CC BY
63
А. В. Данилов
ПОСТМОДЕРНИЗАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Затрагивая проблематику изменения ценностных ориентаций, сложно обойти вниманием один из ведущих трендов — т. н. «постматериалистический сдвиг», зафиксированный Р Инглхартом. Данный «сдвиг» позволил говорить о возникновении нового раскола в рамках теории Липсета - Роккана. Приведем следующий пассаж: «десятилетия структурных изменений и экономического роста привели к тому, что исторически заданные альтернативы постепенно потеряли значение, а высокая организационная мобилизация разных секторов общества практически не оставила возможностей для прорыва новых партий. Не случайно это вызвало разочарование, отчуждение и даже протест среди наименее организованных слоев общества — молодежи и особенно студенчества»1.
Проанализируем ценностную поляризацию по линии материализм/постматериализм в терминах теории социокультурных расколов. Классическая структура расколов возникла в ходе национальной и индустриальной революций. Не описана у Липсета - Роккана революция постиндустриальная, современниками которой они являлись и в ходе которой ценностный фактор поляризации приобрел самостоятельное значение. Именно в процессе постиндустриальной революции сформировался раскол материализм/постматериализм.
Структура расколов возникла в ходе конфликтов различных институтов, территориальных и социокультурных сообществ. Данные конфликты выражались в различных формах сопротивления и протеста. Истоки новой политики (политики постматериалис-тической) мы также обнаруживаем в различных протестных движениях 60-х гг. XX в.2 В качестве основной вехи раскола по принципу материализм/постматериализм можно рассматривать студенческие волнения 1968 г., первую постмодернистскую революцию (Ж. Липовецки). Они ознаменовали приход в сферу политического протеста молодых, образованных людей с абсолютно новой системой ценностей.
Вопросами первоочередного значения стали, в свою очередь, вопросы экологии, качества жизни, а также увеличения роли индивидов в принятии решений как на общегосударственном, так и на местном уровне (вопросы, выделенные Р. Инглхартом в качестве индикаторов материализма — постматериализма). Отметим, что теория ценностного «сдвига» постоянно перерабатывалась и дополнялась Инглхартом, приобретая все более глобальный характер. В итоге он пришел к выводу, что сдвиг к постматериалистическим ценностям является частью более широкой «совокупности межгенерационных культурных перемен, в результате которых рост внимания к качеству жизни и самовыражению сопровождается все меньшим акцентом на традиционные политические, религиозные, моральные и социальные нормы»3. Здесь мы можем отметить точки соприкосновения с таким популярным сейчас понятием как «постмодерн»4. Таким образом, более уместно было бы говорить о комплексном расколе модерн — постмодерн.
Постмодернизм и политика сопрягаются в определенном противоречии. «Действительно, любая попытка справиться с местным расизмом, ужасами военно-промышленно© А. В. Данилов, 2008
развлекательного комплекса, с очевидностью экономически мотивированной, стилизованной под вестерн бойней войны в Заливе, религиозными или политическими преследованиями или тем, как китайские танки давили тела протестующих студентов, — любая попытка заранее отвергается любым движением, которое, подобно постмодернизму, отказывается от современных идеалов всеобщей свободы, равенства и равноправия, не предлагая взамен никаких альтернатив»5. Так что же из себя представляет постмодернизация политики? Прежде всего, это касается статуса метанарративов. Речь здесь может вестись как о масштабных проектах легитимации (Просвещение), так и политических идеологиях в узком смысле. И те и другие испытывают в ситуации постмодерна кризис доверия6. (Здесь, однако, встает вопрос относительно статуса самого постмодернизма как очередного метанарратива.) На сегодняшний день ни один нарратив не может претендовать на статус господствующего, на то, чтобы задать некое единое поле интерпретации. Во многом это следствие конфликтов между самими нарративами. Вся эта фрагментация существует в пространстве постиндустриального общества и позднего (победившего) капитализма. Что касается позднего капитализма, он не нуждается в метанарративах для легитимации — в ее основу кладется принцип эффективности. «Поскольку он используется, чтобы рассказать сказку в духе Просвещения о нарастающей свободе, охраняемой капитализмом свободного рынка, который максимизирует выбор и минимизирует вмешательство государства в частную и общественную жизнь индивидов, то в альянсе с технологией эффективность возникает из принципа: “минимум на входе, максимум на выходе”, который становится единственным регулятором в сфере экономики, политики и общественной жизни»7. Политика постмодерна — политика различий, политика борьбы различных групп интересов в пространстве, конституированном самой этой борьбой. Это политика, направленная на индивидуальное, на этнические, гендерные, сексуальные различия. В подобной ситуации политические объединения крайне нестабильны. «Так, марксисты, феминистки, зеленые и гомосексуалисты могут оказаться в “нетесной” коалиции по одному вопросу, но с тем же успехом могут оказаться по разные стороны баррикад — по другому»8.
Как же обстоит дело с постматериализмом в России? Исследования по методике Инглхарта были начаты еще в эпоху СССР как в России, так и за рубежом9.
В России первое исследование в рамках Европейского проекта по изучению ценностей было проведено в 1984 г. институтом социологии АН СССР в Тамбовской области. Серьезное же полномасштабное исследование по России было проведено в январе 1991 г. по всероссийской выборке (2000 человек). В июне 1993 г. Институт сравнительных социальных исследований под руководством В. Андреенкова провел повторное Всероссийское исследование ценностей в тех же выборных точках (объем выборки 1488 человек). Отметим, что полученные результаты соответствуют логике теории Инглхарта: в существовавших социально-экономических условиях наблюдается существенное преобладание носителей материалистических ценностей. Более поздние исследования, проведенные на базе теории Инглхарта, также пока не показывают серьезных сдвигов в сторону ценностей постмодерна10. Однако недостаточная глубина раскола не свидетельствует о его отсутствии. Процесс постмодернизации, по мнению ряда исследователей, в полной мере затрагивает и современную Россию11. Обратимся к точке зрения И. Н. Барыгина, высказанной им в ходе круглого стола «Многопартийность в России: зло или благо?». «Это уже отнюдь не партии в традиционном понимании этого слова, это партии (несмотря на то, что мы не общество постмодерна), которые действуют по постмодернистским законам. Исходя из этого существенно возрастает роль СМИ, телевидения, и создание институциональных форм за допуском
к телевизионным каналам, и возможность его использовать»12. Речь в данном случае идет, прежде всего, о «Единой России», которая на сегодняшний день во многом является монополистом в плане контроля над средствами массовой коммуникации.
Таким образом, в современном индивидуализированном постиндустриальном обществе возникают «постмодернистские» политические партии. Прежде всего, это т. н. catch all parties. Характеризуя третий электоральный цикл, О. В. Гаман-Голутвина отмечает, что многие «участники прошедших выборов выглядели как клоны “catch all party”»13. Позволю себе заметить, что к числу наиболее существенных признаков данного типа партий относится максимальное расширение электоральной базы за счет эклектичного сочетания программных положений и лозунгов, находящих отклик у различных социальных групп. Партии «хватай всех» владеют изящным искусством соединения несоединимого. Речь в данном случае может идти не только о партиях. Путинская «линия, эклектически совмещающая самые разные установки (по крайней мере — в риторике), есть своего рода постмодерн в традиционалистском пространстве»14.
Обычно появление партий «хватай всех» связывается с упадком «классических» идеологических партий. Однако необходимо отметить, что catch all party может быть образована на любой идеологической основе. Для современной России такой основой стал консерватизм. Здесь мы вплотную подходим к сложному вопросу о статусе идеологии в современном мире и в современной России в частности. «Одним из следствий признания не-универсальности классических идеологий в условиях Постмодерна стала деконструкция идеологий, упразднение их нормообразующей функции в политической практике. Ценностные идеологии трансформируются в прикладные политические технологии — заложенные в них ценности и цели либо уже реализованы, либо более не актуальны, но продолжают использоваться благодаря эффекту последствия или симуляции»15. Идеология как функция поддержания спектакулярного порядка свидетельствует о закате идеологий. «Идеология, которую вся ее внутренняя логика вела к “тотальной идеологии” в смысле Мангейма, к деспотизму фрагмента, навязывающего себя в качестве псевдознания застывшего целого, как тоталитарное видение, — свершается теперь в неподвижном спектакле не-истории»16. Идеологии теперь ориентируются на спрос, возможности и желания реципиента. Сходного мнения придерживается и А. И. Соловьев. В своем докладе на методологическом семинаре РАПН, посвященном современным тенденциям развития символического пространства политики и концепту идеологии, он отмечает снижение мировоззренческой нагрузки идеологии17. На смену идеологии как символической матрице приходит, в его понимании, «политическая рекламистика» — более гибкий, динамичный, оперативный, игровой инструмент. Ключом к данному процессу для многих исследователей являются отказ от групповых форм идентификации и индивидуализация общества (З. Бауман). Место идеологии как коммуникативной структуры занимают индивидуальные культурные предпочтения, стили жизни. Впрочем, речь здесь может идти о «поверхностном» уровне идеологии (выделенном Адорно в «Авторитарной личности»), а не о системе ценностей, укорененных в схемах восприятия и оценки индивидами политических событий.
Таким образом, сложно отрицать наличие постмодернистского, постматериалисти-ческого измерения российской политики. Тем более что его влияние можно проследить в практике электорального поведения18. Обратимся к данным, полученным в рамках проекта «Политический Петербург — 2QQ4». Материалистические и постматериалистические ценностные суждения предлагались респондентам в виде ценностных дилемм. Задавались следующие вопросы: «Скажите, пожалуйста, что для Вас важнее?»
• «Поддержание порядка в стране или защита свободы слова?» (Альтернативы ответов: 1. Поддержание порядка в стране; 2. Защита свободы слова; 3. Затрудняюсь ответить).
• «Борьба с преступностью или забота о красоте городов?» (Альтернативы ответов: 1. Борьба с преступностью; 2. Забота о красоте городов; 3. Затрудняюсь ответить).
Рассмотрим результаты кластерного анализа19, свидетельствующего о наличии взаимосвязи между положением индивида в расколе материализм/постматериализм и голосованием на парламентских выборах 2003 г. (рис.1). Отметим, что раскол материализм/постматериализм тесно связан с идеологическими расколами левые — правые и либералы — консерваторы. В первую группу кластеров входят правая/либеральная позиции в идеологических расколах, постматериалистическая позиция. Затем с ними в один кластер объединяются голосование за СПС и «Яблоко». Именно данные партии воплощают надежды и чаянья носителей постматериалистических ценностных ориентаций. Второй кластер включает в себя два подкластера. Первый подкластер — левая/консервативная позиции и голосование за КПРФ. Второй подкластер — материалистичесская позиция
Tree Diagram for Variables Ward’s method 1-Pearson r
1,8 ■-----------■------■------■------■------■------■------■------■------■------
1,6
1,4
1,2
1,0
0
1 0,8
И
S
1-1
0,4 --------------------------------------------------------------------------------------
У.33.2 У.28.1 У05.5 У28.2 У33.1
У29.1 У05.6 У29.2 У05.2 У05.1
Рис. 1. Взаимосвязь положения в ценностных расколах и партийных электоральных
предпочтений
Расшифровка переменных: у.33.2 — постматериалисты, у.29.1 — либералы, у.28.1 — правые, у05.6 — голосование за СПС, у05.5 — голосование за «Яблоко», у.29.2 — консерваторы, у.28.2 — левые, у05.2 — голосование за КПРФ, у.33.1 — материалисты, у05.1 — голосование
за «Единую Россию».
и голосование за «Единую Россию». И «Единая Россия» и КПРФ ориентированны на материалистические приоритеты, однако «Единая Россия», воспринимаемая как правящая партия, ответственна за реализацию экономической и физической безопасности «поверх идеологий».
Рассмотрим влияние тех же расколов на персональные политические предпочтения (рис. 2). В ходе исследования респондентам задавался вопрос о намерении голосовать за того или иного кандидата на президентских выборах 2004 г.
На дендрограмме выделяются два основных кластера, каждый из которых состоит из двух подкластеров. Первый подкластер первого кластера составили голосование за Путина и материалистическая позиция в ценностном расколе материализм/постматериализм. Второй подкластер первого кластера составили голосование за Харитонова и консервативная/левая позиции в идеологических расколах. Первый подкластер второго кластера составляют голосование за Хакамаду и постматериалистическая позиция в ценностном расколе материализм/постматериализм. Второй подкластер второго кластера составляют либеральная/правая позиции в идеологических расколах. Данные результаты воспроизводят картину электоральных партийных предпочтений. Таким образом, несмотря на относительно небольшую численность «чистых» постматериалистов, мы можем говорить о присутствии данного ценностного раскола в поле российской политики.
1,8
1,6
1,4
1,2 1,0 0,8
м> 0,6
Tree Diagram for Variables Ward’s method 1-Pearson r
0,4
V8.4 У8.7 V28.2 У33.2 У28.1
У33.1 У.29.2 У.8.6 У.29.1
Рис. 2. Взаимосвязь положения в ценностных расколах и персональных электоральных
предпочтений
Расшифровка переменных: у.8.4 — голосование за Путина, у.33.1 — материалисты, у.8.7 — голосование за Харитонова, у.29.2 — консерваторы, у.28.2 — левые, у.8.6 — голосование за Хакамаду, у.33.2 — постматериалисты, у.29.1 — либералы, у.28.1 — правые.
1 Липсет С., Роккан С. Структуры размежеваний, партийные системы и предпочтения избирателей. Предварительные замечания // Политическая наука. 2004. № 4. С. 232.
2 InglehartR. Kultureller Umbruch: Wertwandel in der westlichen Welt. Frankfurt am Main, 1995. S. 391-392.
3Инглехарт Р. Культурный сдвиг в зрелом индустриальном обществе // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 252.
4 См.: Марков Б. В. Реквием сексуальному // Бодрийар Ж. Забыть Фуко. СПб., 2000. С. 6, 34; Липо-вецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. СПб., 2001; Инглехарт Р. Модернизация и постмодернизация // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999.
5 Grant I. H. Postmodernism and Politics // The Routledge Companion to Postmodernism. London; New York, 2002. P. 28.
6 Так, критиковали «непристойное приложение» Просвещения и инструментального Разума уже Адорно и Хоркхаймер в их «Диалектике Просвещения».
7 Grant I. H. Postmodernism and Politics // The Routledge Companion to Postmodernism. London; New York, 2002. P. 30.
8 Grant I. H. Postmodernism and Politics // The Routledge Companion to Postmodernism. London; New York, 2002. P. 31.
9 См.: Вардомацкий А. П. Сдвиг в ценностном измерении? // Социс. 1993. № 4.
10Башкирова Е. И. Трансформация ценностей российского общества // Полис. 2000. № 6.
11 Капустин Б. Г. Посткоммунизм как постсовременность (Российский вариант) // Полис. 2001. № 5.
12 Многопартийность в России: зло или благо? // Политэкс. 2005. № 3. С. 170.
13 Гаман-Голутвина О. В. Российские партии на выборах: картель «хватай всех» // Полис. 2004. № 1. С. 22.
14 Клямкин И. М. Постмодерн в традиционалистском пространстве // Полис. 2004. № 1. С. 21.
15Мартьянов В. С. Постмодерн — реванш «проклятой стороны Модерна» // Полис. 2005. № 2. С. 149.
16 Дебор Г. Общество спектакля. М., 2000. С. 111-112.
17 Современные тенденции развития символического пространства политики и концепт идеологии (Материалы дискуссии) // Полис. 2004. № 4. С. 32.
18 О влиянии измерения материализм — постматериализм на электоральное поведение в ходе парламентских выборов 1999 г. и президентских выборов в 2000 г. см.: Данилов А. В. Раскол по линии материализм/постматериализм и политические предпочтения // Политический анализ: Доклады центра эмпирических политических исследований / Под ред. Г. П. Артемова / СПбГУ СПб., 2003. Вып. 4.
19 В качестве метода объединения был использован метод Уорда. В качестве меры сходства использовалась формула “1-Person r”.
