CC BY
17
ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА
DOI 10.24411/2227-7315-2020-10151 УДК 340.132.1
Н.И. Грачев, В.В. Попов
ПРАВА ЧЕЛОВЕКА КАК ЭЛЕМЕНТ НЕПРЕДПИСЫВАЮЩЕГО ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ
Введение: актуальность тематики статьи обусловлена тем, что сообразная объективной реальности теоретическая реконструкция места и роли прав человека в правовом регулировании позволяет создать полноценную теоретическую основу не только для эффективного обеспечения данных прав, но и для использования их регулятивного потенциала в государственном управлении. Цель: выявить теоретические основания отнесения прав человека к средствам непредписывающего правового регулирования при использовании прагматического аспекта анализа данных прав как информационного феномена. Методологическая основа: диалектический, структурно-функциональный, феноменологический, герменевтический, системный. Результаты: права человека следует рассматривать как информационный феномен, который может быть представлен как высказывания определенного вида, что допускает семантический и прагматический аспекты анализа данных высказываний. Права человека неверно трактовать как некие возможности в семантическом аспекте, а как свободу — и в семантическом, и в прагматическом аспекте анализа. Права человека могут быть отнесены к элементам предписывающего правового регулирования лишь как косвенный или дублирующий экспонент права. Если различать предписывающее и непредписывающее правовое регулирование, то права человека могут быть отнесены к средствам идеологического влияния как ценностно-ориентирующего этапа алгоритма социального управления, включающего в себя правовое регулирование. Выводы: тот факт, что права человека было бы неверно рассматривать как феномен, имеющий собственную прескриптивную природу, не препятствует их рассмотрению как феномена, имеющего определенный регулятивный потенциал в непредписывающем контексте.
Ключевые слова: права человека, субъективные права, правовое регулирование, предписывающее правовое регулирование, непредписывающее правовое регулирование, правовое влияние, экспонент права.
© Грачев Николай Иванович, 2020 1
Доктор юридических наук, доцент, профессор кафедры конституционного и административного права )
(Волгоградская академия Министерства внутренних дел Российской Федерации); e-mail: grachev.n.i@mail.ru 2
© Попов Виктор Викторович, 2020 S
Кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры теории и истории права и государства (Волго- ° градская академия Министерства внутренних дел Российской Федерации); е-mail lkj5@mail.ru
© Grachev Nikolai Ivanovich, 2020
Doctor of law, associate Professor, Professor, Constitutional and administrative law department (Volgograd Academy of the Ministry of the Interior of Russia) © Popov Viktor Viktorovich, 2020
Candidate of law, associate Professor, associate Professor, Theory and history of law department (Volgograd Academy of the Ministry of the Interior of Russia) 15
N.I. Grachev, V.V. Popov
HUMAN RIGHTS AS AN ELEMENT OF NON-PRESCRIPTIVE LEGAL REGULATION: METHODOLOGICAL FOUNDATIONS OF THEORETICAL RECONSTRUCTION
Background: the relevance of the topic of the article is due to the fact that the theoretical reconstruction of the place and role of human rights in legal regulation, consistent with objective reality, allows creating a full-fledged theoretical basis not only for the effective provision of these rights, but also for using their regulatory potential in public administration. Objective: to identify the theoretical grounds for attributing human rights to the means of non-prescriptive legal regulation using the pragmatic aspect of the analysis of these rights as an information phenomenon. Methodology: dialectical, structural-functional, phe-nomenological, hermeneutic, systemic methods of research. Results: human rights should be considered as an information phenomenon, which can be presented as statements of a certain kind, which allows semantic and pragmatic aspects of the analysis of these statements. It is wrong to interpret human rights as opportunities in the semantic aspect, and as freedom — both in the semantic and pragmatic aspect of analysis. Human rights can be referred to as elements of prescriptive legal regulation only as an indirect or duplicative exponent of law. If we distinguish prescriptive and non-prescriptive legal regulation, then human rights can be attributed to the means of ideological influence as a value-oriented stage of the algorithm of social management, which includes legal regulation. Conclusions: the fact that it would be wrong to view human rights as a phenomenon with a prescriptive nature of its own does not preclude their consideration as a phenomenon with some regulatory potential in a non-prescriptive context.
Key-words: human rights, subjective rights, legal regulation, prescriptive legal regulation, non-prescriptive legal regulation, legal influence, exponent of law.
Вопросам общетеоретической содержательной характеристики прав человека1 посвящен обширнейший круг научной литературы как в нашей стране, так и за рубежом. Вместе с тем анализ научных разработок по указанной проблематике позволяет, на наш взгляд, выявить целый ряд существенных ошибок и неточностей в самой доктринальной основе теории этих прав. Подобные ошибки и неточности препятствуют адекватной концептуальной реконструкции места и функциональной значимости прав человека в правовом регулировании, что не позволяет создать полноценную теоретическую основу не только для сколько-нибудь эффективного обеспечения данных прав, но и для использования их регулятивного потенциала в государственном управлении.
Права человека чаще всего принято характеризовать как меру возможного поведения [1, с. 118; 2, с. 214]. Представляется, что это отчасти своеобразная дань традиции, когда в качестве возможностей характеризуются субъективные права и сами права человека признаются как разновидность субъективных прав [3, с. 94] или рассматриваются как явление, имеющее существенное сходство с данными правами.
Такой подход призван, по-видимому, помочь обойти теоретические и идеологические проблемы, связанные с сочетанием дозволенности/разрешенности
1 В контексте данной работы не будет проводиться различие между правами человека и свободами человека. Также не будут различаться права человека, права гражданина и права личности.
как распространенной характеристики субъективных прав в семантическом поле логики норм [4] и (не)октроированности прав человека, как выражения их естественности, поскольку идеологически весьма «неудобно» относить права человека к разрешениям (дозволениям). Однако это представляется неправильным как минимум в семантическом аспекте анализа. Разрешенное не равно возможному, хотя бы потому, что есть смысл поведение запрещать (т.е. предписывать как неразрешенное) лишь в том случае, если это возможное поведение. Указанный принцип известен достаточно давно через формулировку, приписываемую римскому юристу Цельсу Младшему «Невозможное не является (предметом) обязательства»2. Соответственно в случае отождествления возможного с разрешенным мы низводим эту формулу как основание рациональности любой нормативной системы до совершенно абсурдной формулировки: «(некое) поведение является одновременно возможным и невозможным».
Помимо этого, попытка уравнять возможное и разрешенное ведет нас и к уравниванию необходимого с обязательным. Подобная попытка несостоятельна в силу проблем с транзитивностью деонтических и алетических модальностей, что особенно хорошо заметно в юриспруденции [5].
Далее: если относить права человека к субъективным правам, то было бы неверно рассматривать их как самостоятельную правовую норму, т.е. как правовое предписание общего характера, если интерпретировать данные права как определенное разрешение (дозволение), поскольку в таком «предписании» допускается и оценивается в качестве правомерного как некое поведение, так и его отрицание в форме воздержания от подобного поведения [6]. К сожалению, в юридической литературе исключительно редким является признание того, что нормативное закрепление разрешения не имеет смысла и нежелательно с точки зрения законодательной техники [7, с. 201], если исследовать данный вопрос в семантическом аспекте, в отрыве от политических соображений.
Замена неблагодарного бремени семантического аспекта анализа на гораздо более «пластичный» прагматический аспект (по сути идеологическое оправдание) позволяет опереться на нравственные ценности свободы, полагая это достаточным основанием для трактовки прав человека как выражения свободы. В данном случае довольно легко проследить определенную преемственность интеллектуальных достижений философского анализа права от античности до новейшего времени.
Конечно, подобные размышления не явились порождением абстрактной интеллектуально-созерцательной эстетики, но выразили печальную закономерность утери связи власти с народом. И, как своеобразный заслон этому, можно трактовать мысль, что не всякая форма принуждения (например, закон как форма принуждения), делает его «правильным» принуждением. В основание же «правильности» законов рядом мыслителей и была положена идея естественности свободы как основы естественности права.
Вместе с тем, заметим, что приведенный алгоритм рассуждения можно было бы условно назвать широким контекстом аргументации политико-идеологического характера по поводу связи права (в т.ч. объективного) со свободой. Узкий контекст
2 См.: Дигесты Юстиниана. URL: https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Pravo/digest/50. php (дата обращения: 19.09.2020).
можно выразить, например, высказыванием М.В. Шугурова о том, что суровый дух права смягчается идеей о сочетании свободы и принуждения [8, с. 39].
Однако как узкий, так и широкий контекст аргументации представляется методологически неверным ходом рассуждения при попытке использовать полученные результаты для адекватной теоретической реконструкции прав человека. Проблема в том, что идея свободы, сама трактуется весьма свободно и неопределенно. Иными словами, речь можно вести и о свободе от порока и о свободе от добродетели, о свободе созидать и свободе разрушать и т.д. [9]. Это позволит трактовать в одинаково хвалебных (либо уничижительных) терминах любую государственно-правовую действительность, в чем легко убедиться даже при беглом взгляде на современную политическую пропаганду. Именно поэтому проблематика прав человека и его свободы давно уже стала пространством для политико-юридических манипуляций, как правило, весьма деструктивных [10, с. 26] при том, что неолиберальное государство глубоко антидемократично [11, с. 18].
Можно попробовать вести речь о правах человека по аналогии с т.н. «отраженным субъективным правом» (reflected right [12, с. 14]). Кроме того, в ходе такого рассуждения можно осуществить выход на проблематику т.н. разрешения третьего типа, основанного на логике человеческого взаимодействия [7, с. 196]. Существенно корректируя и уточняя схему «reflected right» посредством использования модели правового семиотического треугольника, мы получаем правовое предписание с дублирующим либо косвенным экспонентом [13]. Только в данном случае права человека можно рассматривать в предписывающем контексте и тем 8 самым утверждать, что они регулируют поведение адресата обязанности (запре-? та) именно предписывающим образом. Например, право на свободу и личную 3. неприкосновенность можно рассматривать как косвенный экспонент запрета 1 (адресованного например, сотрудникам правоохранительных органов) подвер-
1 гать кого бы то ни было произвольному аресту или содержанию под стражей.
t Но возникает вопрос: регулируют ли права человека поведение «бенефициа-
го
J ра» предписания, т.е. того, в чью пользу реализуются эти правовые обязанно-
| сти (запреты), т.е. регулирует ли оно поведение носителя права человека, т.е.
| регулирует ли право человека поведение этого человека не предписывая данное
2 поведение, т.е. не обязывая и не запрещая (поскольку разрешение предписанием ° не является)?
« Для корректного ответа на данный вопрос требуется понять, возможно ли в
о 0
| принципе правовое регулирование с непредписывающим характером. В данной
0 связи следует заметить, что термин «непредписывающее правовое регулирова-
1 ние» хотя и не принят в юридической науке в качестве общеупотребительного, но ° для востребованности в нем есть как сугубо формальные, так и содержательные
го
3 предпосылки.
1 Наличие формальных предпосылок может быть выявлено при анализе как
| формально-логических ошибок при исчислении объемов понятий «правовое регулирование» и «правовое воздействие», так и ошибок в определении идентифицирующих признаков, конституирующих смысл данных понятий. В частности, можно установить, что в юридической науке формулируется один родовой термин («правовое воздействие» либо же «правовое регулирование в широком смысле») и также лишь один, но теперь уже видовой термин (правовое регу-
18
лирование в узком смысле либо просто правовое регулирование), что является
ошибкой для родовидовой дифференциации. В таком делении должно быть как минимум два видовых термина (объединяемых родовым), т.к. предметная область второго видового термина будет дополнять предметную область первого (видового) до полноты предметной области родового термина. Иными словами, во всех теоретических моделях, где различаются правовое регулирование и правовое воздействие (либо правовое регулирование в узком и широком смысле), было бы правильно использовать не два, а как минимум три термина. Один термин будет родовым (например, «правовое регулирование»), а два других — видовыми. Например, видовыми понятиями будут «предписывающее правовое регулирование» и «непредписывающее правовое регулирование» [14, с. 27].
Анализ содержательных предпосылок введения понятия «непредписы-вающее правовое регулирование» предварим следующим утверждением: такие качественные определители особенностей различных видов правового регулирования, как «предписывающее» и «непредписывающее» основаны на качественном различии прескриптивных и иных видов высказываний. При этом данные определители вполне достаточны для адекватной реконструкции правового регулирования как элемента социально-правовой действительности, поскольку само правовое регулирование — это разновидность движения информации, в котором задействованы различного уровня генераторы и рецепторы информации [15, с. 12]. Приведенное замечание обусловлено тем, что правовое предписывающее регулирование нередко характеризуется несколько иначе, например через «властность», «жесткость» [16, с. 499], хотя общеизвестность целого ряда социально-правовых реалий делает такого рода утверждения весьма уязвимыми для критики. ш
Именно поэтому в основание качественного различия предписывающего и и непредписывающего регулирования и может быть положено различие пре- а
-г» р
скриптивных и иных видов высказываний. В данной связи важно отметить, о что установки, побуждающие людей проявить то или иное социально полезное к поведение, т.е. мотивационные установки, могут порождаться (генерироваться) о
п
множеством информационных модулей. Иными словами (условно) первичные а информационные модули генерируют (условно) вторичные информационные в
« н
модули в ходе протекания информационного аспекта бытия социальной реаль- но ности в соответствии с определенной преемственной последовательностью шагов ю
Т5
(алгоритмами) преобразования информации. И поскольку речь идет именно о |
множестве информационных модулей, то эти модули могут быть представле- к
ны в самом различном виде, например — могут быть формализованы в образе а
высказываний (хотя далеко не только как высказывания). Это могут быть вы- |
сказывания фактически любого вида, а не только лишь предписывающие или и
оценивающие высказывания. №
Например, именно описывающие (дескриптивные), а не прескриптивные 11
(предписывающие) высказывания очень часто довольно существенно влияют на )
возникновение, прекращение, ход течения процессов, имеющих весьма высокую 0 социальную значимость. Так, информационное сообщение, имеющее форму сугубо дескриптивного характера, может вести к изменению цен на нефть, валютных курсов, стоимости акций, возникновению биржевой паники, погромов, митингов протеста, массовых беспорядков и т.д. В данной связи уместно вспомнить, например, довольно суровую государственную реакцию (вплоть до применения
смертной казни) на распространение, по сути, описательных высказываний 19
(слухов и т.д.): именно потому, что именно данная дескриптивная информация (слухи и т.д.) могла привести к панике, массовому дезертирству и т.п. Иными словами, была высока вероятность того, что не некое предписание, но именно описательная (т.е. как бы нерегулятивная) информация будет порождать соответствующие поведенческие установки и, способствовать соответствующему нежелательному поведению.
Данные высказывания (влияющие на социально значимое поведение людей) вполне могут представлять собой систему, т.е. упорядоченное множество, где порядок построения зависит от целей функционирования множества. (В данной связи заметим, что в отечественной юриспруденции далеко не всегда осуществляется связывание систем с целеполаганием, и на данную ошибку вполне верно обращает внимание М.В. Антонов [17], а сама цель задается в ходе социального управления, т.е. является одним из этапов социального управления).
Иными словами, данные высказывания вполне могут представлять собой функционально ориентированное множество средств социального управления, где средства управления сами могут быть разделены на подсистемы, каждая из которых характеризуется своеобразным качественным составом.
Таким образом, неверно полагать, что юридически значимое поведение, т.е. поведение, входящее в предмет правового регулирования, будет регулироваться подмножеством исключительно средств предписывающего правового регулирования, а иное поведение (выходящее за пределы предмета правого регулирования) — подмножеством иных средств.
И напротив, правильно полагать, что на готовность совершать юридически значимое поведение вполне может влиять весьма широкий спектр средств неправового регулирования. Кроме того, это вполне могут быть средства правового характера, однако это будут не только средства правового предписывающего (как нормативного, так и ненормативного) регулирования (воздействия), но также и средства непредписывающего правового регулирования (воздействия).
В данной связи представляется правильным вновь вернуться к трактовке прав человека в информационном контексте как неких возможностей, однако, разумеется, рассматривать такие возможности следует не в логико-семантическом, а в прагматическом аспекте.
Мы полагаем, что в данном аспекте необходимо рассматривать особенности воздействия прав человека как информации непрескриптивного характера на сознание участников социального общения, т.е. следует принимать во внимание не только особенности субъективных прав как специфической информации, анализируемой в логико-семантическом аспекте, но и социальный, психологический эффект, порождаемый данной информацией.
В этой связи обратим внимание на такой этап алгоритма правового регулирования, как ценностно-ориентирующее влияние. Заметим, что формирование целей и ценностей вполне осуществимо в отношении сознания множества людей, причем, по направлениям которые в контексте управления большими группами людей можно было бы условно назвать стратегическими.
Стратегическим направлением воздействия будем называть такое влияние, которое обеспечивает наиболее долговременный, масштабный (по количеству объектов управления) и устойчивый (в аспекте необратимости достигаемого результата) результат (некое социально значимое положение вещей).
О подобном стратегическом управлении и говорит, например, Г.В. Мальцев, когда указывает на обеспеченную стабильность, предсказуемость действий и событий в течение длительного периода, хотя такое управление ученый необоснованно связывает лишь с нормативным регулятивным воздействием [18, с. 23].
Обратим особое внимание на весьма глубокую мысль Г.В. Мальцева, когда он связывает отмеченный высокий уровень нормативного регулятивного влияния с «духовным созвучием» его элементов — идеологической, мировоззренческой ценностной близости системы социальных норм [18, с. 23].
Однако если не преувеличивать регулятивный потенциал любого нормативного регулирования, то можно увидеть наличие у ненормативных информационных средств правового регулирования (воздействия) подобной же идеологической, мировоззренческой, ценностной основы, позволяющей говорить о стратегическом характере их регулятивного потенциала.
При этом возникает вопрос о характере подобных средств информационно-правового влияния. Для ответа на данный вопрос необходимо учесть следующие моменты.
Во-первых, идеология в характеристике предельно обобщающих понятий — это совокупность оценочных высказываний определенного рода. Конечно, в гуманитарных науках существует довольно большое разнообразие подходов к определению идеологии. В данной связи уточним, что мы обойдем трактовку идеологии в духе ряда мыслителей эпохи Просвещения как науки об образовании идей и поэтому будем вести речь именно об идеях, конституирующих явление, которое принято именовать термином «идеология».
Не ставя перед собой цель проанализировать все многообразие данных под- ш ходов, отметим следующее. Мы можем понимать идеологию как совокупность и «идолов разума», источника заблуждений (Ф. Бэкон); как химеры искаженного п сознания (Н. Макиавелли, Д. Юм); как ложные идеи и источник бедствий (Голь- о бах); как ложное сознание (О. Лемберг); как фундамент политической и эконо- к мической жизни (А. Дестют де Траси); как неизбежный спутник и инструмент о
п
классовой борьбы (марксизм); как родственную мифу, но неизбежную в своем | генезисе вторичную семиотическую систему (Р. Барт); как симуляционную в
е
модель социального (Ж. Бодрийяр). Но с точки зрения наиболее нейтральной о описательной характеристики вполне можно согласиться с тем, что, в общем и ю
"О
целом, «идеология — это образ мнений и убеждений, которыми люди пользуются |
для объяснения и оценки мира таким образом, чтобы сформировать, установить, к
направить и оправдать определенные формы и методы деятельности» [19, с. 12], а
причем наиболее значимой частью подобного описания является указание на |
то, что речь идет именно о некой системе оценок. Более того, как несложно за- и
метить, сохраняющееся в философской мысли Запада негативное отношение к №
идеологии основано именно на сведении ее содержания исключительно к системе 11
ценностей, что довольно жестко противопоставляется науке, причем не только )
естественной, но и социальной. 0
В данной связи сделаем уточнение, некоторым образом примиряющее сторонников/противников позитивного/негативного отношения к идеологии. Да, в идеологии есть то, что можно было бы назвать некой содержательной рациональностью, которая представляет собой критическое отношение к ценностям, защищаемым идеологией. Данная содержательная рациональность весьма
уязвима перед лицом строго научного анализа хотя бы потому, что в силу осо- 21
бенностей содержания основных функций идеологии к составным компонентам соответствующих идеологических воззрений не принято предъявлять требования метрологической состоятельности и эмпирической верифицируемости. К идеологии предъявляются несколько иные требования, в частности требования эмоциональной привлекательности (для адресата идеологических построений), отвечающей предубеждениям данного адресата, порождаемым в его сознании зачастую благодаря весьма сложной, квалифицированной, целенаправленной деятельности довольно широкого круга субъектов. Вместе с тем в любой теоретической конструкции с ценностными высказываниями можно найти то, что можно назвать формальной рациональностью. Нелишне напомнить в данной связи, что «логический анализ сравнительных оценок (предпочтений) начался в связи с попытками экономистов установить формальные критерии разумного (рационального) предпочтения» [20, с. 86], что вело к появлению теоретический конструкций, позволяющих выводить одних оценки из других.
Итак, можно соглашаться или нет с наличием в идеологии положительных качеств, но трудно не согласиться с тем, что идеология в целом — это именно частный случай определенных оценок, хотя данные оценки могут быть выражены не всегда эксплицитно.
Таким образом, было бы более точно вести речь не о двух информационных сферах обособленных друг от друга: оценочной и идеологической, но лишь об идеологической сфере.
Во-вторых, идеология — это определенная совокупность оценок такого объекта, как социальная сфера, что просматривается фактически в любом определении
0 понятия «идеология». При этом не будем забывать, что мировоззрение в целом ? отражает (в т.ч. и оценивает) такой объект, как вообще вся внешняя по отно-а шению к носителю некоего мировоззрения среда. Что же касается социальной | среды, то видно, что это есть лишь специфическая часть объекта, отражаемого
1 мировоззрением. Иными словами, идеология в определенном аспекте может | рассматриваться как частный случай мировоззрения (либо — идеологическое ! влияние трактуется как частный случай мировоззренческого влияния, влияния
§ на мировоззрение).
ф
| Отсюда понятно, что в рамках социально-гуманитарных наук вообще и юри-
| дической науки в частности, вполне правильно вести речь не о мировоззрении 'I вообще, но непосредственно о его социально-оценочной части — об идеологии. | Таким образом, было бы более точно вести речь не о двух сферах одновре-
| менно — мировоззренческой и идеологической, но лишь об идеологической сфере, не вводя, однако, поправок на изначальную лживость и деструктивность | идеологической сферы. Таких поправок не требуется, поскольку подобная де-ё структивность все же не является неизбежной, алгоритмически необходимой. § Она лишь возможна, статистически вероятна.
ник В целом можно сделать вывод о том, что в фокусе дальнейшего анализа ока-
| жутся не три объекта со стратегическим характером воздействия (мировоззрение, оценки, идеология), а лишь один — идеологический, что с определенной терминологической оговоркой соответствует такому этапу алгоритма управления (коим является правовое регулирование/воздействие как частный случай социального управления), как ценностно-ориентирующий.
Поскольку идеология в целом — это совокупность оценочных высказываний, 22 то к факторам прагматического характера, влияющими на выбор способов фор-
мулировок правовых предписании, можно отнести аксиологические оценки — абсолютные («хорошо-плохо») и/или относительные («лучше-хуже»).
В данноИ связи уместно напомнить, что вопрос о соотношении оценок и норм в логико-философских исследованиях был достаточно полно и обоснованно решен еще в 1970 г. А.А. Ивиным [21]. В частности, ученый показал, что нормы — это частный случай оценок. Именно в данном контексте можно и говорить, что оценки алгоритмически3 предшествуют норме. Однако данное положение, к сожалению, недостаточно полно учитывается в правовой науке при том, что вопросы аксиологии в юридической науке имеют весьма сложный и многогранный характер, а решение аксиологических проблем правоведения во многом обусловлено особенностями правопонимания исследователя. Вместе с тем дабы обойти методологические препятствия, обусловленные особенностями конкретного правопонимания, следует обратить внимание на некоторые фундаментальные различия в аксиологии правовых явлений.
Если принять за данность тот факт, что право включает в себя как минимум систему норм, а саму правовую норму можно условно определить как отправную точку (условный ноль в системе виртуальных координат), как факт по отношению к оценкам, то оценки можно условно разделить на две большие группы.
Первая группа состоит из двух подгрупп. Это оценки, занимают следующую позицию по отношению к позитивному праву
а) предшествуют (позитивному) праву — оценки ante legem и оценки pre legem;
б) сопутствуют (позитивному) праву оценки — оценки praeter legem и оценки sucundum legem).
Вторая группа — это оценки самого (позитивного) права. Условно назовем их оценками post legem.
Оценка ante legem предшествует (позитивному) праву и существует в той линии алгоритмов развития социальных процессов, которая предшествует точке ветвления алгоритма, после которой появляются ветви, ведущие к созданию правовой нормы и ветви, не ведущие к таковому результату.
Ветвь, ведущая к созданию правовой нормы может быть названа ветвью алгоритма с оценкой pre legem, т.е. pre legem генетически предшествует (позитивному) праву, существуя в той ветке алгоритмов развития социальных процессов, которая привела на некий момент к созданию правовой нормы. По отношению к такой оценке право человека может рассматриваться как дублирующий или косвенный экспонент предписания, которое само по себе есть соединение (семантический симбиоз) двух оценок pre legem.
Соответственно оценка praeter legem (параллельно (позитивному) праву) существует в той ветке алгоритмов развития социальных процессов, которая не привела на некий момент к созданию правовой нормы (хотя вполне может привести к такому созданию в ходе дальнейшего развития социальных процессов). Анализ некоторых суждений по проблематике т.н. законных интересов позволяет сделать вывод о том, что их фактически рассматривают как оценки praeter legem (несформированные/несформулированные субъективные права). В таком аспекте можно вести речь о несформулированных правах человека. Однако вопрос об интерпретации регулятивного потенциала таких прав в данном случае,
3 Алгоритмика (в данном случае) — это преемственная последовательность шагов преобразования информации.
во-первых, будет предопределяться типом правопонимания и, во-вторых, будет находиться в тесной связи с проблематикой различения объектного языка права и метаязыка права [15, с. 18].
Оценка secundum legem (вслед за (позитивным) правом) в определенном смысле порождается нормой права (как семантическим симбиозом двух оценок pre legem). О субъективном праве вообще и правах человека в частности можно говорить как о довольно ярком выражении оценки secundum-legem в рамках логики социального взаимодействия. В данном случае регулятивный эффект и выражен в отношении собственно носителя права человека, т.е. это непредпи-сывающее позитивно стимулирующее регулирование поведение «бенефициара» предписания (разумеется речь идет о предписании как о семантическом симбиозе оценок pre legem).
Post legem (после (позитивного) права) является оценкой действующего права. Следует отметить, что в качестве критерия оценок post legem могут выступать собственно права человека. Это происходит в том случае, когда мы рассматриваем права человека в качестве основы т.н. естественного права, и в то же время рассматриваем это естественное право как критерий оценки позитивного права. Предметом оценок post legem являются нормы права, которые сами по себе есть семантический симбиоз двух оценок pre legem.
Следует подчеркнуть, что в случае с оценками post legem необходимо различать субъективные права, которые могут рассматриваться, как предмет оценки (в случае если данные права рассматривать как дублирующий или косвенный экспонент предписания, которое само по себе есть соединение двух оценок pre ° legem), и особые субъективные права — права человека как критерии оценки ? (если рассматривать их как основу т.н. естественного права). а Приведенный подход позволяет трактовать права человека (равно как и субъ-
| ективные права) не только как элемент механизма предписывающего правового i регулирования, но также и как элемент непредписывающего правового регули-| рования — средство идеологического влияния как ценностно-ориентирующего i этапа алгоритма социального управления, включающего в себя правовое регу-§ лирование. Подобный подход представляется весьма перспективным, поскольку | непредписывающее правовое регулирование можно отнести к малоизученным | юридическими науками явлением, которое, тем не менее играет огромную роль 'I не только в государственном, но и в надгосударственном управлении.
I
01 ш
| Библиографический список
? 1. Эбзеев Б.С. Конституция. Демократия. Права человека. М.; Черкесск: Изд-во АО
| «Пул», 1992. 228 с.
I 2. Теория государства и права: учебник для вузов / под ред. М.М. Рассолова, В.О. Лу-
! чина, Б.С. Эбзеева. М.: Юнити-Дана, 2001. 640 с.
3. Права человека: учебник для вузов / отв. ред. Е.А. Лукашева. М.: Издательская | группа НОРМА-ИНФРА • М, 2001. 573 с.
m 4. Алексеев С.С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. М.: Юриди-
ческая литература, 1989. 288 с.
5. Попов В.В. О связи прав человека со свободой: некоторые логические проблемы // Вестник Волгоградской академии МВД России. 2014. № 2. С. 9-16.
6. Астахова И.А., Попов В.В., Черашева А.Н. Информационный статус прав человека: проблема нормативности юридического дозволения // Вестник Волгоградской
24 академии МВД России. 2015. № 4. С. 185-189.
7. Кнапп В., Герлох А. Логика в правовом сознании / под ред. А.Б. Венгерова. М.: Прогресс, 1987. 310 с.
8. Шугуров М.В. Идея права: философско-правовой // Вестник саратовской государственной юридической академии. 2017. № 1. С. 36-45.
9. Попов В.В. Права человека и национальная безопасность: некоторые проблемы // Вестник Академии МВД Республики Беларусь. 2015. № 1 (29). С. 265-269.
10. Грачев Н.И. Происхождение концепции прав человека и идея либерального государства. 2019. № 1. С. 15-28.
11. Грачев Н.И., Попов В.В. Эволюция и основное содержание концепции гражданского общества: от античности к постмодерну // Legal Concept = Правовая парадигма. 2018. № 3. С. 11-20.
12. Kelsen H. Pure Theory of Law. Berkeley: University of California Press, 1967. 356 р.
13. Попов В.В. Субъективное право как дублирующий либо косвенный экспонент нормативного юридического предписания // Вестник Волгоградской академии МВД России. 2019. № 1. С. 27-33.
14. Попов В.В. Соотношение правового регулирования и правового воздействия: методологические ошибки теории // Труды Академии управления МВД России. 2019. № 2 (50). С. 22-31.
15. Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены в юриспруденции. М.: Норма: ИНФРА-М. 2012. 320 с.
16. Абдулаев М.И., Комаров СА.. Проблемы теории государства и права: учебник. СПб.: Питер, 2003. 576 с.
17. Антонов М.В. О системности права и «системных» понятиях в правоведении // Известия высших учебных заведений. Правоведение. 2014. № 1 (312). С. 24-42.
18. Мальцев Г.В. Социальные основания права. М.: Норма, Инфра-М, 2011. 800 с.
19. Джонгман А.Д., Шмид А.П. Словарь по правам человека. М.; Рязань, 1997. 76 с. е
20. Ивин А..А.. Логика: учебное пособие для студентов вузов. М.: Изд-во «Оникс»; | Изд-во «Мир и Образование», 2008. 336
21. Ивин АА. Основания логики оценок. М.: Изд-во Московского ун-та, 1970. 230 с. Т
о
References Г
1. Ebzeev B.S. Constitution. Democracy. Human rights. M.; Cherkessk: Publishing д house of JSC "Pul", 1992. 228 р. Т
2. Theory of State and Law. Textbook for high schools / Under the editorship of M.M. | Rassolova, V.O. Luchina, B.S. Ebzeeva. Moscow, 2000. 640 р. °
3. Human Rights. Textbook for universities. OTV. Editor E.A. Lukasheva. Moscow, | 2001. 573 р. I
4. Alekseev S.S. General Permissions and General Prohibitions in Soviet Law. Moscow: о Legal literature, 1989. 288 р. |
5. Popov V.V. On the Relationship of Human Rights with Freedom: Some Logical Prob- е lems // Bulletin of the Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia. | 2014. No. 2. P. 9-16. №
io
6. Astakhova I.A., Popov V.V., Cherasheva A.N. Information Status of Human Rights: 1 the Problem of Normative Legal Permission // Bulletin of the Volgograd Academy of the З Ministry of Internal Affairs of Russia. 2015. No. 4. P. 185-189. g
7. Knapp V., Gerloch A. Logic of Legal Consciousness ed. by Vengerov A.B. M. Progress, ° 1987. 312 р.
8. Shugurov M.V. Idea of Law: Philosophical and Legal // Bulletin of the Saratov State Law Academy. 2017. No. 1. P. 36-45.
9. Popov V.V. Human Rights and National Security: Certain Problems // Bulletin of the Academy of the Ministry of Internal Affairs of the Republic of Belarus. No. 2015. № 1
(29). P. 265-269. 25
10. Grachev N.I. The Origin of the Concept of Human Rights and the Idea of a Liberal State // Bulletin of the Saratov State Law Academy. 2019. № 1. P. 15-28.
11. Grachev N.I., Popov V.V. Evolution and the Main Content of the Concept of Civil Society: from Antiquity to Postmodern. Legal Concept, 2018. Vol. 17. No. 3. P. 11-20.
12. Kelsen H. Pure Theory of Law. Berkeley: University of California Press, 1967. 356 p.
13. Popov V.V. Subjective Law as a Duplicate or Indirect Exponent of the Normative Legal Prescription. Bulletin of Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2019. № 1. P. 27-33.
14. Popov V.V. Correlation of Legal Regulation and Legal Impact: Methodological Errors of the Theory. Proceedings of the Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2019. No. 2 (50). P. 22-31.
15. Cherdantsev A.F. Logico-linguistic Phenomena in Jurisprudence. Moscow: Norma: INFRA-M. 2012. 320 p.
16. Abdulaev M.I., Komarov S.A. Problems of the Theory of State and Law: textbook. SPb. Piter, 20 03. 576 p.
17. Antonov M.V. On the System of Law and "System" Concepts in Law // News of higher educational institutions. Jurisprudence. 2014. No. 1 (312). P. 24-42.
18. Maltsev G.V. The Social Foundations of Law. Moscow: Norma, Infra M, 2011. 800 p.
19. Jongman A.D., Schmid A.P. Dictionary of Human Rights. Moscow: R1997. 76 p.
20. Ivin A.A. Logic: Studies. Manual for University Students. Moscow: Publishing house «Onyx»; Publishing house «Peace and Education», 2008. 336 p.
21. Ivin A.A. Bases of Logic of Estimates. Moscow: publishing house of the Moscow University, 1970. 230 p.
