CC BY
56
УДК 821.161.1.09''19'' ; 82-1
Соколова Вера Александровна
Литературный институт имени А.М. Горького (г. Москва) Российский Православный Университет (г. Москва) sokolova-vera@yandex.ru
ПОЗДНЯЯ ПОЭЗИЯ ИРИНЫ КНОРРИНГ (на примере титульного стихотворения «Темнота. Не светят фонари...»)
Статья посвящена поздней поэзии Ирины Корринг (1906-1943 гг.), являющейся представителем младшего поколения первой волны русской эмиграции. Для данного периода ее творчества характерен выход из круга личных тем. Подобное явление, несвойственное для ее поэзии в целом и наблюдающееся в основном в позднем периоде творчества, связано с возвращением гражданских мотивов, проявлявшихся до этого лишь в самом в раннем периоде творчества Кнорринг.
В статье подробно рассматриваются основные образы Кнорринг, используемые автором в поэтическом тексте, и дается их характеристика.
Материалом для исследования послужило стихотворение «Темнота. Не светят фонари...» (1942), относящееся к последним годам жизни автора и представляющее собой характерный пример выхода из круга личных тем. Его анализ показывает такие свойственные творчеству Ирины Кнорринг черты, как интимность и камерность лирики, а также дневниковая манера письма, роднящие ее поэзию с творчеством поэтов «парижской ноты». Важным моментом является возвращение гражданской тематики на фоне вхождения в жизнь Кнорринг Второй мировой войны и усиления многолетней тяжелой болезни.
Таким образом, исследование стихотворения показывает усиливающееся с годами в творчестве Кнорринг внимание к темам войны и смерти, а также свойственное ее поколению в целом ощущение экзистенциального одиночества человека - с одной стороны. С другой же - отмечается в данном произведении проявление гуманистических ценностей. Подобное исследование расширяет взгляд на творчество Кнорринг, демонстрируя неточность мнения о ней исключительно как о поэте личных тем.
Ключевые слова: русская эмиграция, Ирина Кнорринг, «парижская нота», война, смерть, поздний период творчества.
Представитель младшего поколения первой волны русской эмиграции, Ирина Николаевна Кнорринг (1906-1943) оставила свой след в литературе русского зарубежья. Ее творчество ценили и эмигрантские мэтры, такие как Г. Струве, Г. Иванов, Г. Адамович, и А. Ахматова, познакомившаяся с ее стихами в 50-е годы через родственников уже покойной Кнорринг, вернувшихся в СССР. Так, Г. Адамович в рецензии на ее первый сборник отмечал: «У Ирины Кнорринг бесспорно есть поэтическое дарование, видна у нее и хорошая литературная выучка. <.. .> Самое приятное в стихах Кнорринг - их простота» [1, с. 3]. Г. Иванов писал о стихах Кнорринг, уже подводя итоги ее жизни и творчества: «Кнорринг была не очень сильным, но настоящим поэтом. Ее скромная гордость и требовательная строгость к себе, мало кем оцененные, будут, я думаю, все же со временем вознаграждены. У скромной книжки Кнорринг есть шансы пережить многие более "блестящие" книги ее современников. И возможно, что, когда иные из них будут давно "заслуженно" забыты, - бледноватая прелесть стихов покойной Кнорринг будет все так же дышать тихой, не яркой, но неподдельно-благоуханной поэзией» [3, с. 585586]. Созвучен этим мнениям и голос А. Ахматовой: «По своему высокому качеству и мастерству, даже неожиданному в поэте, оторванном от стихии языка, стихи Ирины Кнорринг заслуживают увидеть свет. Она находит слова, которым нельзя не верить. Ей душно и скучно на Западе. Для нее судьба поэта тесно связана с судьбой родины, далекой
и даже, может быть, не совсем понятной. Это простые, хорошие и честные стихи» [2, с. 247].
Критики выделяют в творчестве Кнорринг такие черты, как дневниковую манеру письма, роднящую ее поэзию с «парижской нотой», естественность, камерность. Главные ее темы: любовь, материнство (это особо подчеркивал Г. Струве в «Русской литературе в изгнании» [8, с. 238]), а также боль об утраченной родине и тяжесть эмигрантского существования.
Именно эти черты и определяют поэзию Кнор-ринг, создавая уникальную интонацию. Так, Галина Кузнецова подметила, что, по сути, стихи Кнорринг - «это дневник» [4, с. 506]. Действительно, как поэт, Ирина Кнорринг находится в кругу личных тем, а окружающее пропускает через личное восприятие. Ее сын, Игорь Софиев, писал о повседневной эмигрантской жизни, которая превратилась для Кнорринг в «родину»: «Мать знала только Россию своего детства, вернее, она себя в ней ощущала лишь ребенком, психологически еще полностью не сложившимся. И наверное, она была совершенно искренней, когда писала, что для нее родина - это быт эмигрантщины. Конечно, в этом слове горькая ирония, горькая насмешка над самой эмиграцией, а может быть, и над самой собой» [7, с. 94].
В словаре Кнорринг образы, связанные с обыденной жизнью, подчас приобретают новое значение (будильник - тяжесть жизни; велосипед - временная свобода, отрешение от рутины). О самой себе с долей грусти и разочарования она пишет:
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова iij- № 1, 2016
© Соколова В.А., 2016
108
Поздняя поэзия Ирины Кнорринг (на примере титульного стихотворения «Темнота. Не светят фонари...»)
«И вижу я, как жизнь играет, / И несравненно хороша / Моя несложная, пустая, / Обыкновенная душа» [5, с. 58] («Двум Юриям», 1929). Однако именно в этой простоте она и находит красоту. Во многом здесь сказалось ее наследование акмеизму, с его вещественным восприятием мира и чуждостью метафизики. Взгляд Кнорринг субъективен и сознательно сосредоточен на простой повседневной жизни. Однако в ее творчестве есть периоды обращения и к социальным темам - это ранний этап творчества, пришедшийся на Гражданскую войну, а также поздний период: время Второй мировой войны и преддверие смерти Кнорринг.
Весьма отчетливо тема войны проявится в стихотворении «Темнота. Не светят фонари...». Это одно из последних ее произведений, написанное в 1942 году. Оно является заключительным в наиболее полном, на данный момент, сборнике Кнор-ринг «После всего» 1993 года издания. Без сомнения, это одно из лучших произведений Кнорринг, неслучайно оно постоянно включается в различные антологии:
Темнота. Не светят фонари. Бьют часы железным боем где-то. Час, еще далекий от зари, Самый страшный час перед рассветом.
В этот час от боли и тоски Так мучительно всегда не спится. Час, когда покорно старики Умирают в городской больнице.
Час, когда, устав от смутных дел, Город спит, как зверь настороженный, А в тюрьме выводят на расстрел Самых лучших и непримиренных [5, с. 120].
Здесь мы встречаем одни из основных образов поэзии Кнорринг: темноту, боль, тоску. С первых строк они заявлены как ведущие, а не просто создающие атмосферу, с их помощью передается основная идея произведения. «Темнота» - первое слово, с которого начинается стихотворение. Оно выделено как односоставное предложение. Ощущение темноты ещё более усиливается уточнением: «Не светят фонари». Последовательное расположение в одной строке коротких предложений дает ощущение полного отсутствия света и значительно усиливает эффект эмоционального воздействия. Подобное сгущение красок служит для передачи состояния не только окружающего, но и внутреннего мира героини. Ощущение безысходности и неизбежности предельно сжато показано именно в первой строке. В последующем тексте оно будет раскрываться, усиливаясь по мере приближения к заключительным строкам.
Мир, описываемый в произведении Кнорринг, покрыт мраком. Где-то раздается бой часов. Чувство неопределенности подчеркивается словом «где-то». Пространство размывается, утрачивает ясные границы. Без сомнения, образ часов как
механизма связан с ощущением напряженности, тягостным предчувствием, с которым так же логически связан образ колокольни, здесь не названный, но подразумеваемый. В ряде предыдущих стихотворений автора (например, «Где-то пробили часы.» [5, с.112], 1940) упоминаются именно колокольные часы, которые вместе с самой колокольней являются символами времени, вечности, неизбежности.
Бой часов характеризуется эпитетом «железный», который толкуется как твердый, жесткий, даже жестокий. Этот эпитет усиливает характеристику образа часов, подчеркивает его использование в качестве напоминания о сроках и неумолимости времени. Все это находится в рамках образной системы Кнорринг и ее мироощущения в целом. Так подразумеваемая колокольня возникает в русле размышлений о смерти, об определенном сроке человеческой жизни. Это естественно, если вспомнить, что рассматриваемое стихотворение - одно из последних в творчестве Кнорринг, которая много лет тяжело болела диабетом. С годами тягостные размышления о собственной кончине в ее поэзии только усиливались.
В следующих строках разбираемого стихотворения слово «час» возникает уже как образ времени: «Час, еще далекий от зари / Самый страшный час перед рассветом». Каждая из форм данного слова в поэзии Кнорринг соответствует своему образу: «час» используется для обозначения временного отрезка, «часы» - это механизм. Однако соединение двух этих образов в последовательных строках создает дополнительный смысл, рождающийся при сцеплении их в единый - механистично-временной - образ, чем особо подчеркивается неизбежность и неотвратимость трагического момента.
Рассмотренные строки наполнены ощущением тягостного ожидания. В них изображаются непроглядный мрак и тоска, владеющие не только героиней, но и всем окружающим миром. Характеристика «самый страшный час» говорит уже не о личном, но об общечеловеческом переживании. Мучительное преодоление мрака, времени «далекого до зари», которое необходимо пережить, заключено в этих словах.
«В этот час от боли и тоски / Так мучительно всегда не спится», - продолжает Кнорринг, демонстрируя соединение боли душевной и телесной, хотя столь прочная связь образов, «боли и тоски», указывает на первостепенность именно душевной боли (здесь слово «боль» должно усиливать состояние тоски). Также мы видим пример расширения чувства: Кнорринг говорит в первую очередь о себе и своих переживаниях, характерных для ее «дневниковой» манеры письма, но одновременно проявляет сопереживание другим людям, передавая их ощущения и эмоции. Это приметы ее поздней лирики, связанные во многом с осмыслением
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 1, 2016
109
войны (например, стихотворение «Уверенный, твердый, железный.» [5, с. 118-119], 1942) и способствовавшие ее выходу из круга личных тем. Еще яснее это видно в следующих строках: «Час, когда покорно старики / Умирают в городской больнице». Образ смерти у Кнорринг вещественен и прозаичен, на нем нет и налета мистики, но в своей обыденности (если не привычке, выработанной за долгое время пребывания в больнице) он еще более ужасает. Кнорринг давно свыклась с неизлечимой болезнью. Говоря о стариках и больнице, она косвенно говорит и о себе, описывает и свое будущее. В других стихотворениях, посвященных теме смерти, эти размышления даются прямым текстом, и образ больницы занимает в них особое место («Памяти Жэрмен» [6, с. 47], 1933; «Дотянуть бы еще хоть три месяца...»[6, с. 50], 1940). Характерно и то, что старики у Кнорринг умирают «покорно», во многом - это самохарактеристика. Слово, обычно означающее смирение, в ее собственном словаре имеет негативную коннотацию, поскольку связано с ее ощущением покорности перед смертью, с принятием своей обреченности, то есть - со своеобразным поражением в борьбе. (К слову, именно у Кнорринг в таком понимании покорности нет ничего богоборческого, как может показаться, при всей сложности ее отношений с Богом. Ситуация здесь скорее обратная. Ведь чтобы жить - нужны силы и цели. Чаще всего ее тяготит «проигранность», то есть нереализован-ность собственной жизни. Претензии выдвигаются к себе, а это - не мятеж.)
Интересен и образ города как живого зверя, чутко дремлющего в этот «страшный» час - «Час, когда, устав от смутных дел, / Город спит, как зверь настороженный». Здесь свойственный ее поэзии образ Парижа приобретает новые черты. Для Кнорринг весьма характерно проецировать на город свои переживания, но теперь мы находим в его описании и характеристике звериное начало. Впрочем, и оно является отражением состояния людей в данный момент, ведь «смутные дела» - общая характеристика военного времени.
Кнорринг рассматривает разные лики смерти: и личную, и чужую, а описание своей тоски и боли дает в соотнесении с общей трагедией. В целом же стихотворение воспевает героев Сопротивления, только раскрывается это лишь в последних строках: «А в тюрьме выводят на расстрел / Самых лучших и непримиренных».
Мы видим упоминания тюрьмы и расстрела в предутренний час, от них веет тем же спокойствием, что и от упоминания смерти стариков в больнице. Подобное превращение ужасного в естественное действует крайне сильно. Стоит отметить, что последняя строка совершенно не соотносится с тем, как был упомянут образ стариков. Те уходили «покорно», на расстрел же выводят «самых лучших и непримиренных». Здесь хочется обратить внимание не только на то, что в последней строке звучит оценка их подвига, но и на то, что слово «непримиренные» дается в противовес многим «покорным», смирившимся, в том числе и самой себе.
В целом мы видим, что в поздней поэзии Ирины Кнорринг главенствует тяжелое сумрачное предощущение смерти. Ощущение безнадежности, свойственное всей поэзии «парижской ноты», у Кнорринг с годами только усиливается, демонстрируя экзистенциальное одиночество человека в окружающем его мире. Однако именно в стихах позднего периода, посвященных военной теме, она выходит за рамки тем личного круга, характеризующих ее поэзию в целом, и обращается к социальной и общественной тематике, в которой хотя бы иногда происходит преодоление разобщенности перед общей бедой. Гуманистическое восприятие, пробивающееся сквозь ее строки, соединено с болью и тоской о человеческой жизни.
Библиографический список
1. Адамович Г. Литературные заметки // Последние новости. - 1931. - 30 апреля.
2. Ахматова А.А. Сочинения: в 2 т. - М.: Художественная литература, 1990. - Т. 2. Проза. Переводы. - Изд. 2-е, испр. и доп. - 494 с.
3. Иванов Г.В. Собр. соч.: в 3 т. - М.: Согласие, 1993. - Т. 3: Мемуары. Литературная критика. - 720 с.
4. Кнорринг И.Н. Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2 т. - М.: Аграф, 2009. - Т. 1. -608 с.
5. Кнорринг И. После всего: Стихи 19201942 гг. - Алма-Ата: Вариант, 1993. - 126 с.
6. Кнорринг И. После всего: Третья книга стихов (посмертная). - Париж, 1949. - 62 с.
7. Софиев И. Монпарнасские сны // Простор. -1997. - № 2. - С. 93-99.
8. Струве Г.П. Русская литература в изгнании. - Париж - М.: YMCA-Press; Русский Путь, 1996. - 448 с.
110
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова «jij- № 1, 2016
