CC BY
84
УДК 82.091
А. С. Карасева
«Пошли мне небожителя...»: тема двойника у Бродского и Достоевского
В статье рассматривается поэма И. Бродского «Г орбунов и Г орчаков» в контексте традиции Достоевского. В аспекте темы двойничества выявляются идейные связи поэмы «Горбунов и Горчаков» и романа «Братья Карамазовы». Выдвигается гипотеза об актуализации традиции полифонического романа в тексте поэмы Бродского.
In this article we consider I. Brodsky’s poem «Gorbunov and Gorchakov» in a context of Dostoevsky’s tradition. In the aspect of theme about doubleness ideological relations between the poem «Gorbunov and Gorchakov» and the novel «The Brothers Karamazov» are revealed. Conclusions are drawn on actualization of polyphonic novel’s tradition in the text of Brodsky’s poem.
Ключевые слова: литературная традиция, тема двойничества, герой и двойник, диалог, диалогизм, идея, герой-идеолог, полифонический роман.
Key words: literary tradition, theme of doubleness, character and his double, dialogue, dialogism, idea, character-ideologist, polyphonic novel.
Поэма Бродского «Горбунов и Горчаков» не раз вызывала пристальный интерес исследователей, в том числе и в аспекте литературных традиций. По свидетельству В. Куллэ, «уже первые читатели связывали роман с именем Беккета. Когда Бродский показал его в Ленинграде своей подруге из Англии, та сказала: «Неплохо, Иосиф, но в ней слишком много Беккета», на что поэт ответил: «Она лучше, чем Беккет» [14]. Ряд ученых отмечает связь с русской литературной традицией поэмы «Горбунов и Горчаков», особенно подчеркивая влияние Достоевского. Так, Р. Клейман считает, что поэма Бродского «Горбунов и Горчаков» - «достаточно прозрачная (хотя и не названная прямо) вариация на тему «Идиота» [11, c. 267], Я. Гордин называет героев поэмы «новыми князем Мышкиным и Рогожиным» [6, c. 135], а В. Куллэ пишет о «контексте традиции поэмы, начало которой положено "Записками из подполья" Достоевского (кстати, горячо любимыми Бродским») [13]. Несмотря на явный интерес исследователей, тему традиций Достоевского в поэме «Г орбунов и Г орчаков» едва ли можно назвать в полной мере изученной. Так, исследователями недостаточное внимание уделено внутренним закономерностям восприятия традиций Достоевского в произведении Бродского.
Бродский указывает на особое место поэмы в своем творчестве: «В "Горбунове и Горчакове" есть две строчки, в которых все более или менее и заключается. Эти самые главные строчки, которые я, по-видимому, написал: "Я думаю, душа за время жизни приобретает смертные черты". Вот
и все. А все остальное - более-менее развитие, комментарии» [9, с. 12]. Строчки, указанные Бродским, вложены в уста его героя Г орбунова, пациента психиатрической лечебницы, постоянно ведущего беседы с другим персонажем поэмы - Горчаковым. Тема психического расстройства, пространство психиатрической больницы дают возможность многим исследователям предположить, что «в «Горбунове и Горчакове» диалоги между героями ведутся от лица одного и того же человека», иными словами, Бродский воплощает в поэме «идею о раздвоении личности» [5, с. 13].
Если рассматривать идею о раздвоении личности как художественный прием в поэме, то два ее главных персонажа будут являться полярными гранями одной личности, иными словами, ни один из героев не может претендовать на целостность и автономность, так как один не существует без другого. При данном подходе выявляется равная зависимость персонажей «Горбунова и Горчакова» друг от друга как «двухполушарной структуры головного мозга» [15, с. 206]. Однако текст поэмы дает нам возможность и другой интерпретации ее главных образов. Рассмотрим предложенную идею о раздвоении личности с точки зрения существования Я и Другого (в понимании М.М. Бахтина), героя и его двойника, понимая под персонажем-двойником «такого «Другого», который в то же время и «Я сам», и наоборот: это такое «Я», которое само с собой же не совпадает, сталкиваясь в какой-то момент с собой как «Другим» вне себя» [16, с. 89]. Иначе говоря, текст поэмы Бродского может быть рассмотрен в аспекте проблемы двойничества, начало которой положено в работах В. Полухиной, утверждавшей, что в «Горбунове и Горчакове» «мы явно имеем дело с ситуацией « “я” vs. двойник в чистом виде» [19, с. 76]. Однако исследователь также не выделяет личность и двойника и считает, что два героя неразлучны друг с другом как «два тела в одной душе» [19, с. 75].
В «Горбунове и Горчакове» дуальность служит «структурообразующим элементом всей поэмы» [19, с. 76]: в ней два героя, ведущие диалог; один из них родился под знаком близнецов и т.д. Интересен тот факт, что в более раннем стихотворении Бродского «С грустью и нежностью» (1964), которое посвящено А. Горбунову, присутствуют все персонажи поэмы, за исключением Горчакова. По мнению О. Глазуновой, это значит, что «Горчаков как второе «я» поэта появился уже после возвращения его из ссылки» [5, с. 17], и это еще раз говорит о вторичности образа собеседника Горбунова.
Л. Лосев считает, что «в поэме есть только одно место, заставляющее читателя сомневаться в том, что Горбунов и Горчаков - две ипостаси одной личности. В седьмой главе Горбунов говорит: «Я в мае родился, под Близнецами», - как и автор поэмы. И там же сказано, что Горчаков родился под знаком Овна» [15, с. 207]. И все же герои различаются в поэме не столько знаками зодиака, сколько идеями, что сопряжено и с различием их художественных функций.
«Я / тогда лишь есмь, когда есть собеседник! / В словах я приобщаюсь бытия! / Им нужен продолжатель и наследник!» [20, II, с. 271] - так говорит о себе Горчаков. Диалог, основной художественный прием в поэме, как и у Достоевского, построен по схеме «противостояния человека человеку, как противостояния «Я» и «Другого» [1, с. 435]. Образцом такой схемы может служить следующий отрывок: Горчаков: «Но бытие...» Горбунов: «Чайку тебе?» Горчаков: «Налей, определяет.» Горбунов: «Греть?» Горчаков: «Без подогрева. / сознание... Ну ладно, подогрей» Горбунов: «Прочел бы справа ты налево» [20, II, с. 279], где одно высказывание порождает противоположные интерпретации двух главных голосов поэмы. Л. Лосев считает, что поэма может служить развернутой иллюстрацией к учению Бахтина о диалогизме, и в особенности о невозможности в художественном творчестве «безобъектного, одноголосного слова» [15, с. 57]. При этом исследователь утверждает, что «прямого влияния Бахтина здесь нет, но витавшие в воздухе идеи диалогизма, в особенности о невозможности быть собой без живого общения с другими, в поэме отразились» [15, с. 58].
В диалогах поэмы по-разному распределены роли героев. Так, роль Горчакова - вопрошающая и резюмирующая: Горчаков: «А что земля?» Горбунов: «Что, собственно, земля?» / Горчаков: «Ну, что внизу?» Горбунов: «Больничная аллея» / Горчаков: «Да, знаешь, ты действительно готов. / Ты метишь, как я чувствую, в Ньютоны. / На буйном тоже некий Хомутов / - кругом галдеж, блевотина и стоны - / твердит: я - Гамильтон, и я здоров; / а сам храпит, как наши харитоны» [20, II, с. 254 - 255]. В данном отрывке провокационный вопрос Горчакова задает ироничный тон диалога-игры, которую он ведет с собеседником. При этом целью такого диалога для Горчакова является не столько высмеивание ответов Горбунова, столько возможность для Горчакова поселить в собеседнике чувство сомнения в адекватности его собственной оценки реальности.
Образ Горчакова, созданный Бродским, во многом схож с образом черта из «Братьев Карамазовых». «Кто ж я на земле, как не приживальщик?» [7, XV, с. 72] - рассуждает черт, и поступки Горчакова говорят о наличии у него данного качества (например, его доносы врачам). Подобно тому, как «черт издевается над Иваном, то разуверяя его в своем существовании, то, словно бы приглашая увериться в своей реальности» [10, с. 177], Горчаков ставит под сомнение действительность происходящего: Горбунов: «Наверное, приснилось». Горчаков: «Ни фига. / Скорее, это я тебе приснился» [20, II, с. 286]. Горчаков признается, что его природа -«огорчать» другого и «сомневаться» в каждом ответе собеседника. Горбунов: «Ты хочешь огорчить меня?» Горчаков: «Конечно. / На это я, известно, Горчаков» [20, II, с. 254]; или Горбунов: «Ну что же, убедился?» Горчаков: «Усомнился» [20, II, с. 257].
В пространстве поэмы, наряду с обычными беседами, мы наблюдаем и внутренний диалог каждого героя. Бродский ставит перед собой задачу не только «расслышать сам внутренний диалог, но и представить себе логику его дальнейшего развития» [17, с. 30], и в этом случае беседы героя с двойником есть результат внутренней рефлексии персонажа. Так, оставшись один, Горбунов размышляет: «Я голос чей-то слышу в тишине <...> и голос тот противоречит мне». И все же «переход из внутреннего диалога во внешний без идеи принципиально невозможен. Идея является той закваской, которая начинает бродить, будоражить сознание, саморефлекси-ровать» [17, с. 31].
Задача черта - искушать и отрицать («я определен отрицать»). Так, Иван Карамазов «прежде всего, искушаем неустройством мира» [10, с. 159]. Главный вопрос Горбунова, как и героя Достоевского, связан с «неустройством мира». Персонаж Бродского рассуждает: «Грех - то, что наказуемо при жизни. / А как накажешь, если стрелы всех / страданий жизни собрались, как в призме, / в моей груди?» [20, II, с. 287] - от личной драмы, личной боли Горбунов идет дальше - и ставит вопрос о страданиях вообще и о природе греха. «Грех - то, что наказуемо при жизни» с одной стороны, а с другой - верно ли данное утверждение в настоящем мире, если страдания «собрались, как в призме, / в моей груди»? Сравним слова Ивана Карамазова: «Я хочу видеть своими глазами, как лань ляжет подле льва и как зарезанный встанет и обнимется с убившим его» [7, XIV, с. 222]. Уже позднее, в стихотворении «Разговор с небожителем», герой Бродского, подобно персонажу Достоевского, подытожит: «боль не нарушенье правил» и будет «возвращать билет» Богу, тем самым развивая мысль, которая была высказана еще в «Горбунове и Горчакове» - «Боль пропитала дерево гордыни» [20, II, с. 256].
Горчаков спрашивает: «Ты, значит, не боишься темноты?» / Горбунов: «В ней есть ориентиры». Горчаков: «Поклянись мне». / Горбунов: «И я с ориентирами на ты. / Полно ориентиров, только свистни» [20, II, с. 257]. Для Горбунова мир - зло, страдание («больничная аллея»), поэтому в темноте «есть ориентиры», с которыми «на ты» (например, с Горчаковым). Таким образом, герой Бродского, «как и герой Достоевского, отрицает не существование Бога, а мир, им созданный» [2, с. 196]. В аспекте данной идеи становятся более понятными строчки поэмы, выделенные Бродским: «душа за время жизни / приобретает смертные черты» [20, II, с. 257], то есть неизбежно отдаляется от Бога, существуя в мире-зле. И в этом, по Бродскому, состоит главная трагедия человека.
В более поздних стихотворениях мысль Бродского пойдет дальше, и возникнет вопрос: «если оправдано существование Бога, то чем оправдано существование Творца» [18]? Бродский разделяет Бога и Творца: в стихотворении «Бабочка» (1972) поэтом предпринимается попытка проникнуть в суть действий Творца, понять их, но вывод только - «Как много грусти в
шутке / Творца!» [20, III, с. 20]. Другими словами, вряд ли у Бога «есть цель в человеческом понимании, а если есть, то цель не мы (опровержение религиозной точки зрения), следовательно, бесполезно сердиться на Него и отвергать Его мир (опровержение позиции вызова)» [12, с. 41].
«Не то чтобы жажда верить ослабла или кончилась нежная тяга к божественному отцу, - говорит Достоевский - вовсе нет, но только все это перешло теперь в плоскость эстетических эмоций. Действительность приобрела характер выставки. Родственная распря между Богом и людьми прервалась; человек стал по существу не способен вобрать в себя Бога» [7, XIV, с. 224 - 225]. В этой мысли Достоевского и раскрывается смысл «главных слов» Бродского: «Душа за время жизни приобретает смертные черты» [20, II, с. 257], и становится понятным, почему для его героя Горбунова Страшный суд - это «движенье вспять, / в воспоминанья. Как в кинокартине» [20, II, С. 256], а не последний Божественный суд.
И все же Горбунов еще не до конца разрешил для себя этот вопрос, и в своем монологе он обращается к Богу: «пошли мне небожителя», или же, говоря словами Горчакова, «... станет Бога требовать сюда» [20, II, с. 261].
Ирония Бродского заключается в том, что Горбунов, обращаясь к Богу, жаждет ответа, диалога («.пусть не Горчаков, а херувим / возносится над грязною ночлежкой / и кружит над рыданьями и слежкой / прямым благословением твоим» [20, II, с. 259]), но рядом с ним остается только Горчаков-черт, готовый на этот диалог, как и рядом с Иваном Карамазовым в его кошмаре возникает черт. В этом смысле «Черт Ивана Федоровича. частица его собственного я» [4], то есть зло и сомнение, заложенное в каждом человеке. В одном из эссе Бродский написал: «Великим писателем является тот писатель, который привносит в мир новую духовную идею. Как, например, Достоевский, сказавший, что в человеке есть две бездны -Зла и Добра, и что человек не выбирает между ними, но мечется, как маятник» [3, с. 6]. Отсюда, если мы рассматриваем Горчакова как в некотором смысле «черта», то есть злое начало, то в Горбунове будет присутствовать «частица» Горчакова. Мы можем назвать Горчакова искусителем и злым двойником Горбунова, при этом четко разграничивая «их голоса», идеи и функции в поэме.
Таким образом, идейная связь творчества Бродского и Достоевского дает возможность говорить об актуализации традиции полифонизма романа «Братья Карамазовы» в тексте поэмы «Горбунов и Горчаков».
Список литературы
1. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Художественная литература,
1972.
2. Белый А. Плохая физика И. Бродского // Нева. - 2007. - № 5. - С. 190 - 204.
3. Бродский И. «Писатель - одинокий путешественник» (письмо в Нью-Йорк Таймс) // Звезда. - 2000. - № 5. - С. 3 - 9.
4. Булгаков С. Н. Иван Карамазов (в романе Достоевского «Братья Карамазовы»)
как философский тип. - [Электронный ресурс]: http://az.lib.ru/b/bulgakow_s_n/
text_0040.shtml (дата обращения 09.01. 2011).
5. Глазунова О. Иосиф Бродский: метафизика и реальность. - СПб.: Нестор-История, 2008.
6. Гордин Я. Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского. - М.: Время, 2010.
7. Достоевский Ф. Собр. соч.: в 30 т. - М., 1975.
8. Иосиф Бродский: Мой враг - вульгарность. Интервью В. Полухиной // Российская газета. - № 5010 (186) от 2 октября 2009 г.
9. Иосиф Бродский. «У меня есть только нервы...». Беседа с Биргит Файт // Урал. - 2000. - № 1. - С. 10 - 15.
10. Кантор В. Кого и зачем искушал черт? (Иван Карамазов: соблазны «русского пути») // Вопросы литературы. - 2002. - Март/апрель. - С. 157 - 181.
11. Клейман Р. Достоевский и Бродский: встреча гениев в беспредельности // Достоевский и русское зарубежье ХХ века. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. - С. 260 -279.
12. Крепс М. О поэзии И. Бродского. - Ann Arbor: Ardis, 1984.
13. Куллэ В. Иосиф Бродский: парадоксы восприятия. - [Электронный ресурс]: /http://magazines.russ.ru/novyi_mi/redkol/kulle/articles/brodsky3.html (дата обращения: 10.03.2011).
14. Куллэ В. Поэтическая эволюция Иосифа Бродского в России (1957 - 1972):
дис. .канд. филол. наук. - М., 1996. - [Электронный ресурс]: http://www.
liter.net/=/Kulle/evolution.htm (дата обращения: 11.01.2011).
15. Лосев Л. Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии. - М.: Молодая гвардия, 2010.
16. Махлин В. А. К проблеме двойника (прозаика и поэта) // Философия М.М. Бахтина и этика современного мира. - Саранск. 1992. - С. 88 - 100.
17. Мухамадиев Р. Диалог Достоевского и диалогизм Бахтина // Вестник МГУ. Серия 7. Философия. - 1996. - № 4. - С. 28 - 40.
18. Погорелая Е. Ранний Бродский: Лирическое «я» и герои романов
Ф.М. Достоевского. - [Электронный ресурс]: http://www.ctuxu.ru/article/art/
rannij_brodskij.htm (дата обращения: 02.02.2011).
19. Полухина В. П. Больше себя самого. О Бродском. - Томск: ИД СК-С, 2009.
20. Сочинения Иосифа Бродского. - СПб.: Пушкинский фонд, 2001. - Т. I -VII.
