CC BY
46Понимание знака за пределами пользы и информации. Знак в теории не-систем
Сафронов Алексей Владимирович,
кандидат технических наук, кафедра онтологии и теории познания, МГУ им. М.В. Ломоносова E-mail: alexey.safronov.w@gmail.com
В статье рассматривается проблема знака в контексте кризиса современного сциентизма и монизма вообще. Понимание знака как отношения, а не как вещи, свойственное семиотике, формирует парадигму «нереальности» текста и всех социальных отношений, основанных на коммуникации. Несмотря на то, что прагматизм преследовал цель упрощения онтологии, ее прагматизации, результатом применения идей этой философии стало не просто усложнение, но и виртуализация представлений о Вселенной. Понимание всего как информации оставило за скобками вопрос об авторстве, а значит, и об ответственности, во многом лишая читателя возможности сохранять связь с реальными источниками информации. В статье предлагается рассмотрение знака в плюралистической парадигме или, иначе говоря, в рамках теории не-систем. В этом ключе знак рассматривается как мультисубстанциальный объект не-системы или мультивещь, но данная каждой субстанции как определенное отношение в двух планах: как тип отношения и как уровень сложности отношения. Данный поход, в частности, открывает путь для исследования взаимосвязи нейронных и знаковых структур, понятий и идей.
Ключевые слова: знак, мультивещь, мультивселенная, муль-тисубстанциальная онтология, плюрализм, не-система, теория не-систем.
в и Е
см см о см
<3
Переходя от изучения переживаний, что было актуально для романтизма, к изучению верований или убеждений, прагматизм был вынужден объявить переживания чем-то совсем простым. Одновременно знак в этой системе понятий стал равновелик мысли или ощущению. А это значит, что понимаемый таким образом знак и, следовательно, наше познание, стали не способны более проникать глубже в мысль и ощущение, анализируя их части, структуры и т.п.
В работе «Вопросы относительно некоторых способностей, приписываемых человеку» Ч.С. Пирс пишет: «...ни одна мысль, ни одно чувствование сами по себе не содержат никаких других мыслей или чувствований, но все они являются абсолютно простыми и недоступными для анализа; считать, что они состоят из других мыслей или чувствований, так же ошибочно, как и считать, что движение по прямой линии состоит из двух движений, результатом которых оно является; то есть это утверждение - метафора или фикция, параллельные истине. Всякая мысль, какой бы искусственной и сложной она ни была, является, коль скоро она дана непосредственно, просто ощущением, не имеющим частей.» [1].
О том же пишет и другой знаменитый прагма-тицист У. Джеймс в своей «Психологии»: «Ощущения не суть нечто сложное. Основным возражением против попытки Фехнера, по-видимому, должно быть то, что любая различимая степень и любое различимое количество самого ощущения -это нераздельный факт сознания, хотя внешние причины наших ощущений и состоят из многих частей. Каждое ощущение есть непрерывное целое» [2].
Понимание ощущения как непрерывного целого, однако, есть ограничение познания. Такое ограничение мы рассматриваем как влияние биологического или информационного в науке, где организм или единица информации заведомо выступают как единицы целесообразности, как атомы смысла или даже пользы. Однако, общеизвестно, что атом всегда бывает расщеплен. Поэтому рассмотрим, может ли семиотика «копнуть» глубже в суть вещей. Есть ли у нее такой потенциал?
Семиотика (наука о знаках) началась, по большей части, с прагматизма, но, что особенно важно, она имманентно до сих пор включает в себя элемент стремления к пользе. И это по-своему разумно, так как редукция знака к значимости, в конечном счете, оказалась весьма «полезной». В современном мире мы видим постоянную оптимизацию работы с информацией, и только то, что
по-настоящему значимо, теперь воспринимается как знак. На остальное, попросту говоря, нет времени. Однако, не правда ли, это не тот результат, к которому стремился, скажем, Уильям Джеймс? Будучи сам человеком в высшей степени образованным и добродетельным, Джеймс вряд ли думал о том, что прагматизм может привести к тотальному упрощению работы человека с информацией. Действительно, если в информации для данного человека нет никакой пользы, то зачем тратить на нее силы. Оборотная сторона такого прагматизма - спекуляция фактами, стремление довести любую информацию до степени «значимой», жизненно важной.
Конечно, говоря о У. Джеймсе или Ч.С. Пирсе, мы не имеем в виду «бытовой» прагматизм, часто вырождающийся в банальную лень современного человека ставить перед собой амбициозные задачи. Прагматизм - это прежде всего пространство методологической свободы, позволяющее выбор всего и вся, от инструментов познания до законов природы, с целью достижения некоторых практических целей, удовлетворения важнейших потребностей, решения актуальных проблем. При этом представляется, что прагматизм - это половинчатая редукция, делающая только первый (биологический) шаг - от знака к значимости, но не способная ничего сообщить о самих целях, о самой целесообразности тех или иных проблем, потребностей и т.д.
Говоря о значимости, Джеймс призывает нас быть морально «сильными»: «Поступок не имеет никакой нравственной ценности, если он не был выбран из нескольких одинаково возможных. Бороться во имя добра и постоянно поддерживать в себе благие намерения, искоренять в себе соблазнительные влечения, неуклонно следовать тяжелой стезей добродетели - вот характерные проявления этической способности. Мало того, все это лишь средства к достижению целей, которые человек считает высшими. Этическая же энергия par excellence (по преимуществу) должна идти еще дальше и выбирать из нескольких целей, одинаково достижимых, ту, которую нужно считать наивысшей. Выбор здесь влечет за собой весьма важные последствия, налагающие неизгладимую печать на всю деятельность человека» [2].
Попытки Джеймса показать, что такое лучший поступок и что он заключается в том, чтобы не идти путем наименьшего сопротивления, следует признать неуспешной надстройкой на теле прагматизма. Современный деятельный человек, исходящий из практической пользы, очень часто просто впадает в апатию из-за неспособности получить ответ, к чему же все-таки стоит стремиться такими невероятными усилиями и с таким завидным упорством. В лучшем случае такой человек находит себе ценностный ориентир в других людях.
Рассуждения о знаке приводят к осознанию кризиса современного сциентизма, который происходит, казалось бы, во время самого расцвета
науки и техники, поражающей нас почти каждый день. В то же время мы видим, как быстро растет пропасть между теми, кто занимается наукой, и теми, кто потребляет ее плоды. И пропасть эта вовсе не в том, что одним интересно, как устроен мир, а другим - нет, как можно было бы подумать, а в том, что ученые и все остальные живут в принципиально разных знаковых системах. Если для ученых знаки все еще имеют «привкус» отражения какой-то реальности, то у потребителей науки просто нет никакой возможности почувствовать этот «привкус».
Деятельность ученых отодвигает границу знаков, которые еще «соприкасаются» с реальностью, слишком далеко от бытовых представлений зрелого человека. В тот момент, когда ребенок окончательно погружается в мир потребления знаков (созданных другими), он оказывается полностью отрезан от того, что мы бы назвали возможностью редукции к более глубокой онтологии, чем онтология значимости, ценности (или пользы).
Что же лежит за границей пользы? Существуют ли там знаки? Еще Платон утверждал, что если что-то не освещается светом блага, то его невозможно и познавать. Иными словами, бесполезное не переводимо в знаки (как их понимает прагматизм). Однако благо, в самом деле, есть продукт биологической природы, в которой есть место жизни и смерти, тогда как мир в целом, к счастью или несчастью, значительно больше его биологической прослойки. Много ли беды, что погибнет вселенная, в которой не существует и никогда не может появиться ни одной живой души? В то же время такую вселенную можно было бы познавать. Так к чему, в таком случае, на втором шаге редуцирует значимость? Чем еще более общим можно было бы фундировать существование знаков?
Вопрос крайне непростой, тем более что сами знаки, кажется, появились, тоже ради пользы - ради обособления организма, коммуникации и объединения усилий разных живых существ или даже для слаженной «работы» белков (биосемиотика).
Принято считать, что знак имеет место тогда, когда что-то одно обозначает другое (в более общем смысле - является моделью другого или правилом интерпретации одного другим). Однако для реализации этого, казалось бы, непритязательного условия онтология уже должна содержать «систему» и в ней должен быть «субъект», для которого в широком смысле существует различие в том, чтобы быть чем-то и означать что-то. Должен быть кто-то, кто разбирается в правилах интерпретации, кто способен видеть за вещью модель, а за моделью вещь.
Так, скажем, лиса отличает самого зайца от его следов на снегу или его «духа», понимая, что съесть можно только самого зайца, а не его след. Но при этом следы означают, что заяц есть и его можно выследить. Следы являются знаком зайца, но, как известно, только лиса или другой хищник в состоянии этот знак прочитать. Без субъекта
сз о
о Л о
о сз о в
этого знака якобы не существует, так как нет никого, для кого след зайца что-либо обозначал.
Вселенная прагматизма, таким образом, - это вселенная читателя. Именно «читатель», такой как лиса, распознает здесь знаки, как будто все знаки уже даны. При этом заяц не создает знаки, он даже не пишет текст. Текст как бы возникает сам собой. Правила интерпретации одного через другое как бы возникают в силу некоторого системного детерминизма, через память или привычку. Но как может быть иначе в «системе», которая состоит только из читателей, где даже текст не создается, а возникает как чтение? Читатель и текст здесь постоянно меняются местами и «читают» друг друга. Сейчас я читатель, а через мгновение мое чтение становится текстом для другого. Упомянутая выше лиса, которая взяла след зайца, сама стала знаком для кого-то, но не стала автором этого знака.
Ролан Барт в 1967 году сообщает нам о «Смерти автора», что неудивительно, так как целостная единая вселенная без онтологического раскола не может породить «автора». Автор в такой закрытой и замкнутой на себе системе может быть только медиумом чужого текста.
Однако человек сложнее лисы, что заставляет задуматься, верны ли наши системные представления вообще. Человек может не только распознавать знаки, не только писать текст, но и играть в онтологические игры, например, создавать новые знаки, которые в момент осознания еще не отражают ничего в реальности. И это требует хотя бы базового объяснения. Например, словам «единорог» или «ангел», кажется, не соответствует ничего в окружающем мире. Точнее, не существовало до того, как они проникли в нашу «систему» из онтологического раскола. Сегодня «ангелы» и «единороги» могут оказаться участниками историй, которые вызывают неподдельные эмоции, учат и воспитывают. Следует отдать должное тому, что и понятие «стол», например, когда-то появилось таким же образом.
Такие понятия, как «ангел» или «единорог», называются пустыми, но им соответствуют непустые знаки. В своем знакотворчестве человек способен и на большее. Еще дальше в бездну знака заглянул постмодернизм, обнаружив, что бывают также и пустые знаки. От Ж. Лакана, Ж.-Ф. Лио-тара, Ж. Делеза, М. Фуко мы узнаем, что есть знаки, которые не содержат совсем ничего реального, и читатель, или потребитель искусства, сам интерпретирует то, что видит. Фуко, более того, считает, что невозможно заложить в любой знак, даже непустой, полную определенность: он всегда лишен строго определенного смысла. Поэтому со стороны читателя в принципе всегда требуется собственная интерпретация. е Этот «трюк» постмодерна далеко не случаен. е Мы видим в нем реакцию современного человека й на заложенную прагматизмом управляющую или ° даже подчиняющую функцию знака. В известном ав смысле, знак-модель, знак-правило - это всег-
да данность уже совершенного чужого решения. Знак не только сообщает информацию, но и навязывает чью-то волю в виде модели ее исполнения. Знак сам является знаком того, что кто-то уже принял решение, совершил выбор, снизил уровень неопределенности, и восприятие знака как бы есть акт авторского диктата над «читателем» (в самом широком смысле). Но мы пока не видим автора и не можем решиться выделить его из системы, поэтому наше сопротивление «автору» пока подобно поведению ребенка, закрывающего от страха глаза.
Таков знак прагматизма, создавший биоинформационный мир, в котором мы живем. Как писал Норберт Винер, «организм» - это информационный «сигнал». Живая клетка - это сигнал, даже человек - это сигнал. Это информационное понимание знака еще больше подчеркивает насильственную природу знака-модели, каким его видит прагматизм. Это значит, что информация не просто дается человеку извне, но и сообщается ему как «семя» чужой жизни. Если я знаю другого, стало быть, я уже «вынашиваю» его в себе.
Ответ постмодернизма - это, пожалуй, высшая точка «самообороны» от диктатуры знаковой реальности, которая только и доступна монистическому воззрению, или, что то же самое, парадигме системного мышления. Сообщая, как Фуко, что знак всегда требует интерпретации (а мы добавим - отличной от авторской), постмодернизм говорит вовсе не то, что знак не несет никакой определенности и смысла (определенность была заложена чужой волей): он говорит, что, не интерпретируя знак, мы оказываемся под его давлением, под его контролем. Это совершенно логичная реакция на то утилитарное понимание знака как чего-то полезного (как правила достижения цели), которое возникло вместе с семиотикой.
Такое понимание знака, конечно, имеет сугубо практический смысл. К. Шеннон сообщает нам, что любой выбор снижает уровень неопределенности. Постмодернизм поэтому намеренно повышает неопределенность, чтобы сохранить толику пространства для свободы читателя в широком смысле.
Неслучайно М. Маклюэн пишет: «По-видимому, в неграмотном, лишенном письменности обществе просто невозможно сделать грамматическую ошибку. Во всяком случае, никто и никогда не слышал об этом» [3]. Этим он подчеркивает, что совершить ошибку в рамках знаковой системы может только тот, кто следует правилам этой системы. Поэтому неграмотность им в некотором смысле приравнивается к освобождению от диктата такой системы.
Постмодернистский разрыв обозначающего и обозначаемого - это как бы разрыв онтологической клетки, в которой пребывает читатель. Однако такая реакция на знак со стороны постмодернизма сама исходит из поверхностного утилитарного понимания знака. Постмодернистский методологический раскол - это лишь эрзац онтологи-
ческого раскола, который следовало бы уже признать как реальность, принимая онтологический плюрализм.
Другую крайность такого понимания знака мы наблюдаем в понятии симулякра Ж. Бодрийяра: «Речь идет уже не об имитации, не о дублировании, даже не о пародии. Речь идет о субституции, подмене реального знаками реального, то есть об операции по апотропии всякого реального процесса с помощью его операциональной копии, идеально дескриптивного, метастабильного, программированного механизма, который предоставляет все знаки реального, минуя любые перипетии» [4].
Бодрийяр, по всей видимости, продолжает постмодернистские попытки «побега» из семиотической клетки. И он совершает еще одну отчаянную акцию - сообщает нам, что знаковая реальность способна порождать внутри независимые, вполне свободные от реальности самодостаточные образования. Речь о симулякрах разного порядка и уровня, о гиперреальности. Фактически, идея Бодрийяра здесь в том, что знаковые реальности создают модели, из которых мы уже не можем добраться до реальности. Впрочем, если она существует на самом деле.
Так, А.А. Костикова отмечает, что уже на третьем порядке симулякр становится полностью неотличим от реальности: «Симулякр третьего порядка имеет своей целью симуляцию различий, в этом случае симуляция тотальна и незаметна. Симулякр третьего порядка конструирует самодостаточную гиперреальность. Являясь полностью технологичным, даже в тех случаях, где участие техники вовсе не предусмотрено, симуляция несет в себе все свои "технические" черты (операциональ-ность, инструментальность, алгоритм)» [5].
К сожалению, Бодрийяр здесь оказывается статистом ситуации, или, по крайней мере, крайним скептиком, не видящим выхода. В лучшем случае - он мыслитель спинозианского типа, который предостерегает нас: в познании - сила. Ибо мы не беспомощны, и все еще можем кое-где и за си-мулякром разглядеть его истинную природу. Хотя можем ли? Если справедливо утверждение Костиковой, то уже не можем, и симулякр третьего порядка наглухо захлопывает «дверцу семиотической клетки». Принимая эту философию, мы больше не способны из нее выбраться.
Как уже отмечалось выше, такой скептицизм сам по себе является продуктом монистической философии или теории систем (в науке), которая, кажется, достигла в постмодернизме вершины допустимой сложности обращения с Единым - своеобразного пика «монистических оговорок», после которого только «пропасть» и «пустота».
Действительно ли всякий знак является командой? Отдаляет ли симулякр нас от действительности? Конечно, да, если считать, что знак - это модель, правило действия, навязанное другим. Конечно, да, если понимать вселенную как Единое, как систему, в которой все взаимосвязано и все
есть свойства системы. Так, скажем, «польза» и само «значение» тоже оказываются свойствами системы. Выход за пределы пользы означает и выход из системы, и переход к пониманию вселенной как не-системы, переход от онтологии Единого к онтологии Многого, где есть место и воле, и онтологической игре, и той форме знака, которая предшествует знаку-модели или знаку-команде.
В «системе» знак может быть только моделью внутри Единого, то есть, в конце концов, причиной и командой, обязательной к исполнению. Если принять плюралистическую парадигму, для которой Единого не существует, знак может быть не моделью того, что и так существует (зачем же ему понадобилась модель?), не правилом, а формой взаимодействия элементов в не-системе (независимых субстанции). Тогда знак перестает быть командой, а становится сам по себе вещью и одновременно целью. Пирс неоднократно подчеркивал, что знак не является вещью, но он имел в виду обыденное представление знака как вещи в его материальном проявлении, а вовсе не онтологический смысл этого утверждения.
В то же время Пирс лишает нас возможности видеть в знаке что-то непосредственно данное, а следовательно, мы не можем проследить и процесс создания знака и переход от непосредственности к опосредованию в интерпретации внутри субъекта.
Он пишет: «Из пропозиции, что всякая мысль есть знак, следует, что всякая мысль должна обращаться к какой-то другой мысли, определять какую-то другую мысль, поскольку такова сущность знака. Это, в конечном счете, есть не что иное, как другая форма известной аксиомы, согласно которой в интуиции, то есть в непосредственно данном, нет мысли, или, иначе говоря, все, что осмысляется, имеет прошлое» [1]. Но если все, что осмысляется, имеет прошлое, то осмыслить само возникновения знака (понимаемого так) мы не в состоянии. Отсюда и цинизм современного человека, который решительно за всем видит «смысл» и часто даже «умысел», а не само существование.
Так, мы можем сказать, что дружба есть знак общения двух людей, но можем увидеть в ней и смысл этого общения. В теории систем (в рамках Единого) мы вынуждены задаться вопросом: зачем, для какой пользы, по какой причине имеет место дружба. В не-системе такой вопрос неуместен, так как дружба оказывается здесь вещью, которая прежде всего есть и есть в виде формы взаимодействия миров-субстанции. В ней и способ, и сам смысл (ценность) такого взаимодействия.
Знаки-модели прагматизма начинаются в момент такого домысливания до Единого, когда мы за дружбой стремимся увидеть биологический смысл, усмотреть информационные законы дружбы, которые подчинены законам сохранения энергии, и тому подобные. вещи. Знаки-модели прагматизма снижают неопределенность, но в ряде
сэ о
о Л о
о сз о в
случаев, когда это касается человеческой свободы, делают это чрезмерно. Мы видим, что неопределенность в нашем понимании мира и других людей сейчас снизилась необыкновенно сильно, как будто «умысел» каждого для нас «как на ладони». Поэтому в постмодернизме возникает мотив -вернуть баланс неопределенности, или, проще говоря, вернуть нам другого человека, воссоздать мир, в котором есть баланс нашей и чужой воли.
Когда психолог объясняет нам, что дружба отражает наши детские комплексы и мы ищем в друге определенные психологические свойства, а биолог утверждает, что эту связь людей подкрепляет также и определенный выброс нейро-медиаторов, мы, конечно, не будем тут спорить. Но заметим, что все эти объяснения недостаточны, и они построены на понимании дружбы как системного свойства. В конце концов, дружба становится здесь таким же сигналом, как любой другой, и можно было бы измерять ее с помощью датчиков на основе уровня выделения нейромедиато-ров. Однако являются ли эти нейромедиаторы для нас биологическими знаками-командами, которым мы можем только подчиняться? Конечно, нет. Даже известный эксперимент Либета показал, что человек в состоянии противостоять импульсам нервной системы, отменяя ее команды, то есть как минимум свободой «неволи». Но как человек способен на это? Не означает ли это, что человек способен создавать свои собственные правила и модели, то есть заниматься творчеством знаков? И ключевой вопрос здесь тогда - как и из чего человек создает знак? Не из памяти, не из привычки, и не из потребности.
Представляется, что знак глубже встроен в онтологическую структуру мира и являет собой не только нечто обозначающее или значимое для субъекта, а вообще являет собой некоторый вид явлений природы. По крайней мере, в знаке, который нам известен, есть что-то еще, чего мы не знаем, и что существует, но не является лишь отношением вещей или «материалом» для коммуникации. И здесь мы собираемся предпринять попытку разглядеть это скрытое явление. От нуля на оси «значения» мы оттолкнемся в обратную сторону, где постараемся обнаружить то, что лежит по ту его сторону.
Онтологический раскол
Вероятностная вселенная, о которой нам постоянно рассказывают физики, может быть осмыслена как мультисубстанциальная. В такой вселенной знаки становятся внешней стороной того, что есть на самом деле вероятность. Причинно-следственные связи мы здесь понимаем как каузальность внутри одной субстанции, тогда как связь между суб-
е станциями обусловлена тем же, чем и связь слов
£ в предложении.
Я Э. Гуссерль пишет: «Там, где мы говорим, что
о .
041 положение дел А есть оповещение о положении
ав дел В, что бытие одного указывает на то, что суще-
ствует также и другое, то здесь мы можем ожидать с полной определенностью, что мы действительно обнаружим это последнее, однако, говоря таким образом, мы не имеем в виду, что между А и В наличествует отношение объективно необходимой связи; содержания суждений не выступают здесь для нас в отношении посылок и выводов». И добавляет: «Если же оповещение (или мотивацион-ная связь, в которой оно проявляется как объективно данное отношение) не имеет существенного отношения к необходимой связи, то, конечно, можно спросить, не должно ли оно иметь сущностное отношение к вероятностной связи» [6].
Квантовая физика постоянно намекает нам, что мир не един, так как в природе существует вероятностная связь явлений, которая по сути есть информационная или знаковая связь там, где детерминизм «не имеет прав». Принимая плюрализм всерьез, мы признаем, что в мире имеют место области онтологического раскола, расщепления - иными словами, области неопределенности. В плюралистической вселенной нет Единого, точнее, нет какой-то единой вселенной, а на ее место приходит мультивселенная, но не как нечто целостное, а как совокупность или даже со-бытие Многого. Плюралистическая онтология больше не говорит о бытии, так как она говорит о со-бытии.
Тогда знак становится здесь мультисубстан-циальным объектом (мультивещью) - «связующим материалом» или со-бытием для независимых субстанций и областей неопределенности. Знак прокладывает здесь мост между субстанциями, является способом и формой взаимодействия (одной из форм) онтологически не связанных частей не-системы. Специфика знака здесь, в отличие от прагматизма, заключается в том, что знак со-бытийствует как мультивещь, но дан каждой субстанции как феномен в виде отношения. Стало быть, поиск знака самого по себе, как он есть онтологически, - это изучение его мультивещности.
Для этого рассмотрим знак в двух планах: «с точки зрения» каждой субстанции (каждой вселенной), участвующей в этом процессе (тип отношения), а также в зависимости от числа таких субстанций (сложность отношения). Рассмотрим отдельно оба эти плана знака как мультисубстан-циального объекта в не-системе:
- тип отношения;
- сложность отношения.
Тип отношения в не-системе определяет «точку зрения», в рамках которой знак может быть либо уже существующим, либо существующим частично, либо непосредственно создаваться. Этим типам отношения соответствуют пассивное потребление знака, деятельное потребление знака и зна-котворчество.
Как пишет М. Фуко: «Давно было известно -задолго до "Кратила", - что знаки могут быть даны природой или образованы человеком. XVI век также знал об этом и распознавал в человеческих языках установленные знаки. Однако искусствен-
ные знаки обязаны своей жизнеспособностью исключительно их верности естественным знакам. Последние издавна составляли основу всех других знаков» [7]. Фуко несомненно прав, утверждая, что, создавая искусственные знаки, человек использует знаки естественные, существующие сами по себе в природе. Однако в этом смысле знакотворчество, о котором мы говорим, надо понимать двояко: и как творчество на основе естественного «материала» каждой отдельной вселенной, и как развертывание внутренней мультиструктуры (данной нам в виде логической схемы) самого знака.
Постараемся проследить это развертывание в обратном порядке. От его финальной стадии, когда знак уже существует во всем своем со-бытии (как многочисленные отношения) и может только потребляться, до его «зародыша» как идеальной логической конструкции, которая существует только как потенциал своего осознания, и в то же время как мультивещь. Для этого дадим описание указанных типов «взаимодействия» знака с помощью информационных принципов непроизвольного и произвольного внимания, которые мы ранее привели в статье «Гипотеза об информационных принципах произвольного и непроизвольного внимания. К вопросу о теории не-систем и каузальных сред в каузальном дуализме».
В соответствии с первым предложенным принципом и его информационной интерпретацией: «В случае непроизвольных действий нервная система стремится расходовать ресурсы преимущественно на менее вероятные сигналы. То есть, как следствие, на более интенсивные, более контрастные и более новые и редкие сигналы» [8].
Из этого следует, что непроизвольное внимание связано с пассивным (бездеятельным со стороны сознания) потреблением информации. Нервная система, следуя этому принципу экономии ресурсов, отбирает из всех поступающих сигналов лишь некоторые, пропускает их дальше и многократно кодирует. В коре больших полушарий сигнал может быть осознан или не осознан. Неосознанные сигналы такого типа остаются на уровне нейронных динамических процессов, а осознанные оказываются даны также и в виде ментальной проекции, образуя в паре «процесс - проекция» какой-либо знак - образ, чувство, идею, изображение, звук и т.д.
Пассивно потребляемый знак строго индивидуален и уникален. Его обозначающее - это нейронный процесс, а обозначаемое - ментальная проекция. В свое время Фердинанд де Соссюр дал такое описание языкового знака: «Языковой знак связывает не вещь и ее название, а понятие и акустический образ. Этот последний является не материальным звучанием, вещью чисто физической, а психическим отпечатком звучания, представлением, получаемым нами о нем посредством наших органов чувств...» [9]. В этом смысле пассивно потребляемые знак, о котором мы говорим, является психофизическим или, точнее, психонейрон-
ным. Он может осознаваться в большей или меньшей степени, но не пониматься, то есть не иметь никакой интерпретации. Понимание знака, напротив, требует интерпретации, или, в терминах этой статьи, его деятельного потребления.
В процессе воспитания учитель или воспитатель через вторую знаковую систему формирует очаги вынужденного произвольного внимания у ребенка. Используемые при этом воспитателем или учителем знаки создают произвольные связи с непроизвольно потребляемыми знаками. Это новая пара «означаемое - означающее». Здесь ментальная проекция становится означающим, а его учительская (внешняя) интерпретация - означаемым.
При этом такая интерпретация сама становится новым нейронным процессом. Этот новый нейронный процесс оказывается результатом деятельного потребления знака с участием воспитателя. Кроме того, этот новый нейронный процесс сам может выступать как означающее для своей ментальной проекции - означаемого. Этот механизм формирования ассоциаций запускает возможность самостоятельного в дальнейшем деятельного потребления знаков без учителя или воспитателя. Однако этот механизм является очень сложным и может быть классифицирован по уровню «новизны» ассоциаций от просто деятельных до знакотворческих. Это условное деление необходимо всесторонне изучать, но мы можем выделить некоторые очевидные критерии двух таких механизмов.
Отличие этих механизмов связано с тем, что деятельное потребление знака, несмотря на «деятельную» составляющуюю, все еще является потреблением. Деятельным его делает то, что этот знак возникает в ответ на ситуацию информационной неопределенности в результате познавательного усилия, но при этом знак не создается, а копируется из самой возникшей ситуации - стимула, решения и подкрепления. Это происходит тогда, когда уровень неопределенности «посилен» для преодоления силами потребляющего знак по сложности каузальной схемы.
Так чаще всего бывает, когда неопределенность создается учителем искусственно, и тогда она снижается также совместными с учителем усилиями. Хотя «учителя» здесь следует рассматривать в широком смысле, им может быть и воспитатель, и преподаватель, тренер, психолог, наставник, ментор или проповедник. Еще шире - любой собеседник или даже просто событие может оказаться учителем, если такой собеседник или событие порождает в человеке сомнение по какому-то поводу, и показывает его решение, подкрепляя его верность. Или не показывает решение, и тогда возникает очень важная промежуточная стадия -«неполный» знак или знак-радикал, который все еще содержит неопределенность.
«Неполный» знак, обладающий лишь потенциалом связи «означающее - означаемое» (знак-радикал), на обыденном языке можно свя-
сз о
о Л о
о сз о в
зать с различными понятиями/состояниями: сомнение, предчувствие и др. Выход из этого состояния связан с активизацией нейронных связей, изменением каузальной топологии нейронных процессов, в результате которого знак-радикал (или знак-предчувствие) достраивается до полного знака, обладающего определенными означаемым и означающим. Этот процесс может быть охарактеризован в терминах «понимание», «осознание» и т.д. Если этот процесс происходит без участия учителя, то его можно рассматривать как знакотворческий.
Такое понимание знакотворчества соответствует второму принципу, описанному в упомянутой статье. В соответствии с ним: «В ситуациях информационной неопределенности нервная система производит собственные сигналы, которые стремятся снизить эту неопределенность». Действительно, если потребляемые знаки (в том числе деятельно потребляемые знаки) не снижают уровень неопределенности, то в этом случае нервная система стремится произвести новую каузальную схему - новый знак, решающий такую задачу.
Таким образом типы потребления и производства знаков представляют следующую иерархию:
- пассивно потребляемые знаки - нейронные процессы и ментальные проекции;
- деятельное потребление знака - новый нейронный процесс и связь с сигналами учителя;
- знакотворчество - неполный знак-предчувствие, полный знак.
При этом полный знак состоит из определенной связи ментальной проекции как обозначающего и нейронного процесса как обозначаемого. Переход от неполного знака к полному снижает уровень неопределенности. Однако сам процесс знакотворчества, как было показано, включает на первом этапе и образование неполного знака, то есть приводит вначале к росту неопределенности. Следует поэтому предположить, что возможно далеко не все неполные знаки сразу же преобразуются в полные, снижая неопределенность. Напротив, вероятнее всего имеет место некоторый баланс определенности и неопределенности, который, в свою очередь, поддерживает энергетический баланс между процессами в нервной системе.
Это связано с тем, что знаки-предчувствия (неполные знаки), вероятно, менее энергетически затратны, чем полные знаки, в кратковременной памяти и более затратны - в долговременной. Снижение неопределенности является энергетически затратным процессом, но зато после этого полный знак может быть переведен в долговременную память, что, по всей видимости, приводит к экономии ресурсов. По сути, это означает, что эмоции представляют собой экономичный вид хранения е знаний (пред-знаний или схем-знаний) на уровне е кратковременной или оперативной памяти. Также й они, вероятно, могут направлять рациональные ° процессы. Роль эмоций в формировании когнитив-^ ных процессов подробно изучал А. Дамасио [10].
Рациональному сомнению предшествует эмоция сомнения или эмоция предчувствия. При этом неполные знаки обладают потенциалом к движению, они «беспокойны» и стремятся к образованию полноты. Но создаваемый ими импульс далеко не всегда достаточен, чтобы активизировать достаточно нейронных связей и процессов и образовать полный знак. Нервная система может не обладать необходимыми для этого средствами (шаблонами) на уровне нейронных структур. Это становится причиной, по которой нервная система организует проведение «исследования» (самообучение, поиск информации), поиска недостающих знаков-шаблонов. Полный знак при этом представляет собой не любое случайное сочетание ментальной проекции и нейронного процесса, а зависит от ряда факторов.
Чтобы определить, каким может или должен быть полный знак, необходимо проследить всю цепочку его образования: от причины возникновения чувства сомнения, образования знака-предчувствия со всеми его вариациями разрешения до уже конкретной схемы полного знака. Рассмотрим это на следующем примере.
Сомнение возникает как результат деятельного потребления знаков с учителем, где под учителем понимается любое информационное событие, которое создает информационную неопределенность в нервной системе. Потребляемый знак-сигнал в данном случае - это не любой знак, а такой знак, для которого в нервной системе нет соответствующего ему нейронного процесса. Например, достаточно взрослый ребенок видит, что его родитель, разговаривая со своим собеседником, краснеет. Допустим, что ребенок наблюдает такое впервые. Поэтому он не понимает, что этот знак обозначает, но видит, что поведение родителя тоже выглядит необычно. У него возникает подозрение, что он заметил что-то важное, связанное с разговором взрослых.
Ребенок может сделать какой-то неверный вывод. Например, что краснота лица родителя связана с тем, что последний заболел. Но это будет означать, что нервная система ребенка уже обладает таким знаком, то есть в его мозге имеет место необходимый нейронный комплекс, и он связан с определенной ментальной проекцией. В данном случае - с идеей болезни. Такой процесс нельзя считать знакотворчеством, так как эта связь и этот неверно считанный знак уже имели вместо в нервной системе ребенка. Поэтому более важно посмотреть ситуацию, когда ребенок оказывается не в состоянии сделать какой-то вывод и сохраняет сомнение.
Данное сомнение, оставаясь на уровне чувства, почти сразу формирует неполный знак-предчувствие. Его означающим является наблюдаемая ребенком ситуация или примерная схема этой ситуации, а означаемое не определено и существует в виде специальной эмоции. Такой знак энергетически затратен, так как не может быть переведен из кратковременной памяти в долговременную.
Эмоция продолжает беспокоить ребенка, часто возвращаясь в сознание при каждой ассоциации, а не укладывается в архив. Ребенок стремится выяснить причину - содержание означаемого знака.
Весьма интересно, что, чем дольше эмоция-сомнение продолжает оставаться в рабочей памяти ребенка и не получает разрешения, тем вероятнее это событие оставит эмоциональный след и в долговременной памяти. Если же ребенок быстро получает ответ на свой вопрос, то эмоция (знак-сомнение) перерождается в полный знак и сохраняется в долговременной памяти не как эмоция, а как готовая каузальная схема, то есть как некое знание. Причем в этом случае эмоции ребенка о познавательном акте на переходят в долговременную память, и он быстро забывает природу происхождения такого знания и считает его своим исходно.
Рассмотрим некий более общий вариант развития этой ситуации.
Например, ребенок спрашивает у родителя, что означал данный знак, и, скажем, получает ответ, что в комнате было жарко. Родитель не раскрывает истинное содержание означаемого. Этот вариант развития событий ценен тем, что дает возможность проследить процесс знакотворчества. Ведь ребенок догадывается, что если бы причина была в температуре, тогда краснота на лице появилась бы у всех, и его сомнения не уходят, то есть неопределенность для него не снижается.
Тревожащий ребенка неполный знак переходит в долговременную память в виде эмоции. Рано или поздно ребенок узнает, что краснота лица может вызываться разными причинами, в том числе смущением. Он вспоминает, что его родитель странно себя вел и странно говорил о такой ситуации. Все это подтверждает ему, что его родитель был смущен. Возникает постоянный знак, в котором означаемым оказывается смущение родителя, а означающим - покраснение лица. То есть ребенок приобретает форму мышления, что родитель может смущаться. В дальнейшем такие наблюдения уже не будут вызывать у ребенка сомнение. Ребенок сам доходит в нашем примере до важного вывода, и значит, создает для себя знак. Поскольку его наблюдение стало творческим процессом, вероятнее всего, оно также найдет отражение в обычном творческом поведении ребенка - рисунках, придуманных словах, фразах и т.д.
Важно отметить, что, кроме верной интерпретации, у ребенка могла закрепиться как полный знак также и ложная интерпретация этого события. Он мог бы решить, что родитель краснеет по какой-то иной причине. Например, из-за того, что злится или боится чего-то, или что это особая очень важная способность, дающая ему преимущества. Поэтому полный знак может возникать не только как верная интерпретация события, но и как такая интерпретация, которая объясняет достаточно много и снижает уровень неопределенности. При этом уровень неопределенности оказывается информационным понятием, но зависящим не от содер-
жания информации, а только от того, соответствует ли каузальная схема события каузальной схеме нейронного процесса (его топологии) в достаточной мере.
Что значит соответствие каузальных схем? Его можно понимать в самых общих чертах, например, как смысловое соответствие. Ведь помимо обозначаемого за знаком скрывается и смысл. Г. Фреге писал: «Напрашивается мысль, связать с каждым знаком (именем, оборотом речи, письменным знаком), помимо обозначаемого, которое мы будем называть значением знака, также и то, что я называл бы смыслом знака и в чем выражается способ данности.» [11]. Однако, расчленяя знак, мы хотели бы двигаться дальше и увидеть за смыслом что-то более конкретное. Поэтому мы понимаем это как топологическое соответствие.
В частности, известна теорема Краскала [12]. Это теорема, которая дает последовательность графов (деревьев), составленных из, например, трех типов вершин. Причем одним из условий этой теоремы является то, что «ни одно дерево не должно являться частью более позднего дерева или повторять его». Иными словами, каждый следующий граф не просто структурно сложнее предыдущего - он не включает ни один из предыдущих как свою часть. На уровне топологии это можно проиллюстрировать на примере таких двух последовательностей:
1) шар и объемная восьмерка,
2) тор и объемная восьмерка.
Мы не можем сконструировать восьмерку из шара (шаров), но можем сконцентрировать ее из тора (торов). Переход от тора к восьмерке, по крайней мере в топологическом смысле, требует меньше затрат ресурсов, чем от шара к восьмерке. Фактически, тор является готовой схемой для восьмерки, а шар нет.
Такое рассуждение близко к структурализму, но на уровне нейронных топологических структур и ментальных проекций, а не языка. Оно открывает путь к изучению нейронных «дополнений» графа. Скажем, рассматривая нейронную составляющую неполного знака, мы можем говорить о топологическом графе этого знака и о его производных. Например, о его «дополнении» до полного графа, или до полного знака.
Полным графом мы называем по определению полный граф, составленный из всех вершин исходного. А полным знаком мы называем тут нейронную составляющую полного знака, который мог бы быть образован нервной системой. Очевидно, что не все вершины полного графа и полного знака будут иметь нейронные соединения (на этапе неполного знака), поэтому часть нейронных связей такого «дополнения» будут существовать здесь как возможность - то есть идеально. Иными словами, такой подход открывает возможность для изучения нейронной природы «идеальных» явлений.
В этом смысле физические знаки, а именно их означающие, как физические объекты, оказыва-
сэ о
о Л о
о
сз
о в
ются «вершиной айсберга» иерархии знаков, самым глубинным пластом которой выступает «идеальное» как знак, чувствительностью к которому обладает только столь сложная структура как мозг. Знаки-дополнения не существуют физически, но существуют как мультивещи и являются необходимыми для снижения информационной неопределенности каузальными топологиями нейронных процессов. Мы уже неоднократно писали, что именно для образования таких каузальных топологий и требуются сознательные процессы в мозге.
Завершая краткое описание первого плана рассмотрения знака в плюрализме или теории не-си-стем, отметим, что в этом плане особое значение имеет изучение неполных знаков и их «идеальных дополнений». Говоря о знаках за пределами пользы и информации, мы, в первую очередь, имеем в виду именно этот вид знака в виде «идеального дополнения» существующих материальных схем. Эти знаки даны человеку как нечто несуществующее, так как они существуют лишь в виде своего отсутствия. Но это отсутствие может быть рассмотрено на подобии формы замочной скважины, для которой необходимо подобрать ключ, то, что мы называем полным знаком. Хотя, конечно, это не лучшее сравнение, так как замок может открыть только один ключ, тогда как, создавая знак, человек или животное может довольствоваться бесчисленным числом приближений к «идеальному дополнению». Здесь слово «идеальное» оказывается сразу в двух своих смыслах: и как нечто нематериальное, и как что-то идеализированное -как недостижимый абстрактный идеал.
Здесь обнаруживается причина, почему «идеальное дополнение» к неполному знаку не является информацией. Почему в нем нет и «пользы». Это связано с тем, что такой знак сам ничего не обозначает и является по сути вещью, хотя и пустой, а значит, имеющей потенцию к творчеству. Такой знак является самим собой в том смысле, что он существует, объединяя различные несвязанные реальности или субстанции. Причем его существование лишь отчасти переходит в одну из реальностей, так как он по природе идеализирован и проявляется своими набросками - не в виде идеального ключа, а, скорее, как набор отмычек. При этом «отмычки» становятся «указателями», «индексиалами» и существуют как информация, как сомнение и предчувствие, тогда как само «идеальное дополнение» есть недостижимое Ничто. Оно не передается в рамках какой-то коммуникации нервной системы, а возникает как ее каузальная граница (вполне в витгенштейновском смысле, что субъект есть граница мира).
Как пишет в статье «Символ в системе культуры» о подобном явлении Ю.М. Лотман: «Важ-
е но лишь, что смысловые потенции символа всего
е да шире их данной реализации: связи, в которые й вступает символ с помощью своего выражения ° с тем или иным семиотическим окружением, не исав черпывают всех его смысловых валентностей. Это
и образует тот смысловой резерв, с помощью которого символ может вступать в неожиданные связи, меняя свою сущность и деформируя непредвиденным образом текстовое окружение» [13].
Второй план рассмотрения знака в плюрализме - это изучение сложности отношения в самом знаке. Осуществляя мечту Г. Фреге, можно попробовать рассматривать знаки с позиции внутренней сложности их логических конструкций. Как указывает Б.В. Бирюков: «Основной идеей, пронизывающей логическую теорию Фреге, является метафизическое представление о логике и ее законах как о чем-то абсолютном и неизменном. С точки зрения Фреге законы мышления всегда и всюду одни и те же. Если когда-либо будут открыты отличные от людей мыслящие существа, они тоже, говорит он, будут мыслить по этим законам» [14].
В этом вполне фрегеанском смысле знаки могут сами по своей логической структуре состоять из высказываний, рассматриваемых как внутренние для знака логические процедуры. При этом онтологически степень сложности таких высказываний будет соответствовать числу взаимодействующих в структуре такого высказывания единиц или независимых «субстанций» не-системы (каузально динамических независимых областей мозга, источников каузальности и т.д.). По смыслу это соответствует числу мест в логическом операторе плюс один (за счет неопределенной среды не-системы).
Так, «отрицание» является одноместной операцией и соответствует не-системе, в которой имеет место одна субстанция в неопределенной среде. Знаки (второй степени сложности) в такой не-си-стеме соответствуют по своей форме ощущениям или инстинктам, ограничивающим и определяющим границы субстанции в неопределенной среде. Это высказывания типа «А» или «не А». При этом одно из них есть «идеальное дополнение» другого и, следовательно, изначально также ничего не означает и существует как пустая вещь. То, что этой пустой вещи присваиваются значения, уже вторично.
Так, скажем, знак «пища» есть связь нейронного процесса и его ментальной проекции, в нем с самого начала есть обозначающее и обозначаемое. Пища выполняет функцию и является информацией. Знаком «пища» природа сообщает свое уже совершенное решение человеку или животному, и ему, кажется, только остается выполнять эту команду. Но знак «не пища» изначально ничего не обозначает. В процессе знакотворчества человек приписывает ему разные значения, не принадлежащие ему изначально. Человек формирует для пустой вещи «не пища» различные сочетания нейронных процессов и ментальных проекций. При этом сама эта вещь «не пища» не пропадает, а постоянно существует как связь субстанций, вызывая все новые и новые свои интерпретации. Например, «человек - не пища» и др.
Здесь мы находимся на онтологическом горизонте, так как в этом контексте знак как муль-
тивещь как бы «отражается» сам от себя, чтобы породить свои многочисленные идеальные дополнения - идеальные знаки (отношения). Если понимать знак только как отношение, то есть идеально, и не видеть за ним порождающую его пустую вещь, то становится непонятно, почему вообще что-либо обозначает что-либо. Как пишет Ж. Деррида: «Если стереть принципиальную границу между означающим и означаемым, то придется отказаться и от самого слова "означающее" как от метафизического понятия» [15]. Но что значит «принципиальная граница»? Очевидно, если этот водораздел приводит к онтологически последствиям, то и сам он должен быть онтологическим.
В этом смысле со знаков второго уровня сложности начинается онтология ощущений. Поэтому знаки этого уровня - это прежде всего сами ощущения, чувства, инстинкты и их простейшие ограничители (дополнения): «тепло», «холод», «боль», «голод», «красное», «опасность» и т.д. Например, «Мне больно» или «Это пища».
Двухместные логические операторы, такие как конъюнкция, импликация или дизъюнкция, составляют знаки третьей степени сложности. С помощью таких знаков, в частности, описываются причинно-следственные связи, любые детерминистические теории («Если А, то В»). К ним относятся такие знаки, как «сытость», «знание», «теория», «закон», «возмездие», «преграда», «страх», «смерть» и т.д. Скажем: «Если двигаться, то рано или поздно встретишь препятствие» (преграда).
Эти знаки имеют три варианта «идеального дополнения», образуемых одним или двумя отрицаниями: «Если неА, то В», «Если А, то неВ» и «Если неА, то неВ». Первый тип дополнения порождает здесь идею (знак) о пустом, о нуле. «Если не двигаться, то встретишь преграду». Иными словами, отсутствие причины тоже может иметь следствие. Второй тип дополнения здесь порождает идею (знак) ненасыщаемости, бесконечности. «Если двигаться, то не встретишь преграду». Третий тип дополнения образует здесь знак гипотезы или правила. «Если не двигаться, то не встретишь преграду». Неудивительно, что древние философы, открывшие знаки этого порядка сложности, были озабочены идеями пустоты, бесконечности и установления правил (законами самоограничений). Очевидно также, что осмысление этих знаков-вещей («идеальных дополнений») может быть многообразным, и более поздние мыслители их видели по-своему.
К знакам третьего уровня сложности относятся также «желание», «симптом» и, собственно, сам «знак». Как пишет Ж. Лакан: «Итак, мы все время возвращаемся к нашей двойной ориентации: на речь и язык. Чтобы освободить речь субъекта, мы вводим его в язык его желания, т.е. в первичный язык, на котором, помимо всего того, что он нам о себе рассказывает, он говорит нам что-то уже безотчетно, и говорит, в первую очередь, символами симптома» [16]. Но язык желания не яв-
ляется первичным, так как желание становится знаком только на третьем уровне сложности. Чтобы осознать и использовать «желание» как знак, недостаточно помыслить: «Я хочу». Необходимо осознать: «А приводит к В» или «Пища утолит голод», и т.д. До такого осознания речь идет не о желании, а об инстинкте.
Для вероятностных моделей и выражений убеждений/верований необходимы знаки четвертого порядка сложности, то есть трехместные логические операции. Например, это тернарная операция - вероятностное суждение «Если А, то В или С». Однако далеко не все тернарные операции составляют структуру знака четвертого порядка. Если тернарная операция является детерминистической теорией, то она вырождается до знака третьего уровня. Например, условная дизъюнкция, конъюнкция или импликация вырождаются до третьего уровня сложности, несмотря на то, что они трехместные. Это может быть условная теория «Если А, то В, иначе С».
Возникает ключевой вопрос. Почему из двух трехместных операций одна оказывается знаком четвертого порядка (вероятностной теорией, убеждением), а другая вырождается до знака третьего порядка (до знания), то есть до детерминистической теории? Единственный критерий здесь заключается в том, что каждое место логической операции должно выполнять роль независимой субстанции в общей не-системе данного порядка сложности. Если же выражение распадается на две отдельные независимые теории, то порядок не-системы снижается. «Если А, то В, иначе С» заменимо на две теории «Если А, то В» и «Если неА, то С». Любопытно, что одна из этих теорий является естественным знаком, а вторая - идеальным (искусственным) дополнением.
Вероятностное суждение «Если А, то В или С» теряет целостность не-системы, если его разбивать на части. Важно, что оно также может быть интерпретировано как суждение об убеждении. В этом случае оно может принимать вид в обыденном языке: «А убежден, что В, а не С» или более строго «Если А, то В, хотя С». Например: «Свобода воли возможна, хотя есть детерминизм». Очевидно, что таблицы истинности для вероятностных суждений произвольны. Для них было бы более адекватны «таблицы убежденности».
Внутри вероятностного высказывания есть место для двух детерминистических теорий: «Если А, то В» и «Если А, то С», которые могут противоречить или не противоречить друг другу. Однако только в целостном высказывании они образуют вероятностный знак. Это, например, такие знаки, как «удача», «возможность», «преимущество», «вера», «убеждение», «фактор», «обстоятельство» и т.д. Такой знак имеет семь возможных дополнений, каждое из которых порождает тип идеи, понятия. Например, дополнение «Если неА, то неВ или неС» является по своей природе диалектическим. Скажем, «Если мир бесконечен, то он не ограничен по объему или не имеет грани-
сэ о
о Л
о
о
сз
о в
цы». В знаке четвертого порядка также уже заложена идея относительности теории.
Вероятностные суждения, о которых идет речь, никак не связаны с существующей вероятностной логикой, где исходы В, С и т.д. имеют какую-то конкретную или определяемую вероятность. Такие суждения типа «Если А, то В с вероятностью 10% или С с вероятностью 17%» также должны быть отнесены к детерминистическому типу высказываний (третьего уровня сложности), так как они могут быть разделены на части без потери смысла. Скажем, выражение «Если я выйду пораньше в школу, то встречу на улице Петю с вероятностью 10%» вполне самоценно и осмысленно даже без части «или Васю с вероятностью 17%». Однако фразу «Если я выиграю в лотерею, то отдам деньги приюту для собак или куплю телевизор» нельзя разделить на части, так как по частям оно будет иметь иной смысл, нежели вместе.
Также важно, что начиная с высказываний (знаков) четвертого уровня сложности теряет актуальность следующее положение Р. Карнапа: «Соглашение. Предложение т L-истинно в семантической системе S, если и только если т истинно в S таким образом, что его истинность может быть установлена на основе одних лишь семантических правил системы S, без всякой ссылки на (внеязыковые) факты» [17]. Это связано с тем, что, как мы отмечали в [18], для вероятностных высказываний или высказываний убежденности/ веры истина перестает быть критерием. Такие высказывания не могут быть истинными или ложными, так как таблицы истинности принципиально не определяемы. Как был указано выше, они могут быть убедительными или неубедительными в каком-то строгом смысле, присущем данному типу логики.
Четырехместные логические операции могут составлять знаки пятой степени сложности. Мы причисляем их к вероятностным высказываниям второго порядка или высказываниям «надежды» [18]. Например: «Если данный эксперимент будет плохо сочетаться с теорией, это не значит, что теория неверна». Более формально: «Если А или В, то С или D». В таком высказывании вероятностно не только следствие, но и причина. Внутри такого высказывания есть место для двух убеждений:
1) «Если А, то С или D»,
2) «Если В, то С или D».
Также оно содержит шесть возможных детерминистических теорий:
1) «Если А, то С»,
2) «Если А, то D»,
3) «Если В, то С»,
4) «Если В, то D»,
5) «Если А или В, то С»,
6) «Если А или В, то D».
е Контекст «надежды» заключается в том, что ц одно из убеждений «данная теория верна» может й оказаться в будущем надежным, несмотря на то, ° что какая-то из теорий этого убеждения вызывает ав сомнение.
Пяти-, шестиместные (и более) логические операции еще более усложняют контекст и будут весьма актуальны для будущих исследователей, но пока мы не видим смысла их подробно рассматривать. Ограничимся знаками для пяти степеней структурной сложности:
1) неопределенность,
2) чувство/инстинкт,
3) знание/мотив,
4) убеждение/вера,
5) надежда.
Интересно, что, когда Сартр пишет о различиях в использовании знаков писателем и поэтом, он, вероятно, имеет в виду, что в поэтическом тексте знаки из категории «убеждения», «надежды» и «знания» искусственно понижаются в своей структурной сложности до «чувства» или «предчувствия» («до-чувствия»). «Со значениями работает писатель. Но и тут желательно различать: мир знаков - это проза, поэзия же находится там же, где и живопись, скульптура и музыка». «На самом деле поэт одним махом избавляется от языка-инструмента - раз он навсегда избрал поэтическую позицию, в которой он видит слова как вещи, а не как знаки» [19].
Что же дальше
Вернемся к изначальному предмету нашего исследования. Дает ли такое понимание знака выход из ловушки прагматизма и уловок постмодернистской традиции? Дает ли эта теория способ обрести баланс информационной неопределенности? В описанной теории, которую мы ранее назвали каузальным дуализмом, или теорией не-систем, оказывается, что в основании знаковой системы находится онтологический раскол, который для нас существует как нечто идеальное - недостающие элементы каузальных топологий нервной системы.
Фактически, это описание телеологической причинности Аристотеля на нейронном уровне. А это в свою очередь означает, что фундаментально знак оказывается укоренен здесь в той цели, которую он и формирует. То есть знак и цель оказываются историческими близнецами. Больше нельзя сказать, что знак необходим для коммуникации, так как знак - ее «материал». Знак нужен для какой-то цели, так как он и есть в конечном счете сама эта цель, но в ином отношении. А именно в том отношении, в котором знак управляет балансом информационной неопределенности. Знак подчиняет читателя, если только потреблять его, и, напротив, позволяет «осознавать», если создавать его самостоятельно.
Так, один из известнейших симулякров в философии - иллюзия, создаваемая хитроумным демоном Декарта. Если задаться вопросом, куда, действительно, приводит сомнение, то выяснится, что, каким бы изворотливыми ни был демон, какие бы хитроумные симулякры он ни создавал для нас, всегда есть место разным версиям - картезианской, спинозианской, лейбницианской и т.д.
А это значит, что симулякр не скрывает истину, а, напротив, создает условия, в которых человек стремится к истине, а точнее - к убежденности или надежде. И все зависит от того, кто ищет. Знаки не ограничивают того, кто достраивает свой мир новыми знаковыми системами, тем самым задавая и ценностные ориентиры.
Как мы уже отмечали, знакотворчество связано у человека с осознанием чего-либо, и одним из видов такого осознания является акт молитвы. Смысл осознанной молитвы заключается в творении знака для личности. Примером такой молитвы, открывающей молящемуся новый знак, несомненно является Гефсиманское моление, или Моление о чаше Иисуса Христа. Очевидно, что речь идет не о самом Христе, а о том, кто читает эту молитву. В ней Христос говорит: «Да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты». Затем он говорит: «Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя»; и заключает: «вот, предается Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдем; вот, приблизился предающий Меня».
Вместе с Молитвой о чаше человек открывает для себя неожиданную идею, что Бог также может страдать, как и человек. Это становится знаком неизбежности страданий или истины о реальной природе мира. Мир несовершенен, в нем есть страдания. И даже Бог не лишен этой участи. Далее молитва Христа переходит от темы неизбежности к теме воли. Христос говорит: «Да будет воля Твоя», и мы снова видим в этом знак того, что есть место воле. И воля оказывается выше, сильнее неизбежности. Иными словами, молитва сначала как будто заставляет молящегося смириться, но потом показывает, что, оказывается, воля сильнее неизбежности. И, наконец, в третьей части Христос переходит от идеи к действию. Воля вершится над неизбежным, и тут мы видим знак того, что действие воплощает волю.
Мы также замечаем, что ученики Христа еще спят, и все эти знаки им пока недоступны. Они вынуждены постигать эти знания самостоятельно. Ученики здесь олицетворяют каждого человека, который «спит», но коль скоро обращается к Молитве о чаше, осознает знаки - неизбежность, волю и поступок, Каждому человеку, как и Христу в Евангелии, рано или поздно приходится создать для себя эти знаки. Один из путей такого зна-котворчества - это молитва или вообще чтение в широком смысле.
Знак как вещь. Токенизация текста
Проблема интерпретации современных текстов заключается в том, что они скрывают вещи, а не раскапывают их. В текстах мы привыкли видеть правила, модели. Мы примеряем эти модели к тем моделям, которыми обладаем в памяти, и часто, особенно в последнее время, приходим к выводу, что получаемые инструкции противоречат друг другу. Через средства массовой информации с разных сто-
рон к нам поступает противоречивая информация, и это становится причиной недоверия, пожалуй, почти ко всему.
Но мы недооцениваем вещность текстов, которая может быть более отчетлива для нас благодаря современным технологиям. Мир многосубстанционален, но он не противоречив. Любой парадокс свидетельствует лишь о неверной логике, в которой мы рассматриваем явления. Если знание недоступно, например, то необходимо говорить об убеждениях, а не о знаниях. Видя в текстах вещи, мы смогли бы избежать очень многих парадоксов. Для этого текст должен обладать следующими вещными свойствами:
1. Уникальность (вещность). Каждая вещь уникальна сама по себе. Чтобы изучать вещь, необходимо непосредственно или опосредованно взаимодействовать с ней самой в ее уникальности. Копия вещи может содержать отклонения, о которых мы не знаем. Если текст уникален, то, изучая его, мы всегда можем быть уверены, что изучаем сам текст, а не его копию.
2. Принадлежность (авторство). Если вещь принадлежит человеку или организации, то необходимо знать об этой принадлежности. Читая каждое слово, каждый знак препинания текста, мы хотели бы знать, кому принадлежит это слово или этот знак.
3. Статус. Каждая вещь создана природой, животным или человеком. Если вещь создана человеком, то она может иметь также разный статус в зависимости от принадлежности к автору (человеку или организации). Статусы составляют иерархию в двухмерном/многомерном пространстве. Основными критериями иерархии статусов могут быть, например, научность и фактичность. Также критерии могут оценивать художественные качества текста и пр.
4. Статус уровня перевода. Для тестов критично качество перевода на разные языки с исходного языка автора.
Для реализации проекта овеществления текстов необходимо создание специальных институтов, например, рейтинговых агентств, присваивающих всем авторам текущий статус аучности и фактичности создаваемых автором (человеком или организацией) текстов. Причем рейтинг может регулярно меняться, в таком случае не только каждый автор, но и каждое отдельное произведение (статья, новость, книга и пр.) можно подвергнуть рейтингованию. Кроме того, необходимо создание и таких рейтинговых агентств, которые будут оценивать качество перевода текста, которое представлено в каждом конкретном случае.
Главное условие успеха овеществления текстов, однако, - это их токенизация. Чтобы быть уникальным, каждый текст, как и вещь, должны существовать в единственном числе (свойство 1). Отображения текста для разных читателей должны быть токенами самого этого текста, то есть быть им же самим. Как будто электронное средство, с помощью которого мы видим текст, - это
сэ о
о Л
о
о
сз
о в
в u
CM CM
телескоп, с помощью которого мы видим все одну и ту же вещь вдалеке.
Токен текста, в свою очередь, должен иметь свойства 2, 3 и 4, содержать информацию о принадлежности, научный и фактологический статусы автора и статус качеств перевода (в случае перевода). Либо статус, что текст не переведен.
Если какой-то текст содержит в себе цитаты, вставки других авторов и т.д., то, значит, такой текст состоит из нескольких токенов. Читатель должен это видеть, понимая авторство каждого слова и знака препинания, качество перевода каждого слова и фразы, если необходимо.
Представленный таким образом текст сразу разоблачает всех авторов и организации, стоящие за ним, даже если они не упомянуты, экспертизу этих организаций и т.п. Безусловно, такой проект - дело будущего, но он несомненно нужен и должен быть осуществлен. В противном случае современный читатель остается именно в том положении, в котором его стремится видеть современный автор: в положении лица, исполняющего команды.
Литература
1. Пирс Ч.С. Избранные философские произведения. Пер.с англ./Перевод К. Голубович, К. Чухрукидзе, Т. Дмитриева. М: Логос, 2000. -448с.
2. Джеймс У. Психология/Под ред. Л.А. Петровской. - М.: Педагогика, 1991.—368 с.
3. Маклюэн М. Галактика Гутенберга. Становление человека печатающего / Пер. с англ. И.О. Тюриной. - 3-е изд. - М.: Академический проект, 2015. - 443с. С. 366.
4. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции / Ж. Бо-дрийяр. - М.: Издательский дом «ПОСТУМ», 2015. - 240с. Стр. 7.
5. Костикова, А.А. Симулякр третьего порядка в современном мире / А.А. Костикова, А.Д. Коновалова // PR и реклама в изменяющемся мире: региональный аспект. - 2020. - № 23. -С.102-107.
6. Гуссерль Эд. Собрание сочинений. Т. 3(1). Логические исследования. Т II (1) (пер. с нем. В.И. Молчанова). - М.: Гнозис, ДИК, 2001.
7. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. Пер.: В.П. Визгин, Н.С. Автономова. Спб.:: A-cad, 1994. - 408 с. ISBN: 5-85962-021-7.
8. Сафронов А.В. Гипотеза об информационных принципах произвольного и непроизвольного внимания. К вопросу о теории не-систем и каузальных сред в каузальном дуализме // Философская мысль. - 2021. - № 11. - С. 66-83. DOI: 10.25136/2409-8728.2021.11.36862.
9. Соссюр Фердинанд де. Курс общей лингвистики / Пер. с французского А.М. Сухотина, под редакцией и с примечаниями Р.И. Шор. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - 256 с. - (Лингвистическое наследие XX века). - ISBN 5-35400556-6.
10. Damasio, A; Carvalho, GB (2013). "The nature of feelings: Evolutionary and neurobiological origins". Nature Reviews. Neuroscience. 14 (2): 143-52. doi:10.1038/ nrn3403. PMID 23329161. S2CID 35232202
11. G. Frege. Uber Sinn und Bedeutung. «Zeitschrift i'iir Philosophic und philosophische Kritik», 1892, Bd. 100, S. 25-50.
12. Kruskal, J. B. (May 1960), Well-quasi-ordering, the tree theorem, and Vazsonyi's conjecture, Transactions of the American Mathematical Society (American Mathematical Society). - Т. 95 (2): 210-225, doi:10.2307/1993287
13. Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1. - Таллинн, 1992. - С. 191-199.
14. Бирюков Б.В. Теория смысла Готлоба Фреге. // Применение логики в науке и технике. - М.: Издательство Академии наук СССР, 1960. -С.502-555.
15. Деррида Ж. Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. М.: Прогресс, 2000.
16. Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. - М: Гнозис, 1995.
17. Р. Карнап. Значение и необходимость. М., ИЛ, 1959.
18. Сафронов А. В. К проблеме эволюции сознания. Мультисубстанциальная эволюция наблюдателя и иерархия модальных логик в каузальном дуализме // Медицина. Социология. Философия. Прикладные исследования. - 2021. -№ 5. - С. 73-83
19. Сартр Ж.П. Что такое литература? Слова/ Пер. с фр. - Мн.: ООО «Поппури», 1999. - 448с.
UNDERSTANDING THE SIGN IS BEYOND USEFULNESS AND INFORMATION. SIGN IN THE THEORY OF NON-SYSTEMS
Safronov A.V.
Moscow State University. M.V. Lomonosov
The article deals with the problem of the sign in the context of the crisis of modern scientism and monism in general. The understanding of the sign as a relationship, and not as a thing, which is characteristic of semiotics, forms the paradigm of the "unreality" of the text and all social relations based on communication. Despite the fact that pragmatism pursued the goal of simplifying ontology, its pragma-tization, the result of applying the ideas of this philosophy was not just complication, but also virtualization of ideas about the Universe. Understanding everything as information left out the question of authorship, and therefore of responsibility, largely depriving the reader of the opportunity to maintain contact with real sources of information. The article proposes consideration of the sign in a pluralistic paradigm, or, in other words, within the framework of the theory of non-systems. In this vein, a sign is considered as a multi-substantial object of a non-system or a multi-thing, but given to each substance as a certain relationship in two ways: as a type of relationship, and as a level of complexity of the relationship. This approach, in particular, opens the way for the study of the relationship between neural and sign structures, concepts and ideas.
Keywords: sign, multi-thing, multi-universe, multi-substantial ontology, pluralism, non-system, non-system theory.
References
1. Piers Ch.S. Selected Philosophical Works. Translated from English / Translated by K. Golubovich, K. Chukhrukidze, T. Dmi-trieva. M: Logos, 2000. - 448s.
2. James W. Psychology / Ed. L.A. Petrovskoy. - M .: Pedagogy, 1991. - 368 p.
3. McLuhan M. The Gutenberg Galaxy. Formation of a person who prints / Per. from English. AND ABOUT. Tyurina. - 3rd ed. - M.: Academic project, 2015. - 443 p. S. 366.
4. J. Baudrillard. Simulacra and simulations / J. Baudrillard. - M.: POSTUM Publishing House, 2015. - 240p. Page 7.
5. Kostikova, A. A. A third-order simulacrum in the modern world / A.A. Kostikova, A.D. Konovalova // PR and advertising in a changing world: a regional aspect. - 2020. - No. 23. - P. 102107.
6. Ed Husserl. Collected works. T.3(1). Logical research. T II (1) (translated from German by V.I. Molchanov). - M.: Gnosis, DIK, 2001.
7. Foucault M. Words and things. Archeology of the Humanities. Transl.: V.P. Vizgin, N.S. Avtonomova. SPb.:: A-cad, 1994. -408 p. ISBN: 5-85962-021-7.
8. Safronov A.V. Hypothesis about the information principles of voluntary and involuntary attention. To the question of the theory of non-systems and causal environments in causal dualism // Philosophical Thought. - 2021. - No. 11. - P. 66-83. DOI: 10.25136/2409-8728.2021.11.36862.
9. Saussure Ferdinand de. Course of General Linguistics / Per. from the French by A.M. Sukhotin, edited and with notes by R.I. Shor. - M.: Editorial URSS, 2004. - 256 p. - (Linguistic heritage of the XX century). - ISBN 5-354-00556-6.
10. Damasio, A; Carvalho, G. B. (2013). "The nature of feelings: Evolutionary and neurobiological origins". Nature Reviews. neuroscience. 14(2): 143-52. doi:10.1038/nrn3403. PMID 23329161. S2CID 35232202
11. G. Frege. Uber Sinn und Bedeutung. "Zeitschrift i'iir Philosophic und philosophische Kritik", 1892, Bd. 100, S. 25-50.
12. Kruskal, J. B. (May 1960), Well-quasi-ordering, the tree theorem, and Vazsonyi's conjecture, Transactions of the American Mathematical Society (American Mathematical Society). - T. 95 (2): 210-225, doi: 10.2307 / 1993287
13. Lotman Yu.M. Selected articles. T. 1. - Tallinn, 1992. - S. 191199.
14. Biryukov B.V. Gottlob Frege's theory of meaning. // Application of logic in science and technology. - M .: Publishing house of the Academy of Sciences of the USSR, 1960. - S. 502-555.
15. Derrida J. Structure, sign and game in the discourse of the humanities // French semiotics: From structuralism to poststructur-alism. Moscow: Progress, 2000.
16. Lacan J. Function and field of speech and language in psychoanalysis. - M: Gnosis, 1995.
17. R. Carnap. Meaning and necessity. M., IL, 1959.
18. Safronov A.V. On the problem of the evolution of consciousness. Multisubstantial evolution of the observer and the hierarchy of modal logics in causal dualism // Medicine. Sociology. Philosophy. Applied research. - 2021. - No. 5. - S. 73-83
19. Sartre J.P. What is literature? Words / Per. from fr. - Minsk: LLC "Poppuri", 1999. - 448s.
