CC BY
155
УДК 796.075(47+57)+929Беляев
ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ БЕЛЯЕВСКОГО КРУЖКА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 90-х годов XIX ВЕКА (по воспоминаниям участников)
Д.Е. Луконин
Саратовский государственный университет, кафедра туризма и культурного наследия E-mail: Lukonin@info.sgu.ru
Характеризуя русскую художественную интеллигенцию начала 90-х гг. XIX в. В.В. Стасов безжалостно заклеймил это время как «эпоху всеобщего ретроградства, измены, поворачивания оглобель назад и все более и более распространяющегося ничтожества, мелкоголовия, вина и карт». На примере Беляевского кружка автор статьи подробно рассматривает кризисные процессы, их причины, проявления и последствия, выделяет положительные и отрицательные черты «застольной составляющей» беляевского кружка.
Ключевые слова: М.П. Беляев, беляевский кружок, русское искусство, предпринимательство и меценатство, кризис русской художественной интеллигенции, повседневная жизнь.
ORDINARY LIFE OF BELAIEV CIRCLE IN FIRST HALF OF THE 90-th YEARS OF XIX CENTURY
(based on the memories)
D.E. Lukonin
«The epoch of general obscurantism, treasons, turned shafts and diffusive more and more nonentities, meatheads, wine and cards», - so Vladimir Stasov, outstanding representative of Russian art criticism said about Russian art intelligentsia in first half of the 90-th years of XIX century. The author of this article considers in detail the crisis of Belaiev circle, his motives, manifestations and consequences, takes notice of positive and negative features of feasts in Belaiev house.
Key words: Mitrophan Belaiev, Belaiev circle, Russian art, free enterprise and patronage of arts, crisis of Russian art intelligentsia, ordinary life.
Беляевский кружок был видным объединением петербургской творческой интеллигенции, сложившимся в середине 80-х гг. XIX
века1. Наиболее яркой публичной акцией, предпринятой с целью репрезентации художественных устремлений его участников, стали русские концерты на Всемирной выставке в Париже 1889 г., организованные М.П. Беляевым в зале Трокадеро. «Париж и мир», однако, оказались не готовы к восприятию «новой русской музыки»2. Это привело к критическим тенденциям, распространившимся среди беляевцев с начала 90-х гг. XIX века. Кажется, только А.К. Глазунов был вполне удовлетворен результатами парижских концертов и теми обстоятельствами, в которых они были проведены3. Напротив, А.К. Лядов, по словам В.В. Стасова, казалось, весь переродился: «Нынче он только руками махает на Россию, и только и помышляет, что об загранице...»4. «...Он все лето5 проповедовал..., что после Европы ничего нет и ни о чем не стоит говорить, а соседним [по даче. -Д. Л.] юношам. проповедовал. засунуть куда-нибудь подальше «Князя Игоря».6 Не менее сильное впечатление опыт «покорения Европы» произвел и на Н.А. Римского-Корсакова. «.Я замечаю в себе громадную перемену после поездки за границу, - писал он жене. - Я отдохнул и отвык от музыки, и все, что я ни слышу теперь, мне не нравится. <.> Полагаю, что большая часть русской школы -
1 См.: Курбанов, М.М. Воспоминания о беляевском кружке и о «Беляевских пятницах» / / Памяти Митрофана Петровича Беляева: Сб. очерков, статей и воспоминаний. Париж, 1929. С. 101-163; Трайнин, В.Я. М.П. Беляев и его кружок. Л., 1975; Луконин, Д.Е. Кружки как форма организации досуга русской художественной интеллигенции (на примере «беляевского кружка») / / Городская повседневность в России и на Западе. Саратов, 2006. С. 79-109; Он же. Беляевский кружок в художественной жизни России (80-е гг. XIX - начало XX вв.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Саратов, 2009; Он же. Беляевский кружок сквозь призму исторической памяти / / Историческая память, власть и дисциплинарная история. Пятигорск, 2010. С. 373-383.
2 См.: Луконин, Д.Е. Русское представительство на всемирной выставке 1889 г. // Туризм и культурное наследие. Саратов, 2009. Вып. 6. С. 102-133; Он же. Проблема саморепрезентации русской национальной экспозиции на всемирных выставках XIX в. // Туризм и культурное наследие: межвуз. сб. науч. тр. Саратов, 2008. Вып. 5. С. 94-117.
3 «Поездка оставила во мне самое чудное воспоминание, - писал
А.К. Глазунов С.Н. Кругликову. - В особенности французский оркестр произвел самое отрадное впечатление. <...> В Париже у нас образовался целый кружок знакомых, преимущественно музыкантов и композиторов, которые обещали хлопотать о том, чтобы <...> исполняли бы русские сочинения» (Глазунов, А.К. Письма, статьи, воспоминания. М., 1958. С. 125-126).
4 Стасов, В.В. Письма к родным: в 3 т. М., 1958. Т. 2. С. 254.
5 Речь идет о лете 1889 г., - времени сразу после возвращения русских музыкантов из Парижа.
6 Стасов, В.В. Письма к родным... Т. 2. С. 262-263.
не музыка, а холодное и головное сочинительство»7. Далее Римский-Корсаков недвусмысленно подчеркивал «отрезвляющее» воздействие европейских поездок на его взгляды и даже находил в этом положительный, хотя и горький эффект. «Слушал "Кремль" в 4 руки -скучно; просматриваю "Восточную рапсодию" Глазунова - мелко и ничтожно; романсы и квартет Соколова - сухо и безжизненно. <...> Вот Бетховенский квартет или симфония - другое дело. Техника и разработка там только форма, а все проникнуто жизнью и душою; конечно, тоже и Шопен и Глинка и (представь себе) - итальянцы с секстетом из "Лучии", квартетом из "Риголетто" и со всеми их мелодиями»8. «Знаете, чего нет в русской музыке, - писал он осенью 1891 г. С.Н. Кругликову. - Души нет. А у Бетховена есть великая душа.»9.
Несколько ранее, чем у Н.А. Римского-Корсакова, критические настроения отмечались у А.К. Глазунова. Еще летом 1888 г. он писал Сигизмунду Блуменфельду: «Я завидую тебе, что ты полон музыкальных мыслей, а я иссяк - ничего путного не лезет в голову»10. Это признание не приходится относить только к периоду летнего отдыха. Через полтора года В.В. Стасов подчеркивал в письме к С.Н. Кругликову, что Глазунов «иссяк в лучших своих силах, либо приостановился. Все новейшее у него - сухо или скучно, или подражания (всего чаще нынче - Вагнеру)»11. Еще через год Стасов подтвердил свое впечатление тому же адресату: «Глазунов ничего нового не делал - и, слава Богу! Ему надобен большой антракт, а то он иссяк, утомился и нехорош стал»12. Таким образом, творческое «иссякно-вение» Глазунова растянулось как минимум на три-четыре года. Концом кризиса обычно считают период, в который композитором практически подряд были написаны три его крупнейшие симфонии, - Четвертая (1893), Пятая (1895) и Шестая (1896).
В отличие от Римского-Корсакова, у которого кризис проявился в необычном для него стремлении освоить сокровищницу мировой философско-эстетической мысли, кризис Глазунова нашел свое воплощение в более традиционном для русского стиля поведении, -чрезмерном поклонении «зеленому змию». Так, летом 1888 г. Глазу-
7 Избранные письма Н. А. Римского-Корсакова к Н. Н. Римской-Корсаковой / / Римский-Корсаков: Исследования, материалы, письма: в 2 т. М., 1953. Т. 2. С. 61.
8 Там же.
9 Римский-Корсаков, Н. А. Полн. собр. соч.: Литературные произведения и переписка. Т. 1-8. М., 1955-1982. М., 1982. Т. 8а. С. 194.
10 Глазунов, А.К. Письма, статьи, воспоминания... С. 101.
11 Письма В.В. Стасова С.Н. Кругликову / / СМ. 1949. № 10. С. 74.
12 Там же. С. 75.
нов сообщал С.М. Блуменфельду: «Приехал Беляев, и мы уже успели с ним дважды покутить: один раз в ресторане Контана, другой раз у него на даче»13. Тем же летом в письме к Н.А. Римскому-Корсакову он так рассказывал учителю о своей жизни: «Время я провожу по-цыгански: сегодня, например, у Беляева ночую, завтра -у Антипова, был 2 раза на даче у Стасова»14.
В 1890 г. «цыганская жизнь» Глазунова, очевидно, продолжилась. «С Вержбиловичем и Кузнецовым кутил сегодня.», - писал он Римскому-Корсакову15. Общество А.В. Вержбиловича (1849-1911) часто становилось роковым для Глазунова. Этот замечательный исполнитель-виолончелист помимо своей творческой популярности прославился в петербургской среде как человек, одержимый «пагубной страстью» безудержного, запойного пьянства16. Другими партнерами по «ресторанному делу» становятся для Глазунова, начиная с 1890 г., П.И. Чайковский и Г.А. Ларош. «Чайковский мог много пить вина, сохраняя при этом полную крепость силы и ума, -вспоминал Римский-Корсаков, - не многие могли за ним угоняться в этом отношении. Глазунов, напротив, был слаб, быстро хмелел, становился неинтересен»17. Что же касается личности Лароша, то, по мнению «беляевца» Н.А. Соколова, который близко знал его, Ларош представлял из себя что-то вроде «римлянина эпохи упадка, тонкого эпикурейца и эстета, способного на самые печальные ан-тиморальные эксцессы, если бы от них его не удерживал именно утонченный эстетизм»18.
13 Беляев, В.М. Александр Константинович Глазунов: Материалы к биографии. Пг., 1922. С. 130.
14 Римский-Корсаков, Н.А. Полн. собр. соч. М., 1965. Т. 6. С. 84.
15 Там же. С. 86.
16 Ходили слухи, что для того чтобы Вержбилович мог дать концерт, «к последнему в день концерта необходимо приставить кого-нибудь, кто бы мог удержать его от излишества» (ОР РНБ. Ф. 406. Оп. 1. Д. 335. Л. 8). Римский-Корсаков писал, как потрясла его сцена во время похорон Чайковского, когда «совершенно охмелевший после какой-то попойки» Вержбилович «целовал покойника в голову и лицо» (всем было известно, что Чайковский умер от холеры) (Римский-Корсаков, Н.А. Летопись моей музыкальной жизни. С. 193). Неслучайно Римский-Корсаков связывал с его именем вполне определенные тенденции, проявившиеся в беляевском кружке в начале 90-х гг. XIX века. «С течением времени., - писал он, - "пятницы" становились все многолюднее. Усилились и возлияния за ужином. Появился и Вержбилович» (Там же. С. 154).
17 Там же. С. 175.
18 Каратыгин В.Г. Памяти Н.А. Соколова // Орфей. Пг., 1922. Кн. 1. С. 121-122.
«Жирный изовравшийся свинтус», - так охарактеризовал его однажды, отбросив всякие экивоки, Н.А. Римский-Корсаков19. Пользуясь радушием и гостеприимством М.П. Беляева, Ларош все глубже проникал в кружок. По свидетельству Стасова, «пользуясь отсутствием нашего любезного адмирала» [Н.А. Римского-Корсакова. -Д. Л.], «он теперь в том доме, № 50 на Николаевской, глубокие корни пустил. <...> Он там усердно в карточки поигрывает; как все, и, чтоб завладеть достоконально сердцами, ведь какую "штучку" выкинул! "Что это, - говорит он недавно, - видно, все здесь меня и не любят, и не уважают, и далеко от своего сердца держат, особливо сам хозяин, когда он (да и другие тоже) на меня за картами не кричат и мне никаких сердитых выговоров и упреков не вопиют, как всем прочим, особливо сам Митрофан Петрович, от которого всегда так крепко на орехи достается почти каждому из играющих?!" - Ну и дождался. Нынче его желания исполнены. На него кричат, вопиют, упрекают и выговаривают за картами, и он считает себя повышенным в чине, счастлив и ликует, видит себя и чувствует - своим там.»20 Однажды А.К. Глазунов, запечатлев себя в дружеском сообществе Г.А. Лароша, сделал дарственную надпись Чайковскому следующего содержания: «Дорогому Петру Ильичу на память от горячего поклонника и искренне любящего его». Дружба Глазунова с Чайковским и Ларошем вряд ли была по вкусу его учителю и главе беляевского кружка.
Ухудшающаяся ситуация с попойками привела к тому, что в начале 1891 г. М.П. Беляев, на правах старшего товарища и патрона, вынужден был сделать своему «любимцу» серьезное замечание. Возможно, оно было не первым, но т. к. для большей весомости Беляев придал ему письменную форму, мы имеем сегодня редкий документ, наглядно демонстрирующий неформальную сторону жизни беляевского кружка и проверку на прочность дружеских отношений в среде его членов. «Дорогой Саша! - писал Беляев. - Ты меня пугаешь своей слабостью к вину. На всех последних попойках я замечал, что ты не прежний, т. е. что ты пьянеешь гораздо быстрее против прежнего, а это, мне кажется, доказывает, что ты ввел в свой организм излишнее количество алкоголя и тебе надо на время совершенно остановиться от питья, а затем допускать его только с известными промежутками. Ты знаешь, что я не ригорист, и сам не прочь выпить, если мое здоровье это позволяет, - но и тогда я при-
19 Римский-Корсаков? Н.А. Полн. собр. соч. Т. 8а. С. 236.
20 Письмо В.В. Стасова Н.Н. Римской-Корсаковой от 3 июля 1896 г. // Римский-Корсаков? Н.А. Полн. собр. соч. М., 1963. Т. 5. С. 517-518.
знаю опьянение только до степени веселого расположения, а не до отупения, что равняется с чем-то скотским. Такое опьянение не только не возбуждает фантазии, а скорее разрушает весь организм. Это замечаю не один я, а все твои знакомые, - но Бог знает, когда они соберутся сказать тебе это, - мне же горько, что ты такой слабостью погубишь свой талант. Ты до того в последнее время предался попойкам, что запустил и запускаешь музыкальное дело.»21
Любопытно, что Глазунов фактически принял замечания Беляева. В ответном письме он писал: «Дорогой Митрофан Петрович! Перво-наперво мне хочется высказать тебе, что я тебя так уважаю и люблю, что мне, во всяком случае, хотелось бы теперь навсегда сохранить с тобою дружеские отношения. <.> Но что же будешь делать, если я при всем желании не обижаться, не мог быть спокоен, прочитав твое первое письмо. Я даже не отвечал так скоро на него, ибо не желал написать излишних глупостей.»22 Следует заметить, что выговор мецената не уничтожил дружбы между Беляевым и Глазуновым, хотя последний так и не справился со своей пагубной приверженностью.
В чем же была причина ухода Глазунова в кутежи и пьянство на рубеже 80-90-х гг. XIX века? Исследователь его творчества Ю.В. Келдыш полагал, что, «испытывая неудовлетворенность кругом более или менее устоявшихся эстетических представлений и норм балакирев-ско-корсаковской школы, в рамках которого протекало его раннее творчество, молодой композитор в то же время еще не может с достаточной четкостью определить цель своих стремлений. Демонстративное отталкивание от ученически усвоенных на первых порах стилевых принципов "кучкизма" соединяется у Глазунова с идейнохудожественной незрелостью и известной неустойчивостью взгля-дов»23. Если несколько усилить формулировку Ю.В. Келдыша, то можно сказать, что речь шла о неком «бунте» против принципов «кучкизма», «новой русской школы».
Потребность в подобном «бунте» усиливалась неуспехом последних произведений Глазунова даже в среде товарищей по беля-евскому кружку. Выше уже цитировалось уничтожающее мнение Римского-Корсакова по поводу его «Восточной рапсодии»24. Другое
21 ОР РНБ. Ф. 187. Д. 785. Л. 9-10 об.
22 Глазунов: Исследования. Материалы. Публикации. Письма: в 2 т. М., 1960. Т. 2. С. 338.
23 Там же. М., 1959. Т. 1. С. 156.
24 В другом письме того же времени Н.А. Римский-Корсаков высказался так: «Восточная рапсодия». мне окончательно не нравится. Где мои были уши, когда я ее до некоторой степени защищал от нападений других?» (Из-
произведение Глазунова, - симфоническая картина «Кремль» (именно желая подстегнуть молодого композитора к ее завершению, Беляев написал процитированное выше письмо «о вреде пьянства»), -также не вызвала в среде поклонников «новой русской школы» ничего, кроме разочарования. "Кремль" никому, кажется, не понравился и успеха не имел, - писал В.В. Стасов. - Да и мудрено понравиться: тут только есть «сочинение», но нет творчества. Автор явно устал, и ему бы хорошо было несколько времени не сочинять. Вдохновения нынче вовсе не слышно у него.»25
Неудивительно, что в таких обстоятельствах у Глазунова проявляется тяготение прочь от «новой русской школы», - к Чайковскому. В отличие от товарищей по беляевскому кружку Чайковский стремился понять чувства младшего коллеги и поддержать его в трудный момент. «Глубоко сочувствую нравственным страданиям Вашим, - писал он Глазунову, - по поводу того, что вы называете неудачей "Восточной рапсодии". Злее этих страданий ничего нет. Однако ж нет худа без добра. Вы говорите, что друзья не одобрили эту вещь, выразили свое неодобрение не вовремя и что Вы в ту минуту были с друзьями несогласны. Нехорошо то, что они не пощадили еще не охладившегося чувства творца к новому его созданию. Но что они имели мужество высказать свое мнение искренне, это все-таки лучше, чем те неопределенные и обязательные восхваления, которые иные "друзья" считают долгом расточать.»26
Чайковский глубоко верно почувствовал и понял сущность критического состояния, которое испытывал в те годы Глазунов. По его мнению, молодому композитору следовало при сочинении музыки более думать не о «направлении», которое этой музыкой должно утверждаться, а о собственном творческом «я», - отойти от пропаганды кружковых интересов и обратиться к познанию своей индивидуальности. А.А. Гозенпуд обратил внимание на то, что, читая книгу М. дю Кана «Souvenirs litteraires», Чайковский отчеркнул следующие слова: «Я полагаю, что для всякого художника, каков бы ни был его талант, каково бы ни было его направление, вредно всегда находиться в кругу его единомышленников. Таким образом бессознательно создается атмосфера взаимного поклонения и похвал,
бранные письма Н.А. Римского-Корсакова к Н.Н. Римской-Корсаковой. С. 60). Из этой фразы можно сделать вывод, что «другим» слушателям (вероятнее всего, тем же посетителям «беляевских пятниц») «Восточная рапсодия» нравилась еще менее.
25 Письма В.В. Стасова С.Н. Кругликову. С. 75.
26 Гозенпуд, А.А. А.К. Глазунов и П.И. Чайковский // Глазунов: Исследования. Материалы. Публикации. Письма... Т. 1. С. 363.
мешающая плодотворному росту и обновлению. Это то же, что посадить птицу в клетку и заставить ее петь одну и ту же песню»27. На титульном листе книги Чайковский сделал надпись: «Для Глазунова очень подходящие слова», - и выписку: «Полезно менять интеллектуальную среду. <...> При этом знакомстве с идеями других людей дополняешь себя, обновляешь и возвышаешь»28.
В одну из «беляевских пятниц», проводившуюся торжественно в связи с именинами хозяина, в дом М.П. Беляева был приглашен П.И. Чайковский. Как почетному гостю ему было выделено особенно престижное место «по левую руку хозяина». В силу этого, по словам Стасова, «вся его компания нынешняя (Глазун, Лядов, Блумен-фельд и т. д.) явно ждала, что первый тост будет за него. Мне ужасно этого не хотелось, и так как меня посадили для обеда по правую руку Беляева [Римский-Корсаков по причине болезни малолетнего сына отсутствовал. - Д. Л.], то я ему шепотом и сказал: "Митрофан Петрович, Вы знаете, я в Ваши дела никогда не мешаюсь, да и Вы тоже это терпеть не можете, а все-таки скажу Вам, что не надо будет пить первым тост Чайковского..." - "Конечно, конечно, - перебил Митрофан, - я и собирался Вас... " - "Нет, нет, этого никак не следует, - возразил я, - а Вы вот что сделайте: прежде всего, провозглашайте здоровье Римлянина, как отсутствующего, и притом, как настоящего нынче главы школы... "
"Правда, правда, - сказал Беляев, - чудесно, именно так надо...", - и через секунду так и сделал. Потом был тост за меня, потом за "молодых композиторов" <.> и тогда только Беляйкин произнес тост за Чайковского (в таком, дескать, смысле это было сделано - но не сказано - что те все свои, а теперь, мол, здоровье чужого, хотя и дружественного). Но тут компания Чайковского сделала такой гвалт, хлопанье в ладоши, топотню ногами, которая далеко была громче и шумнее аплодирова-нья и "ура" в честь Римского-Корсакова, нашего настоящего национального. Мне и Беляеву это было точно 1000 булавок в бок»29.
Позднее, около 9 часов вечера у Беляева появился и сам Римский-Корсаков, т. к. «его маленькому сыну стало вдруг лучше». «Его уже никто не ждал, и это было так приятно всем, что разом все сделали громадную демонстрацию, хлопали и шумели добрых гА часа
27 Гозенпуд, А.А. Указ. соч. Т. 1. С. 363.
28 Там же.
29 Этот инцидент, произошедший 23 ноября 1890 г., совершенно случайно был зафиксирован письменно, потому что, по собственному признанию
В.В. Стасова, он «не успел» устно рассказать о нем брату. Следует считать весьма вероятным, что подобные столкновения и «дипломатические маневры» не были единичным явлением (Стасов, В.В. Письма к родным. Т. 2. С. 294).
<...> Чайковский играл в то время в карты и даже не вышел. <...> Все это не мелочи и не пустяки, а проявление разных нынешних течений и страстей»30.
Основные опасения М.П. Беляева в данный период были связаны с тем, что Римский-Корсаков в силу сложившихся обстоятельств отойдет от дел беляевского кружка. «Пуганая ворона и куста боится», - так меценат выразил свои ощущения31. Эта фраза был озвучена им в письмах Римскому-Корсакову в самом начале 1891 года. 19 декабря 1890 г. петербургская художественная общественность торжественно поздравила Римского-Корсакова с 25-летием творческой деятельности, а 22 декабря состоялся организованный Беляевым юбилейный концерт из произведений композитора под управлением А.К. Глазунова и Г.О. Дютша. 6 января следующего года Римский-Корсаков устроил у себя дома ответный обед «для более близких людей»32. Какие-то обстоятельства или слухи позволили Беляеву думать, что во время этого обеда Римский-Корсаков хочет произнести публичное отречение от концертов. На этот раз композитор успокоил мецената. Удалось уговорить Римского-Корсакова и в следующем концертном сезоне. Однако в сезоне 1892-1893 гг. бразды правления были переданы А.К. Лядову и А.К. Глазунову в связи с усиливающимся охлаждением Римского-Корсакова к делу концертов33. После смерти П.И. Чайковского он вновь «изъявил желание» взять на себя управление этим делом, что «было принято Беляевым с радостью»34.
Неподдельно искренними кажутся также строки беляевского письма от 12 июля 1894 г., в котором он приветствует возвращение Римского-Корсакова к активной творческой деятельности. «Вчера я вдруг узнаю, что Вы пишете не только одну, а целых две оперы!! Это меня так обрадовало, что я готов был сразу (если бы это только было возможно) прыгнуть к Вам в Плюссу. <...> Я боюсь быть нескромным, и в то же время мне бы хотелось повидать Вас именно в том жизнерадостном настроении, в котором Вы всегда бываете, когда
30 Стасов, В.В. Письма к родным. Т. 2. С. 294-295.
31 «Облегчить бескорыстное служение искусству»: Переписка Римского-Корсакова с М.П. Беляевым / публ. и коммент. О. Федоровой / / МА. 1994. № 2. С. 123.
32 См.: Римский-Корсаков, Н.А. Летопись моей музыкальной жизни. С. 175.
33 В письме к С.Н. Кругликову от 16 ноября 1890 г. Римский-Корсаков так объяснял свое настроение: «Дело с концертами идет худо: публики мало. <.> С этого года я сильно охладеваю к Р[усским] симф[оническим] концертам. Не клеится что-то. Усталость чувствую большую: должно быть, стар стал» (Римский-Корсаков, Н.А. Полн. собр. соч. Т. 8а. С. 192).
34 Римский-Корсаков, Н.А. Летопись моей музыкальной жизни. С. 193.
что-либо сочиняете. Не церемоньтесь со мною и напишите мне прямо: могу ли я приехать теперь же или отложить на неделю или на две? Я бы провел не более одной ночи, и, вероятно, для меня найдется какой-либо диван, а нет - так я могу спать и на полу»35. Кажется вполне очевидным, что Беляев не видел иной альтернативы на месте лидера кружка, кроме Н.А. Римского-Корсакова.
Крупнейшим произведением этого периода была для беляевцев опера «Млада», написанная их учителем и лидером. Решение написать оперу на сюжет, который уже разрабатывался совместно Бородиным, Римским-Корсаковым, Мусоргским и Кюи много лет назад, было принято 15 февраля 1889 г., в день двухлетней годовщины смерти Бородина. «Вечером в квартире его, - вспоминал Римский-Корсаков, - <...> собрались В.В. Стасов, Глазунов, Лядов, Беляев и я с женою, чтобы провести время вместе в память дорогого челове-ка.»36 У А.К. Лядова возникла идея, что Римский-Корсаков может написать новую оперу на старый сюжет. Эта идея была воспринята композитором с воодушевлением. В.В. Стасов позднее неоднократно вспоминал, «как у него вдруг загорелись щеки и засверкали глаза»37. Опера была написана очень быстро - в 3% месяца, дальнейшая работа над ее инструментовкой и подготовкой партитуры пришлась на годы кризиса.
Сообщая С.Н. Кругликову в Москву о последних достижениях «новой русской школы» В.В. Стасов неоднократно подчеркивал этот факт. 3 ноября 1890 г. он писал: «Римлянин все время был занят только «Младой» и ее инструментовкой. Прочие - ни гугу!»38 16 сентября 1891 г.: «По музыке - ничего нет нового. Из нового поколения никто ничего не делает и, кажется, не хочет и не может делать. <.> Итак, вся действующая армия - один Римский-Корсаков»39. 17 октября 1891 г.: «Никто ничего не сочиняет нового. Ждем первого представления "Млады".»40 В силу указанных обстоятельств от успеха «Млады» зависело очень многое. Свои надежды и тревоги Стасов выразил в письме к Глазунову: «.Меня все время глодала жестокая жажда узнать, что же из всего этого смяте-
35 «Облегчить бескорыстное служение искусству». С. 127. Известно, что М.П. Беляев с молодости был очень неприхотлив в быту. Тем не менее, предложение «спать на полу» свидетельствовало о высочайшей степени уважения, с которой Беляев обращался к Римскому-Корсакову.
36 Римский-Корсаков, Н.А. Летопись моей музыкальной жизни. С. 170.
37 Стасов В.В. Письма к родным... Т. 2. С. 255.
38 Письма В.В. Стасова С.Н. Кругликову. С. 74.
39 Там же. С. 75.
40 Там же. С. 76.
нья душевного и талантливого трепета вышло? А что как ничего или мало, как это уже раз случилось. <.>Так вот-с и мучился я вчера-с изрядно <.>: "А что, брат, как, невзирая ни на что, ничего великого у тебя не вышло?".»41.
Сценическая судьба «Млады» была печальной. На последних репетициях и первых представлениях «успеха было мало», количество спектаклей оказалось, по словам Римского-Корсакова, «беспримерно» небольшим. «.Ожидавшийся приезд Государя на последнее представление "Млады" не состоялся, была только Государыня и дети. Равным образом Государь не был и на репетиции, несмотря на свое обыкновение бывать на генеральных репетициях со всем двором. Министру Высочайшего двора опера моя, как я слышал, не понравилась, - а это для дирекции имеет большое значение. Газетные статьи унизили насколько возможно "Младу" в глазах публики. <.> По всему этому, очевидно, сложилось мнение, что "Млада" -слабое произведение, и это мнение большинства, вероятно, надолго установилось. »42.
Главными причинами неуспеха «Млады» Римский-Корсаков считал «рутину» в Мариинском театре и недостаточное рвение к постановке дирижера Э.Ф. Направника43. Искреннее недоумение Римского-Корсакова вызвала тогда же популярность «Иоланты», оперы П.И. Чайковского, поставленной одновременно с «Младой»44. Все в этом произведении было противоположно его идейным устремлениям, - и одноактное камерное действие (против монументально-масштабной «Млады»), и сюжет неопределенной национальной принадлежности (сказка о дочери провансальского короля), и оркестровка, сделанная, по словам вождя «беляевцев», «шиворот-навыворот» и пр. На репетициях этого «слабейшего произведения» Чайковского, как с горечью констатировал Римский-Корсаков, «была и царская фамилия. и все было прекрасно»45.
Начало 90-х гг. XIX в. В.В. Стасов безжалостно заклеймил в одном из писем к Л.Н. Толстому как «эпоху всеобщего ретроградства, измены, поворачивания оглобель назад и все более и более распро-
41 Переписка А.К. Глазунова и В.В. Стасова... С. 291.
42 Римский-Корсаков, Н.А. Летопись моей музыкальной жизни. С. 183-184.
43 Там же. С. 180-186.
44 По отзывам одного из современников успех «Иоланты» был «полный», все сольные номера бисировались«вся опера произвела самое выгодное впечатление и по окончании ее много раз вызывали Чайковского, Направника и всех исполнителей» (Прибегина, Г.А. П.И. Чайковский. М., 1990. С. 182).
45 Римский-Корсаков, Н.А. Летопись моей музыкальной жизни. С. 184.
страняющегося ничтожества, мелкоголовия, вина и карт»46. Карты действительно были одним из бичей того общества, которое сформировалось вокруг М.П. Беляева и вторым по силе увлечением самого мецената47. Уже в конце 80-х гг. «беляевцы» много говорили об этом. Так, например, А.К. Глазунов писал в Москву С.Н. Кругликову: «.у нас в музыкальном мире совсем нет жизни, музыкой точно перестали интересоваться, завелся страшный картеж и сплетня из-за натянутых отношений между представителями музыки»48. Через несколько месяцев он еще раз повторил эту же мысль: «Между нами будь сказано, у нас между музыкантами страшно свирепствует картеж, который, кажется, больше их интересует, чем что-либо другое, и, к сожалению, должен сознаться, что Беляев косвенно служит рассадником этого»49. Еще несколькими годами позднее находим в переписке упрек картам, произнесенный устами В.В. Стасова. По поводу празднования у Беляева одного из дней рождения Лядова он так писал Н.Н. Римской-Корсаковой: «.Ни о какой музыке тут во весь день и помина малейшего не будет, но зато - картеж на % дюжине столов»50.
Что же касается «натянутых отношений между представителями музыки», то бесконечные более или менее крупные ссоры распространились подобно эпидемии. Она поразила, в числе прочих, также и «ядро» беляевского кружка. Так, Римский-Корсаков неоднократно указывал на «охлаждение» прежде особенно добрых и доверительных отношений к нему со стороны Глазунова51. В свою очередь, и сам он не столь открыто, как прежде, делился с Глазуновым своими творческими замыслами, «боясь увидеть» на лице его «какую-либо тень неодобрения», и в результате этого - «раскиснуть»52. В тяжелые для Римского-Корсакова дни, когда его домашние были больны, а сам он был привязан к их постели, Глазунов и Беляев, по
46 Переписка Л.Н. Толстого и В.В. Стасова. Л., 1929. С. 129.
47 И.И. Витол писал: «В "пятницы" карты не имели права появляться, им отведен понедельник - специально для игры в винт и бостон. Увлечение картами и музицированием Беляев привез с собой из Архангельска» (Витол, Я. Воспоминания, статьи, письма. Л., 1969. С. 58).
48 Глазунов, А.К. Письма, статьи, воспоминания. С. 90.
49 Там же. С. 113.
50 Римский-Корсаков, Н.А. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 517.
51 «.Он [Глазунов] ко мне видимо холодеет, - писал Римский-Корсаков
С.Н. Кругликову, - разбрасывается между ухаживанием за консерваторскими барышнями, собутыльничаньем с Вержбиловичем и всяким проведением самого себя посредством сближения со всеми» (Там же. Т. 8а. С. 183).
52 Там же. Т. 6. С. 94.
его мнению, «выказали необыкновенную сухость» к нему, отказавшись посетить его. Свиньи! 53
Многочисленные претензии имел Римский-Корсаков в эти годы и к А.К. Лядову. Помимо дружественных отношений последнего с Ларошем и всяческой хулы на «новую русскую школу», о чем уже говорилось выше, главную озабоченность вождя «беляев-цев» вызывало то, что этот замечательный композитор «ничего не пишет»54. Более прямолинейный в этом отношении М.П. Беляев, по-видимому, пытался оказать на Лядова моральное давление, подобно тому, как он проделал это с А.К. Глазуновым, и обратить его от застолий и ресторанов к творчеству. Этот номер, однако, не прошел. В одном из писем за 1891 г. Лядов так ответил многолетнему другу и благодетелю: «Мне очень жаль, что Вы во мне видели только одну сторону моего характера - "доброго малого", но во мне есть и другая сторона, которая никогда не выносила над собой ни "исправительных мер", ни насилия, ни власти, хотя бы все это делалось во имя любви, дружбы или родства. Я моментально разрывал всякую связь, если она становилась для меня неудоб-на»55. Очевидно, Лядов полагал, что слишком грубое вторжение патрона в его жизнь недопустимо. Справедливости ради следует отметить, что отношения Беляева и Лядова все-таки не были разорваны после этого инцидента, а, напротив, с течением времени стали еще более теплыми и дружескими.
Критическая ситуация сложилась в эти годы и в доме самого М.П. Беляева. Как рассказывал И.И. Витол, «банальным образом любовь Митрофана к своей жене шла прямо "через желудок": он женился на своей кухарке. И Марии Андреяновне было жаль тех больших денег, которые Беляев тратил на никому, по ее мнению, не нужную музыку»56. Именно в начале 90-х гг. XIX в. она, по-видимому, решилась заявить об этом мужу. Однако в отношениях с женой Беляев был непреклонен: будучи поставлен перед выбором
53 «Я убежден, что, если б я по какому-либо случаю ослеп или каким-нибудь другим образом выбыл бы из действующей армии, половина бы моих музыкальных друзей забыли бы меня как старую подошву» (Римский-Корсаков, Н.А. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 406). Еще более резко Римский-Корсаков писал об этом случае С.Н. Кругликову: «Вы один из немногих соболезнующих о здоровье Н[адежды] Ник[олаевны], другим до нее дела нет. У большей части девизом может быть: "Я человек, но при этом музыкант, а потому все человечество мне чуждо". - Свиньи!» (Там же. Т. 8а. С. 179).
54 См., напр.: Там же. С. 236.
55 РО РИИИ. Ф. 8. Оп. 12. Д. 45. Л. 19.
56 Витол, Я. Указ. соч. С. 65.
между сохранением семьи или дружеского сообщества, он выбрал последнее: «.Лучше нам жить порознь. Если при совместной жизни ты беспрестанно будешь попрекать меня моими друзьями., то при жизни порознь этого не может быть, так как ни меня, ни моих друзей ты не будешь видеть»57. Осенью 1894 г. Беляев отправил жену и приемную дочь на лечение в Железноводск, а затем в Ялту, искренне желая, чтобы помимо «поправления здоровья» произошло бы и излечение ее «характера»58. После поездки состоялось примирение.
Нестабильная ситуация в «ядре» беляевского кружка сказывалась и на младших «беляевцах». К этому периоду принадлежат наиболее уничижительные отзывы «мэтров» об их творчестве. «А молодое поколение музыкантов - вот уж, правда, малую цену имеет», - заявил в одном из писем 1891 г. Н.А. Римский-Корсаков59. С ним был согласен и А.К. Глазунов: «Все то, что было ново, талантливо в 60-х и 70-х гг., - писал он С.Н. Кругликову 29 сентября 1891 г., -теперь, выражаясь резко (даже слишком), пародируется, и тем последователи бывшей талантливой школы русских композиторов оказывают последним очень плохую услугу. Это подобно тому, если бы хорошее вино стали разбавлять водою»60. Иногда «вожди» не стеснялись прямо высказывать ученикам свое отношение к их творчеству. Н.А. Соколов, например, вспоминал о такой «бесцеремонности» со стороны Римского-Корсакова: «.Однажды. после исполнения в концерте моей оркестровой пьесы [Римский-Корсаков. -Д. Л.] с добродушной улыбкой сказал: "Звучит очень хорошо, - но ведь, Вы сами знаете, - музыка, как говорит Стасов, - "дрянь-с"»61. Такая прямота, разумеется, не улучшала и без того не слишком дружественную в те годы атмосферу беляевского кружка.
А.А. Копылов, преподаватель Придворной певческой капеллы, по-видимому, оказался одним из тех композиторов, музыка которых, как водой, разбавляла «вино» талантливых сочинений «новой русской школы». Отношения его с Беляевым были, вероятно, достаточно близкими62. 19 апреля 1895 г. Беляев отправил Копылову письмо, в котором без обиняков высказал неудовлетворение его сочинениями и отказ издавать их, в частности, третий квартет63. В от-
57 ОР СПбГК. Архив М. П. Беляева. Д. 384. Л. 2.
58 Там же. Д. 386. Л. 1.
59 Римский-Корсаков, Н.А. Полн. собр. соч. Т. 8а. С. 194.
60 Глазунов, А.К. Письма, статьи, воспоминания... С. 169.
61 Соколов, Н.А. Воспоминания о Римском-Корсакове. СПб., 1908. С. 28.
62 В одном из писем Беляев упомянул, что Копылов называл его «отцом» (РО РИИИ. Ф. 8. Разд. XII. № 6. Л. 2).
63 ОР РНБ. Ф. 816. Оп. 3. Д. 2505. Л. б/н.
вет Копылов в письме от 21 апреля упрекнул «отца и благодетеля» в предвзятости и высказал такую точку зрения: «Мне кажется, раз Вы пропагандируете "русскую музыку", то следует не издавать только уж очень плохие сочинения, т. е. вполне бездарные <...>, но мой квартет, я слышал от других, не так уж плох. Вот немцы так правильно ведут дело и твердо держатся нашей "русской пословицы", именно "взявшись за гуж, не говори, что не дюж".» В заключение обиженный композитор «давал слово больше не надоедать своими посещениями, а также и сочинениями»64.
Письмо Копылова, как видно, задело Беляева. Глазунов не случайно отмечал, что «у Беляева есть страсть учить людей и наказывать их»65. «На такие дерзкие письма, как Ваше вчерашнее, обыкновенно не стоит отвечать. <...> Тон Вашего ответа мог принять болезненно самолюбивый человек немедленно по получении моего письма, но написать ответ в таком тоне через несколько дней может только человек не получивший воспитания. <...> Я никогда не считал себя и не считаю за знатока музыки, но всегда был человеком независимым, а потому считал и считаю себя вправе. высказывать мое мнение (может быть ошибочное) о том, что мне не нравится»66. Далее Беляев ссылался на то, что его решения всегда принимаются по согласованию с авторитетными композиторами: «.Те, которые смыслят еще более Вас, находят, что Вам не мешало бы еще поучиться. Может быть, немцы ведут дело более правильно, только ко мне в данном случае неприменима пословица: "Взявшись за гуж, не говори, что не дюж". Издание таких сочинений [как Ваши] не могло обременить мой бюджет, но обременило бы мой каталог. <.> .Все это пишу., чтобы все русские композиторы относились к себе построже и постепенно совершенствовались, если не в смысле таланта, который дается от Бога, то, по крайней мере, в технике, которая зависит от них самих. <.> Вы сами пожелали закрыть мой порог, несмотря на высказанную мной надежду, что мои предостережения не повлияют на наши отношения, и поэтому считаю их порванными навсегда»67.
Если свидетели первого периода развития беляевского кружка (второй половины SQ-х гг. XIX в.) в описании «пятниц» в основном останавливались на квартетной музыке, звучавшей у хозяина, то во второй период (первой половине 9Q^ гг.) усиливаются свидетельства о застольях у Беляева, торжественных обедах и ужинах, алкоголе,
64 ОР РНБ. Ф. S16. Оп. 3. Д. 25Q5. Л. 3-3 об.
65 Глазунов, А.К. Письма, статьи, воспоминания... С. 155.
66 РО РИИИ. Ф. S. Разд. XII. № 6. Л. 2-2 об.
67 Там же.
закуске, тостах. Можно было бы сказать, что для этого периода характерно ослабление «творческой» составляющей и усиление «застольной» составляющей «беляевских пятниц». В такой трансформации сообщества В.В. Стасов видел один из важнейших симптомов кризиса. В письме Римскому-Корсакову он писал: «.наши молодцы многого и сами стоят. Ведь они нынче ни о чем не помышляют, как пойти в пятницу вечером в № 5268 на Николаевской, жрать, хлебать, винтить, болтать и праздничать как только можно, только бы от музыки и дела подальше!! Противно смотреть и даже вспоминать. Ну вот и дождались! Прежде новых русских музыкантов - боялись, теперь только что презирают всякие гады и гадины. А кто виноват? Скверно, скверно, скверно»69.
Даже в обычные «пятницы» стол Беляева бывал обильным и очень сытным70. В.В. Стасов вспоминал об «осетрине и рябчиках», о поразивших его огромных осетрах, «не виданных ранее нигде, ни на каком обеде» и спарже «толщиною в палец»71. В записных книжках Беляева содержится меню, помеченное 1893 г., которое предназначалось, возможно, для торжественного случая. В качестве «закуски на 40 персон» в нем перечислены: уха из стерляди с расстегаем, вареная баранья жига с соусом, спаржа, фаршированные томаты, жаркое Думма, пулярды и перепела, салат из свежей икры и огурцов, парфе «Мокко», сыры Рокфор, Честер и швейцарский с сельдереем, - итого на 9 рублей за порцию72.
Торжественные ужины у Беляева также устраивались регулярно в связи с определенными поводами. Торжественным, например, считался последний вечер сезона, который обычно выпадал на пятницу в последних числах апреля (редко - в начале мая). Эта «торжественная пятница» отличалась от «рядовой» тем, что «по окончании музыкальной части М.П. Беляев давал сведения о состоянии и ходе его издательского предприятия, а потом устраивал лотерею, выигрышами которой являлись ноты его издания, причем каждый из присутствующих имел
68 Ошибка Стасова, адрес дома Беляева, в котором проводились «пятницы» -Николаевская, 50. Николаевская, 52 - это адрес его соседа, Лядова. Лядов, как известно, никаких собраний у себя не проводил.
69 Римский-Корсаков, Н.А. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 408.
70 «Обильный, разнообразный и вкусный», по словам Н.Н. Черепнина (Череп-нин, Н.Н. Воспоминания музыканта. Л., 1976. С. 64); «пышный», по характеристике
В.А. Золотарева (Золотарев, В.А. Воспоминания о моих великих учителях, друзьях и товарищах. М., 1957. С. 201); «сытный и с обильными возлияниями» (Римский-Корсаков, Н.А. Летопись моей музыкальной жизни... С. 154).
71 Стасов, В.В. Письма к родным... М., 1962. Т. 3, ч. 1. С. 203, 335.
72 ОР СПбГК. Архив М.П. Беляева. № 2709. Л. 4 об.
шансы выигрыша; некоторые номера были очень ценные.»73 Как видно, на одну из таких «пятниц» А.К. Лядов зазывал В.В. Стасова: «Многоуважаемый Владимир Васильевич! В эту пятницу [9 мая] у Беляева будет последняя "пятница»" и, как всегда, с лотереей. Приходите; будем за ужином сидеть вместе»74. Другим вариантом «торжественного ужина» был вечер после окончания сезона Русских симфонических концертов. В 90-е гг. XIX в. это торжество выпадало на одно из чисел в промежутке с конца января до середины февраля. На него приглашались самые уважаемые участники «пятниц», авторы произведений, прозвучавших в концертном сезоне, солисты-исполнители и прочие «причастные как-либо к делу лица». Ужин проходил в ресторане, преимущественно у Донона, и сопровождался речами, чествованиями и тостами75. Наконец, самым торжественным образом в жизни кружка справлялся день святого Митрофана, именины хозяина - 23 ноября. «В этот день в столовой [у Беляева] накрывалось покоем несколько столов. Обед [начинавшийся с 7 часов вечера] устраивался обыкновенно уже по заказу ресторатором, прислуживал ряд лакеев во фраках. Приглашенных собиралось обыкновенно много. Оживление и веселость были всегда чрезвычайные. Тосты шли бесконечной вереницей.»76 Вместе с «беляевцами» в этот день за одним столом оказывались ближайшие родственники и друзья именинника, для дам отдельно давался «завтрак», к обеду они, кроме супруги хозяина, не приглашались. В большом ходу были адреса, подарки, музыкальные чествования, прославления и специально написанные к этому празднику произведения.
Посетители пятниц единодушны в том, что за стол у Беляева садилось человек 30-40. Эту информацию подтверждает собственноручный список, содержащийся в «Тетради меню» М.П. Беляева. Скорее всего, он отражает состав гостей, званых на именины хозяина. В нем перечислены 27 приглашенных, в числе которых музыканты, любители-квартетисты, критики Стасов и Трифонов77, художники Репин и Головин. Еще 14 человек помечены как «свои», это родственники Беляева и его друзья, включая его самого и его жену. Исходя из такого подсчета, был заказан обед на 40 персон78. Если составить приблизительный список участников «беляевских пят-
73 Курбанов, М.М. Указ. соч. С. 152.
74 38 писем Ан. К. Лядова и В.В. Стасова. Пг., 1916. С. 4.
75 Курбанов, М.М. Указ. соч. С. 152.
76 Там же. С. 154-155.
77 П.А. Трифонов, музыкальный критик, умер в 1896 г. Указанный список, поэтому, относится, скорее всего, к середине 90-х гг. XIX в.
78 ОР СПбГК. Архив М.П. Беляева. № 2709. Л. 5.
ниц», так или иначе упоминаемых в источниках, то он будет насчитывать 50-60 человек. Однако очевидно, что не каждую пятницу сходилась вся упоминаемая компания. Возможно списком «маленькой пятницы» является другой перечень гостей в книжке Беляева, помеченный «11 декабря» (б. г.)79, который включает следующие фамилии: Альбрехт, Гельбке, Гильдебрандт, Вержбилович,
Н.А. [Римский-Корсаков], Глазунов, Соколов, Лядов, Копылов, Гезе-хус, Эвальд, Гречанинов, - итого 12 человек80.
Центрами притяжения застольной компании становились Н.А. Соколов и В.В. Эвальд. Первый из них - «неопустошимый сосуд остроумия» - единодушно вспоминался всеми как великолепный рассказчик с ярким природным дарованием. Рассказы его, не нашедшие письменного воплощения, надолго врезались в память и кочевали из уст в уста. «И все это оттого, что они были обильно пересыпаны краткими, но меткими сравнениями, неожиданными поворотами мыслей и событий, сочными, выпуклыми характеристиками действующих лиц и, наконец, зачастую сдобрены букетом махрового юмора»81. Второй - «большой балагур и острослов» -считался специалистом по «соленым» анекдотам.
Разумеется, гости во главе с любезным хозяином не чурались и алкогольных напитков. Случайно брошенное Римским-Корсаковым в «Летописи» упоминание о «богатырской попойке» на 50-летие Беляе-ва82 было впоследствии с удовольствием растиражировано журналистами, не имеющими никакого отношения к «беляевскому кружку»83. Это создавало впечатление о каких-то постоянных злоупотреблениях алкоголем во время ужинов. Источники не подтверждают такую картину. Во-первых, за столом компания находилась под наблюдением «старших беляевцев», которые сами себе не позволяли лишнего, и присутствие их сдерживало творческую молодежь. В качестве примера можно указать на свидетельство В.В. Стасова, который вспоминал, как на именинах Беляева (1901 г.) он, после долгих отказов «должен был все-таки выпить 4 бокала шампоньона», что, на его вкус, было уже пе-ребором84. Н.А. Римский-Корсаков «был, если и не полным трезвенни-
79 Учитывая упоминание в списке А.А. Копылова, он составлен не позднее 1894 г.
80 ОР СПбГК. Архив М.П. Беляева. № 2709. Л. 5 об.
81 Каратыгин, В.Г. Памяти Н.А. Соколова. С. 122.
82 Римский-Корсаков, Н.А. Летопись моей музыкальной жизни... С. 161.
83 См., напр.: Фальковский, Э. Издатель-артист // Памяти Митрофана Петровича Беляева: сб. очерков, статей и воспоминаний. Париж, 1929. С. 66-67.
84 Стасов, В.В. Письма к родным. Т. 3, ч. 2. С. 104-105.
ком, то, во всяком случае, не дружественно настроен к алкоголю»85. Но самое главное, что сам хозяин не только имел вполне сложившиеся взгляды на употребление спиртного («только до степени веселого расположения, а не до скотского отупения»), но и в обязательном порядке блюл их за своим столом. Наконец, в мемуарах неоднократно упоминается о том, что желающие «продолжить» уходили по окончании ужина в третьем часу, «не говоря дурного слова, в ресторан»86.
Итак, повальное пьянство вряд ли было частым явлением в беляев-ском кружке. Хотя по особым случаям могла наблюдаться картина, в ярких красках нарисованная В. В. Стасовым. «День рождения нашего милого и любезного моржа87 Анатолия Константиновича [Лядова]. Вот его-то нынче и празднуют у Митрофана Петровича! Ну, разумеется, заседание продолжится до третьих петухов завтра утром, и при этом выпито будет бочки две шампанского да бесчисленно - ликеров, пива, чая и всего остального, и, разделавшись со всем этим добром, гости, разумеется, поразлягутся по диванам и креслам всего дома и поднимутся, как в прошлом году, в день празднования издательства, около обеда!! Знай наших! Лихо!»88 Нельзя не обратить внимание, что это «лихое» застолье Стасов упоминает как исключительное, сравнимое с исключительным же подобным явлением «в прошлом году».
Особой традицией были на «беляевских пятницах» застольные речи: тосты, спичи, здравицы, виваты. В.В. Стасов вспоминал даже о «ви-ватах, петых целым хором на разные тоны и в разных размерах», притом как о явлении обыденном за беляевским столом89. Специалистами по тостам и речам считались сам М.П. Беляев, а также Н.А. Соколов, А.К. Глазунов и В.Я. Полтавцев. «Выступали иногда и посетители квартетных собраний - их слушатели, среди которых были лица высокой культуры, как профессор К.А. Поссе и др. Сами квартетисты, помимо Беляева, были также не без дара слова, как доктор Гельбке, профессор Гезехус, В.Г. Вальтер, концертмейстер Мариинского театра.»90 Но особенно выделялся среди всех этим даром сам В.В. Стасов, само присутствие которого за столом было залогом высокоталантливых речей и тостов. «Стасов говорил. своим самобытным и оригинальным языком», - вспоминал М.М. Курбанов91. На 10-летие русских симфониче-
85 Витол, Я. Указ. соч. С. 62.
86 См., напр.: Римский-Корсаков, Н.А. Летопись моей музыкальной жизни... С. 154.
87 Прозвище, данное Стасовым Лядову по внешнему, на его взгляд, сходству.
88 Письмо В.В. Стасова Н.Н. Римской-Корсаковой от 3 июля 1896 г. // Римский-Корсаков, Н.А. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 517.
89 Стасов, В.В. Письма к родным... Т. 3, ч. 1. С. 203.
90 Черепнин, Н.Н. Указ. соч. С. 66.
91 Курбанов, М.М. Указ. соч. С. 152.
ских концертов Стасов изобрел тост, надолго запомнившийся всем «беляевцам». «Слава! Русских талантов почитателю! Русской музыки помогателю! Русского музыкального станка расширятелю! Русских чудных концертов подателю! <.> На дурацких врагов наплевателю! Своего знатного дела неугомонному продолжателю! Джентльменского сердца обладателю! Нашему Митрофану свет Петровичу -слава!!!!!!!!!!»92
В обычном порядке вначале провозглашался «основной набор» тостов, который подчеркивал и закреплял иерархию, сложившуюся в кружке. Первый тост «за дорогого хозяина» произносил обычно Римский-Корсаков, в ответ М.П. Беляев предлагал поднять бокалы за «главу новой русской школы, дорогого Николая Андреевича». Затем следовали тосты за Глазунова, иногда за Лядова, за хозяйку (позднее - и за хозяйскую дочку), за всех присутствующих композиторов, за квартети-стов и т. д. После Русских симфонических концертов поднимались также тосты за авторов произведений, прозвучавших в концерте. Присутствующие вставали со своих мест, подходили к тостуемому, чокались с ним в индивидуальном порядке, поздравляли, обнимали, иногда целовали. После персональных тостов и следовавших за ним объятий тостуемый произносил ответную речь93. В случае присутствия на «пятнице» В.В. Стасова тост за него следовал после тоста за Римского-Корсакова, в случае присутствия других гостей их чествовали после всех присутствующих композиторов.
В случае, когда по каким-либо причинам важные участники собраний не могли присутствовать у Беляева лично, они пересылали свои застольные речи и здравицы по почте Беляеву для торжественного оглашения за столом. 18 марта 1890 г. тяжело болевший Стасов отправил пожелание Римскому-Корсакову, по случаю проводов которого за границу проводилось застолье у Беляева, «чтоб его и на моем веку еще много раз позвали и в Париж, и Лондон, и Берлин, и Вену, и Мадрид, и Рим - прославлять нашу матку и втемяшивать в европейские головы нашу знатную музыку»94. Это пожелание вызвало бурю восторга и «горячего сочувствия» у присутствовавших и тут же за столом был сочинен коллективный ответ Стасову, под которым
92 Письма В.В. Стасова к М.П. Беляеву // Из архивов русских музыкантов. М., 1962. С. 17.
93 В.А. Золотарев вспоминал о конфузе, произошедшем с ним, после того как Римский-Корсаков поднял тост в его честь, а он в ответ обошел присутствующих «кругом стола, начиная с Николая Андреевича и Митрофана Петровича», но так и не смог произнести в ответ ни слова, попросив сделать это за него товарища по консерватории И.И. Крыжановского (Золотарев, В.А. Указ. соч. С. 201-202).
94 Письма В.В. Стасова к М.П. Беляеву... С. 12.
подписались Н.А. Римский-Корсаков, А.К. Глазунов. М.П. Беляев, А.К. Лядов, Г.О. Дютш, А.А. Копылов, А.Н. Алфераки и др.95 Значительно позже А.К. Глазунов, по причине болезни пропустивший именины Беляева 23 ноября96 и чествование 35-летия творческой деятельности Римского-Корсакова, переслал Беляеву для оглашения за столом следующие строки: «Милостивые Государи и Государыни! Год первого дебюта перед публикой в качестве композитора нашего глубокоуважаемого Николая Андреевича совпадает с годом моего рождения. Стрелка моего, так сказать, жизненного циферблата всегда точно укажет на число лет творческой публичной деятельности Николая Андреевича, так что не надо ни рыться, в очерках Русской Музыки, а только спросить меня, сколько мне лет. <.> Пусть блистательная деятельность Николая Андреевича, насчитывающая 35ю годовщину, будет служить примером, которому должен каждый музыкант стремиться подражать.»97
Итак, повседневная жизнь беляевского кружка и его представителей в первой половине 90-х гг. XIX в. свидетельствует о наличии критических тенденций. Они выражались в состоянии неопределенности целей и идеалов, противопоставлении русской музыки европейским образцам с предпочтением последних, в различного рода подражательных явлениях, а также в депрессии, пьянстве и др. Внутри кружка усилились ссоры, распри и недоверчивое отношение друг к другу. Вместе с тем необходимо обратить внимание на достаточно высокую прочность кружковых связей, позволивших сохранить его в трудные кризисные годы. Особенно важной в этом отношении представляется деятельность самого М.П. Беляева. Неизменная традиция хлебосольных «беляевских пятниц» скрепляла кружок, перенеся основной акцент на «застольную» составляющую сообщества. Ритуальные элементы пятниц: тосты, речи, здравицы, ви-ваты, - также способствовали сплочению кружка. Несмотря на бытование негативных отзывов о «беляевских пятницах» первой половины 90-х гг. XIX в., в которых «застольная» составляющая противопоставлялась «творческой», нельзя не отметить большой объединяющей силы «осетрины и рябчиков», а также нескольких «бокалов шампольо-на», которая приобретала особую ценность в период кризиса.
95 Глазунов, А.К. Письма, статьи, воспоминания. С. 147.
96 И также приславший в письменной форме к празднику свои поздравления Беляеву: «Живи и здравствуй на радость твоим родным, друзьям и знакомым, а также во славу Русской музыки.» (Там же. С. 212).
97 Там же. С. 213-214.
