CC BY
46
УДК 009
Кожевников Сергей Борисович
доктор философских наук,
профессор кафедры философии Кубанского
государственного университета
Ермоленко Галина Алексеевна
доктор философских наук,
профессор кафедры философии Кубанского
государственного университета
Sergey B. Kozhevnikov
Doctor of Philosophy,
professor of chair of philosophy of the Kuban state university milena.555@mail .ru Galina A. Ermolenko Doctor of Philosophy,
professor of chair of philosophy of the Kuban state university milena.555@mail .ru
ПОВСЕДНЕВНОСТЬ И ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ПРИКЛЮЧЕНИЯ EVERYDAY LIFE AND PHENOMENOLOGY ADVENTURE
Аннотация. В статье раскрываются креативные ресурсы повседневности, прослеживается роль повседневности в формировании тезауруса языка культуры. Приключение трактуется в социологическом ключе как феномен, конституирующий специфику социальной рациональности.
Ключевые слова: повседневная жизнь, жизненный мир, феноменология, социальная рациональность.
Annotation: The article reveals the creative resources of everyday life, traced the role of everyday life in the formation of the thesaurus of the language of the culture. Adventure is interpreted in this manner as a phenomenon, constituting specificity of social rationality.
Keywords: everyday life, life-world, phenomenology, social rationality.
Возможность реконструкции социальной рациональности обусловлена горизонтом жизненного мира человека. В жизненном мире человек существует в синтетическом единстве вместе с окружающей его смысловой реальностью. Эта реальность определяет способ и средства понимания человеком своего места в мире, выступает условием принятия
экзистенциально важных жизненных решений. Проект человека выступает в качестве конститутивного принципа самого жизненного мира, так как понимание другого, лежащее в основе социальных отношений, осуществляется как момент нашего «праксиса», продукт конкретных человеческих отношений. Конечной целью понимания является объективация индивидуальных проектов в истории, поскольку она «конституирует динамический закон человеческого поведения и единство их внутренних противоречий» [1]. В свою очередь, объективация исторической рациональности превращает человеческую историю в единый социальный ансамбль.
Экзистенциально окрашенную социальную концепцию приключения развивал Г. Зиммель, поздний представитель «философии жизни», много сделавший для становления «культуркритической» традиции в философии ХХ века. Он во многом предвосхитил «рациовитализм» Х. Ортеги-и-Гассета, провозгласив недоверие к континуальным, закостеневшим формам культуры (а по сути к классическому образу культуры как таковому), которые он определял как «более-жизнь» и «более-чем-жизнь». Сущность этих форм он усматривал в торможении жизненной стихии, связанном с преодолением витальной ограниченности, смертности человека и упорядочением спонтанных антропогенных процессов посредством сверхвитальных культурных образований.
Идеи, которые отстаивал Г. Зиммель, были в центре внимания социальных наук того времени. В дальнейшем они составили мировоззренческое кредо, которым руководствовались многие поколения социальных мыслителей, принадлежавших к качественной традиции социальных исследований. Х. Абельс указывает на прямую связь, существующую между социальной теорией Г. Зиммеля и работами представителей Чикагской школы социологии: А. Смолла, Р. Парка, У. Томаса, Дж. Мида, Г. Блумера, которые, в свою очередь, сыграли важную роль в становлении проблематики «Lebenswelt» в рамках социологической науки [2]. Г. Зиммель релятивизировал ценности, связав их с изучением человека, полностью погружённого во взаимоотношения с другими людьми в контексте наиконкретнейших социокультурных обстоятельств, тем самым подвёл гуманитарные науки к осознанию того факта, что ценности и нормы являются продуктами человеческой деятельности, а, следовательно, действительны только для конкретного времени и конкретного пространства. В «социологическом перспективизме» Г. Зиммеля обрела прикладное значение романтическая концепция субъекта культуры, которая утверждала, что всякая реальность может быть рассмотрена сквозь призму рефлектирующего сознания под совершенно иным углом зрения в разнообразных возможных «системах координат».
В эссе «Приключение» Г. Зиммель развил образ жизненной полноты, дорефлексивной насыщенности жизненного переживания, вырванного из связной последовательности целостного жизненного пути. Приключение - это разрыв в целостном облике культуры, авантюрный шаг,
ставящий человека лицом к лицу с самой жизнью в её неприкрытом, опасном и соблазнительном обличье. Приключение подобно сновидению, которое, примыкая к истории бодрствования, тем не менее, сохраняет своё очарование воспоминания. Но в его случайности содержится больше смысла, чем это может показаться на первый взгляд. Приключение, настаивал Г. Зиммель, носит не механический, а органический характер, оно является особым способом проявления «великих категорий жизни». Имея начало и конец, представляя собой замкнутое единство, приключение оставляет впечатление исчерпанной, целиком выраженной жизни, интенсивность которой сопоставима со всем континуумом жизненного процесса. Приключение - это такое переживание, в котором, говоря словами Г. Зиммеля, «случайно-внешнее охвачено внутренне необходимым», когда особое состояние жизненного мира со всей его аподиктической силой обусловлено самой формой переживания. Перевес жизненного процесса (понятого как форма) над средствами централизации жизни (жизненными содержаниями) возможен только в молодости, когда существует известная напряжённость жизненного чувства. Молодость, наполненная приключениями, ассоциируется Г. Зиммелем с романтическим восприятием жизни: «Эта настроенность больше всего ощущает полную силу жизненного потока именно в очерченности вырванного из обычного течения жизни переживания, к которому всё-таки протягивается нерв от сердца жизни» [3]. Полнота жизни состоит в исключительном и вместе с тем в свободном от принудительной продолжительности жизненного процесса событии. Эту свободу романтики находили в повседневной жизни, свободной от выполнения каких бы то ни было профессиональных обязанностей. Стиль Г. Зиммеля чрезвычайно поэтичен и наполнен яркими метафорами, что создаёт совершенно особую исследовательскую атмосферу. Заметим, что подобная манера изложения была весьма характерна для представителей «философии жизни», стремившихся расширить палитру исследовательских средств с целью изучения проблемных областей, не затронутых классической философской рефлексией.
С течением времени восторженная апология жизненного мира уступает место позитивным исследовательским проектам. Углубление в череду специальных вопросов способствовало трансляции концептуального ядра исследований жизненного мира из лабораторно-феноменологических в жизненно-практические контексты. Это нашло своё отражение и в смене наименования самой области исследований. Последователи Э. Гуссерля (в частности, М. Хайдеггер и А. Щюц) предпочитали говорить уже не столько о «Lebenswelt», сколько об «Alltag», «Alltäglichkeit» или «alltägliche Lebenswelt» (соответственно «обыденная жизнь», «повседневность» и «жизненный мир повседневности»). А.Щюц на основе концепции жизненного мира разработал специфические процедуры социального познания, создав оригинальную социологическую концепцию интеракционистского свойства. Углубившись в изучение специфики интерпретативных действий, совершаемых социальным субъектом на
микроуровне социальной реальности, он логично пришёл к открытию нового проблемного поля социологических исследований, обозначенного впоследствии как «социология повседневности».
В результате появления новых социологических коннотаций понятие «жизненный мир» стало рассматриваться в теоретической связке с задачей исследования содержания повседневной жизни человека на основе различного историко-культурного и социального материала. Так, авторы коллективной монографии «Теория и жизненный мир человека» (1995), давая картину динамики современного российского общества в социально-философском и культурно-антропологическом контекстах, рассматривают понятие «жизненный мир» в значении синонима мира обычной повседневной жизни [4]. В то же время в работе И.Т. Касавина и С.П. Щавелева «Анализ повседневности» (2004), где показана широкая панорама исследований повседневности в социологическом, культурно-антропологическом, этнологическом, историческом, психологическом, лингвистическом и герменевтическом аспектах понятие «жизненный мир» рассматривается в качестве законного преемника концепции здравого смысла, разработанной в XVIII в. представителями Шотландской школы Т. Ридом и Дж. Битти. С.П.Щавелев трактует «Lebenswelt» как аналог повседневности, взятой в концептуальном виде как предмет философской рефлексии и фундамент всех форм сознания, однако с той оговоркой, что проблематика «Lebenswelt» не исчерпывается одной лишь темой повседневности [5].
Очевидно, следует иметь в виду, что жизненный мир шире одной только повседневности, но он содержит в себе повседневность в качестве своего важнейшего модуса, структурного принципа, затрагивающего все сферы жизненной активности человека. Это позволяет говорить об идентичности структур жизненного мира смысловым ресурсам повседневного опыта, в особенности тогда, когда речь идёт о проблематизации наиболее очевидных, но институционально не оформленных и в достаточной степени не отрефлектированных предпосылок социокультурной жизни человека. В этом смысле слова «жизненный мир» и «повседневность» могут становиться синонимичными по значению, однако, по сложившейся традиции, «повседневность» проходит по ведомству социологии и других позитивных наук социально-гуманитарного цикла, тогда как «жизненный мир» остаётся преимущественно предметом феноменологической философии и её прямых ответвлений.
Развитие концепции жизненного мира после Э. Гуссерля шло в двух магистральных направлениях: экзистенциальном и социально-феноменологическом (особые позиции в исследовании жизненного мира занимал историко-генетический подход, разработанный Д. Лукачем на основе марксистской «теории отражения»). С некоторой долей условности первое направление можно обозначить именами М. Шелера, Х. Ортеги-и-Гассета, М. Хайдеггера, Ж.-П. Сартра, второе - именами А. Щюца, П. Бергера, Т. Лукмана, Г. Гарфинкеля и Э. Гофмана. Определённую роль в становлении проблематики жизненного мира в теоретической социологии
сыграла антропологическая концепция Ч. Кули и прагматически фундированные исследования представителей символического интеракционизма Дж. Мида и Г. Блумера.
Позитивная программа исследования повседневного жизненного мира, сформулированная в качестве главной задачи в рамках социальной феноменологии А. Щюца, заложила фундамент целого направления в науках о человеке и его социальном поведении. А. Щюц поставил задачу адаптации феноменологического метода Э. Гуссерля к обсуждению ключевых проблем социальной теории, поставленных М. Вебером. Будучи глубоко заинтересованным вопросом о рациональных свойствах социального мира (вопросом, постоянно находившимся в сфере научных интересов М. Вебера), он с помощью феноменологического метода попытался проникнуть в смысловую ткань самой социальной рациональности, которая М. Вебером рассматривалась как исходный пункт конструирования социальных связей. Тем самым А. Щюцем была выявлена специфическая предметная область, обозначенная им как смысловое строение жизненного мира. Реальность жизненного мира из периферийного компонента чистой феноменологии, где она ещё носила характер смелой гипотезы, стала предметом скрупулёзного и методичного изучения со стороны социальных наук. Чтобы оценить вклад А. Щюца в развитие концепции жизненного мира, мы должны иметь в виду, что приватный мир человека, мир его повседневной жизни для него всегда является интерсубъективным миром культуры. В этой перспективе культура представляет собой метафорическую реальность, своеобразный «текст», образуемый речевыми действиями партнёров по коммуникации [6]. В таком понимании сущности культуры, где культура предстаёт в качестве продукта субъективной интерпретации человека, заключена главная предпосылка всей социальной теории А. Щюца. Понятие жизненного мира становится для него отправной точкой и главным предметом социальных наук, поэтому не будет преувеличением сказать, что проблематика жизненного мира стала их достоянием главным образом благодаря его исследовательским усилиям.
Актуализация исследовательского интереса к повседневной жизни связана с тенденцией пересмотра традиционных взглядов на специфику процесса познания и исследовательских процедур в социально-гуманитарных науках. Междисциплинарный характер изучения различных аспектов повседневности обусловлен также возросшей потребностью в описании и интерпретации процессов институционально не регламентируемого смыслообразования. Изучение повседневности осуществляется, как правило, на фоне имплицитного предположения о наличии в ней определённого креативного потенциала, позволяющего обыденному сознанию участвовать в процессах воспроизводства и трансформации символических структур и смыслов, необходимых как для функционирования символических порядков повседневности, так и для конструирования трансцендентного опыта культуры.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Сартр, Ж.-П. Критика диалектического разума (фрагменты) // Эстетические исследования: Методы и критерии. М.: Институт философии РАН, 1996. - С.173-216., - С. 210.
2. Абелъс, Х. Интеракция, идентификация, презентация: Введение в интерпретативную социологию. СПб.: Алетейя, 1999. - С. 30.
3. Зиммелъ, Г. Избранное: В 2 т. Т. 2. Созерцание жизни. М.: Юрист, 1996. - С. 223.
4. Теория и жизненный мир человека. М.: Институт философии РАН, 1995. -С. 5.
5. Касавин, И.Т., Щавелев ,С.П. Анализ повседневности. М.: Канон+, 2004. - С. 77.
6. Ермоленко, Г.А., Кожевников, С.Б. Философские метафоры в текстах культуры// Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. 2013. № 3 (15). - С. 81-88.
Bibliography:
1. Sartre Jean-P. Critique of dialectical reason (fragments) // Aesthetic studies: Methods and criteria. M: Institute of philosophy of RAS, 1996. - P.173-216. - P. 210.
2. Abels, H. Interaction, identification, presentation: Introduction to the interpretative sociology. SPb.: Aleteja, 1999. - 30 p.
3. Simmel, G. Favorites: In 2 volumes. Vol. 2. Contemplation of life. M: Lawyer, 1996. - 223 p.
4. Theory and human life-world. M: Institute of philosophy of RAS, 1995. - P. 5.
5. Kasavin, I.T., Schavelev S. P. Analysis of everyday life. M: Canon+, 2004. - P. 77.
6. Ermolenko, G.A., Kozhevnikov, S.B. Philosophical metaphors in lyrics Culture // Bulletin of the University of Perm. Philosophy. Psychology. Sociology. 2013. Number 3 (15). P. 81-88.
