CC BY
34
УДК 316.4
ПРАКТИКИ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ЭТНИЧНОСТИ В ПОЛИЭТНИЧЕСКОМ РЕГИОНЕ (НА МАТЕРИАЛАХ СРЕДНЕГО ПОВОЛЖЬЯ)
© 2016
Власова Наталья Владимировна, кандидат социологических наук, доцент кафедры философии,
социологии и политологии Ульяновский государственный университет (432017, Россия, Ульяновск, улица Л.Толстого, e-mail: vla-nataly@yandex.ru)
Аннотация. Использование этнической риторики, апелляция к этнической солидарности, оказались важнейшим средством для мобилизации людей на совместные действия не только на постсоветском пространстве, но и в современном российском обществе. Продолжает оставаться актуальным изучение репрезентации этничности и, в частности, процессов и механизмов этнической мобилизации. Исследователи отмечают гетерогенность политических процессов, существенное разнообразие социально-экономических моделей, значительное различие культурных и повседневных практик, складывающихся в каждом из субъектов, составляющих Поволжский регион. Автор рассматривает два разных типа мобилизационных практик: этническая мобилизация как результат межэтнического взаимодействия и этническая мобилизация как результат внутригруппового принуждения. В статье автор предлагает теоретическую модель, позволяющую описать механизм этнизации социального пространства. В основе этой модели лежит принятая в феноменологической парадигматике конструктивистская концепция этничности. Под этносом понимается устойчивая, реально существующая или существовавшая в прошлом группа, обладающая набором этнодифференцирующих признаков или маркеров, что позволяет ей создавать собственное символическое пространство, в рамках которого участники этой группы проявляют свою этничность, то есть обладают этническим самоопределением. На основе теоретических и эмпирических данных авторы моделируют процесс этнической мобилизации.
Ключевые слова: этническая идентичность, этническая мобилизация, соседство, межэтническое многообразие, полиэтничность, феномен этнической границы, ресурсы этничности, процесс этнической мобилизации.
PRACTICES OF REPRESENTATION OF ETHNICITY IN MULTI-ETHNIC REGION (ON MATERIALS OF THE MIDDLE VOLGA REGION)
© 2016
Vlasova Natalya Vladimirovna, candidate of sociological sciences, Associate Professor of the Department of Philosophy, Sociology and Political Science Ulyanovsk State University (432017, Russia, Ulyanovsk, L. Tolstoy Street, e-mail: vla-nataly@yandex.ru)
Abstract. Use of ethnic rhetoric, the appeal to ethnic solidarity, appeared the major means for mobilization of people on joint actions not only in the former Soviet Union, but also in modern Russian society. Studying of representation of ethnicity and, in particular, processes and mechanisms of ethnic mobilization continues to remain actual. Researchers note heterogeneity of political processes, an essential variety of social and economic models, considerable distinction cultural and daily the practician, developing in each of the subjects making the Volga region region. Authors consider two different types mobilization the practician: ethnic mobilization as result of interethnic interaction and ethnic mobilization as result of intra group coercion. In article authors offer the theoretical model allowing to describe the mechanism of an etnization of social space. The constructivist concept of ethnicity accepted in phenomenological paradigmatics is the cornerstone of this model. The ethnos is understood as the steady, real-life or existing in the past group possessing a set of the ethnodif-ferentiating signs or markers that allows it to create own symbolical space within which participants of this group show the ethnicity, that is possess ethnic self-determination. On the basis of theoretical and empirical data authors model process of ethnic mobilization.
Keywords: ethnic identity, ethnic mobilization, neighbourhood, interethnic variety, polyethnicity, phenomenon of ethnic border, ethnicity resources, process of ethnic mobilization.
Усиление в последние два десятилетия этничности в качестве одной из существенных характеристик современного общества вступило в резкое контрастирование с теоретическими представлениями о современности, описываемой в универсалистских, глобалистских категориях, заставило ученых по-новому переосмысливать как природу этничности, так и фундаментальные признаки современности. Мифология так называемого "этнического возрождения" вызвала невиданный со времен распада колониальной системы рост этнического самосознания, который сопровождался углублением культурного плюрализма, а также различными вариациями сецессионных этнонационалистических движений.
Использование этнической риторики, апелляция к этнической солидарности, оказались важнейшим средством для мобилизации людей на совместные действия не только на постсоветском пространстве, но и в современном российском обществе. Продолжает оставаться актуальным изучение репрезентации этничности и, в частности, процессов и механизмов этнической мобилизации.
Складывающиеся практики репрезентации этнично-сти представляют собой конкретные способы реализации этнического самоопределения, результат сформированной этнической идентичности. Иными словами, это наборы действий, вытекающих из складывающих-
ся представлений о себе как представителе этнической группы [4]. Видимо, наиболее существенными практиками, оказываются практики этнической мобилизации.
Под этнической мобилизацией понимается процесс усиления групповой сплоченности на основе преобладания этнической идентичности перед иными социальными солидарностями, что обеспечивает группе целостность, согласованность действий и определенным образом противопоставляет этническую группу иным социокультурным общностям. Этническая мобилизация, в первую очередь, оказывается мощным фактором и инструментом в борьбе за политическую власть.
Прежде чем начать последовательное изложение, целесообразно остановиться на теоретических предпосылках и основаниях проводимого исследования, оговорить базовые концепты работы. Теоретические основания рассуждений задают категориальный аппарат, формируют интеллигибельную объяснительную модель. Разные теории пользуются различными терминологическими языками (словарями), а, соответственно, различными референциями, т.е. не критикуемыми извне способами объяснения и понимания. Выстраивается следующая схема: дискурс - словарь - понимание - соответствующее конструирование отношений и реальности, - следовательно, нового дискурса. Реальность вынуждена втягиваться в заданную дискурсивную рамку, подыгрывать
созданному интеракциями фрейму. Ж. Бодрийяр в эссе «В тени молчаливого большинства или конец социального» дает блестящее описание массы (народной массы), рассматривая ее через «имплозивные» характеристики: всепоглощаемость, отсутствие движения, структурированности. Массу можно только тестировать и зондировать извне. У нее отсутствует рефлексивное начало. Социально-политический зондаж массы, основанный на конвенциональной процедуре, придает массе видимость социального и политического. Порядок приходит извне, и в массе тут же исчезает, оставаясь только в представлениях социальных ученых и политиков. Каковы представления, таков порядок, такова и «обнаруживаемая» структура [Бодрийяр, 2000].
Конструкционистский, инструментальный и примор-диалистский подходы к этничности задают разные качества этнических отношений. Теории не отражают, а создают реальности. Категория этнической мобилизации и близкое к ней понятие политизированной этничности - это, прежде всего, концепты конструкционистского и инструменталистского анализа.
«Для ученых и критиков, по крайней мере, было бы полезно напомнить, что этничность, прежде всего, не свойственна природе, но является социально определенным принципом организации социальной жизни. Чтобы наблюдать это явление, мы должны подчеркнуть тот факт, что теория - всегда остается также и политикой, потенциально воздействующей на мир точно так же, как теория описывает его» [8, р.54].
Большинство современных специалистов придерживаются мнения, что «этничность - это форма социальной организации культурных различий», если следовать Ф. Барту. Он также считает, что центральным моментом в научном анализе является этническая граница (ethnic boundary), которая определяет группу, а не сам по себе содержащийся в пределах этих границ культурный материал. Важнейшим аспектом при определении этнической группы, по мнению Ф. Барта, является самокатегоризация и категоризация другими [7, р.97-126].
С методологических позиций аналитическая ориентация на этническую границу, а не на этническую культуру означает «фокусирование внимания на границе и процессах ее поддержания, но отнюдь не на культуре... Внимание к процессам поддержания границ означает, что этнические группы и их свойства возникли и воспроизводятся в результате специфического взаимодействия исторических, экономических и политических обстоятельств: они чрезвычайно ситуационны, но не примор-диальны» [7, р.106].
Вторым базисным элементом концепции этнично-сти Ф.Барта является положение о том, что этническое групповое членство, образующее определенный уровень внутригруппового единства, в значительной степени зависит от процесса приписывания и самоприписывания. Чем сильнее индивиды, охваченные этими процессами, действуют на основе актов категоризации и самокатегоризации, тем больше шансов, что этническая идентичность будет стабильно воспроизводить организационные и институциональные различия [7, р.10б].
Конструкционистская перспектива, и в особенности лингвистический уклон в социальной теории, представляет собой возможности для понимания этнических процессов, сосредотачиваясь на анализе дискурса, риторики, идеологии, роли интеллектуалов и политиков в изобретении, пропаганде и консолидации этнических идентичностей.
В таком теоретическом контексте процесс этнической мобилизации предстает в виде системы сложных коммуникационных практик, результатом символического взаимодействия и обмена.
Исследования этничности можно условно разделить на две группы. Первая группа исследований обращается к развитым формам мобилизации этнической группы в ситуации начавшегося межэтнического конфлик-
та. При этом в такого рода исследованиях изначально присутствует изрядная доля ограниченности, которая определяется, во-первых, невозможностью оставаться в ситуации конфликта на позициях наблюдателя (так как конфликт обладает логикой тотальности), а во-вторых, в такой ситуации исследователь имеет дело с процессами, доведенными до крайней степени остроты и потому проявляющимися в превращенных формах, требующих дополнительной расшифровки. Латентные процессы в сфере этничности просто долгое время не отслеживались. Спокойные, благополучные регионы оказываются, с точки зрения исследовательской, научной, но не политической, более показательными и предпочтительными, так как конфликтные процессы находятся в них в скрытом, латентном состоянии и более приближены к своей естественной природе, в большей мере репрезентируют происходящее.
Вторая группа исследований изучает главным образом диаспоры крупных городов. Эти исследования отличает феноменологическая методологическая ориентация, позволяющая детально проследить конструирование этничности в поликультурных и полиэтнических пространствах. Вместе с тем, такого рода исследования не дают возможности структуралистских обобщений (да и такая задача в рамках такого рода исследований вообще рассматривается как нерелевантная), позволяющих хоть как-то управлять этническими процессами. В нашем исследовании мы постарались максимально учесть специфику выделенных типов исследований.
В этой связи представляет особый исследовательский интерес Средневолжский регион и, в частности, Ульяновская область.
Нетрудно заметить сложность и многообразие Поволжского региона, которое обнаруживается во многих проявлениях. Исследователи отмечают гетерогенность политических процессов, существенное разнообразие социально-экономических моделей, значительное различие культурных и повседневных практик, складывающихся в каждом из субъектов, составляющих Поволжский регион. Взяв за основу специфику этнической истории, особенности протекания этнических отношений, следует выделить как особую единицу внутри Поволжья регион, специфика которого связана с межэтническим многообразием, полиэтничностью. Этот регион складывается из следующих составляющих: Самарская и Ульяновская области, Татарстан, Чувашия и Мордовия. Как отдельную эту территорию можно выделить на основании того, что с недавнего прошлого, то есть со времени распада Советского Союза и запущенного этим распадом процесса, получившего название "парад суверенитетов", а так же в связи с возникновением реальных этнонациональных государств (Татарстан, Чувашия, Мордовия, Марий-Эл), этот регион, располагающийся внутри России, непостижимым образом оказался пограничной зоной. Если южная часть Поволжья определяется наличием естественной границы с Кавказским регионом, с исламским миром, представленным Кавказскими республиками, с территорией, на которой уже длительное время происходят то разгорающиеся, то затухающие военные действия, столкновения на религиозной и этнической основе и в ней формируется оборонный, милитаризированный менталитет, то основания для пограничья в Среднем Поволжье совсем иные.
Для начала следует различить два феномена. Соседство и пограничье. Они очень близки и в какой-то степени пересекаются в содержании, но при более детальном анализе имеют существенные отличия.
Совместность проживания предполагает вполне определенный "ответ" со стороны соседствующих народов, который обнаруживается в признании права на проживание рядом другого народа. Осознание совместного проживания имеет разнообразные последствия и в том числе, процессы частичной ассимиляции, диффузии,
(примеры с христианизацией чуваш, частично татар, записыванием мордвы в русских во время переписей и
др.).
Феномен соседства предполагает и совместную общую территорию. Если рассматривать как минимум два субъекта межэтнических отношений, то общей территорией оказывается и не территория одной и не территория другой этнической группы. Помимо имеющейся своей «зоны» доминирования этнической группы происходит совместное освоение социального пространства, возникает представление об общей совместной границе, за которой живут «они», «другие», отличающиеся от «нас». Возникает надэтническое представление «Мы». В такой «зоне» происходит символическое переплетение культур, социальных отношений. Соседство формирует определенную идентичность, определенное самосознание, которое выходит за этнические рамки — территориальную общность, в основе которой лежит признак совместного проживания на данной территории, например, "мы — волжане". А для Ульяновской области долгое время в конце 1980-х, начале 1990-х годов (когда был сформирован миф об Ульяновском регионе, как «островке социализма или застоя», искусственно поддерживались дотационные цены, доминировала принудительное распределение производимой продукции и прибыли от ее реализации, когда не были еще отменены продовольственные талоны) была значима областная идентичность, солидарность с группой «мы — жители Ульяновской области». Затем этот миф, который питал позитивную территориальную идентичность, сменился в 2000-е годы представлением об Ульяновской области как наиболее неудачном регионе, переживающем перманентный политический и социально-экономический кризис, сформировавшем негативную региональную идентичность.
Вместе с тем в 1990-е и 2000-е годы усиливают свое действие факторы, ведущие к росту этнической идентичности, провоцирующие ситуации, в которых конструируется этноконфессиональное самосознание, а соседи рассматривается как нежелательные другие.
Первый фактор усложнения этнорелигиозной ситуации связан с тем, что, данная территория давно уже стала «конечным пунктом» переселения многочисленных этнических диаспор. Если к Нижнему Поволжью, Северо-Кавказскому региону можно применить метафору «цивилизационного тоннеля» или «транзитного коридора», то, Среднее Поволжье - это «цивилизацион-ная коммунальная квартира». Действительно, например, Астраханская, Волгоградская области - это регионы, через которые проходят миграционные потоки, для того, чтобы осесть в центральных зонах России. И одной из первых зон оказывается Среднее Поволжье - территория, где сосуществуют не просто различные народы, но и различные цивилизации. В социокультурных условиях, когда все более обнаруживает себя глобальный конфликт между христианско-европейским и исламско-вос-точным мирами, все чаще зоны непосредственного, интенсивного межэтнического взаимодействия становятся взрывоопасной территорией, чреватой нарастанием конфликтных ситуаций, эскалацией этнической нетерпимости. В таких зонах происходит явная или латентная этническая мобилизация.
В этом смысле с определенной долей условности можно утверждать, что цивилизационный разлом между Западом и исламским миром, проходит непосредственно по Поволжью.
Второй фактор актуализации этнической идентичности заключается в том, что, этнические сообщества испытывают сильное влияние этнонациональных центров, являющихся субъектами Российской федерации. Это своеобразный «раздражающий» фактор для представителей тех этнических групп, кто проживает за пределами «своих» республик. Постоянные контакты с «метрополией», расширение культурных и образовательных свя-222
зей с центром, установка на сравнение по линии лучше-хуже - все это провоцирует этничность.
В-третьих, этничность стала существенным инструментом политической борьбы, значительным ресурсом диалога регионов с центральной властью.
Таким образом, в последнее время происходит серьезное и достаточно резкое изменение в феномене соседства. Нарушается принцип невмешательства. Причем под вмешательством/невмешательством следует понимать не только и не столько физическое вторжение в иное пространство, не только захват, не только притязания на территорию другого народа или субъекта Российской Федерации, сколько вторжение в символическое поле, пространство другого народа, который живет рядом. Нарушение баланса символических полей, равновесия приводит к тому, что соседство сменяется феноменом пограничного состояния, когда рядом живущий уже не воспринимается как иное продолжение той же общности, а рассматривается уже как чужак, как тот, кому "мы" должны противостоять в силу складывающихся новых обстоятельств.
Как уже было сказано, одним из основных аспектов изучения этнической мобилизации оказывается феномен этнической границы. Существенное значение имеют территориальная, символическая, временная составляющие этнической границы.
Исследование механизмов и форм этнической мобилизации в постсоветской России на материале этнических групп Среднего Поволжья дает основание выделить два разных типа мобилизационных практик: этническая мобилизация как результат межэтнического взаимодействия и этническая мобилизация как результат внутри-группового принуждения. Другими словами, этногруп-повая солидарность поддерживается, с одной стороны, наличием иноэтнического окружения и оппозиционным отношением к нему, а с другой стороны, сложившимися внутригрупповыми структурами, обладающими принудительной силой. Первый тип преобладал в 1990-е годы, второй - в 2000-е.
Однако этнические символические границы даже в условиях беспроблемных отношений постоянно продолжают определяться и переопределяться участниками межэтнических взаимодействий. Значимость приобретают в первую очередь те культурные признаки, которые легко и однозначно позволяют маркировать различия, то есть этнические границы группы. Культурные маркеры в обыденном знании принимаются за объективные признаки ("историческая общность с общей историей и культурой") этноса. Наше исследование показало, что в зависимости от способа и условий проживания (компактно или диффузно), а также от этнической общности (татары, мордва, чуваши), культурные маркеры, задающие границы этноса могут произвольно меняться (их становится больше или меньше, появляются другие), а в соответствии с этим могут меняться и границы этнического. Осуществляется переконструирование этничности в рамках одного этноса. Таким образом, следует говорить о ситуативной этничности в рамках одного этнического сообщества.
Обратим внимание, что обнаруживается устойчивая зависимость значимости этнической идентичности в системе групповых солидарностей личности от условий проживания (рассеянное, при доминировании иного этноса; компактное, но за пределами национальной республики). Иноэтническое окружение проблематизирует поддержание этнической идентичности, одновременно актуализируя ее значение для сохранения социального благополучия.
Средства коммуникации внутри сообщества становятся действенным средством социального контроля и сильнейшим сетевым (групповым) ресурсом. Именно поэтому применительно к каждой этнической группе следует говорить об особой информационной и коммуникационной политике. Коммуникативная деятельность Карельский научный журнал. 2016. Т. 5. № 4(17)
обеспечивает не только систему «быстрого оповещения», не только централизацию информации, но и позволяет утверждать единую внутригрупповую систему ценностей.
Следует отметить социальные издержки участия в этнической сети:
- Обязательность взаимопомощи участников сети. В первую очередь это касается экономически и карьерно успешных членов этнического сообщества. Это - регулярные обращения за спонсорской (донорской) помощью на проводимые мероприятия, лоббирование в органах власти интересов сообщества, помощь в трудоустройстве и т.д.
- Ограничения личной свободы членов этнического сообщества. В первую очередь санкционируется стремление или попытки ассимилироваться с внешней средой. Всевозможные религиозные регламентации, соблюдение и поддержание обязательной этнической дистанции («с кем дружишь и с кем спишь»). Дистанцированность, а то и неприятие чужой культуры как внутригрупповая норма. Противоречие между групповой идентичностью и свободой индивидуального выбора решается в пользу коллективных (групповых) норм и образцов поведения.
- Недавно появившееся требование к членам сообщества религиозного доктринерства и интолерантности. В первую очередь это относится к православию и навязываемым извне радикальным исламским течениям.
В этнических сообществах формируются асимметричные социальные связи, основанные не на реци-прокности (взаимном обмене и взаимопомощи), а на отношениях зависимости (патрон-клиент), скрепляемые преданностью и подношениями. Механизмами этнического принуждения оказываются: религия; обязательные членства в организациях; обязательное конструирование проблемных отношений с иноэтническим окружением, использование определенной риторики и словаря; принудительная помощь «своим».
Таким образом, можно констатировать, что в этнических сообществах формируются два типа социальных связей: горизонтальные, симметричные, основанные на реципрокности (взаимопомощи и паритетном обмене); и вертикальные, асимметричные социальные связи, основанные, на отношениях зависимости (патрон-клиент), скрепляемые преданностью и подношениями: этнический «зонтик» в обмен на лояльность.
Обратимся к результатам интервью проведенных с членами и руководителями национально-культурных автономий в г. Ульяновске.
Мобилизованная этническая группа, которая не действует во имя общих целей, весь свой мобилизационный потенциал растрачивает на генерирование внутригруп-повой гетерогенности. Возникают частые внутренние конфликты. В их основе — борьба за лидерство, за навязывание группе собственной проблематики и перспективы решения групповых вопросов. Мобилизационный потенциал спускается на уровень ниже и используется не «по назначению». Во всех исследуемых этнических группах наблюдается внутренняя конфликтность, т.е. та среда, которая обладает мобилизационным потенциалом. И не важно, идет ли речь об исламистских разногласиях и конфликтах в татарско-мусульманской среде, или о том, кто будет руководить организацией общеобластного праздника, как это имело место среди чуваш, или о подписантах/неподписантах откровенно антисемитского письма, как это было среди русских. Главное заключается в том, что постоянно инициируется конструирование образа «иного» в группе «своих». Отметим, что высоким уровнем конфликтности «грешат» местные духовные мусульманских лидеры, имеющее ориентации на различные религиозные центры муфтияты.
Определим формы, в рамках которых осуществляется этническая мобилизация.
а) Легальные, открытые: уставная деятельность общественных организаций и движений; совместные ме-
роприятия (праздники, собрания, визиты в регион «высоких» гостей, творческие встречи, выставки и др.), то есть действия, в которые вовлекаются не только члены организаций, а и другие граждане, представители соответствующего этноса; территориальные органы самоуправления (например, религиозные приходы и сельские сходы); этнические СМИ, которые в настоящее время можно рассматривать как своеобразную версию внутрикорпоративных изданий.
Ни одна из легитимных форм не несет в себе деструктивного начала, направленного на разжигание межэтнической вражды ни на уровне деклараций, ни на уровне конкретных действий. Такого рода легальная деятельность обеспечивает в регионе ситуацию этнокультурного плюрализма и объективно направлена на формирование толерантности.
б) К латентной форме этнической мобилизации можно отнести процесс этнизации, точнее говоря, татариза-ции некоторых профессиональных сообществ. По данным переписей населения, происходит неуклонное сокращение доли русских и мордвы при устойчивом росте татарского населения.
Профессиональное сообщество и профессиональная солидарность основываются на функционально-рациональном распределении обязанностей, подчиняющимся принципу анонимности, а также на принятии сообществом профессионального этоса (ценностей) и принятых социально-профессиональных стилей (практик). В основе профессиональной соотнесенности должны находиться, прежде всего, анонимно-личностные связи. Однако такой тип связи заменяется в процессе этниза-ции профессиональной группы клиенталистскими связями, которые основаны на знакомстве, личной взаимозависимости и взаимной преданности. Возникающая при этом зона доверия — это не анонимно-функциональное доверие, а личностно-заинтересованное доверие. Профессиональный коллектив, имеющий этническую составляющую, обладает уже двумя рядами маркеров, выполняющих двойственную задачу профессиональной и этнической идентификации. Это усиливает групповую солидарность, что и позволяет говорить о процессе эт-низации профессиональных сообществ как о латентной форме этнической мобилизации.
Попутно коснемся еще одного латентного процесса, связанного с трудовой миграцией из Ульяновской области. Исследование «Интеллектуальное опустошение российской провинции» показало, что из региона в меньшей степени чем представители других этнических групп уезжают высококвалифицированные татары. А это значит, что постепенно меняется социальный состав населения: доля высококвалифицированных татар увеличивается по отношению к другим этническим группам.
Конкретно для Ульяновской области обнаруживаются латентные процессы по одностороннему, произвольному расширению границ символических полей со стороны татарского этноса. При этом осуществляется определенная экспансия границ этнического, выдаваемая их лидерами за национальную эмансипацию и «возрождение культуры».
И в завершение попробуем смоделировать идеальный (в веберовском смысле) процесс этнической мобилизации. Нам представляется, что эта модель, при некотором возможном уточнении, может «работать» в любом полиэтничном регионе.
1.Ситуация межэтнического взаимодействия как соседства («нулевой», исходный уровень).
Описывается массивом данных, полученных в условиях не компактного, а рассеянного и смешанного проживания этнических групп друг с другом. Для данной ситуации характерно различение на внеэтнические и этнические социальные практики. Внеэтнические социальные практики рассматриваются как результат возникновения и устойчивого существования профессио-
нальных, территориальных, имущественных, статусных идентичностей. Эти практики воплощаются в структурах, которые игнорируют этничность как значимую для них солидарность. Этническое оказывается не нужным, избыточным по отношению к качеству этих отношений.
Этнические социальные практики раскрываются через сформированную и реализуемую личную и групповую этническую идентичность, которая, с одной стороны, вплетена в сложную конфигурацию различных социальных идентичностей, а с другой стороны, локализована в конкретных социальных обстоятельствах. Пространства, где доминирует этническая идентичность, ограничены сферой повседневного и семейного общения, деятельностью этнокультурных, просветительских организаций, этно-конфессиональной жизнью.
Основания выделения данного типа ситуации взаимодействия заключаются, во-первых, в разделении сфер действия внеэтнических и этнических практик, своеобразного "удвоения" социальной реальности, а во-вторых, в доминировании принципа невмешательства в символические этнические пространства проживающих рядом, по соседству этнических групп.
При описании такого типа ситуации аутентично работает примордиалистское понимание этничности. Примордиализм, понимаемый, в самом широком значении, как обращение к «корням», используется как участниками межэтнического взаимодействия для придания смыслов и значений своим действиям, так и внешними наблюдателями, исследователями для интерпретации происходящего. Исконность, укорененность, естественность этнической принадлежности и этнообразующих признаков, маркирующих границы этнического, понимается как трансляция в поколениях представления о себе как об исключительной, инаковой группе, в сравнении с соседствующими народами. Сами этнофоры исключают из рефлексии проблему условности «объективных» признаков и генеалогической случайности их обретения. Их представления базируются на естественной уникальности и историко-культурной неповторимости собственннной группы и ее культуры. Возникает интерсубъективная, интергрупповая (так как другие этнические группы также признают эту реальность, что и оказывается основой феномена соседства) реальность, которая принимается участниками взаимодействий за объективную, санкционированную давней традицией.
2. Ситуация конструирования этнической проблематики и борьбы за доминирование этнических проблем над другими социальными проблемами. Этот тип ситуации сопровождается идеологизацией уже имеющихся организаций, а также возникновением новых. Основными акторами процесса проблематизации межэтнического взаимодействия оказываются представители интеллигенции, творческих профессий, ученые (в первую очередь гуманитарии), деятели культуры. Возникает тип лидера-просветителя, раскрывающего глаза представителям свой группы на утрату исконности, отступление от традиции. Основной способ борьбы за этническую проблематику — апелляция к утрачиваемым приморди-альным этнообразующим признакам, своеобразная маргинализация этнического сообщества. В групповое сознание внедряется представление об ущербности, ущем-ленности, «остаточности» этнообразующих признаков, комплекс этнокультурной неполноценности.
Этот тип ситуации этнического взаимодействия характеризуется также провоцированием властей соответствующего уровня со стороны выдвигающихся этнических лидеров на то, чтобы заинтересоваться этнической проблематикой, признать ее. Таким образом, этничность проблематизируется как со стороны участников этнических отношений, так и со стороны представителей власти. Осознание проблемы неизбежно ведет к активности по ее «разрешению». Наблюдается «патронаж» властей этноориентированным организациям, что выражается в признании значимости выдвигаемых этнической элитой 224
требований, а также в практике институционального представительства данного этнического сообщества в СМИ, образовании, структурах власти и т.д.
Для такой ситуации наиболее адекватным оказывается рассмотрение происходящего в дискурсе инструмен-талистского понимания этничности. При тщательном наблюдении обнаруживается внеэтническая компонента в мотивах и интересах действующих. Эта компонента латентно, зашифровано присутствует в межэтнических взаимодействиях. Деконструкция этничности в этом случае очень важна и эвристична. Внеэтнические контексты этнических отношений могут быть различного качества (этническое лидерство как сублимация каких-либо психологических личностных характеристик активистов; этничность как ресурс легитимации власти; этничность как способ борьбы за власть конкретного уровня и т.д.). Разделенность социальной реальности на этническую и внеэтническую исчезает за счет эмансипации, расширения внеэтнического контекста на этнические социальные практики. Этничность выступает инструментом достижения внеэтнических целей.
3. Ситуация межэтнического взаимодействия как по-граничья (уровень нарастания конфликта). При изменении ситуации или восприятии акторами ситуации как изменившейся (вспомним «теорему Томаса» «Если люди определяют ситуации как реальные, то они реальны по своим последствиям»): рассеянное или компактное проживание, возникновение сильного этногосударственно-го центра, исчерпание ресурсов власти у политических лидеров, маргинализация этнической общности, изменение установок и идеологии доминирующего большинства, появление новой когорты политиков и т.д. - происходит переконструирование этнической идентичности путем актуализации иных этнообразующих признаков. Возникает иное отношение, по-прежнему называемое этничность. Символическое этническое пространство расширяется, выходя за привычные и принятые другими границы. Это создает условия для пересечения с другими символическими территориями. Возникающая референтная тема, по мнению членов этнической общности, репрезентирующая их этничность, обладает мобилизующим потенциалом. Такой темой может быть тема утраты этносом чего-то мифологически легендарного, например, территории, языка, веры. Или тема обретения, возрождения, например, государственности. Появляется особая темпоральность. Этническая группа начинает жить как бы вне настоящего - ценностью становится либо прошлое «героическое» состояние, либо будущее, во имя которого следует немедленно отказаться от настоящего. Каждый день, прожитый без борьбы - прожит зря.
Пересекающиеся символические территории - эта зона, которую можно определить как пограничье, обладающее взрывоопасным потенциалом.
Изменяется тип лидера. Им становится не просветитель, а политик, ведущий за собой этническую общность, призывающий к активным действиям. Группа становится мобилизованной.
Этническая группа должна рассматриваться, прежде всего, как воображаемое сообщество и нуждается в определенной «деконструкции». Можно выделить три обстоятельства, участвующие в усилении и внедрении в сознание ценности этничности. Во-первых, большое значение имеет существование группы интеллектуалов, занимающихся ее формулированием этнических ценностей - группы историков, литераторов, преподавателей, ученых, творческих работников, так называемых «властителей дум». Во-вторых, негласно проводимая политика этнокультурного представительства в органах власти позволяет уже не только артикулировать этнические идеи, но и переводить их реализацию в план политического действия. В-третьих, во времена быстрых общественных перемен простые люди реально нуждаются в так называемых «традиционных ценностях», и таким об-Карельский научный журнал. 2016. Т. 5. № 4(17)
разом, открывается широкая возможность для принятия новых понятных им идеологий.
В ситуации пограничного существования наблюдается эмансипация и расширение этнических социальных практик, которые начинают раскрываться и во внеэтни-ческих сферах, что практически неизбежно ведет к нарастанию конфликтного потенциала в обществе.
В реальной практике выделенные три этапа, три уровня межэтнических взаимодействий не возникают друг за другом, сменяя предыдущий, а существуют одновременно, в каждый конкретный момент времени.
Следует также заметить, что тенденция в направлении групповой мобилизации, в первую очередь, характерна для татарского населения и менее выражена у других исследуемых этнических групп — мордвы и чуваш.
Конкретная практика существования и развития народов Среднего Поволжья свидетельствует, что мобилизационный потенциал у различных этнических групп различен. Появляется необходимость государственного (административного, регионального) управления, в одних случаях, направленного на инициирование этнической мобилизации с целью сохранения и возрождения национальной культуры, а в других случаях, направленного на ограничение активности этнических лидеров и националистически настроенных общественных организаций с целью обеспечения прав других народов, проживающих на данной территории. Перед государственными органами возникает задача выработать взвешенную региональную политику в области межэтнического взаимодействия, которая позволила бы избегать конфликтных ситуаций, обеспечивала бы консенсус государственных (национальных) и этнических интересов в регионе.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Барсукова С.Ю. Вынужденное доверие сетевого мира // ПОЛИС. 2001. № 2. С. 52 - 60.
2. Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. - Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2000. - 96 с.
3. Качкин А.В. Этническая мобилизация и процесс регионализации: формы и механизмы. // Мир России. Том IX. 2000. № 4. С. 135 - 148.
4. Пешкова В М. Территориальная мобильность трудовых мигрантов из Узбекистана и Кыргызстана в Москве // Миграционные мосты в Евразии. Сборник материалов VI международной научно-практической конференции Роль миграции в социально-экономическом и демографическом развитии посылающих и принимающих стран Евразии: регионы Восточной Европы и Центральной Азии / Под ред. чл.-корр. РАН, д-р экон. наук, профессора С.В. Рязанцева. М.: Изд-во Экон-Информ, 2014. С. 312-317.
5. Хилгартнер С., Боск Ч. Рост и упадок социальных проблем: концепция публичных арен. // Средства массовой коммуникации и социальные проблемы. Хрестоматия / Пер. с англ. И.Г. Ясавеев. Казань: Изд-во Казанского университета. 2000. - С. 18 - 54.
6. Иванова Т.Н. Субкультура как альтернативная форма социализации личности //Азимут научных исследований: педагогика и психология. 2015. № 1 (10). С. 78-81
7. Barth F. Ethnic Groups and Boundaries. The Social Organization of Culture Differences. - Cambridge, 1969.
8. Barth F. Enduring and Emerging Issues in the Analysis of Ethnicity // The Anthropology of Ethnicity / Eds. H. Vermeulen, C Govers. - Amsterdam, 1994. - P. 97 - 126.
9. Hopkins J. Ethnicity, Nationalism, and State-making Ethnic Groups and Boundaries: past and future // The Anthropology of Ethnicity / Eds. H. Vermeulen, C Govers. -Amsterdam, 1994. - P. 33 - 58.
