CC BY-NC-ND
130
С.М. Малкина
ПОСТМЕТАФИЗИЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ ФИЛОСОФИИ ЖИЛЯ ДЕЛЁЗА: ТОПОЛОГИЯ ФИЛОСОФСКИХ ПРЕДЕЛОВ
Анализируется отношение Ж. Делёза к проблеме «конца философии». Показываются основания отнесения его философии к постметафизическому мышлению и выявляются стратегии такого мышления: пересмотр категорий единого и многого, ризомная организация системного континуума, изменение роли субъекта, динамизация мышления, связь философии с префилософским (нефилософским), пространственная трактовка мышления.
Ключевые слова: Делёз, концепт, постметафизическое мышление, ри-зома, событие.
Проблема метафизичности философии как таковая не проговаривалась Делёзом. Или, точнее, проговаривалась в отрицательном ключе: он заявлял, что «никогда не касался преодоления метафизики, или смерти философии, или отречения от Всеобщего, Единого, субъекта, никогда не создавал драматических ситуаций»1. Более того, Делёз, как и Деррида, не выделял себя из традиции, рассматривая дело философии как универсальное, единое по своим стратегиям мысли, как у Платона, так и у него самого и его современников. Но эти универсальные философские стратегии выстраивались таким образом, что создавали измерение понимания философских проблем. Как отмечает Г. Ламберт, «в отличие от метафизической традиции, которая всегда схватывала мысль как предмет репрезентации, Делёз располагает этот предмет не-отно-шений в плане выражения»2. Данная позиция распространялась Делёзом не только на собственную философию, но и на любую фи-
© Малкина С.М., 2012
лософию вообще, даже если она сама склонна определять себя как рефлексию или созерцание. Делёз вовсе не разрывал с традицией, он просто рассматривал ее в новом ключе.
Это означает, что для Делёза философия не мыслится под знаком конца, речь идет скорее о новом истолковании того же самого: «Вопрос о смерти метафизики или преодолении философии у нас до сих пор еще не был проблематизирован, были лишь тягостно-никчемные пересказы давно известного. Сегодня толкуют о крахе философских систем, тогда как просто изменился концепт системы»3. Именно поэтому можно говорить не о не-ме-тафизичности философии Делёза (когда речь идет о «преодолении» метафизики и разрыве с традицией), а о постметафизичности его позиции в философии. Постметафизическое идет не «после завершения» метафизического, более уже не действенного, но как бы «по ту сторону» метафизического, составляя его «изнанку», заставляя переосмысливать никуда не исчезающую метафизику.
Говоря о границах метафизики, постметафизика располагает себя на этих самых границах. Именно так, «постметафизически», и понимал философию Делёз: «Чем бы мы ни занимались, это всегда вопрос преодоления, выхода за пределы или за грань (d'en sortir). Когда мы занимаемся философией, например, чтобы остаться "в" философии, нам нужно выйти за нее»4. Ключевым здесь оказывается даже не вопрос о преодолении или непреодолении метафизики, а изменение стратегий мышления, которые заново, «постметафи-зически» размечают «метафизическое» пространство.
В качестве наиболее общих характерных черт постметафизического мышления часто называют следующие: отказ от возможности построения единой концептуальной системы, установку на связь смысла с интерпретативными практиками, деконструкцию бинарных оппозиций, примат сингулярного над общим5.
Эти черты говорят не о «преодолении метафизики» в том смысле, как об этом говорилось в позитивизме, это не «отбрасывание» или изживание метафизического как «устаревшего», иррелевант-ного, ненаучного. Скорее, речь идет о том, что метафизическое - это попытка свести многообразие к единству, а различие - к тождеству, а постметафизическое мышление - это попытка избежать этих тенденций. Стратегическая линия постметафизики реализуется через ряд философских тактик, продуманных Делёзом тончайшим образом, которые как раз и демонстрируют, как «изменилось понятие системы».
Прежде всего, это переход к множественности. Выделение концепта, плана имманенции и концептуального персонажа, которые вместе создают пространство философии, представляет собой постметафизический способ анализа проблем. Проводя демаркацию между традиционной трактовкой понятия и концептом, выявляя то, что делает концепт носителем специфически философского, Делёз выделяет главную характеристику концептов: они принципиально множественны. Но это не множественность интерпретаций, а множественность концептуального бытия, когда смысл концепта продуцируется скоплением нескольких составляющих, между которыми существует напряженное взаимодействие. Здесь важно отметить, что это не просто переход от стремления к однозначному определению, которое было характерным устремлением классического стиля мышления в философии, к множественности определений и смыслов. Во-первых, составляющие концепта также могут быть концептами, т. е. мы имеем дело с не просто множественностью, а с принципиально иной, ризомной организацией бытия. Во-вторых, эти составляющие связаны между собой, так что концепт образует в определенном смысле единство, сингулярность, таким образом, это уже не множественность, а, по выражению Ж.-Л. Нанси, «бытие единичное множественное»6. В-третьих, Делёз отмечал, что не бывает концепта со всеми составляющими, это был бы хаос.
Здесь не совсем корректно говорить о простом переходе от единичного к множественному, поскольку речь идет именно о пересмотре самого отношения единого и множественного (не случайно большую роль в его философии играет сингулярное), лучше всего это видно на примере концепта. Концепт - точка совпадения, сгущения и скопления своих составляющих, упорядочивание составляющих по зонам соседства. Составляющая - не общий или частный признак, а единичное (сингулярное). То есть в отношении концепта речь идет уже не о логическом родо-видовом определении, концепт не относится к всеобщему или абстрактному, как это можно было бы сказать о категории. Концепт, таким образом, можно представить как смысловое сгущение, точку смысловой напряженности. Это смысловое сгущение функционирует принципиально отличным от метафизического понимания образом, поскольку концепт - это не логическое место конъюнкции смыслов его составляющих, это вообще не какой-либо конкретный смысл, а проблема, причем не одна, а зачастую целый перекресток проблем, где концепт соединяется с другими сосуществующими концептами, пересекает разные планы.
Еще одним понятием, обеспечивающим «сдвиг понятия системы», но в каком-то смысле сохраняющим его, является «план имма-ненции». Делёз называл план имманенции абстрактной машиной в том смысле, что именно он делал возможным конденсацию концептов, был горизонтом событий, представляющим собой пространство возможной событийности. Можно сказать, что план имманенции -это образ мысли, посредством которого она сама себя представляет, обозначая значение того, что значит мыслить. Тем самым Делёз заявлял о плюральности философского мышления, так как нет единого плана имманенции, а есть скорее «подшивка» планов со множеством листов. Каждый новый философ создает новый план имманенции -или новый изгиб прежнего плана. Как и с концептами, здесь нет четких переходов, план имманенции расслаивается, и можно говорить о плане имманенции с множеством страниц.
Особенность плана - то, что он является чистой возможностью, ограниченной определенным горизонтом. План имманенции - это кривая поверхность, где каждое движение сгибается, сгибает другие и получает сгиб от других. Философская мысль не выпрямляет и упрощает, напротив, она создает новые изгибы, которые и формируют уникальный «рельеф» той или иной философии. Движения двойственны - мысль и природа, позитивное и негативное соседствуют друг с другом и в равной мере участвуют в сгибании поверхности. Время философии - это время страниц-пластов: появление нового пласта обозначает новую эпоху в философии. План - это территория, здесь могут происходить изменения пейзажа: прежние составляющие концепта или проблемы могут отходить на задний план, подобно высыханию реки, или могут активизироваться концепты и проблемы из прежних философий-пластов, подобно выходу на поверхность древнего пласта: это позволило Делёзу говорить о географии и геологии философии. Таково становление философии как отличное от движения истории.
Все это очерчивает смыслы, вносимые словом «план» (plan). Но не менее существенна имманентность этого плана. Делёз предлагал мыслить чистую имманенцию (не имманенцию чему-то, так как иначе мы имели бы дело не только с имманенцией, но и с транс-ценденцией), но то, чему приписывалась имманентность и тем самым автоматически выносилась за пределы мышления и пространства философии. Такое трансцендирование Делёз называл частой иллюзией плана имманенции, сопутствующей ему.
В рамках своего рода «рентгеновского снимка» метафизики Делёз выделял несколько видов иллюзий плана имманенции: иллюзию
трансцендентности (имманентность чего-то, например субъекта у Канта, или трансценденция внутри имманентности, вроде «объемлющего» у Ясперса); иллюзию универсалий (концепты смешиваются с планом; это иллюзии созерцания, рефлексии, коммуникации); иллюзию вечности (когда забывают, что концепты должны быть сотворены); иллюзию дискурсивности (концепты смешиваются с пропозициями). Подобно тому как у Канта трансцендентальные иллюзии возникают естественно из функционирования самого разума, так и иллюзии плана имманенции не случайны. По аналогии с Кантом, у которого метафизика как критическая философия должна иллюзии разоблачать, философия вообще, по Делёзу, должна быть бдительной к подобным иллюзиям, это и будет неметафизической работой в поле метафизики.
Особое место занимает понятие события, которое также не принадлежит к категориям метафизики. Концепт не имеет референта, в концептуальном бытии исчезают всякие отсылки к реальности. Делёзовское концептуальное поле самодостаточно и является, собственно, реальностью-в-себе, вовсе не требующей какой-то иной реальности, поскольку концепт сам, в силу своей творческой консистенции, создает событие, парящее над всяким опытом. Поскольку в концепте познается не реальность, а событие, поэтому задача философии - выделять события из вещей и людей.
Концептуальная новизна философии Делёза состоит и в том, что он рассматривал историю философии как повторение. Повторение Делёз отличал от цикличности законов природы, целенаправленности нравственного закона, привычки или памяти. Повторение - это событие, всегда сингулярное, единичное, а не всеобщее. Таким повторением будет, например, представление в театре, каждый раз новое, хотя и то же самое, а не разучивание актером роли на репетиции, пока пьеса не выучена. Поэтому историко-философское прочтение должно быть именно повторением, промысли-ванием заново, повторением-событием мысли. Событийность повторения несводима к сущности (логической или «сознательной»). Философское у Делёза в отличие от классической метафизики в принципе находится на границе формально-логического. Дело не в том, что Делёз предлагал использовать какую-то новую версию логики, - на краю логического философия встречается с телами, пространствами, событиями и т. д., т. е. с нелогическим по природе. Он выступал активным противником аналитической философии, другой формы современного мышления, также ставящей вопрос о постметафизическом. Он специально предпринимал усилия по
разведению концептов и пропозиций, показывая, что путь логики -это не путь философии. Если пропозиции науки референциальны, строятся на независимых переменных и выстраивают иерархические координаты с помощью «частных наблюдателей», то концепты нереференциальны, событийны, неиерархичны, образуют неразделимые вариации с помощью концептуальных персонажей.
Логика же образует особую форму мышления, ненаучную и нефилософскую, в которой в отличие от науки референция деформируется и становится пустой. Логика нацелена на распознание истины в проспектах, в то время как философия нацелена, по Делёзу, не на истину, но на интересное. Логика занимается неинтересными казусами, которые, может, и имеют отношение к истине, но не имеют отношения к проблеме мысли. Логика способна показать сферу виртуального7, но не творить в ней и из нее. Делёз отказывает логике в статусе философии, называя логический аналог концепта проспектом, и показывает разницу между ними. Он солидарен с Ницше в том, что метафорическое, образное и т. д. составляют конститутивную часть философии: «Абсолютно необходимы неточные выражения, дабы обозначить что-либо точно»8.
Постметафизический сдвиг философии Делёза осуществлялся также через динамизацию мышления, которая еще со времен Гегеля была призвана выявлять в метафизике подлинно философское содержание. Концепт не является застывшей вечной формой, у него есть история и становление (взаимодействие с другими концептами), которые играют существенную роль в продуцировании смысла. Концепт не имеет готовой структуры, скорее он представляет собой условную концептуальную точку, пробегающую по своим составляющим, как заряд в электроне, при этом сами составляющие концепта бессмертны и одновременно мутируют. Концепты - это центры вибрации, перехода, связки-«мосты» между концептами тоже являются подвижными конструкциями, поэтому философия постоянно находится в ситуации отклонения, «дисгрессивности».
Говоря о постметафизическом характере мысли Делёза, нельзя не затронуть роль субъекта в его философии. Метафизика Нового времени движима стремлением к максимальной объективности и потому имперсональности, но при этом все же начинает с субъекта. Трансцендентальный субъект как универсальная абсолютная точка отсчета философии Нового времени аналогичен божественному знанию в античности. Для Делёза подобный трансцендентальный субъект - это тоже концепт, он не вынесен за пределы познаваемого мира, является условием его познания и составляет его конститу-
тивный элемент. Философия, по Делёзу, не бывает бессубъектной, безлично-логичной. Пересматривая представление о концепте, он говорит о том, что это уже не безличные «объективные» категории, универсальные и единые для всех философов всех времен, «без подписи сотворившего они (концепт. - С. М.) ничто»9, точно так же, как «нужно мыслить повторение личностно, ... нет повторения без повторяющего»10.
Можно сказать, что Делёз возвращает в философию субъект после попыток имперсонального мышления в позитивизме, структурализме и т. п., но этот субъект понимается уже неметафизически, поскольку он является здесь одновременно и творцом, и творением текста. Концепт не только имеет подпись, он творится - в плане имманенции - с помощью концептуального персонажа. Концептуальный персонаж - это не философ как таковой, но инстанция, осуществляющая динамику концепта, он является частью текста, обеспечивающей постановку и развитие проблемы, агентом высказывания: «Я - больше не я, но способность мысли видеть себя самое и развиваться через план, который в нескольких местах проходит сквозь меня»11. Концептуальный персонаж обладает теми чертами (которые являются одновременно и личностными, и диаграмматическими), которые нужны для создания пространства мысли, плана имманенции и формирования концепта (фигура простеца у Кузанского и Декарта или же Диониса у Ницше).
Когда Делёз говорил о трансформации понятия системы, следует отметить, что его концептуальный мир имеет ризомную организацию: «Любой концепт с конечным числом составляющих разветвляется на другие концепты, иначе составленные, но образующие разные зоны одного и того же плана, отвечающие на взаимно совместимые проблемы, участвующие в сотворчестве»12. Между ними нет иерархических отношений, нет абсолютно главного концепта, и ни один концепт не является первичным, даже когда с него «начинается» философия. Такую реальность Делёз назвал ризомой, корневищем, где в тотальной переплетенности корневых отростков осуществлялась отсылка от одних концептов к другим, не создавая при этом какого-либо единого смыслового центра.
Понятие ризомы превосходит любые возможные представления о множественности, так как представление обладает функцией синтезирующего единства, которого лишена ризома. Характеристики ризомы представляют собой ряд принципов: 1) соединения, 2) неоднородности, 3) множественности, 4) «а-означающего» разрыва, 5) картографии, 6) декалькирования13. Принцип соединения
состоит в том, что в ризоме каждая точка может соединяться с любой другой, это абсолютно ацентрированный, неиерархичный граф. В отличие от мышления «корневого» (объединенного главным стержнем, от которого происходит бинарное деление) или «корешкового» (где множественность мыслится под знаком единства), в ризомной организации вообще нет какого-либо единства. В этом смысле если классически целое мыслится как нечто большее, чем сумма частей (п+1), то ризома - это всегда п-1, где не только нет добавочного объединяющего элемента, но, напротив, сама его нехватка заставляет устремляться дальше по ризомным путям.
Принцип неоднородности означает наличие в ризоме взаимодействующих элементов разной природы, вида и т. п.:
Сборка в своей множественности с необходимостью работает одновременно в семиотическом, материальном и социальном потоках <...> Больше нет деления на три части [ШраЛШоп] между полем реальности, т. е. миром, полем репрезентации, т. е. книгой, и полем субъективности, т. е. автором14.
Принцип множественности состоит не только в невозможности какого-либо синтезирующего единства, но и в преодолении дуализма, бинарной логики «древесной» генеалогии. Нет деления на «плохое» и «хорошее», нет каких-либо видов синтеза, есть только различные виды разветвления. Таким образом, нет дуализма-противопоставления даже между ризомой и иерархической структурой: надо «достичь магической формулы, каковую все мы ищем: ПЛЮРАЛИЗМ = МОНИЗМ»15.
Попытку построения ризомной модели Делёз называл картографией, а мышление в классических отношениях «оригинал-копия» - перенесением образа на кальку. Если карта может сочетать разнородные элементы (как, например, Делёз показал в своем анализе книги Фуко «Надзирать и наказывать», где сочетаются в диаграммах власти режимы видимого и говоримого, являясь разнородными средами16), то калька - это насильственное подведение под какую-либо структурную модель (как это может происходить в фрейдовском психоанализе, сводящем карту бессознательного к структуре Эдипова комплекса, ломающего ризому). Но, поскольку нет дуализма карты и кальки (калька - это территориализованная карта, а карта - детерриториализованная калька), Делёз говорил о необходимости операции декалькирования: воссоединить кальки на карте, привести корни или деревья к ризоме, показать, в какой точке ризомы образуются те или иные очаги территориализации.
Делёз деконструировал традиционную метафизическую установку на беспредпосылочность философии, любая философская позиция, любой философский концепт предпосылочен и опирается на ряд посылок17. На фоне такой «предпосылочности» настоящим «началом» философии становится концепт, который, будучи сотворенным, оказывается способным к самополаганию. Именно концепт создает пространство мысли, в котором и существует философия. Более того, само понятие «начало философии» является концептом и именно в качестве концепта является подлинным началом философии. Рассматривая таким образом природу концепта, Делёз и заключает, что нет смысла говорить о смерти философии: «Пока есть время и место для творчества концептов, соответствующая операция всегда будет именоваться философией или же не будет от нее отличаться, хотя бы ей и дали другое имя»18.
Существенным отличием делёзовской трактовки концепта от понятия в традиционном философском смысле является то, что концепт недискурсивен, у концептуального мышления нет необходимости быть последовательным, поэтому философия вовсе не выстраивается в виде ряда пропозиций. И если, как, например, в позитивизиме, высказывают претензии к философии как области пустых пропозиций, то лишь по причине того, что путают концепт с пропозицией. Примечательно, что стиль философии самого Делёза также подчеркнуто непропозициона-лен. Как отмечает Ж.-Л. Нанси, «это философия именования, а не дискурса. Она имеет дело с обозначением сил, моментов и конфигураций, не интерпретации значений или истории смысла. Именование, как таковое, - это не семантическая операция: цель - не обозначить вещи, а скорее, указать посредством собственных имен элементы виртуального универсума»19.
Это свойство недискурсивности концепта примыкает к трактовке Делёзом природы плана имманенции как пре-философской. В этом смысле философия не чисто дискурсивное занятие, она «всегда полагает нечто префилософское или даже нефилософское... философия не может быть понята одним лишь философско-концептуальным способом»20. Префилософский характер плана имманенции, учреждающего философию, означает, что на своем пределе, в момент начертания плана, философия пользуется нефилософскими средствами: таковы интуиции, грезы, патологические процессы и т. д.
Таким образом, философия никогда не замкнута на себя, она открыта в не-философское, существуя лишь на этой границе. В этом
пребывании «на краю» философия также встречается и со своими «двойниками»-лжетолкованиями, когда ее либо отождествляют с наукой, либо воспринимают как интеллектуальный товар и т. п. С точки зрения Делёза такие «встречи» не несут какой-либо серьезной опасности для философии, поскольку у нее есть свое место, а именно пространство смысла. «Чем чаще философия сталкивается с ... соперниками, чем чаще она встречает их внутри себя самой, тем более бодро она себя чувствует для выполнения своей задачи -творчества концептов. Неудержимый смех отбивает у нее охоту плакать»21. Эти встречи с «двойниками» заставляют философию снова и снова проводить границу своего существования, выходить на эту границу, а значит, собственно, быть философией.
Примечания
9 10 11
Делёз Ж. Переговоры. 1972-1990. СПб.: Наука, 2004. С. 118. Lambert G. The non-philosophy of Gilles Deleuze. L.; N.Y.: Continuum, 2002. P. 9. Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998. С. 18.
Алфавит Жиля Делёза. Беседа с Клер Парне. 1988-1989. Мн.: Пропилеи, 2001. 92 с. URL: http://dironweb.com/klinamen/End_Deleuze-ABC-Final_kli.pdf (дата обращения: 21.04.2011).
Можейко М.А. Постметафизическое мышление // Новейший философский словарь. 3-е изд., исправл. Мн.: Книжный дом, 2003. С. 777. См.: Нанси Ж.-Л. Бытие единичное множественное. Мн.: Логвинов, 2004. 272 с. Понятие виртуального у Делёза соотносится с понятием хаоса: собственно хаос и есть «виртуальность, содержащая в себе все возможные частицы и принимающая все возможные формы, которые, едва возникнув, тут же и исчезают без консистенции и референции» (Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? С. 150). Поскольку план имманенции является срезом хаоса, то задача философии - «придать виртуальному специфическую консистенцию», которая и принимает форму концепта.
Делёз Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. Тысяча плато. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010. С. 36. Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? С. 14. Делёз Ж. Различие и повторение. СПб.: Петрополис, 1998. С. 39. Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? С. 83-84.
12 Там же. С. 29.
4
5
8
13 См.: Делёз Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. Тысяча плато. С. 12-23.
14 Там же. С. 40.
15 Там же. С. 37.
См.: Делёз Ж. Новый картограф // Делёз Ж. Фуко. М.: Издательство гуманитарной литературы, 1998. С. 46-71. См.: Делёз Ж. Различие и повторение. С. 163-165. Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? С. 18.
Nancy J.-L. The Deleuzian Fold of Thought // Deleuze: A critical reading / Ed. by P. Patton. Cambridge, MA: Blackwell Publishers Ltd., 1996. P. 111. Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? С. 55. 21 Там же. С. 21.
