CC BY
24
молодых людей в европейской части. Антрополог пишет: «Из приведенного сопоставления роста у разных народов мы видим, что великороссы-семейские по высоте в группе славянских народов занимают одно из первых мест. По росту они равны чехам (167 см), самым высоким из малороссов Киевской губернии (169,9) и Подольской (166,4), русским горцам (166,6) и албанцам (166,4), превосходят ростом на 2-3 см русинов галицких (164), белорусов (163,6), литовско-латышских народов (164,4) и словенцев (164,6), а в особенности от 3,5 до 5 см - поляков, по низкому росту, как известно, среди славянских народов занимающих 1 место (162,2-163,4 см)» [6, с. 5].
Возможно, те факторы, которые привели к физическому превосходству семейских над другими представителями славянских народов, и есть производное от соблюдения постов и пребывания в молитвенном состоянии многих поколений староверов-семейских. Ведь такие пороки, как пьянство, курение, половая
распущенность не были распространены среди семейских именно потому, что сильны были религиозные правила в повседневном быту. Их строгое соблюдение было обязательным для всех членов семейской общины. По нашим наблюдениям, семейские, особенно пожилые члены деревенской общины, придерживались постов и выполняли молитвенное правило и в 30-40-е годы ХХ в. Несмотря на активную борьбу с религией, на раскулачивание в 30-х гг., на пропаганду атеистического мировоззрения, староверы старались сохранить религиозные праздники: праздновали Пасху, Рождество Христово даже те, кто причислял себя к коммунистам и к комсомольскому активу. Это касалось большинства населения семейских сел.
Из вышесказанного можно с уверенностью сделать вывод: большинство семейских староверов в 3040-х гг. ХХ столетия, соблюдая посты и молитву, сохранили генотип славян, явили собой пример духовно здорового общества.
Библиографический список
1. Болонев Ф.Ф. Семейские: Историко-этнографические очерки. Улан-Удэ: Бурятское кн. изд-во, 1992. 224 с.
2. Год со святителем Николаем Сербским. М.: Изд-во Московского Подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2009. 400 с.
3. Даль В.И. Большой иллюстрированный толковый словарь русского языка: современное написание. М.: Астрель, 2010. 349 с.
4. Книга, называемая Сын церковный. СПб.: Сатис, 1994.
176 с.
5. Правдолюбов С. О постах, исповеди и приобщении Святых Христовых таин: завещание соловецкого узника. М.: Православный Свято-Тихоновский Гуманитарный Университет, 2008. 80 с.
6. Талько-Грынцевич Ю.Д. Къ антропологш Великороссовъ. Семейские (старообрядцы) Забайкальсюе. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 1898 г. 83 с.
УДК 81'36.512.31
ПРАГМАТИКА БУРЯТСКИХ ПРОЗВИЩНЫХ ИМЕН В ФУНКЦИИ ОБРАЩЕНИЯ
© Г.С. Доржиева1
Бурятский государственный университет, 670000, Бурятия, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24а.
Рассмотрено функционирование бурятских вокативных прозвищных имен в акте коммуникации. Показано, что обращение по прозвищу демонстрирует прямую связь иллокуции, перлокутивного эффекта и функциональных маркеров, характеризует коммуникантов как представителей определенной эпохи, социальной и возрастной группы, как носителей определенных внешних признаков, черт характера и поведения. Библиогр. 20 назв.
Ключевые слова: коммуникативная лингвистика; национальный антропонимикон; вокативные прозвища.
PRAGMATICS OF BURYAT NICKNAMES IN THE FUNCTION OF FORM OF ADDRESS G.S. Dorzhieva
Buryat State University,
24A Smolin St., Ulan-Ude, Buryat Republic, 670000.
The article deals with the functioning of the Buryat vocative nicknames in the act of communication. It is shown that the use of a nickname demonstrates the direct link of illocution, a perlocutive effect and some functional markers, characterizes communicants as representatives of a particular age, social and age groups as carriers of certain external signs, feature of character and behavior. 20 sources.
Key words: communicative linguistics; national proper names; vocative nicknames.
1Доржиева Галина Сергеевна, доктор филологических наук, доцент кафедры немецкого и французского языков, тел.: 89516332782, e-mail: [email protected]
Dorzhieva Galina, Doctor of Philology, Associate Professor of the Department of German and French Languages, tel.: 89516332782, e-mail: [email protected]
В ономастической литературе и лексикографических источниках имеется множество определений термина прозвище (Д.Н. Ушаков, 1939; А.М. Селищев, 1948; В.И. Даль, 1956; С.И. Зинин, 1970; Н.В. Подольская, 1978; Л.В. Шулунова, 1985; С.И. Ожегов, 1990; А.В. Суперанская, 1973, 2007 и др.). Среди них наиболее ёмкое и не противоречащее другим определение принадлежит Л.В. Шулуновой: «Прозвище - это вторичное неофициальное именование человека, употребляемое одновременно с личным именем в определенном кругу общества и характеризующее то или иное свойство, качество индивидуума или его отношения с объектами реальной действительности» [18, с. 15]. Данное определение отвечает на вопрос о том, каков характер отношений прозвищ с прочими единицами ономастики (на уровне онимов - наименование человека, на уровне антропонимов - наименование вторичного характера), какова сфера их употребления, а также мотивированность прозвища как способа именования. Процитированное определение Л.В. Шу-луновой представляет интерес еще и потому, что в нем подчеркивается связь прозвища с различными формами общения, существующими между отдельными индивидуумами. В отличие от иных антропони-мических единиц прозвище характеризует номинанта предельно лаконично и точно: как представителя определенной эпохи, социальной и возрастной группы, как человека определенного склада ума, внешних признаков, характера и поведения. Обращение по прозвищу является одним из ярких средств выражения взаимоотношений данного лица с окружающими, его оценки другими лицами. Анализ исследуемого материала показывает, что все перечисленные свойства прозвищ находят отражение в акте коммуникации. Прозвища, употребляемые в функции обращения и выполняющие апеллятивную функцию, называются вокативными.
Появление и бытование прозвищ может быть обусловлено двумя причинами: на определенном этапе личное имя перестает эффективно выполнять дели-митативную функцию; в ситуации повторяемости имен прозвища выступают как маркирующий компонент; человек испытывает потребность выразить свое отношение к свойствам и признакам номинанта средствами языка, т.е. дать ему качественную характеристику [18, с. 15-16; 18, с. 96]. Подтверждение мысли о том, что появление прозвищ объясняется причинами социального, психологического и языкового характера, находим также у А.В. Суперанской [14, с. 24], В.А. Ни-конова [11, с. 76], И.А. Шелковой [16, с. 85] и др. По мнению К. Бромберже, во многих культурах прозвища выполняют функцию «предохранительного клапана» (soupape de sureté), позволяющего осуществлять однозначную идентификацию и избегать путаницы, связанной с идентичностью имен и фамилий, но этот аргумент срабатывает лишь частично:
1) прозвища все же выполняют прежде всего функцию социальной интеграции;
2) они явно несовершенны с точки зрения различения индивидуумов (ибо многие индивидуумы не имеют прозвищ);
3) использование прозвищ указывает на различительную слабость антропонимической системы, рассматриваемой как единое целое» [2, с. 120].
Исходя из функционального аспекта прозвищ, как единиц вторичной номинации, следует отметить, что не все прозвища могут использоваться в качестве обращения к денотату. Подобный вывод вполне закономерен с позиций как официальной, так и неофициальной сферы общения, так как прозвища относятся к фамильярной лексике, которая, согласно классификации К.А. Долинина, граничит с просторечной [6, с. 310]. Как известно, лексика фамильярная, в том числе и просторечная, соответствует таким ситуациям общения, для которых характерно ослабление социального контроля над речевой деятельностью. Это бывает в тех речевых жанрах, нормы которых жестко не фиксируются, где отношения между коммуникантами являются не строго ролевыми, а личностными (хотя бы в рамках ролей). Субъект речи рассматривает адресата как равного или низшего по социальному или психологическому статусу, в отношении которого соблюдение регистров общения необязательно. Речь, которая характеризуется этими социально-психологическими параметрами, называют фамильярной [6, с. 319].
Таким образом, прозвище, как единица фамильярной лексики, практически употребительно во всех слоях общества; оно входит в литературную норму, составляя самый нижний ее ярус. По мнению Н.Н. Се-менюк, признание нормативности языкового явления или факта основывается на наличии, по крайней мере, трех признаков:
1) на соответствии данного явления структуре языка;
2) на факте массовой и регулярной воспроизводимости данного явления в процессе коммуникации;
3) на общественном одобрении и признании соответствующего явления нормативным. Социальный аспект нормы проявляется не только в отборе и фиксации языковых явлений, но и в системе их оценок «правильно - неправильно», «уместно - неуместно», причем эти оценки включают и эстетический компонент «красиво - некрасиво» [13, с. 337-338].
Очевидно, что в прозвищах все три перечисленных признака присутствуют лишь частично. Например, в нашем материале нарицательное значение прозвища «пушал Баашха» затемнено, что касается передачи его грамматической структурой, то возможны вариации. Относительно второго признака приведем мнение А.В. Суперанской, из которого следует: «Поскольку принадлежность имени к активному фонду какого-либо языка определяется узусом, а не происхождением, критерием, позволяющим соотносить данное прозвище с данным объектом, оказывается регулярная воспроизводимость его во множестве речевых ситуаций» [15, с. 233]. Необходимо дополнить данное утверждение замечанием В.А. Никонова: «прозвища служат условным знаком особой маленькой замкнутой корпорации» [11, с. 22].
По сведениям М. Сегален, в европейских деревнях использование прозвища возможно только внутри семьи или местной общины. При этом если фамилии
используются в официально-деловых отношениях, то прозвища как маркеры социальной включенности в жизнь сообщества составляют внутренний код, недоступный для чужаков, но моментально распознаваемый членами группы, которая таким образом созидает свою собственную историю [20, с. 72]. Таким образом, если «регулярность/воспроизводимость» прозвища -одно из условий его существования, то факт массовости их употребления в акте коммуникации исключен. Следовательно, происходит перемещение данной категории антропонимов на периферию системы форм обращения.
В отличие от фамильярной лексики просторечие -это совокупность таких языковых реализаций, которые считаются типичными для необразованной или недостаточно образованной части общества в той мере, в какой они не совпадают с речевым узусом образованных людей и рассматриваются как нарушающие литературную норму. Вместе с тем В.А. Долинин отмечает интересный факт: если в речи носителя литературной нормы просторечный элемент - сигнал фамильярного обращения, то в речи человека, не владеющего литературной нормой, то же самое обращение может вовсе не иметь такого контекстуального стилистического значения [5, с. 322]. Приведем пример, когда обращение с использованием прозвища расценивается коммуникантами как нормативное, т.е. специализированное средство указания на коммуникативную пресуппозицию - осведомленность субъекта речи о его прошлом: «Бужуу Тархи хутагаяа 6apuhaH зандаа Сам-бууда дYтэлбэ... «TYPbieMHaü 6y эбдэ, Бужуу!» - Гэжэ Бата шангашагаар бадашаба» [4, с. 69]. Как пишет К. Бромберже: «Правильное использование имен должно подчиняться определенному набору правил и предосторожностей» [2, с. 118].
Рассмотрим пример, который демонстрирует прямую связь иллокуции, перлокутивного эффекта и функциональных маркеров, выраженных обращением к одному и тому же лицу с использованием различных категорий антропонимов: «Зай, нYхэд! - Гэжэ Ломбо дахин дабтаба. ... Аймагай mYöhee манай булта-наймнай таниха Маглаа ... нухэр Маглаев ... Бата ... - Маглаа гээд лэ дYYPээл даа! - гэжэ Маглаа миhэд гэбэ. Оврввшье нэрэ солоео мартажархидагби...» [1, с. 199]. Несмотря на то что все односельчане по привычке называют следователя Маглаева по прозвищу (Маглаа), официальная и торжественная обстановка общения вынуждает субъекта речи сменить прозвище на официальное сочетание «термин вежливости + фамилия» (нухэр Маглаев). Дальнейший переход именования на основе личного имени (Бата) обусловлен содержанием пресуппозиции: Ломбо Гомбожапов обеспокоен приездом следователя Маглаева, так как в ходе расследования могут раскрыться его прежние неблаговидные дела. Он приглашает сельчан на банкет под предлогом приезда сына и его семьи. Поскольку частное приглашение могло бы вызвать отказ Маглаева, Ломбо, скрепя сердце, решается на столь широкий жест. Истинный повод - желание сблизиться со следователем и расположить его к себе. Официальное обращение «нухэр Маглаев» не соответствует
его скрытому замыслу, поэтому он обращается к следователю по имени.
Из всех функций прозвищ Л.В. Шулунова особо выделяет апеллятивную вследствие того, что некоторые прозвища, выполняя функцию обращения, могут выступать в роли личного имени. При этом степень употребления прозвища в качестве личного имени может быть настолько велика, что оно порою вытесняет личное имя в указанной функции. Автор приводит пример ситуации, в которой присутствующие затрудняются сразу назвать личное имя или фамилию прозванного. Тем не менее, невозможно констатировать данный факт как переход прозвища в разряд имени личного, т.к. прозвище для этого должно обладать статусом официальности [18, с. 87].
Приведем пример, иллюстрирующий данный тезис. При рождении мальчику дали имя Ворошилов, неизвестное большинству из окружающих, поскольку в быту к нему обращались по прозвищу Шобоодой, в основе мотивации которого - характерный признак внешности (остроконечная, сдавленная форма головы). «Шобоодой? - Гэжэ тYPYYлэгшэ нюдэеэ ехэ бол-гон дуугаржархиба. - Энэмни нээрээ, Шобоодойл! -Шобоодой, hэри даа, юун болооб, хэлэ даа...» [8, с. 344]. Только после трагической развязки событий, когда понадобилась надпись на памятнике, все с удивлением обнаруживают его настоящее имя Ворошилов. А.В. Суперанская отмечает, что мотивировка прозвищ присутствует только в момент первичного наименования, при длительном функционировании в качестве имени в нем редуцируется семантика имени нарицательного, послужившего для него основой. Так, поседевший человек может сохранить прозвище «Рыжик» [15, с. 244].
Совокупность фактов, лежащих в основе мотивирования прозвищ, экстралингвистична и наблюдается во всех языках и у всех народов. По мнению исследователей, она составляет известную ономастическую универсалию. Для прозвищ такими основными факторами, определяющими их мотивированность, служат физическая, психическая, биологическая, моральная, интеллектуальная характеристика лица, его национальная, территориальная принадлежность, родственные связи и т.п. Н.В. Подольская в «Словаре русской ономастической терминологии» различает следующие виды прозвищ: прозвище возвеличивающее (мелиоратив) Иоанн Златоуст, Петр Великий; андроним (прозвище по мужу) Токариха; гинеконим (прозвище мужа по жене) Масяня; прозвище насмешливое (по походке) Кузнечик; прозвище уничижительное (по физическому дефекту) Косой; прозвище школьное (по фамилии Телегин) Телега и др. [12, с. 116-117].
Приведем примеры оценочно-характерологических или семантически маркированных прозвищ: <^хин - буха ара нэрэ. Нариихан дуутай хадамни Yетэмни намайе иигэжэ гасаалдаг юм hэн. Намhаа аха, хYCвврвв булюу хYбYYдэйшье «Yхин» гэхэдэ, нюдаргалаад, тэдэнhээ «адис» хYртэгшэ hэм. МYнввшье баhа Маглаадиин зоной зугаа наадан бол-гоhондо, уур сухалдаа дэлбэршэн алдабаб: - Юун
гэнэш, Yхэhэн Маглаади?! - Гээд, унввхингвв магла-гар хамарые булга шаажархибаб. ... - Шамай, Забхуул эмэ, голышни гаргахаб! - Гэжэ Маглаади хамараа угааха зуураа, хорым малтан занана». [19, с. 19]. Из контекста явствует, что прозвище «Ухин» (девушка, девица) указывает на характерный признак но-минанта - неестественно тонкий для мальчика голос. Обращение к нему по прозвищу вызывает у адресата речи активное сопротивление, что находит выражение в ответном использовании по отношению к одному из обидчиков его прозвища, усиленного оценочным прилагательным «ухэ1лэн Маглаади». Г. Клаус писал: «Отправитель языковых знаков не просто передает получателю информацию, он заинтересован в том, чтобы вызвать определенную реакцию, определенные чувства у получателя» [9, с. 16]. Иллокуция обращения -ответное оскорбление в целях восстановления уязвленного самолюбия. Перлокутивный эффект - использование нового оценочно-экспрессивного именования «забхуул эмэ». Если учесть тот факт, что появление новых и частичная утеря старых именований происходит в речевой практике быстро и легко, то можно предположить, что субъект речи рискует заслужить более «злободневное» прозвище, так как границы сферы употребления прозвищ очень подвижны.
В следующем примере в основу номинации положены внешние признаки именуемого лица: «О - о, сайн, Улаан Жамбал, - Гэжэ жолоошон ябадаг нухэр хубууниинь Дулмаhаа нюдэеэ hалгаангyй, холоhоо мэндэшэлээд ...Иимэ ара нэрэтэйень, тракторhаа хумэрин алдаhан тэрэ удэшэ, байдаг айлhаа ду-улаhан Дулма гайхабагуй. Нюурайнь буха хада иигэжэ нэрлээ бшуу» [8, с. 312].
Делимитативная функция свойственна всем разрядам имен собственных, но у прозвищ она отличается особой модификацией и имеет свои специфические черты. Как отмечает А.В. Суперанская, личные имена переходят из поколения в поколение, при этом изменения, которые они претерпевают, почти никогда не приводят к смешению имен - этих своеобразных традиционных слов, в то время как прозвища всякий раз создаются вновь [14, с. 24]. Например: «Ямархан зантай хубуун хаб гэжэ заб дээрэ мэдэжэ абахыншни тулада элирхэйлэн нэрлэhyy! Тэрэ наада захада hуу-гааша хубуун яаруу Дондог гээшэ. Удаадахинь су-халтай Ендон, саанань Аляа Шагдаржаб, дээрэ ЗYрхэтэй Доржо, харин тээ тэрэ ... нам тээшэ ду-рагуйгввр хаража байгааша хэн бэ? гэбэл ... Доро зурхэтэй Ганбата гээшэ. Баhа «эрдэмтэ шаби» гээдшье нэрлэдэгби ..., - гэжэ туд бухэнэйнь нэрые нэрлэхэдэнь энеэлдээн болобо. «Дээрэ ЗYYPхэтэй» Доржые дурдахадань «хирYY» гэжэ басагадай дундаhаа хэнэйшьеб нэмэжэ дуугараадхихада, мун «Аляа Шагдаржаб» гэхэлээрнь «Шаляа», «Эрдэмтэ шаби» гэхэлээрнь «Убгэн шаби», гээд нэмээдхихэдэ, тойроод байгшад улам энеэлдэжэ байба [7, с. 64].
Употребление прозвища ограничено сферой речевого неофициального общения. Приведем пример, где прозвище использовано в официальной сфере общения: «Суудэй туруулэгшэ бага хуйтввр миhэд гэжэрхеод. Зай, та hуужа байгты! Турлааг Даша
гэдэг хун та гут?» [10, с. 330]. Обращение официального представителя закона к подсудимому по прозвищу обусловлено тем, что длительное функционирование прозвища номинанта в качестве маркирующего компонента способствовало вытеснению личного имени в апеллятивной функции. Кроме того, специфика ситуации общения требует знания субъектом речи «полускрытой параллельной системы имен номинанта» [11, с. 22]. Так В.А. Никонов называет псевдонимы, прозвища и клички индивида.
Прозвище как оценочное именование характеризуется образностью и эмоциональностью. В функции обращения прозвище способно передавать широкий диапазон чувств говорящего, от уменьшительно-ласкательных до пренебрежительно-уничижительных. Заслуживает внимание тот факт, что пейоративное прозвище в связи с изменением характера взаимоотношений, чувств и ощущений, а также моральных и логических суждений номинатора может приобрести мелиоративную окраску. Рассмотрим пример, где дружеское прозвище было пронесено через всю жизнь номинатора. Русский друг Пашка в детстве дал номи-нанту прозвище «Улус», которое несет как национальную (представитель бурятского этноса), так и социальную (выходец из сельской местности) коннотацию. Национальная отмеченность прозвища воспринимается, прежде всего, в языковом плане - это языковая форма, принятая в бурятском языке, и понятие апел-лятива соотносится с бурятским этносом. Социальная отмеченность имени воспринимается, прежде всего, в плане его функционирования в речи. В приведенном примере национальная и социальная отмеченность прозвища дополняют друг друга: «Оврэймни нэрээршье нэрлэдэггуй «Улус» гэжэ нэрлэдэг байга. Юундэшье тиидэг hэн бэ мэдэнэгуйб. - Ши, Улус, эдэ шулэгуудэй удха тухай бодожо узыш» [3, с. 356]. Однажды, оказавшись в затруднительной ситуации, Пашка получает поддержку от Улуса, что его чрезвычайно трогает. Его обращение по прозвищу звучит дружески и одобрительно: «Улусни, би шамдаа зуб лэ этигэдэг байгааб, - гэжэ баяртайгаар энеэбхилэн хэлээ hэн» [3, с. 458]. Встретившись с ним через несколько лет, Пашка обращается к другу по-прежнему «Улус»: «Найн даа, Улус, - гэhэн тон танил абяа дуулажа, зосоомни бард гэбэ. Гансал мунвв Улус гэhэн угэнь урдын мэтэ егто шогтогуй, зввлэн дулааханаар ду-улдаба» [3, с. 356]. Пресуппозиция подобного обращения к взрослому человеку - память о детских годах, радость от встречи со школьным товарищем. Через многие годы Павел знакомит друга с сыном, которого назвал именем своего друга (Цэден), а порой называя его по прозвищу (Улус): «Цэдэн! - гэжэ бэеэ нэрлэбэ. Энэ хубуунэй аманhаа вврынгвв нэрэ дуулахадаа, би сошожо, гайхажа, харабаб. Пашка баяртайгаар эне-эбхилэн. - Тиимэл даа, Улус, - гэжэ намда эмнибэ. -Намайешье абамни заримдаа Улус гэдэг лэ» [3, с. 360]. Приведенный пример подтверждает мысль о том, что у прозвищ широко поле не только языкового, но и экстралингвистического образования, имеющего социальный характер. В силу этого прозвища не являются национально замкнутым разрядом собствен-
ных имен, что открывает возможности для широких заимствований.
Прозвище как единица национального антропони-микона представляет безусловный интерес для ан-
тропологических исследований, так как отличается богатством способов и средств идентификации индивидуума.
Библиографический список
1. Ангархаев А. Мунхэ ногоон хасуури. Улаан-Удэ, 1982. 366 н.
2. Бромберже К. К антропонимическому анализу антропонимов // Вопросы ономастики. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2012. № 1 (12). С. 116-145.
3. Буряадай уран зохёолшодой рассказууд. Улаан-Удэ, 1967. 395 н.
4. Дамдинжапов Ц. Ж. Ажабайдалай таабаринууд. Улаан-Удэ, 1979. 155 н.
5. Доржиева Г.С. Функция обращения имен существительных в современном бурятском языке (коммуникативно-прагматический аспект): дис. ... канд. филолог. наук. Улан-Удэ, 2000. 230 с.
6. Долинин К.А. Стилистика французского языка. Л., 1978. 344 с.
7. Дугаров Д. Д. Хангай. Улаан-Удэ, 1984. 231 н.
8. Замай ||удал. Муноо уеын рассказууд. Улаан-Удэ, 1976. 372 н.
9. Клаус Г. Сила слова. Гносеологический и прагматический анализ языка. М., 1967.
10. Намсараев Х.Н. Рассказууд, повестьнууд. Нэгэдэхи ном.
Улаан-Удэ, 1986. 332 н.
11. Никонов В.А. Имя и общество. М.: Наука, 1974. 276 с.
12. Подольская Н.В. Словарь русской ономастической терминологии. М.: Наука, 1978. 198 с.
13. Семенюк Н.Н. Норма языковая // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 337-338.
14. Суперанская А.В. Структура имени собственного. Фонология и морфология. М.: Наука, 1969. 207 с.
15. Суперанская А.В. Общая теория имени собственного. 2-е изд., испр. М.: Изд-во ЛКИ, 2007. 368 с.
16. Шелкова И.А. Прозвища персонажей в произведениях А.Г. Алексина // Вопросы ономастики. 2011. № 1 (10). С. 85-97.
17. Шулунова Л.В. Ономастика Прибайкалья. Улан-Удэ: Бурятское кн. изд-во, 1995. 204 с.
18. Шулунова Л.В. Прозвища в антропонимии бурят. Улан-Удэ: Бурятское кн. изд-во, 1985. 90 с.
19. Ябжанов Б.Н. Саяанай домог. Улаан-Удэ, 1963. 139 н.
20. Segalen M. Le nom caché. La dénomination dans le pays bigouden sud // L'Homme. 1980. T. 20. P. 63-76.
УДК 37.014.2
«ШКОЛЬНЫЙ ВОПРОС» НА БЕСПАРТИЙНЫХ КРЕСТЬЯНСКИХ КОНФЕРЕНЦИЯХ 1923 г. В ЗАБАЙКАЛЬЕ (ПО МАТЕРИАЛАМ ГАЗК)
© А.И. Сажина1
Забайкальский государственный университет, 672039, Россия, г. Чита, ул. Александро-Заводская, 30.
На основе анализа материалов беспартийных крестьянских конференций характеризуются условия становления советской системы образования в Забайкалье, проблемы деятельности образовательных учреждений. Рассматриваются особенности социально-политической обстановки в местной деревне в период советизации Забайкалья.
Табл. 1. Библиогр. 5 назв.
Ключевые слова: забайкальское крестьянство; беспартийные крестьянские конференции; народное образование; советизация Забайкалья.
"SCHOOL QUESTION" AT NON-PARTY PEASANT CONFERENCES IN 1923 (BASED ON MATERIALS OF TRANSBAIKAL STATE ARCHIVES) A.I. Sazhina
Transbaikal State University, 30 Aleksandro-Zavodskaya St., Chita, 672039, Russia.
Having studied the materials of non-party peasant conferences the author characterizes the formation conditions of Soviet educational system in Transbaikal region and the problems of educational institutions activities. The article also considers the features of socio-political environment in local village during the Sovietization period of Transbaikalia. 1 table. 5 sources.
Key words: Trans-Baikal peasantry; non-party peasant conferences; public education; sovietization of Transbaikalia.
После ликвидации Дальневосточной республики, в состав которой в 1920-1922 гг. входила Забайкальская область, на ее территории была образована Забайкальская губерния. Одной из важнейших задач орга-
нов власти присоединенном регионе стала консолидация местного населения на основе общегосударственных установок Советской власти. В материалах V губернской партийной конференции основная зада-
1Сажина Антонина Иннокентьевна, ассистент кафедры истории, тел.: 89644707227, e-mail: а[email protected] Sazhina Antonina, Assistant Lecturer of the Department of History, tel.: 89644707227, e-mail: а[email protected]
