стремление китайцев обходить официальные суды и решать споры путем различных внесудебных, примирительных процедур.
В действительности, это - вопросы первостепенной важности. И нельзя считать ответ на них чем-то нечто само собой разумеющимся, поскольку они возникают из трудных и тревожных раздумий о праве как инструменте политики: так ли уж оно необходимо для успешной политики модернизации общества и не является ли оно само по себе, напротив, помехой в реализации современных инновационных проектов, чреватой негативными последствиями в обществе.
Хотя такая точка зрения может показаться совершенно фантастической членам «западного демократического общества», мысль о том, что право органически присуще или необходимо человеку в хорошо организованном обществе, веками не находила должной поддержки со стороны ведущих за-
падных философов от Платона до К. Маркса, которые, так или иначе, склонялись к отрицанию права.
Но так ли это, памятуя о том, что историю Китая, как справедливо указывает французский исследователь Ж. Жерне, «нельзя рассматривать путем проведения параллелей с историей Европы., а сопоставление китайских явлений с явлениями нашей цивилизации - классической, средневековой и современной - невольно вызывает мысль о том, что межцивилизационные различия являются результатом выбора разных исторических путей»? [7, с. 10-12].
Процесс же выбора этих путей приводил, в зависимости от способа решения одних и тех же проблем, к формированию, в более широком смысле
- к возникновению, данного типа цивилизации и, следовательно, данного типа права в ходе истории. Еще Р. фон Йеринг отметил эту истину в истории права: «Право и его институты появились по велению самой жизни. Именно благодаря жизни они сохраняют бесконечную внешнюю активность. Форма, которую придали праву характер народа и весь его способ существования, предшествует любой мысли, любой законодательной инициативе, и если законодательная инициатива пытается изменить эту форму, она неизбежно рушится. Когда мы глядим на историю права, мы видим, что ее течение постоянно происходит под вечным влиянием характера, степени цивилизованности, материальных отношений, превратностей судьбы данного народа» [8, с. 26].
Можно ли поэтому держать Китай в стороне от цепочки последовательных достижений в истории права? И следует ли историю европейского права по-прежнему считать отправной точкой развития во всем мире, а китайскую правовую культуру, как полную антитезу правового государства, а следовательно, и прав человека, нужно отбросить в сторону ради западной концепции права?
С учетом одной из базовых аксиом классической философии права - разделения права на естественное и позитивное, следует полагать, что, в действительности, право не было чуждым древней «Поднебесной», а правовому сознанию китайцев вовсе не свойствен морально- правовой нигилизм.
Их пренебрежительное отношение к системе официального (позитивного) права, которое, по их мнению, слишком жестко и абстрактно и поэтому не годится для урегулирования повседневной жизни людей, сочетается с глубоким пиететом к традиционалистской социорегулятивной системе, опирающейся на конфуцианско-даоские ценности и нормы, носящей, преимущественно естественноправовой характер [9, с. 375].
Еще в 1757 г. датский юрист М. Хюбнер в ходе сравнительного изучения античности, Китая и Европы доказывал наличие в Китае естественного права [10, с. 167]. На примере этой культурной и богатой в то время страны, уровень достатка которой стал достижим для аристократов Европы только в XVII в., оттачивались представления европейцев о цивилизованности и просвещенной монархии, где власть соединена с разумом и нравственностью [10, с. 167].
«Как правило на Западе уверены, что Китай -это страна без права., - пишет китайский исследователь Цзянь Чэхао, - ... и те, кто пользуется западной нормой в качестве единственного критерия, неизбежно приходят к выводу о том, что у китайцев нет права, по крайней мере в западном смысле этого слова... Но трудно говорить и о существовании западного смысла права» [11, с. 34].
«Дао (Путь) и чистый Разум мироздания (что напоминает гегелевский Абсолютный дух), - подчеркивает видный китайский юрист, профессор Центрального китайского института права и политических наук (г. Ухань), Ли Сяопин, - это те понятия, которые используют конфуцианцы для обозначения принципа порядка, конечного источника социальных норм и наконец высшей человеческой ценности, представляют собой разновидность естественного права» [12, с. 538-539].
«Конфуцианско-даоская система ценностей и норм обрела на практике характер естественного права, что существенно отличает ее от западного аналога, где доминирует позитивное право», - отмечает в своей «Философии права» И.И. Кальной [13, с. 102].
В отличие от европейских стран, где с возникновением в новое время антропоцентрической модели миропорядка, а в сочинениях Т. Гоббса, Дж. Локка и Ж. Руссо и их последователей права человека на жизнь, свободу, собственность, достоинство возводятся в статус абсолютных ценностей, являющихся безусловными атрибутами человеческого существования, в Китае удалось найти иной подход к пониманию природы и, следовательно, к пониманию естественного права. Здесь полагались скорее на идею гармонии, реализуемую посредством Разума - сокровенного и неотъемлемого закона создания, эволюции и развития всех вещей.
Под гармонией же в качестве главного принципа мироздания Конфуций понимал координацию и, как правило, субординацию одних элементов по отношению к другим, дифференциацию ролей в обществе, в которой разница между различными типами межличностных отношений выражается в
поведении, жестах и предметах, идею, которую нельзя достичь с помощью позитивного права, а можно достичь, если следовать особым ритуализированным правилам поведения (Ли), не санкционированным, но признанным государством, и соблюдать определенные обычаи.
С этим связан ряд отличительных черт самобытной китайской цивилизации, являющейся по своим субстанциональным основам конфуцианской цивилизацией, ее институтов и менталитета, нашедших отражение в традиционной политической и правовой культуре Китая. Ж.Ф. Биллетер кратко изложил их следующим образом: «Среди этих черт (обеспечивающих как в синхронии, так и в диахронии значимую спаянность китайского общества. -М.С.) можно, в частности, назвать политический монизм (политический строй должен быть непременно монархическим), идею самоуправляемого общественного порядка (государство вмешивается лишь тогда, когда саморегулирующиеся механизмы дают сбой), роль семейного уклада в этом самоуправлении (семейный уклад предусматривает весьма определенные властные структуры и может сплачивать достаточно широкие слои населения), а также ритуализацию поведения (благодаря которой действия и поступки вписываются в общий ритуальный порядок). В области религии это отсутствие касты жрецов и отсутствие явного противопоставления между духовным и мирским». В сфере права - это взаимодополняемость ритуализированных норм поведения (Ли), которые никоим образом не ограничиваются системой морали, этикета и церемониала, а главным образом регулируют общественные отношения, и уголовного законодательства (Фа), которое вмешивается в исключительных случаях нарушения ритуалов или там, где последних не достаточно [14, с. 912]. Судебная же практика играет такую незначительную роль, что о ней можно вообще не упоминать.
«Деспотизм» и «ритуализм» - таковы типичные представления западных авторов о китайском праве, пишет Ли Сяопин. В действительности, полагает он, китайское право было пронизано конфуцианскими ценностями - гуманизмом, моральными идеалами и конечным принципом «гармонии». Несмотря на фундаментальные различия между китайской и европейской концепциями права, между ними существует определенный параллелизм [15].
После того, как эти черты китайской цивилизации принципиально обозначились, они были постепенно приспособлены, расширены и рационализированы. Они были увековечены и оказывали влияние на Китай на протяжении всей его долгой
истории. В этих чертах можно обнаружить прямые или косвенные причины последующего возникновения практически всех крупных политикоправовых институтов. Так, сформировавшийся в истории земледельческой культуры Китая, растянувшейся на целых четыре тысячелетия, семейный уклад, при котором отсутствовало право частной собственности на землю и коллективное начало преобладало над личностным, развивался и претерпевал различные изменения, но при этом всегда оставался ключевым звеном общественного уклада, Община и само государство были созданы по модели семьи. Сопоставление обязанностей государя в отношении своих подданных с обязанностями отца в отношении своих детей и обязанностями детей в отношении отца всегда считалось официальной базой системы государственного управления.
Не трудно заметить, что в системе конфуцианских ценностей интересы общества всегда стояли выше прав личности, а население страны всегда уделяло приоритетное внимание таким ценностям, как семья, работа, родина, В то же время, руководствуясь суждениями Конфуция о нормах взаимоотношений между людьми, необходимости добиваться доверия народа, само государство стояло на страже интересов личности. Это особенно видно на примере китайского традиционного уголовного права, в котором, как отмечает У.И. Кычанов, существовал подробный перечень наказаний за убийство, нанесение человеку телесного или имущественного вреда [16, с. 125].
Китайское традиционное общество можно справедливо назвать обществом с семейным (коллективным) укладом, а его право одной из древнейших правовых традиций мира. Это право развивалось во времени, но всегда приспосабливалось к требованиям различных эпох, сохраняя однородность и единство. Так, в конце Х1Х - начале ХХ вв., когда для многих реформаторов Китая стало очевидным, что реконструкция страны невозможна «без самопробуждения личности, ее самоутверждения и самоосвобождения», - шел процесс мучительного поиска понятий, свойственных собственной культуре, наиболее адекватных западному понятию «liberty» (свобода), не имевшему точных аналогов в словарном запасе конфуцианской цивилизации. В обиход был пущен термин «цзы ю» - дословно «действовать по своему усмотрению». Кроме того, со ссылкой на доктринальный источник традиционного китайского права - известный Трактат «Ли цзи» («Книги ритуалов», повествующей о принципах Ли, к составлению которого Конфуций имел самое непосредственное отношение), был предложен
термин «цзы чжи» («сам себя упорядочиваю»), таящий в себе два смысла - не подвергаться управлению со стороны другого человека; второй - иметь возможность управлять самим собой. «Самоупоря-дочивание» в этом случае должно быть ограничено Ли, «ибо только в таких условиях возможно воспроизводство нормального сообщества» [17, с. 183].
Будь то на Западе или на Востоке, идея права неотделима от концепций правосудия и общественного порядка. Право есть явление общественное и определяется характером наказания, применяемого в случае отклонения от нормы, что и обусловливает появление нормативно-правовых предписаний. В плане намерений и поступков концепция права одинакова на Западе и Востоке. Различия присутствуют лишь в содержании и форме выражения. Все истинные философии права имеют общее предназначение и исследовательскую цель. Различия объясняются причинами исторического и социального характера, а разница в выражении определяется особенностями социокультуры (цивилизации), в частности языка.
Дж. Нидем, известный своим глубоким знанием китайской цивилизации, однажды заметил: «Понятие естественного правосудия, которое тесно связано с всеобщей нравственностью у Аристотеля, дошло до нас посредством понятий jus, right? droit, diritto, Recht, право и т.д., т.е. посредством того, что Жени окрестил «данностью», а в Китае называется Ли (ритуал) и И (справедливость). Законное правосудие Аристотеля, установленное властью законодателя, дошло до наших дней через понятия Lex, Law, Loi, Gesetz и пр. - т.е. посредством того, что Жени окрестил «надстройкой» а в Китае называется Фа» [18, с. 532].
Ограниченное ритуалами социальное поведение, говоря образно, «поведение, облаченное в соответствующие случаю одежды», скрупулезное соблюдение предписанных Ли деталей поведения обеспечивали формирование личности, интерио-ризацию норм жизни социума, идентификацию индивидом своего места в жизни этого социума, восприятие человеком духовных традиций своего этноса.
При этом конфуцианство настаивало на том, что Ли только тогда имеет под собой прочную основу, когда оно опирается на человечность (Жэнь) и справедливость (И), под которой понималось адекватное равновесие между людьми, т.е. признание того, что устраивало большинство, что согласуется с человеческой природой, такой, какой ее видели конфуцианцы.
Что касается понятия Фа в китайской философии права, т.е. понятия закона, этимологически отождествляемого с понятием Син (наказания), то оно было развито легистами или «Школой законов» как инструмент или средство управления, направленного на поддержание, исполнение и расширение абсолютной власти правителя, хотя и конфуцианцы не исключали этого понятия. Но если сторонники «управления законом», чьи взгляды остались чуждыми правовому сознанию большинства китайского населения, взяв за постулат порочный характер человеческой природы, которую не в состоянии исправить образование и культура, считали, что только закон позволяет избежать споров, при условии, что он может распространяться одновременно на всех, известен всем, как народу, так и чиновникам, то в формулах конфуцианства закон по сути - лишь приложение к Ли. Цель закона заставить соблюдать Ли, поэтому он играет скромную роль в жизни общества. Тем, кто соблюдает Ли, представляющему собой по глубочайшему убеждению конфуцианцев символ и проявление космического порядка, и ведет себя сообразно своему положению, законы вообще не нужны, полагали конфуцианцы. Статус человека определяется и поддерживается именно посредством Ли, незыблемость которого обеспечивают законы о наказаниях. Можно сказать, что в древнем Китае Ли представлял собой не что иное, как заменитель религии, служивший для управления людьми и поддержания единства в обществе.
Впрочем, конфуцианцы не отличались глубокой религиозностью. Заботясь о создании прочной основы для понятия Ли, они никогда не задумывались о религии как таковой. Морали и разума, по их мнению, было вполне достаточно. Здесь речь идет о некоем онтологическом явлении, трансцендентной норме или разновидности естественного права.
Ли (ритуал, совокупность ритуализированных норм), Жень (человечность), И (справедливость), Фа (закон) и даже Разум или Дао (Путь), имеющий у конфуцианцев довольно сложную метафизическую сущность как высший принцип, регулирующий движение жизни, который проявляется в крупных ритмических циклах мироздания, все это
- конфуцианские и неоконфуцианские понятия, относящиеся к порядку, справедливости и праву. Таким образом, право, основанное на представлениях о порядке, иерархии, гуманизме и справедливости, проникнуто структурализмом в той мере, в какой сами эти понятия находят в структурализме свою основу и применение.
Смысл, содержащийся в них, не только относится к крупным течениям классической китайской
философии, включающей в себя конфуцианство, даосизм, моизм, номинализм, легизм и др., а не только конфуцианство и легизм, и уж не тем более только легизм, как считают некоторые западные исследователи, но и является неотъемлемой частью китайской правовой традиции, для которой, по тонкому замечанию Ж.П.Кабестана характерны поддержание общественного порядка, в качестве постоянной функции права, но не обеспечение его, а также отсутствие субъективных прав и неразвитость позитивного права, за исключением уголовного права (т.е. сферы наказаний (Син) [12, с. 508]. Однако нормы последнего применялись крайне редко, когда нельзя было поступить иначе. Само обращение в суд считалось делом «постыдным», безнравственным.
И именно естественно-правовые умонастроения побуждают китайцев принимать древние космологические объяснения роли Неба, Дао, объединяющего и чередующего темные и светлые начала (Инь и Ян), как высшего принципа, регулирующего движение жизни в социальном бытии людей , сущности справедливости (И), и искать внесудебные, компромиссные формы разрешения разнообразных социальных коллизий на основе использования примирительных процедур, искать согласия с миром и людьми, желать равновесия и гармонии.
Ни попытки школы легизма в VI-IV вв. до н.э., ни попытки маоистско-культурной революции подорвать эти основы ценностно-нормативной парадигмы традиционного права Китая не увенчались успехом. Обреченным оказался и тоталитарный режим Мао.
В этом направлении и следует идти к пониманию господствующей в правосознании современного китайского общества правовой традиции, базирующейся на ценностях конфуцианства и удержавшей политическое руководство страны при формировании и реализации правовой политики модернизации страны от соблазна «легкого скачка» в развитый капитализм посредством подготовки и принятия одних лишь так называемых правильных законов и кодификаций.
Что касается легизма, то, как следует из современной юридической политики Китая, одна из его главных теоретических находок - право и обязанность государства прочно держать в руках рычаги управления хозяйственной жизнью страны как залог стабильного развития Китая (в конкретных условиях этой страны) - остается в силе и в XXI в. Модернизируется и основная концепция легиз-ма (верховенство и всеобщность Закона), которая трактуются ныне как фундамент построения «со-
циалистического гармоничного общества» [17] и строительства «социалистического правового государства» (ст. 5 действующей Конституции КНР 1982 г. с изменениями 1988, 1993, 1999, 2004 гг.) [19, с. 28].
В стране продолжает наращиваться и модернизироваться достаточно обширный пласт законодательства по различным отраслям права, поддерживаемый силой государственного принуждения, включающего в себя традиционно мощные уголовно-правовые репрессивные аспекты (благодаря чему удалось поставить под контроль, обуздать коррупцию), но, вместе с тем, неизбежно порождающий в правосознании масс (пусть пока в незначительном объеме) идею субъективного права в его европейском значении, что безусловно является позитивным фактором общественного развития.
Одна из тенденций современного правового развития - замена ранее принятых законов их новыми редакциями. В их числе новая редакция Уголовно-процессуального кодекса КНР, принятая в 1997 г., новая редакция Уголовного кодекса КНР. принятая в 1997 г. Большое значение также имеют принятый в 1999 г. Закон КНР о договорах, а также принятый в 2000 г. Закон КНР о правотворчестве, который регулирует порядок принятия нормативноправовых актов различными законодательными и административными органами.
Вступление Китая во Всемирную торговую организацию (ВТО) в 2001 г. (куда Россия пытается вступить с 1993 г.) потребовало дальнейших серьезных изменений в правовой политике страны.
Принимаются новые редакции законов в сфере хозяйственного законодательства, принятых ранее, но не отвечавших требованиям ВТО и взятым КНР обязательствам при вступлении в эту организацию.
Характерный пример - новая редакция Закона о смешанных предприятиях с китайским и иностранным капиталом. Действующая редакция Закона была принята в марте 2001 г. на 4-й сессии Всекитайского собрания народных представителей 9-го созыва. Исправлениям был подвергнут ряд статей, не отвечавших нормам ВТО и взятым КНР обязательствам при вступлении в эту организацию. Были исправлены статьи, не соответствующие действующим новым законам, и статьи, не отвечающие требованиям проведения реформ и развития. Вслед за принятием новой редакции Закона о смешанных предприятиях Госсоветом КНР было принято постановление о поправках к Положению о его применении. Им, в частности, был отменен ряд ограничений в отношении закупок смешанными
предприятиями сырьевых материалов и продажи на китайском рынке собственной продукции. Упрощена и процедура регистрации предприятий с участием иностранного капитала.
В то же время в связи с вступлением КНР в ВТО потребовалось усилить законодательную борьбу с поддельными и недоброкачественными товарами, внести поправки в соответствующие законы, согласно которым производители таких товаров будут подвергаться более строгим наказаниям. В 2001г. вступили в силу новые редакции законов о патентах, товарных знаках и контроле над медикаментами, также учитывающие стандарты ВТО.
Одновременно поставлена задача правового обеспечения безопасности коммуникаций и производств, правового регулирования народонаселения и других экономических и социальных проектов. Принимаются различного рода нормативные акты по административно-правовым вопросам. Идет процесс совершенствования законодательства и в других отраслях правового регулирования [20].
Однако конфуцианская духовная традиция, нашедшая отражение в одном из наиболее часто используемых суждений Конфуция - «стремление к единству через разномыслие - является самым ценным в правилах» - не позволяет проводить преобразования методом называемой шоковой терапии, а предполагает постепенное, согласованное, а значит, продуманное и эффективное решение задач модернизации страны. Согласно сложившейся традиции пленумам и съездам ЦК КПК предшествует обязательная процедура совещания с лидерами демократических партий, с тем чтобы они могли высказать свои мнения по важным государственным проблемам [17, с. 234]. Данное обстоятельство имеет особое значение для сферы законодательства, так как обеспечивает социальную адаптацию законов, усиливает их всеобщий и обязательный характер, способствует их реальному внедрению в массовое правосознании. Во Введении к Конституции КНР 1982г. вышеназванная традиция, возникшая в недрах политической культуры древнего Китая, созвучная идее политического плюрализма и получившая известность как принцип хэ, материализовалась в специальном абзаце о долговременном характере и дальнейшем развитии руководимой КПК системы сотрудничества и политических консультаций с демократическими партиями страны [19, с. 26].
Одним из главных направлений правовой политики в контексте модернизации экономики становится не создание отдельных показательных центров инновационного развития (по отдаленной
аналогии с «Кремниевой долиной» в США), а, наряду с точечным финансированием научных программ, являющихся программами государственной важности, всемерное формирование среднего класса, дальнейшее развитие и повышение эффективности законодательной базы малого (среднего) бизнеса, который, по откровенному признанию Президента страны Д.А.Медведева (на саммите «Большой двадцатки», прошедшем в Сеуле 11-12 ноября 2010 г.), в России «был принесен в жертву крупному» [21].
Между тем сегодня именно средний класс выступает основным носителем инновационных идей и практик и включает в себя новую страту -квалифицированных управленцев (менеджеров) и научно-технические кадры, получающих доход на свой человеческий капитал - знания.
Кроме того, средний класс, как не только фактор благоприятного предпринимательского климата для развития инновационной деятельности, но и основной производитель, потребитель и налогоплательщик, должен стать главной опорой обеспечения социальной и политической стабильности в условиях модернизации страны.
А для более успешного решения этих задач руководство Китая активно мобилизует раннеконфуцианскую концепцию общества «сяо кан» (общества «малого благоденствия»), зафиксированную в уже упоминавшемся Трактате «Ли цзи» и получившую статус общегосударственной значимости в документах КПК.
В настоящее время более 90 % всех предпринимателей в стране относятся к малым и средним предпринимателям. Они образуют самую массовую силу китайских реформ и основу «сяо кан» [22].
Цель концепции «сяо кан» (в интерпретации идеолога и теоретика КПК Дэн Сяо-пина, выступившего, как известно, автором теории «строительства социализма с китайской спецификой»), - обеспечение «первоначального уровня зажиточности» («среднезажиточного» уровня) народа, подъем его духовной культуры. При этом все существенное, что вкладывалось в понятие «китайской специфики», включало в себя не только традиционные национальные ценности, но и сохранение за государством ведущей роли в регулировании рыночной экономики, столь же противоречащее марксизму и не совместимое с европейским пониманием рыночных отношений, сколько оказавшееся не просто жизнеспособным, но и высокоэффективным в условиях постиндустриального развития Китая. Понятие же «социализм» остается символом леги-
тимного вхождения в современность, символом модернизации, отличной от «вестернизации».
Нетрудно заметить, что обращение руководства Китая к конфуцианской концепции «сяо кан» позволило результативно увязать при разработке и осуществлении правовой политики модернизации страны проблему гражданской нравственности с экономическими преобразованиями.
К числу формируемых механизмов обратной связи между властью и народом, «породнения с народом» с опорой на традиции следует отнести и закрепление в Китае на конституционном уровне (в ст. 42 Конституции КНР 1982 г.) некоторых обязанностей, казалось бы, имеющих сугубо моральный характер: обязанности родителей содержать и воспитывать несовершеннолетних детей и обязанности детей содержать и поддерживать родителей, выделение в главе 7 Особенной части Уголовного кодекса КНР 1979 г. специального раздела «Преступления против семьи и брака» (при подготовке новой редакции УК, вступивщего в силу с 1 октября 1997 г., соответствующие составы преступлений этого раздела в той или иной мере были воспроизведены в пяти статьях главы 6) [23, с. 172], апеллирующие к традиционной роли семейного уклада в общественной жизни страны.
Нельзя не отметить и базирующуюся на конфуцианских принципах конституционную обязанность блюсти дисциплину труда (ст. 53 Конституции КНР), которую некоторые исследователи ошибочно рассматривают как исключительное стремление «социалистического» законодателя превратить всех и каждого в наемных работников [24, с. 110]. Но такой подход, понятно, лишь множит проблемы, но не дает их решения.
В последние годы Китай ратифицировал ряд основополагающих международных актов по правам человека.
В Белой книге, выпущенной информационным отделом Государственного совета КНР 28 февраля 2008 г., подчеркивается, что, основываясь на своей Конституции, Китай предпринял ряд законодательных мер, направленных на обеспечение прав человека в стране. И хотя большинство из международноправовых стандартов прав человека, содержащихся в этих актах, во многом остаются пока лишь знаковой инновацией в обществе, сам факт обращения Китая к ним едва ли можно рассматривать как «цивилизационную химеру», т.е. как простое включение инородных элементов одной цивилизации в другую (в терминах Г.Ю. Любарского) [25, с. 99]. Скорее он свидетельствует о тесном переплетении, если не срастании, двух мегатенденций - модерни-
зации и глобализации, что также является позитивным фактором, который можно определить как поиски новой современности.
Это особенно важно в ситуации, когда традиционные представления о линейном, поступательном «прогрессе» человечества поставлены под сомнение и приходится говорить о разломе, повороте самого русла истории. И может случиться так, что культурный опыт, еще недавно признанный «несовременным», может оказаться, как в Китае, в числе затребованных и плодотворных на новом витке открытой всемирной истории. Не случайно некоторые политики и аналитики на Западе с тревогой и повышенным вниманием восприняли «западный» же прогноз о том, что в первой четверти нынешнего столетия Китай войдет в число лидеров мирового экономического развития.
Былая модернизация постепенно исподволь и неуклонно обретает новое качество и измерение, раскрывая несостоятельность эмансипаторского мифа модернизации как обязательного «разрыва с традициями» [26] и самобытностью.
Если оценивать общую концепцию китайской правовой политики в контексте «социалистической» модернизации страны, вывода ее из глубокого кризиса, поразившего весь мир, всю юридическую жизнь в современном Китае, нельзя не обнаружить реальную значимость гуманистических аспектов конфуцианских политической и правовой традиций, осовремененных и детально разработанных для нужд XXI в., устремленность в будущее при определенной опоре на прошлое, реинтерпретацию прошлого. Небезынтересно отметить, что все три классических трактата, посвященных понятию Ли - «И-ли», «Чжоу-ли» и «Лицзи», по-прежнему являются объектами тщательных исследований, а «Лицзи» входит в обязательную программу образовательных учреждений.
Заняв четкую проконфуцианскую позицию, современная правовая политика Китая, если воспользоваться выражением Л.С.Переломова (Цзи Лера), как бы завершает многовековую полемику легистов и конфуцианцев, начатую в V в. д.н.э. («народ для государства» или государство для народа») [27, с. 508]. И не исключено, что именно конфуцианство сможет придать модернизации Китая с ее опорой на регулируемый рынок и малое (среднее) предпринимательство («малое благоденствие» в терминах конфуцианства) и тот гуманизм и тот коллективизм, которые так и не смог обеспечить «научный социализм».
Думается, что указанный опыт Китая, избравшего не «догоняющую», а опережающую модель
модернизации при сохранении национальной культурной идентичности, цивилизационных особенностей общества и права, не безразличен России.
Литература
1. Грани глобализации: Трудные вопросы современного развития. М., 2003; Леже Р. Великие правовые системы современности: сравнительно-правовой подход. М., 2009.
2. Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1998. С. 440; См. также: ДавидР., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности. М., 2009. С. 397.
3. Van de Kerchove M. et Ost F. Le système juridique entre Ordre et désordre. P., 1988.
4. Сarbonnier J. Introduction générale au Droit civil. Droit civil. 1. Introduction. P., 1977.
5. Цит. по:ХiappingLI. La civilization chinoise et son droit // Revue international de droit comparé. P., 1999, № 3.
6. Gernet J. Eintelligence de la Chine, Le social et le mental. P., 1994.
7. Jhering von R. Eesprit du droit romain dans les diverses phases de son développement. Bologne, 1886-1888. Т.1.
8. Бачинин В.А. Эциклопедия философии и социологии права. СПб., 2006.
9. Цит. по: Ионов И.Н. Цивилизационное сознание и историческое знание. М., 2007.
10. Tsien Tche-hao. Le Droit chinois. P., 1988.
11. Хiaoping LI. La civilization chinoise et son droit.
12. Кальной И.И. Философия права. М., 2006.
13. Billeter J.F La civilization chinoise. - E histoir des mœurs. Encyclopédie de la Pléiade.T. 3.
14. Подробнее см.: Xiaoping LI. Eesprit du droit chinois: perspectives comparatives // Revue international de droit comparé. P., 1997. № 1.
15. Кычанов У.И. Основы средневекового китайского права. М., 1986.
16. Переломов Л.С. Конфуцианство и современный стратегический курс КНР. М., 2007.
17. Needham J. Science and Civilization in China -Vol.2: History of Scientific Thought. Cambridge, 1980.
18. Современное законодательство Китайской Народной Республики: Сборник нормативных актов. М., 2004.
19. Подробнее см., например: Духовная культура Китая. Энциклопедия в пяти томах. Историческая мысль, политическая и правовая культура. М., 2009; Гудошников Л.М. Эволюция китайского права в ХХ и начале XXI в. как отражение политико-правовой специфики Китая // Политические системы и политические культуры Востока. М., 2007. С. 612-647; Ахметшин Н.Х. История уголов-
ного права КНР. М., 2005; Политическая система и право КНР в процессе реформ (1978-2005). М., 2005; Хаоцай Ло. Очерки современного административного права Китая. М., 2010.
20. www.mk.ru.znamya - varyaga - vernuli rodinu.
html
21. ИТАР-ТАСС,01.03.2003.
22. Ахметшин Н.Х. История уголовного права КНР М., 2005.
23. Конституционное (государственное) право зарубежных стран. Общая часть. М., 1996.
УДК 340.15
24. Любарский Г.Ю. Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие. М., 2000.
25. Подробнее см.: Грани глобализации. Трудные вопросы современного развития, С. 397-400; Толстых В.И. Цивилизация и модернизация в контексте глобализации - Философия. Наука. Цивилизация. М., 1999; Федотова В.Г. Типология модернизаций и способы их изучении // Вопросы философии. 2000. № 4.
26. Переломов Л.С. Конфуций и конфуцианство. М., 2009.
Величко А.М.
ИДЕЯ ПРАВА В ВИЗАНТИИ
В статье раскрывается процесс распространения христианства на римскую правовую культуру в Священной Римской империи, которую привыкли называть Византийской империей или Восточной римской империей. Автор показывает изменения в правовой культуре Рима, происходящие под влиянием христианских представлений о Божественной справедливости, защищает тезис о серьезных изменениях в правовых ценностях и представлениях о сущности права на протяжении тысячи лет истории Византии, которые впоследствии приняли народы Европы.
In article process of distribution of christianity on the Roman legal culture in Sacred Roman empire which have got used to name the Byzantian empire or East Roman empire is opened. The author shows changes in legal culture of Rome, occuring under influence of Christian representations about Divine validity, protects the thesis about serious changes in legal values and representations about essence of the right during thousand years of a history of Byzantium which subsequently have accepted peoples of Europe.
Ключевые слова: сущность права, ценность права, идея права, римское право, христианская правовая культура, справедливость, правосудие, правовое государство.
Key words: essence of the right, value of the right, idea of the right, the Roman right, Christian legal culture, validity, justice, a lawful state.
I. По-видимому, разговор о византийской идее права или о том, как в Византии понимали право и что оно значило для византийцев, не лишен смысла. Конечно, для многих исследователей выражение «византийская философия права» едва ли не автоматически перефразируется в «христианскую философию права». Но, с другой стороны, совершенно бесспорно, что западноевропейское правосознание далеко отстоит от византийского. Для германцев, давших начало всем без исключения западным политическим союзам, доминирующим в праве все же являлось начало индивидуальной свободы. Иными словами, «будь лицом и уважай других в качестве лиц» [1,с.98]. И потому приходится доказывать, что византийская идея права, которая постыдилась бы столь узкого толкования, не лишена, как минимум, самостоятельного значения и, более того, на порядок превосходит по своей глубине и многогранности западноевропейские «стандарты».
Впрочем, наши рассуждения о византийской идее права следует начать с важной оговорки. Объективно говоря, термин «византийское право» является не вполне корректным, хотя мы и будем его применять в дальнейшем - так, пожалуй, привычнее для читателя. И дело даже не в том, что такого государства, как «Византия», никогда не существовало, и оно до последнего дня своего существования гордо именовало себя Священной Римской империей. А в том, что Римское (Византийское) государство начинало свое существование с создания удивительного и беспрецедентного феномена - римского права, и с ним оно закончило свои дни.
То обстоятельство, что в западной науке давно уже стало правилом хорошего тона говорить о римском праве только в контексте его рецепции германскими народами и забывать о том, что оно жило своей жизнью и развивалось в течение тысячелетия, с IV по XV век, на Востоке, не должно нас
