CC BY
119
ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ
УДК 929.71(43)+94(438).03+94(474.2)+94(474.3)
А. И. Филюшкин
ПОЛЬСКО-ПРУССКИЙ ПЛАН ИНКОРПОРАЦИИ ЛИВОНИИ В 1552-1555 гг.1
Первые попытки разработать план аннексии Ливонского ордена польской Короной, по Э. Тибергу, предпринимались еще в 1547-1548 гг. [1, S. 63]. К началу 1550-х годов становилось все яснее, что орден представляет собой легкую добычу. К 1552 г. относится анонимная докладная записка, характеризующая положение дел в Ливонии и ее потенциал в борьбе против герцога Альбрехта [2, S. 26-28, N 1545]. В ней говорилось, что Ливонский орден не расположен к прусскому герцогу, но он переживает трудные дни. Во главе стоит 80-летний магистр Генрих фон Гален, которого опасаться не следует — он хочет мирно и спокойно закончить свои дни и свое правление. Фактическими политическими лидерами являются Каспер фон Мюнстер, маршал ордена, 50 лет, человек разумный и опытный в военных делах, и Вильгельм фон Фюрстенберг, 54 лет, комтур Дюнабурга, рыцарь с тираническими наклонностями, но имеющий в своих владениях большой авторитет.
В плоскость практических действий эти попытки были переведены в сентябре
1552 г. на тайной встрече Сигизмунда II с Альбрехтом Гогенцоллерном в Крупишках и Брайтенштайне. На переговорах присутствовал мальборский воевода Акаций Цема. Сигизмунд II поручил Альбрехту разработать план инкорпорации Ливонии по образцу присоединения Пруссии 1525 г. [3, S. 396-397]. Главным мотивом будущей интервенции было нежелание уступить русским: Ливония должна быть превращена в лен Ягеллонской монархии, чтобы «не достаться Московии». И польские, и прусские, и ливонские политики отдавали себе полный отчет, что Ливония не сможет противостоять Московии в случае серьезного военного конфликта [2, S. 19. N 1541; S. 46. N 1556/2]. Причем, как и Россия, Польша апеллировала к очень древним, забытым и никогда не исполнявшимся договорам: в 1366 г. император Священной Римской империи Карл IV Люксембургский признал за польским королем Казимиром Великим и его наследниками титул протектора Рижского архиепископства. Теперь Сигизмунд II «вспомнил» об этом ягеллонском наследстве и напомнил, что является протектором и покровителем Вильгельма, рижского архиепископа.
3 октября 1552 г. Вильгельм послал Альбрехту мемориал с характеристикой текущего положения и стоящих перед политиками задач. Обсуждался вопрос о возмож-
1 Работа выполнена по гранту РГНФ, проект 11-01-00462/а, шифр в ИАИС СПбГУ: 5.16.441.2011. © А. И. Филюшкин, 2011
ном месте встречи Вильгельма с польским королем. Вильгельм указывал, что до войны с Россией остается пять лет (до истечения семилетнего перемирия 1550 г.), и надо подготовиться к отражению агрессии. Хорошо бы было перезаключить с русскими перемирие на 20 или даже 30 лет. Иван IV требует для мирного договора засыпать 8 тыс. ластов обмолоченной пшеницы в хранилища недалеко от псковской границы. Ливония самостоятельно не в силах противится русской агрессии, а потому задача Вильгельма — заключить оборонительный союз с Польшей, Данией и Швецией [2, S. 56-57. N 1565].
7 октября Альбрехт ответил на это послание. Во-первых, он принес извинения, что встреча с королем Польши состоится позже, когда для нее будут более благоприятные обстоятельства. Он разделял тревогу Вильгельма относительно московитской угрозы, но подчеркивал, что еще больше надо опасаться русского лукавства. Царь может пообещать мир и не сдержать слова. Ведь Россия только тогда будет действительно хотеть мира, когда добьется своих целей — свободы торговли различными товарами и свободного пребывания безо всяких ограничений подданных Ивана IV в Ливонии, уравнивания московитов с подлинными жителями христианского мира. Во-вторых, Альбрехт подчеркнул, что Священная Римская империя вряд ли в состоянии оказать Ливонии реальную помощь. Зато это могут сделать Польша и Литва [2, S. 58-59, N 1566].
Вильгельм уловил полученный сигнал, и уже в декабре 1552 г. горячо убеждал магистра фон Галена, что только Королевство Польское и Великое Княжество Литовское в состоянии противостоять силе и мощи Великого князя Московского. Поэтому было бы замечательно, если бы польско-литовская армия собралась около ливонской границы [2, S. 62. N 1570]. Правда, фон Гален на призыв появления чужой армии у границ Ливонии отреагировал сдержанно и указал на необходимость соблюдения принципа нерушимости границ [2, S. 63. N 1572]. В ответ Вильгельм отправил очень взволнованное письмо, что нет никаких свидетельств, будто бы литовские войска собираются нарушить границу, и что король Сигизмунд II, справедливый сосед Ливонии, будет соблюдать все достигнутые соглашения [2, S. 63. N 1573]. Вильгельм в своих планах относительно будущего Ливонии (например, ее обороны от России) куда больше рассчитывал на помощь Пруссии и Польши, чем на собственно Ливонский орден [2, S. 19-20. N 1541].
Таким образом, уже в конце 1552 г. был фактически продекларирован план вовлечения Ливонии в орбиту политики Короны, план предоставления военной помощи в обмен на политический союз. «Страшилкой», в значительной мере спекулятивной, здесь выступала Московия. Данное обстоятельство было для Прибалтики достаточно традиционно: во время новгородско-ганзейского кризиса 1494 г., который наложился на датско-шведский и русско-литовский конфликты, основной темой переписки магистра Плеттенберга с Европой была именно «русская угроза» — муссирование слухов, что Россия строит флот, строит дороги, «по которым в ряд могут пройти 12 лошадей», хочет напасть и т. д. Ссылаясь на нарастание «русской угрозы», орден просил у Европы денег, оружия, солдат и другую помощь. Он также активно поддерживал идею «крестового похода» против русских [4, с. 206-208].
«Русская карта» вовсю разыгрывалась всеми сторонами — одними для двусмысленных финансовых махинаций, другими для политических интриг, третьими — для собственных аннексионных планов. Наметился и раскол в Ливонии: архиепископ выступал за союз с Литвой и Польшей, магистр относился к этому без энтузиазма.
И Вильгельм, и магистр искали контактов с Сигизмундом II. Со стороны архиепископа это было поручено его канцлеру Христофору Штурцу, со стороны магистра — советнику Иоганну фон Бокхорсту. При этом Вильгельм хотел вести переговоры с польским королем отдельно от магистерского посла. Рижскому архиепископу помогал Альбрехт, выступавший посредником [2, S. 68. N 1581, S. 72. N 1588]. Вильгельму совершенно явно не терпелось заключить союз с Пруссией и Польшей.
Правда, Альбрехт не спешил. Как показал И. Олевник, почти три года спустя, в июле 1555 г., прусский герцог писал Сигизмунду II, что с момента тайных переговоров 1552 г. он «размышлял об этих разговорах, и начал искать, но так и не смог найти подходящего пути, чтобы двинуть дело вперед» [3, S. 397]. Польский историк склонен доверять этому заявлению и делает вывод, что в 1552-1555 гг. к энергичным мерам по инкорпорации Ливонии, с точки зрения Альбрехта, не располагала обстановка. Несколько иначе трактует ситуацию К. Расмуссен: по его мнению, медлительность герцога была связана с его концептуальными разногласиями с королем. Альбрехт считал, что Ливония должна подчиниться польской короне, а Сигизмунд был склонен передать ключевую роль в инкорпорации ордена Великому княжеству Литовскому [5, S. 28-29].
В любом случае в будущем конфликте должны быть задействованы литовские войска. В 1551 г. литовский сейм принял решение о трехлетнем повышении сборов на содержание армии. В 1554 г. его продлили. По Э. Тибергу, к 1555 г. (в 1556 г. истекал срок русско-литовского перемирия) благодаря этим мероприятиям войска должны были оказаться подготовленными к войне с Московией. Этим и объясняется активизация ливонского направления в 1555 г. В посланиях к Крымскому хану (январь 1555 г.) и шведскому королю (февраль 1556 г.) Сигизмунд упоминал о намерении более не продлять перемирие с Россией и добиваться защиты своих вотчинных прав, даже если для этого потребуется воевать [1, S. 65-67].
В. Урбан называет другой международный фактор, вызвавший активизацию ливонского направления политики Короны: русско-ливонский договор 1554 г. Он считает, что причиной этого была боязнь Польши, что Россия теперь выйдет к морским портам, через торговлю постигнет западное военное искусство и станет для Польши слишком сильным врагом. Поэтому Сигизмунд и шляхта, хотя и не желая того, были просто вынуждены вмешаться в ливонский конфликт [6, р. 479-480]. Зависимость этой точки зрения от историографических и политических дискурсов очевидна.
Не менее очевидно и то, что как раз на 1554-1555 гг. приходится активизация обсуждения в сфере международных отношений ливонского вопроса. Послы Сигизмун-да и Альбрехта проводили при европейских дворах широкие консультации по вопросу аннексии орденских земель. Наиболее результативными оказались переговоры с Данией в 1554 г., на которых, по замечанию К. Расмуссена, прусские посланники, играя на два фронта (настраивая на захват Ливонии и Польшу, и Данию) добились обещания невмешательства Дании в прусско-польские планы инкорпорации Ливонии. На Балтике обострились отношения между Россией и Швецией, и можно было рассчитывать, что грядущая война между ними (она начнется осенью 1555 г.) серьезно отвлечет данные державы, и им будет не до вмешательства в борьбу за Ливонию.
У Альбрехта к тому времени возник к ордену и личный счет: весной 1554 г. был раскрыт заговор герцога Генриха Брауншвейгского, немецких рыцарей и Ливонского ордена. Мятежники хотели свергнуть Альбрехта, которого считали предателем, и восстановить из Пруссии Тевтонский орден во всем его средневековом блеске и могуще-
стве [3, S. 397]. Заговор был разоблачен, Сигизмунд II направил послов в Священную Римскую империю, Поморье, Гданьск, Ливонию, Бранденбург с призывом не поддерживать мятеж. Генрих, осознав, что его планы провалились, уехал в Голштинию [7, S. 1118]. Но было понятно, что такие заговоры неизбежны, пока эпоха северных крестоносцев не изгладится из памяти и пока существует пусть изрядно слабевший, но все же действующий немецкий рыцарский орден в Прибалтике — Ливонский.
В этом международном контексте ливонский вопрос и для Пруссии, и для Короны приобрел особую остроту. В августе 1554 г. в Вильно прибыл прусский посол Асвер фон Брандт. Он привез секретный мемориал с планом покорения Ливонии. В основу была положена модель присоединения Пруссии 1525 г. Польша должна предложить ордену свою защиту от нападения русских на условиях признания короля сюзереном магистра. Герцог рассчитывал, что висящий над головой ливонцев дамокловым мечом русско-ливонский договор 1554 г., по которому они обязались платить Юрьевскую дань (при этом совершенно не собираясь этого делать) сделает их более сговорчивыми. Ливонии нужны гарантии обороны от русской агрессии, это очевидно. И Корона должна быть готова их предоставить — в обмен за инкорпорацию по прусской модели. Кроме того, на случай, если страха, что «русские идут», окажется недостаточно, герцог предлагал пугать ливонцев возможной датской агрессией и потерей Гарриена и Вир-ланда. Одновременно надо подталкивать к началу борьбы за эти провинции датского короля Христиана III, чтобы угроза не казалась ливонцам беспочвенной [3, S. 396-398].
Число потенциальных участников конфликта становилось все больше. Кроме представителей Короны фон Брандт в Вильно провел консультации с Радзивиллом Черным, т. е. в политическую игру втягивались и лидеры Великого Княжества Литовского. Однако Сигизмунд II пока отнесся к идеям Альбрехта скептически. Главную угрозу он увидел как раз в разрастании участников конфликта: не получится ли так, что оказавшаяся под угрозой нападения столь многочисленных врагов Ливония просто расколется — Гарриен и Вик отойдут к Дании, Аллетакен и Одинпе — к России. Не захочет ли дворянство этих областей договариваться не с Короной, обещающей некую эфемерную защиту, а непосредственно с потенциальными агрессорами, обещая им сдаться без боя в обмен на льготы и привилегии? Сигизмунд II прямо указал Альбрехту, что он должен продумать, как Ливонии можно помешать в этой ситуации заключить союз с Россией. Без этого пункта прусский план 1554 г. Корону не устраивал [3, S. 398-399].
Э. Тиберг видит в этих попытках Сигизмунда активизировать антимосковскую политику и, возможно, даже создать антирусскую коалицию (Польша, Великое Княжество Литовское, Ливония, Швеция) существование у польского короля проекта выступления против России уже в 1556 г., по истечении срока перемирия. Однако в июле 1555 г. планы Ягеллона существенно изменились: перемирие с Россией было решено продлить. Причиной этого Тиберг считает Петроковский сейм польской шляхты (29 апреля — 15 июня 1555 г.), на котором обсуждался вопрос о мерах по обороне Княжества Литовского от московитов при участии польских вооруженных сил. Шляхта не поддержала Сигизмунда и фактически оставила Литву один на один с Россией. Ученый высказал предположение, что условием предоставления Польшей помощи была утрата Литвой части своего суверенитета в рамках польско-литовской унии. Поэтому ни литовские паны, ни король больше не хотели прибегать к войне как средству разрешения споров с государством Ивана IV. Польская же шляхта, по Тибергу, была идейным сто-
ронником войны, хотя и не желала переносить ее тяготы и была склонна переложить их на Литву [1, S. 68-69, 74, 83, 90].
К. Расмуссен, напротив, считает, что Корона недостаточно учитывала или не хотела учитывать «русский фактор», и строила свою ливонскую политику вне зависимости от него. По его мнению, к июню 1555 г. решено было приступить к активным действиям по инкорпорации Ливонии, без учета возможного вмешательства в конфликт Москвы [5, S. 29-31].
Автором плана агрессии выступил все тот же Альбрехт Гогенцоллерн. У герцога плохо получались многоходовые комбинации с участием разных государств — во всяком случае, он, как говорилось выше, так и не смог убедить Сигизмунда II в эффективности предлагаемых им действий. Однако в сфере политических интриг правитель Пруссии ощущал себя гораздо увереннее. В феврале 1555 г. в Шверине он провел переговоры с мекленбургским герцогом Яном Альбрехтом, на которых, по мнению И. Олейника, и родилась идея использовать для дестабилизации обстановки в Ливонии коадъютора рижского архиепископа молодого герцога Христофора Мекленбургского. На самом деле, первое известное нам упоминание обсуждения кандидатуры Вильгельма Мекленбургского на пост коадъютора рижского архиепископа относится к октябрю
1553 г. [2, S. 77. N 1590; 3, S. 390].
Архиепископ Вильгельм, следовавший в фарватере политики и Сигизмунда II, и Альбрехта выразил согласие с кандидатурой Христофора в феврале 1554 г. Его кандидатура также была согласована с императором Карлом V, Римским папой, князьями Священной Римской империи. Неудачей закончились только переговоры с королем Дании Кристианом III, который не высказался резко против, но и не выразил полной поддержки кандидатуре Христофора Мекленбургского [5, S. 30-32]. Это означало прямое нарушение рецесса Вольмарского ландтага 1546 г., по которому представитель наследственной аристократии не мог быть назначен коадъютором или епископом, поскольку это грозило секуляризацией ордена.
План Альбрехта, подготовленный к июню 1555 г., был прост. Назначение Христофора, «многообещающего юноши 18 лет» (род. 1537), должно будет вызвать недовольство руководства ордена. Видимо, кроме того был расчет и на то, что Христофор окажется несовместим с суровым миром северных крестоносцев в нравственном отношении. Потеряв отца в 10 лет, юноша получил «женское воспитание» при дворе его матери в обществе придворных дам. В 16 лет он впервые оказался игрушкой в руках политиков — был послан в Париж в качестве заложника от протестантских князей, а в 17 лет стал обладателем титула епископа Ратцебургского. По словам Г. В. Форстена, Христофор был «изнеженный, под постоянной опекой боготворившей его матери, для своих лет слишком рано вкусивший всех мирских удовольствий в бытность свою во Франции, религиозно индифферентный, без надлежащего образования, занятый одною только мыслью, как бы веселее и беспечнее провести жизнь...» [8, с. 73].
Такой легкомысленный коадъютор не мог не вызывать раздражения у ордена. С Вильгельмом у рыцарской верхушки и без того были непростые отношения. По мнению Альбрехта, коадъюторство Христофора спровоцирует выступление ордена против Рижского архиепископства, и тогда Сигизмунд II получит законное право вмешаться в конфликт как протектор и родственник Вильгельма. Вмешательство может иметь любые формы — вплоть до отправки войск на защиту архиепископа и его коадъютора, т. е. фактически военного вторжения и интервенции. Сигизмунд II должен
незамедлительно отправить послов к архиепископу с уведомлением его об этом плане и гарантиями поддержки в любой ситуации [3, S. 400-401, 403; 5, S. 29, 31, 33].
1 сентября 1555 г. на встрече с Альбрехтом Сигизмунд II принял план и обещал оказать Христофору полную поддержку. 27 сентября последний через Штетин, Данциг, Мальборк и Кенигсберг выехал в Ливонию. Ровно через два месяца, 27 ноября 1555 г., он прибыл в замок Кокенгаузен, для встречи с Вильгельмом и капитулом. Начиналась большая политическая игра, ставкой в которой была власть над Ливонией.
Источники и литература
1. TibergE. Zur Vorgeschichte des Livländischen Krieges: Die Beziehungen zwischen Moskau und Litauen 1549-1562. Uppsala: Academia Ubsaliensis, 1984 [Acta Universitatis Upsaleinsis. Studia Histórica Upsaliensia. Bd 134]. 266 + VII s.
2. Herzog Albrecht von Preußen und Livland (1551-1557). Regesten aus dem Herzoglichen Briefarchiv und den Ostpreußischen Folianten / Bearb. von St. Hartmann. Köln; Weimar; Wien: Böhlau, 2005. (Veröffentlichungen aus den Archiven Preussischer Rkulturbesitz. Bd 57). LXXIII+562 S.
3. Olewnik J. Polsko-pruski plan inkorporacji Inflant do monarchii jagiellonskiej z lat 1552-1555 i jego pierwsze stadium realizacji // Kommunikaty Mazursko-Warminskie.1979. N 4. S. 393-408.
4. Казакова Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. Л.: Наука, 1975. 358 с.
5. Rasmussen K. Die livländische Krise 1554-1561. Kobenhavn: Universitetsforl, 1973 (K0ben-havns Universitets Slaviske Institut. Studier 1). 241 S.
6. Urban W. The Livonian Crusade. Washington: University Press of America, 1981. X+562 p.
7. Bielskij M. Kronika Polska Marcina Bielskiego. Sanok: Nakl. i druk K. Pollaka, 1856. 16, 1790, lxxv p.
8. Форстен Г В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544-1648). Т. I: Борьба из-за Ливонии // Записки историко-филологического факультета имп. Санкт-Петербургского университета. СПб.: Типогр. В. С. Балашова и Ко, 1893. Ч. 33. 717 с.
Статья поступила в редакцию 9 июня 2011 г.
