CC BY
152
ВОПРОСЫ ФИЛОСОФИИ И КУЛЬТУРОЛОГИИ
© 2003 г. А.Д. Похилъко
ПОНЯТИЯ «ГОСПОДСТВО» И «РАБСТВО» В АНАЛИЗЕ КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА
Задача нашего исследования - выявить актуальные интерпретации гегелевской идеи диалектики рабства и господства. К этим понятиям в настоящее время примыкают понятия «власть», «насилие», «дисциплина» и некоторые другие.
Наибольший интерес представляет трактовка смысла взаимоотношения господина и раба в гегелевской «Феноменологии духа» [1, с. 102-105]. Господин, по Гегелю, - это сознание, которое опосредствовано с собой другим сознанием (рабом), которое в свою очередь синтезировано с самостоятельным бытием (вещностью) посредством деятельности (труда). «Господин соотносится с вещью через посредство раба» [1, с. 103]. Раб доставляет господину предмет для потребления, поскольку он лично зависит от господина. Такая зависимость возникла в смертельно опасном поединке. Господин - это тот, кто выдержал напряжение, связанное с риском гибели, раб - кто убоялся смерти и, потерпев поражение, согласился на зависимость от господина.
Гегель диалектически разрешает возникшее противоречие. Парадокс в том, что в процессе исторического развития раб и господин меняются местами. «Господин, - пишет Гегель, - который поставил между вещью и собой раба, встречается благодаря этому только с несамостоятельностью вещи и потребляет ее полностью; сторону же самостоятельности [вещи] он предоставил рабу, который ее обрабатывает» [1. с. 103]. Господин не может реализовать свое самосознание, поскольку теряет непосредственную связь с вещью. Самосознание господина становится несамостоятельным. А самосознание раба приобретает самостоятельность благодаря труду, обработке вещи [1, с. 103-104]. Потребление, которое выпало на долю господина, - это лишь непосредственное исчезновение, которому недостает устойчивости, предметной стороны. «Труд, напротив того, есть заторможенное исчезновение, другими словами, он образует [1, с. 105]. На немецком языке «образование» обозначается словом «die Bildung». У Гегеля этот термин приобретает очень широкое значение и становится синонимом культуры. Труд формирует культурноисторическую сущность человека. Заслуга Гегеля в том, что он открыл такую сторону труда, на которую сделали в дальнейшем акцент К. Маркс и Ф. Энгельс, решая вопрос о происхождении и сущности человека.
Диалектика рабства и господства в трудовом процессе, открытая Гегелем, высоко оценивалась молодым К. Марксом. «Величие гегелевской «Феноменологии» и ее конечного результата - диалектики отри-
цательности как движуще-порождающего принципа,
- отмечал он, заключается, следовательно, в том, что Гегель рассматривает самопорождение человека как процесс, рассматривает опредмечивание как распредмечивание, как самоотчуждение и снятие этого само-отчуждения, в том, что он, стало быть, ухватывает сущность труда и понимает предметного человека, истинного, потому что действительного, человека как результат его собственного труда» [2, с. 627].
Очевидно, Гегель не ограничивает значение рабства и господства только историческими рамками античности. Рабство и господство присутствуют во всей истории в той или иной («снятой») форме. Например, стоицизм - это свобода сознания, которая снимает отношения господства и подчинения. С моральной точки зрения рабство и господство - это одно и то же. Стоическое сознание желает быть свободным как для императора (например, Марк Аврелий), так и для раба в собственном смысле слова (Эпиктет). Однако эта свобода является абстрактной, ибо стоик изолирован от жизни,' его свобода негативна и предполагает независимость от потребностей, аскетизм. Стоицизм -скрытое рабство по отношению к государству, поскольку реально стоик не сопротивляется (и не может этого сделать) внешнему насилию, он свободен только внутри своего сознания.
Разлад сознания, его противоречия, воспроизводятся и на других уровнях развития сознания как культурно-исторического процесса: стоицизм - скептицизм - несчастное сознание - просвещение и т.д.
Маркс интерпретировал мысли Гегеля о диалектике рабства и господства в плане деятельностной парадигмы рассмотрения сознания, но довел свое рассмотрение до материалистического понимания истории, открывая новый абсолют - общественное бытие, по отношению к которому гегелевский «абсолютный» дух «как субстанция и субъект» сам становится относительным, производным, «определяемым». Относительная самостоятельность сознания и самосознания, по Марксу, - это форма деятельности с вещами природы посредством орудий труда. Тем самым К. Маркс сузил гегелевское понимание рабства и господства. Можно интерпретировать гегелевскую диалектику господства и рабства как отношения в семье, обучение в системе образования, форму чистой духовности в отношении верующего и церкви и т.д.
Наиболее острая и жгучая проблема возникает из такой интерпретации, как властное отношение в политике между государством и личностью. Здесь на передний план выдвигается отношение насилия, ко-
торое может стать самоцелью. Власть имеет тенден-. ции к самовозрастанию. Государственная власть может иметь и цивилизаторское (культурообразующее) значение для индивида, но она же может становиться деструктивной. Кстати, у Гегеля даже война становится моментом нравственной целостности, которая синтезирует противоположности. Фашизм превозносил Гегеля как милитариста, но только потому, что фашистские идеологи неправильно поняли его идеи.
Гегеля иногда критикуют как «тоталитариста». Есть ли для этого достаточные основания? Если мы понимаем тоталитаризм как широкое понятие, в философском плане, то Гегель действительно заслуживает такую оценку. Тотальное означает целостное, целокупное, единое, которое образуется за счет полного проникновения общего в особенное и единичное. У Гегеля общее - господин, а единичное - раб. Получается философская интерпретация со своей собственной диалектикой, которую, однако, Гегель не реализует.
Но если мы поставим вопрос более конкретно, то общее в гегелевской философии права воплощается в государстве, а единичное - в личности. Это уже более узкий аспект, в котором Гегель может рассматриваться как либерал. Действительно он признает существование гражданского общества, высоко оценивает Французскую революцию. Гражданское общество у Гегеля - это непочитическая сфера, область жизни и частных интересов. Индивиды подчиняются закону, поскольку они живут в правовом государстве. Но они автономны от прямого подчинения политической власти. Такое понимание власти неприемлемо для тоталитаризма (фашизм, большевизм и т.д.), который отрицает все частное, автономное, обособленное; все то, что претендует на достаточно высокую степень отно-' сительной самостоятельности.
Марксизм, как показал А.С. Ципко, истолковал классовую борьбу как борьбу на уничтожение господствующего класса рабочим классом (классом «наемных рабов»), На практике теория марксизма обернулась физическим уничтожением представителей побежденного в ходе революции класса. Диктатура пролетариата - это не ограниченная правом (законом) власть государства, которая употребляется, в частности, для «экспроприации экспроприаторов» («Грабь награбленное!»).
Страх смерти в этих условиях стал одним из главных мотивов трудовой, общественно-политической и «культурно-воспитательной» деятельности. Принуждение приняло в советском обществе всеобщий характер. «Принуждение, - писал Н.И. Бухарин, наиболее прогрессивный политик среди партийного руководства СССР конца 20-х - начала 30-х гг., - не ограничивается рамками прежде господствовавших классов и близких к ним группировок. Оно переносится и на самих трудящихся, и на сам правящий класс... Широкие круги рабочего класса носят на себе печать товарно-капиталистического мира. Отсюда совершенно неизбежная принудительная дисциплина... Одной из главных принудительных форм нового типа,'
действующего в сфере самого рабочего класса, является уничтожение так называемой «свободы труда» [3. с. 73-74].
В отличие от гегелевской концепции рабства и господства очевидно, что в марксизме абсолютизируется противоречие между рабством и господством, оно выражается в виде обостряющейся борьбы'классов вплоть до гражданской войны. Вместо культурного и духовного результата получается логика террора
- «если враг не сдается, то его уничтожают» (М. Горький). Более того, сдавшихся тоже уничтожают. Ибо моральных критериев общечеловеческих добра и зла нет для классового подхода: добро - это то, что служит делу коммунизма, а зло - все; что ему мешает.
Правда, есть и момент сходства марксизма и гегельянства. Не случайно, Маркса иногда характеризуют как «младогегельянца» (левого гегельянца), продолжавшего немецкую классическую философию. Этот момент заключается в том, что принижается значение и личности, и прав, и свобод. Свобода, по Гегелю, - это подчинение необходимости. А необходимость выступает в виде государства, осуществляющего абсолютную идею. Отдельный человек, индивидуальность, личность мало интересуют Гегеля, который крайне пренебрежительно отзывается о при-чудах и капризах «субъективного духа» [1, с. 195].
Примерно то же и у Маркса, который видит только идеал свободной индивидуальности, но не реальность сегодняшнего дня, не задумывается о практических последствиях теоретической идеи диктатуры пролетариата.
Экзистенциализм резко критикует модель подчинения личности обществу. Свобода — это не познанная необходимость, а атрибут человеческого существования. Она первична по отношению к необходимости и преобразует ее. Однако и экзистенциализм находит в философии Г егеля свою тему - «несчастное сознание», т.е. отчужденное, раздвоенное, разорванное между небом и землей, запутавшееся в собственных противоречиях. Диалектика рабства и господства в несчастном сознании протекает в трагической форме. Личность абсолютно свободна и абсолютно ответственна. Эта ответственность может стать невыносимой. Поэтому возникает феномен «бегства от свободы» [4, с. 276-299]. Э. Фромм анализирует психологические предпосылки массового общества и его следствия, в частности тоталитарное государство. Именно анализ антропологических предпосылок современных властных отношений сближает анализ Фромма, Маркса и Г егеля.
Наглядный пример бегства от свободы можно найти в обычной жизни. Он состоит в тенденции отказа от независимости своей личности, слияния своего «я» с кем-нибудь или с чем-нибудь внешним, чтобы таким образом обрести силу, недостающую самому индивиду.
Отчетливые формы этого механизма можно найти в стремлениях к подчинению и к господству в мазохистских и садистских тенденциях. Садист и мазохист взаимно зависимы друг от друга. Зависимость мазо-
хиста очевидна. Садизм кажется меньшей загадкой, чем мазохизм. То, что человек стремится подавить других, считалось хотя и не «хорошим», но вполне естественным делом/ Напротив, мазохистские наклонности, направленные против .самого себя, кажутся загадкой. Но и те, и другие помогают избавиться от невыносимого чувства одиночества и бессилия. Люди преисполнены страхом одиночества и чувством собственной ничтожности: Часто эти ощущения неосознанны, часто они замаскированы компенсирующими чувствами превосходства и совершенства; но если заглянуть в подсознательную жизнь такого человека достаточно глубоко, они обнаруживаются непременно. Индивид оказывается «свободным» в негативном смысле, т.е. одиноким и стоящим перед лицом чуждого и враждебного мира. В этой ситуации нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное, существо, рождается. Испуганный индивид ищет кого-нибудь или что-нибудь, с чем он мог бы связать свою личность, он не в.состоянии больше быть самим собой и лихорадочно пытается вновь обрести уверенность, сбросив с себя бремя своего «я».
Один из путей к этой цели - мазохизм. Индивид с • мазохистским уклоном ищет подчинения какой-либо личности или власти, которую он ощущает подавляюще сильной. Если индивид находит социальные формы, удовлетворяющие его мазохистские наклонности (например, подчинение вождю в фашистском режиме), он обретает некоторую уверенность уже за счет своего единства с миллионами других, разделяющих те же чувства. Анализ мазохистского извращения ’ неопровержимо • доказывает, что страдание может быть притягательным. Преодоление невыносимого чувства бессилия осуществляется в попытке превратиться в часть большего и сильнейшего целого, стать частицей. Этой силой может быть другой человек, какой-либо общественный институт, бог, нация, совесть или моральная необходимость. Став частью силы, которую человек считает непоколебимой, вечной и прекрасной, он становится причастным к ее мощи и славе. Мазохист избавлен от принятия решений. В чем сущность садистских побуждений? Желание причинять другим людям боль и в этом случае не главное. Все наблюдаемые формы садизма можно свести родному основному стремлению: полностью овладеть другим человеком, превратить его в беспомощный объект -своей воли, стать-его абсолютным повелителем, его богом,'делать-спим все, что угодно. Средство для этой цели - его унижение и порабощение; но самый радикальный способ проявить свою власть состоит в том, чтобы причинить ему страдание, ибо нет большей-власти над другим человеком, чем власть причинять страдания, боль тому, кто не в состоянии себя защитить.
Общая цель садизма и мазохизма может быть обозначена термином «симбиоз». В этом «союзе» полная зависимость приводит к взаимному поглощению «я». Садомазохизм смешивают с любовью. Особенно часто, за проявления любви принимаются мазохистские
явления. Полное самоотречение ради другого человека, отказ в его пользу от собственных прав и запросов
- все это превозносится как,образец «великой любви». Для любви нет лучшего доказательства, чем жертвы и готовность отказаться от себя ради любимого человека. На самом же деле «любовь» в этих случаях является мазохистской привязанностью и коренится в потребности симбиоза. Если мы понимаем под любовью страстное и активное утверждение главной сущности другого человека, союз с другим человеком на основе независимости и полноценности обеих личностей, тогда мазохизм и любовь противоположны друг другу. Любовь основана на равенстве и свободе. Сознание любящей личности релевантно. Это сознание нужно отличать от маски как мазохизма, так и садизма. Управляя другим человеком, можно утверждать, что это делается в его интересах и часто выглядит как проявление любви; но в основе такого поведения лежит стремление к господству.
Для огромной части низов среднего класса в европейских странах садомазохистский характер является типичным; именно в характерах этого типа нашла живейший отклик идеология нацизма. Тоталитаризм в Советском Союзе имел своей огромной основой деклассирование населения, появление обезличенных масс.
Демократия как общечеловеческая ценность является не состоянием, а идеалом. Здесь мы видим аналог любви между индивидами. Демократия как единство свободы и равенства воплощает в себе сознание спра-
- ведливости, должного.’
Современное государство в большей мере прибегает не к прямому насилию, а к манипулированию сознанием и деятельностью людей. Власть осуществляется через политическое сознание. Сфера власти расширяется до управления всем живым, в частности биологическим организмом человека. Интересна концепция «знания - власть» М. Фуко. Главные темы философии Фуко - власть, болезнь, смерть. Именно болезнь и смерть - это зоны абсолютной власти. Специфическая часть медицины - клиники - оказалась, по Фуко, объектом деконструкции власти. Интересно, что вторая глава его книги «Рождение клиники» [5] называется «Политическое сознание». На первый взгляд, такое название произвольно, поскольку речь-то идет об эпидемиях и борьбе с ними. Но суть в том, что государство активно вмешивается в процесс борьбы с эпидемией. На уровне государства образуется политический статус медицины и медицинского сознания, озабоченного постоянной задачей информирования, контроля и принуждения. В современном обществе врач осуществляет своеобразные репрессии против больного. Если больной раб, то реальный господин над его телом - государство, которое контролирует информацию о трудоспособности личности, возможности заразности его болезни и необходимости его изоляции. Особенно яркое превосходство абсолютной власти над личностью проявляется в помещении больного в психиатрическую клинику. Кстати, -«больным» человек становится только тогда, когда
ему поставят диагноз. Особенно интересен этот парадокс в психиатрии. Социальное (политическое) значение диагноза очевидно: эталоном нормальности выступает врач и стоящие за ним общество и государство.
Рабство и господство могут осуществляться в форме прямого насилия и косвенного (манипулирования). В информационном обществе рабство человека становится замаскированной иллюзией свободы и демократии. Личность подвергается репрессиям в больнице (осмотр тела), учебном заведении (экзамен), даже дома, когда сознание бомбардируется рекламой, передаваемой по телевидению.
В заключение отметим, что гегелевская идея культурного значения отношения рабства и государства в истории и ее возможные интерпретации и следствия принадлежат западноевропейской философии. Иную картину мы могли бы увидеть, обращаясь к восточной или русской философии [6, с. 281-352].
Восточная философия не абсолютизирует борьбу противоположностей. Абсолютный господин был бы столь же нечеловечен, как и абсолютный раб. Идея покорения природы, господства над ней с помощью техники в традиционной культуре Востока отсутствует. Западное же сознание фундаментально раздвоено, разделено на субъект и объект («господин» и «раб») и поэтому несчастно. Восток тяготеет к поиску единства. На это можно было бы возразить, что поиск единства шел и в греческой философии: идея первоначала, бытия и т.д. Но само это первое начало даже этимологически ориентировано на власть («архэ» - первое начало и власть одновременно). Европейская наука и основанная на ней техника являются следствием того, что когда-то греки помыслили природу, выразили ее в философских категориях.
Против идеи рабства личности выступила русская философия. Основу всеобщего рабства в обществе
Н.А. Бердяев находит в рабстве души. Отсюда - все формы рабства. «Бог - господин, человек - раб; церковь - господин, человек - раб; семья - господин, человек - раб; природа - господин, человек - раб; объект - господин, человек - субъект — раб. Прекращение рабства есть прекращение объективации... Господство есть оборотная сторона рабства. Человек должен стать не господином, а свободным» [7, с. 52]. Необходима, с точки зрения Бердяева, революция духа (персоналистическая революция), а не политическая, которая усугубляет насилие.
Однако анализ проблемы ненасилия, недеяния, поиска социального согласия выходит за, рамки данной статьи.
Литература
1. Гегель Г.В.Ф. Система наук. Феноменология духа //Соч. Т. 4. М., 1959.
2. Маркс К. Экономическо-философские рукописи. 1844 // Маркс К, Энгельс Ф. Из ранних произведе-
, ний. М., 1956.
,3. Цит. по: Ципко А.С. Насилие лжи, или Как заблу-
дился призрак. М., 1990.
4. Фромм Э. Авторитарная личность // Психология и психоанализ власти. Самара, 1999. Т. 2.
5. Фуко М. Рождение клиники. М., 1998.
6. Григорьева Т.П. Дао и логос (встреча культур). М.,
1992.
7. Бердяев НА. О рабстве и господстве человека. Париж, 1939.
Армавирский государственный педагогический институт
22 августа 2002 г.
2003 г. В.А. Андреева
МУЗЫКА В СИНТЕТИЧЕСКИХ ВИДАХ ИСКУССТВА
Синтетические виды искусства предусматривают взаимодействие нескольких различных по средствам восприятия искусств. Смысл этого взаимодействия -наиболее насыщенное, полное, а значит и наиболее определенное эмоциональное восприятие, способное захватить и быть понятым даже неподготовленным зрителем. Отдельные же виды искусства нередко требуют для целостного постижения их содержания подготовленного восприятия или же врожденных чувствительных способностей и богатого воображения. Тем более что отдельные современные течения (модернизм, импрессионизм и т.п.) несут налет рафинированности, элитарности и потому трудно доступны в своем восприятии. Синтетическим искусство может считаться, только если оно содержит три и более частных искусства, в своем взаимодействии подчиненных единой цели - наиболее целостному постижению
сюжета. Взаимодействие же двух видов искусства можно определить как взаимопроникновение одного в форму другого. Например, в живописи есть направление, изображающее музыку - музыкальная графика, а взаимодействие музыки и литературы являет собой программную музыку. Эти известные художественные формы, будучи сами не синтетическими, несут основную формулу синтетичности - преобразование посредством взаимопроникновения. Во множестве вариантов взаимодействия искусств (в синтезе цвета и звука, звука и движения, звука и слова...) возникают такие крупные его образцы, как театр, опера, балет, а также киноискусство. В них всегда задействованы основные направления искусства: поэзия, музыка, танец, изобразительное искусство. Тот или иной конкретный вид синтетического искусства формируется в зависимости от того, какое из художественных
