CC BY
58
16. Bodriyyar Zh. Simvolicheskiy obmen i smert' [Symbolic exchange and death]. Moscow, Dobrosvet, 2009, 392 p., p. 63.
17. Subetto A.I. Metodologicheskie osnovaniya filoso-fii ekonomiki i khozyaystva [Methodological foundations of the philosophy of Economics and the economy]. In: Antologiya sovremennoy filosofii khozyaystva [The anthology of modern philosophy of economy]. In: 2 vol. Vol. 1. Moscow, Magistr, 2010, pp. 303-326.
18. Kara-Murza S.G. Nauchnaya kartina mira - eko-nomika - khozyaystvo [Scientific picture of the
world-economy-economy. In: Antologiya sovremennoy filosofii khozyaystva [The anthology of modern philosophy of economy]. In: 2 vol. Vol. 1. Moscow, Magistr, 2010, pp. 219-240.
19. Neekonomicheskie grani ekonomiki: nepoznannoe vzaimovliyanie. Nauchnye i publitsisticheskie za-metki obshchestvovedov [Non-economic facets of the economy: unknown interaction. Scientific and journalistic notes of social scientists]. Moscow, Institute of Economic Strategies, 2010, 800 p., p. 11.
17 апреля 2018 г.
УДК 32.001:167
ПОЛИТИКА В ЗЕРКАЛЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ: АНТИЧНЫЙ ОПЫТ И СОВРЕМЕННЫЕ ИДЕИ
И.Н. Титаренко
DOI 10.18522/2072-0181-2018-94-2-16-21
Одной из существенных особенностей социального развития в настоящее время является глобализация, оказывающая значительное влияние на все социально-политические процессы в современном мире. Феномен глобализации порождает специфические проблемы общественного развития. Многие из них обусловлены противоречием между возможностями гигантского преумножения материальной и духовной культуры, с одной стороны, и относительно консервативными формами самоуправления цивилизации, - с другой. Если ранее проблема политического самоуправления была актуальной для каждой из отдельных цивилизаций, то сейчас она стала актуальной для всего человечества в целом, которое должно выработать формы политического самоуправления, соответствующие требованиям глобальной эры и обеспечивающие возможность своего дальнейшего существования. Решать подобные задачи призвана политическая философия. Казалось бы, роль политической философии в современном мире должна быть велика, имея стойкую тенденцию к постоянному возрастанию. Однако жизненные реалии иные: политическая философия в России переживает не лучшие свои времена [1, с. 54].
Титаренко Инна Николаевна - доктор философских наук, профессор кафедры философии Института управления в экономических, экологических и социальных системах Южного федерального университета, 347928, г. Таганрог, пер. Некрасовский, 44, e-mail: innatag@mail.ru, т. 8(8634)371615.
Причин тому немало. Прежде всего, необходимо отметить, что практически весь XX в. с его пристрастием к аналитическим методам исследования политических процессов и стойким стремлением к созданию ценностно нейтрального знания об этих процессах, отодвинув политическую философию на периферию как научного знания в целом, так и философии, заставляя ее постоянно «отбиваться» от упреков в ценностной ориентации, в направленности не столько на действительное, сколько на должное, в привнесении в исследования субъективной позиции ученых. Лишь этап постнеклассической науки оказался способным рассеять иллюзии относительно возможности построения абсолютно лишенного всякой доли субъективности знания, тем самым способствуя и восстановлению статуса политической философии. Как замечал в связи с этим А. Саксонхаус, политические теоретики «не намерены больше некритически придерживаться обязательного различения факта и ценности, господствующего в социальных науках нескольких поколений» [2, р. 9].
Еще одной причиной, отодвинувшей политическую философию на периферию политического дискурса, стало распространение дилетантизма в политическом мышлении и в политике в
Inna Titarenko - Institute of Management in Economic, Ecological and Social Systems at the Southern Federal University, 44, Nekrasovskiy per., Taganrog, 347928, e-mail: innatag@mail.ru, tel. +7(8634)371615.
целом. Этот дилетантизм не знает общепринятой в научном сообществе терминологии, не понимает высокой абстракции, не приемлет ничего из того, что невозможно быстро продать на политическом рынке. Распространение такого рода дилетантизма привело к востребованности исключительно прикладного знания - различных курсов по политическому менеджменту, связям с общественностью, имиджмейкингу и т.п. Однако, как справедливо указывала Т.А. Алексеева, перед тем как что-либо прикладывать, нужно иметь то, что прикладывать - навыки абстрактного мышления, знание опыта прошлого, умение идти дальше, опираясь на образцы [1, с. 55], т. е. иметь то, что способна дать политическая философия. Возможно, именно это привело к возрождению интереса к политической философии и постепенному возвращению ее в центр философского дискурса. Этот интерес выражается в том числе и в широко ведущейся дискуссии по поводу места политической философии в современном мире и ее отношений с реальной политикой [3, с. 216]. Подобную рефлексию возможно обнаружить у Фуко, Лиотара, Арендт, Боббио и других мыслителей, рассматривающих философа как полноправного участника не только политического диалога, но и реальных политических событий.
В рамках философии политики проводится сущностный анализ проблемы государства, политических и гражданских отношений, взаимодействия власти и общества, принуждения, применения силы и насилия, процессов концентрации власти и т.д. Важное место в философском знании занимают и проблемы политического участия (включения человека в политику), демократических принципов организации власти, политической культуры и др. При этом философия стремится раскрыть проблемность политических явлений и связей между ними, а также построить их теорию, обобщенную до универсального опыта политической жизни человечества в целом. Кроме того, философия в силу специфики своей природы требует оценки (в том числе, и этической) соответствующих политических фактов, событий и действий, таких, как соотношение целей и средств их достижения, легитимность политики, действия власти и образы ее носителей и т.п. Понимание этого факта объединяет самых разнородных и занимающих различные политические позиции мыслителей - Л. Штрауса, Ф. Бенетона, Д. Миллера, А. Пятигорского, Т. Алексееву и др. Примечательна в этой связи известная позиция сторонника ценностного под-
хода к анализу политики Л. Штрауса: «Человек, отказывающийся различать великих политиков, посредственностей и безумных обманщиков, может быть хорошим библиографом; но он не способен сказать что-либо уместное о политике и политической истории... Если мы, как это часто с нами бывает, не в состоянии адекватно оценивать, то мы не будем адекватно понимать» [4]. Политическая теория, лишенная связи с философией и присущим последней ценностным подходом, быстро будет низведена до теории расчетливого эгоизма, а политика - до рыночного обмена. Принижение роли философского осмысления политических феноменов приводит, в конечном итоге, к тому, что «политика сводится к технике на службе прав расчетливого человека» [5, с. 94]. Она не более чем рынок, где совершается обмен, мотивированный интересом, и анализировать ее в таком случае становится возможным исключительно в терминах стоимости, спроса, потребления, выгоды, риска: «Выбор избирателей, программы партий, общественные решения по сути своей принадлежат к тому же типу интерпретации, что и экономическое поведение: у акторов всегда есть лишь одно основание для действия, они пытаются рациональным и эгоистическим образом извлечь максимальную выгоду, изменяются лишь ситуационные логики» [5, с. 104]. И такой подход, как считают многие исследователи (Ф. Бенетон, Д. Миллер, Т. Алексеева), глубоко ошибочен. Более того, в обществе, сталкивающемся с новыми актуальными вопросами политической жизни и кризисными ситуациями, оказывающемся перед лицом конфликта ценностных установок, потребность в аксиологически ориентированном философском подходе существенно возрастает [6].
Но ограничивается ли философ лишь теоретическим осмыслением и оценкой политических феноменов? Ответ на этот вопрос далеко не однозначен. Так, например, Ханна Арендт подчеркивала: «.политическая философия обязательно предполагает установку философа по отношению к политике; ее традиция началась с того, что философ отвернулся от политики, чтобы затем навязать сфере человеческих дел свои мерки. Конец наступил с уходом философа от философии с целью "воплотить" ее в политике» [7, р. 17-18]. Начало традиции дистанцирования от политики, как считала Ханна Арендт, было положено Платоном, утвердившим приоритет жизни созерцательной над жизнью деятельной. Она подчеркивает, что такой подход был доминирующим в истории политической философии
и именно он характеризовал античную философию [8]. Разрыв с этой платоновской традицией Арендт связывает с именем Маркса, утверждавшего, напротив, приоритет жизни деятельной над жизнью созерцательной, хотя и ему была свойственна определенная категориальная ограниченность. Современная политическая философия, по мнению Арендт, все более приобретает практический, деятельный характер: «Скорее, теория превратилась в современную научную теорию, работающую гипотезу, изменяемую в соответствии с результатами, которые она производит. И ее обоснованность стала зависеть не от того, что она "открывает" но от того, как она "работает" [7, р. 39].
Рассматривая отношение философии к политике, Арендт противопоставляет два оппозиционных подхода: с одной стороны, - подход Сократа и Ясперса, с другой, - Платона и Хайдеггера. Как замечает известный исследователь творчества Арендт Маргарет Канован, когда Арендт говорит о Платоне и Хайдеггере, она склонна опасаться, что философия является существенно отшельнической, аполитичной и сочувствующей насилию. Когда Арендт концентрируется на Сократе и Ясперсе, она невольно верит, что истинная философия может быть коммуникативной и находиться в гармонии со свободной политикой [9].
Вряд ли стоит оспаривать то, что истинная философия может быть (более того, должна быть) коммуникативной и находиться в гармонии со свободной политикой. В наши дни уже никого не удивить тесной «связкой» политической философии и политики: «Политический философ - это тот, кто не может философствовать без внутреннего обращения к политике и заниматься политикой без внутреннего обращения к философии.» [10, с. 34]. Равным образом не подлежит сомнению и то, что в истории философской мысли возможно обнаружить противоположные решения проблемы о соотношении жизни деятельной и созерцательной. Важно только подчеркнуть, что истоки перехода философов к жизни деятельной, который Арендт связывает с именами философов XIX в., следует, вероятно, относить к гораздо более раннему времени и искать в самой же античности. Вряд ли стоит и упрекать всех древнегреческих философов в том, что политическая мысль развивалась ими в оппозиции полису и гражданству, а добродетельный образ жизни был в оппозиции политическому образу жизни [7, р. 157].
В частности, сам Платон, бесспорно, понимавший под истинными философами тех, кто «любит созерцать истину» [11, V, 475 е], и отождествивший философию с подготовкой к смерти [12, 64 а], в социально-политических вопросах был далеко не так однозначен, как это представляется на первый взгляд. Ряд фрагментов позволяет утверждать, что Платон выступал за единение философии и политической практики: «Пока в городах не будут либо царствовать философы, либо искренно и удовлетворительно философствовать нынешние цари и властители, пока государственная сила и философия не совпадут в одно ... до тех пор ни для государств, ни даже, полагаю, для человеческого рода нет конца злу» [11, V, 473 d]. Тот факт, что Платон пытался практически воплотить в жизнь свой политический проект и создать справедливое государство в Сиракузах во время правления тиранов Дионисия I и Дионисия II, лишь подтверждает неоднозначность представлений этого философа.
Учитывая, что рамки достаточно короткой статьи не позволяют подробно анализировать учения всех античных сторонников деятельной жизни и практического применения философии к делам общества, государства и политики, укажем лишь на несколько ярких школ и представителей. В первую очередь, следует назвать стоиков. Практический дух Стои существенно отличается от платоновского с его приматом созерцания. Добродетель для стоиков есть «искусство жизни». Она не может оставаться созерцательной и требует выражения в действии. Она есть единство деятельности и созерцания [13, VII, 130]. Деятельная сущность добродетели диктует мудрецу необходимость заниматься государственными делами. Внутреннее совершенство не позволяет ему превратиться в уединенного созерцателя. Так, Хрисипп (в передаче Стобея) утверждал: «.мудрец занимается государственными делами и особенно в тех государствах, которые являют некоторое продвижение к совершенному государственному устройству» [14, III, 611]. Если Платон, Аристотель, Эпикур отдавали приоритет жизни созерцательной, то стоицизм, напротив, выступает за активную общественную и государственную деятельность.
Отход от идеала созерцательной жизни становится еще более заметным в древнеримской философии. Цицерон, благодаря которому в философский оборот прочно вошло понятие "гуманности" (humanitas), считал, что она находит свое непосредственное выражение в числе прочего в общественно-политической и государ-
ственной деятельности. Этот древнеримский мыслитель был убежден, что человек есть существо деятельное: «...мы рождены для деятельности. Существует множество родов деятельности, при этом менее важные оказываются в тени более важных. Самыми важными. являются, во-первых, изучение и познание небесных явлений и тех скрытых природой и потаенных вещей, которые может исследовать разум; во-вторых, управление государствами и наука управления.» [15, V, 21, 58]. Стремление к действию представляется Цицерону естественным. Сравнивая созерцание и деятельность, он говорит о том, что деятельность все же более соответствует природе человека [16].
Примечательно, что философию, науку и познание вообще, которые Платон и Аристотель относили к созерцанию, Цицерон причисляет к действию (actio). Теория и практика оказываются у него взаимосвязанными. В итоге политика понимается как «управление государствами и наука управления» [15, V, 21, 58]. Знание должно обязательно иметь практическое применение и быть тесно связанным с пользой (usum). И философия ценна для Цицерона именно своим социально-политическим значением: она создала города, обучила людей совместному существованию, изобрела законы, рассказала о добродетели. Настаивая на необходимости изучения римлянами философии, он обосновывает это ее гражданским характером, ее способностью сделать граждан полезными государству. Не удивительно, что римский мыслитель началом подлинной философии считает учение Сократа. Идеи этого древнегреческого философа, по мнению Цицерона, должны найти продолжение и развитие в древнеримской философии [15, I, 4, 11]. Говоря о необходимости развития линии Сократа, Цицерон, тем не менее, отмечает, что римляне пошли дальше греков в практическом приложении философского знания к делам государственного строительства, первыми выведя философию на форум, на поле битвы, в политическую жизнь [17]. Таким образом, римский мыслитель переходит от созерцательной точки зрения, свойственной древнегреческой философии, от направленной на регламентацию частной жизни человека «житейской мудрости» ряда эллинистических школ к практически ориентированной философии социально действующего человека, включенного в систему разнообразных общественных связей.
Аналогичные идеи можно легко обнаружить и у другого римского философа - Сенеки,
принадлежавшего к стоической школе и соответственно развивавшего идеи деятельной философии и жизни в целом. Как считал Сенека, стремление к жизни в сообществе и общественному взаимодействию свойственно людям по природе. Главнейшая обязанность добродетельного человека - общественное служение: «Вот, что, я полагаю, должна делать добродетель и тот, кто ей привержен. Если судьба победит и пресечет возможность действовать, пусть он не сразу обращается в бегство, - нет, пусть он с выбором отыщет то, чем еще может быть полезен государству» [18]. Философия деятельна, следовательно, и философ, и мудрец возьмутся за государственные дела, если этому ничто не помешает [19].
Не ставя своей задачей подробно анализировать учения всех тех древнегреческих и древнеримских философов, которые отдавали приоритет жизни деятельной, подчеркнем, что уже в античности можно обнаружить истоки идеи о деятельности как сущностном и определенном предметным миром свойстве человека, т. е., именно той идеи, которая лежит в основе марксизма. В античности же - начало убеждения в большом социально-политическом значении философских знаний. Пройдя длительный путь развития, оно находит свое яркое выражение у крупных философов XX в. (Мишеля Фуко, Юргена Хабермаса, Ханны Арендт и др.). Его легко обнаружить и в современных направлениях социально-политической мысли, например, в социологии действия Алена Турена [20, р. 904-905; 21, р. 334].
Конечно, в настоящее время вряд ли стоит утверждать с абсолютной уверенностью, что философия политики выполняет функцию прямого нормирования политических процессов и политической сферы общественной жизни (хотя эта точка зрения достаточно широко распространена в США и Германии). Достаточно проблематична и идея непосредственного участия философии в политических делах (от крайней ее формы - платоновских философов-правителей, до более «мягкого» варианта - «вмешательства» исследователей в государственное управление). Однако есть и бесспорный момент: политическая философия выявляет наиболее общие закономерности политической жизни общества и дает им оценку, в том числе и нравственную. Позиция политического философа не есть позиция простого наблюдателя, а позиция активного участника политической жизни [1, с. 60], но поднявшегося над конъюнктурой различных политических интересов в социуме и думающего
о проблеме общественного прогресса в целом. Подобная позиция при анализе социально-политических явлений далеко не бесполезна как для политической деятельности, так и для развития политических наук, хотя иногда она и кажется несколько «неудобной» обществу, погрязшему в безнравственности и дилетантизме.
ЛИТЕРАТУРА
1. Алексеева Т.А. Политическая философия как «практичное» знание // Полис. Политические исследования. 2010. № 1. С. 54-60.
2. Saxonhouse A. Texts and Canons: The Status of the «Great Books» in Political Science // Political Science. The State of the Discipline II / Ed. by A. Finif-ter. Washington: APSA, 1993. 535 p. Р. 3-26.
3. См.: Сморгунов Л.В. Политическая философия и наука: от конфронтации к взаимовлиянию // Miscellanea humanitaria philosophiae. Очерки по философии и культуре. К 60-летию профессора Ю.Н. Солонина. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001. 345 с. С. 214-228.
4. Штраус Л. Введение в политическую философию / Пер. с англ. М. Фетисова. М.: Логос, Прак-сис, 2000. 364 с. С. 19-20.
5. Бенетон Ф. Введение в политическую науку. М.: Изд-во «Весь мир», 2002. 368 с.
6. Миллер Д. Политические учения: краткое введение / Пер. с англ. В. Куштаниной. М.: АСТ, 2007. 189 с. С. 26.
7. Arendt H. Between Past and Future Six Exercises in Political Thought. N. Y.: The Viking Press, 1961. 196 p.
8. Arendt H. The Human Condition, Chicago: University of Chicago Press, 1958. 333 p. P. 222.
9. Canovan M. Hannah Arendt. A Reinterpretation of Her Political Thought. Cambridge, 1992. 258 p. P. 264.
10. Бурбулис Г.Э. Политическая философия как жиз-нетворчество / ПОЛИТЭКС = POLITEX: Политическая экспертиза. 2005. Т.1. № 2. C. 16-37.
11. Платон. Государство, V, 475 е // Платон. Сочинения: В 3 т. / Под ред. А.Ф. Лосева и В.Ф. Асмуса. Т. 3. Ч.1. М.: Мысль, 1971. 687 с.
12. Платон. Федон, 64 а // Платон. Сочинения: В 3 т. / Под ред. А.Ф. Лосева и В.Ф. Асмуса. Т. 1. М.: Мысль, 1968. 623 с.
13. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, VII, 130 // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Под ред. А.Ф. Лосев. 2-е изд. М.: Мысль, 1986. 571 с.
14. Stoicorum veterum fragmenta. Coll. Ioannes ab Arnim. 1-3. Lipsiae: Teubner, 1903-1905; Vol. 4. Indices, conscr. Lipsiae: Teubner, 1924. Vol. 1. Zeno et Zenonis discipuli. Lipsiae: Teubner, 1903. 142 pp., v.1, fr. 216.
15. Цицерон. О пределах добра и зла, V, 21, 58 // Цицерон. О пределах добра и зла. Парадоксы стоиков / Пер. с лат. Н.А. Федорова. М: РГГУ, 2000, 474 с.
16. Цицерон. Об обязанностях, I, 153 // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М.: Наука, 1975. 248 с.
17. Цицерон. Письма к близким, XV, 4, 16 // Цицерон. Письма Марка Туллия Цицерона к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту. В 3 т. Т. 1 / Пер. и комм. В.О. Горенштейна. М.: Ладомир, 1994. 538 с.
18. Сенека. О спокойствии души, 4, 2 // Сенека Л.А. Философские трактаты / Пер. и комм. Т.Ю. Боро-дай. СПб.: Алетейя, 2000. 400 с.
19. Сенека. О досуге, 3, 2 // Сенека Л.А. Философские трактаты / Пер. и комм. Т.Ю. Бородай. СПб.: Алетейя, 2000. 400 с.
20. Touraine A. A Method for Studying social Actors // Journal of World-Systems Research. 2000. Vol. VI, number 3, fall/winter. Special Issue: Festschrift for Immanuel Wallerstein. P. 900-918.
21. Touraine A. A Sociology of the Subject // Alain Touraine. Eds. by J. Clark and M. Diani. London: The Falmer Press, 1996. 388 p. P. 291-342.
REFERENCES
1. Alekseeva T.A. Polis. Politicheskie issledovaniya, 2010, vol. 1, pp. 54-60.
2. Saxonhouse A. Texts and Canons: The Status of the «Great Books» in Political Science. In: Political Science. The State of the Discipline II. Ed. by A. Finif-ter. Washington, APSA, 1993, 535 p., p. 3-26.
3. Smorgunov L.V. Politicheskaya filosofiya i nauka: ot konfrontatsii k vzaimovliyaniyu [Political Philosophy and Science: from Confrontation to Interference]. In: Miscellanea humanitaria philosophiae. Ocherki po filosofii i kul 'ture. K 60-letiyu professora Yu.N. Solonina [Sketches on Philosophy and Culture. To the 60th Anniversary of Professor Yu. Solonin]. St.-Petersburg, St. Petersburg philosophical society, 2001, 345 p., pp. 214-228.
4. Shtraus L. Vvedenie v politicheskuju filosofiyu [Introduction to Political Philosophy]. Transl. from Engl.M. Fetisov. Moscow, Logos, Praksis, 2000, 364 p., pp. 19-20.
5. Beneton F. Vvedenie v politicheskuyu nauku [Introduction to Political Science]. Moscow, Publ. House «Ves' mir», 2002, 368 p.
6. Miller D. Politicheskie ucheniya: kratkoe vvedenie [Political Doctrines: Short Introduction]. Transl. from Engl. V Kushtanina. Moscow, AST, 2007, 189 p., p. 26.
7. Arendt H. Between Past and Future Six Exercises in Political Thought. N. Y., The Viking Press, 1961, 196 p.
8. Arendt H. The Human Condition, Chicago, University of Chicago Press, 1958, 333 p., p. 222.
9. Canovan M. Hannah Arendt. A Reinterpretation of Her Political Thought. Cambridge, 1992, 258 p., p. 264.
10. Burbulis G.E. POLITEKS = POLITEX: Politicheska-ya ekspertiza, 2005, no. 2, vol. 1, pp. 16-37.
11. Plato. Gosudarstvo [State], V, 475 e. In: Plato. So-chineniya [Works]. In 3 vol. Ed. by A.F. Losev and V Asmus. Vol. 3. Ch.1. Moscow, Mysl', 1971, 687 p.
12. Plato. Fedon, 64 a. In: Plato. Sochineniya [Works]. In 3 vol. Ed. by A.F. Losev and VF. Asmus. Vol. 1. Moscow, Mysl', 1968, 623 p.
13. Diogen Laertskiy. O zhizni, ucheniyakh i izrecheni-yakh znamenitykh filosofov [Lives of Eminent Philosophers], VII, 130. In: Diogen Laertskiy. O zhizni, ucheniyakh i izrecheniyakh znamenitykh filosofov [Lives of Eminent Philosophers]. Ed. by A.F. Losev. Moscow, Mysl', 1986, 571 p.
14. Stoicorum veterum fragmenta. Coll. Ioannes ab Arnim. 1-3. Lipsiae, Teubner, 1903-1905; Vol. 4. Indices, conscr. Lipsiae: Teubner, 1924. - Vol. 1. Zeno et Zenonis discipuli. Lipsiae, Teubner, 1903. 142 p., v.1, fr. 216.
15. Cicero. O predelakh dobra i zla [On the Ends of Good and Evil], V, 21, 58. In: Tsitsero. O predelakh dobra i zla. Paradoksy stoikov [On the Ends of Good and Evil. Paradoxes of Stoics]. Moscow, Russian State Humanitarian University Press, 2000, 474 p.
16. Cicero. Ob obyazannostyakh [On Duties], I, 153. In: Cicero. O starosti. O druzhbe. Ob obyazannostyakh [On the Old Age. On the Friendship. On Duties.]. Moscow, Nauka, 1975, 248 p.
17. Cicero. Pis'ma k blizkim [Letters to Relatives], XV 4, 16. In: Cicero. Pis'ma Marka Tulliya Tsitserona k Attiku, blizkim, bratu Kvintu. M. Brutu [Cicero's Letters to Atticus, to Relatives, the Brother Kvint, M. Brutus.]. In 3 vol. Vol. 1. Moscow, Ladomir, 1994, 538 p.
18. Seneka. O spokoystvii dushi [About the Tranquility of Soul], 4, 2. In: Seneka L.A. Filosofskie traktaty [Philosophical Works]. St.-Petersburg, Aleteyya, 2000, 400 p.
19. Seneka. O dosuge [About Leisure], 3, 2. In: Seneka L.A. Filosofskie traktaty [Philosophical Works]. St.-Petersburg, Aleteyya, 2000, 400 p.
20. Touraine A. Journal of World-Systems Research, 2000, vol. VI, number 3, fall/winter. Special Issue: Festschrift for Immanuel Wallerstein, pp. 900-918.
21. Touraine A. A Sociology of the Subject. In: Alain Touraine. Eds. by J. Clark and M. Diani. London, The Falmer Press, 1996, 388 p., pp. 291-342.
21 мая 2018 г.
УДК 159.922.:572.9
ИДЕНТИЧНОСТЬ КАК ПРОЯВЛЕНИЕ ЕДИНСТВА ЭТНОНАЦИОНАЛЬНОГО И СОЦИАЛЬНОГО АСПЕКТОВ
ЧЕЛОВЕКА
З.Э. Абдулаева
DOI 10.18522/2072-0181-2018-94-2-21-25
Определение природы человека, его особенных этнокультурных черт, с точки зрения современной антропологии, означает осознание единства устойчивости сущности человека с её изменчивостью, проявляющейся через его деятельность, осуществляемой в контексте социокультурной, этнонациональной реальности. Человеческие качества проявляются через его биолого-физиологические возможности, когда его сущностные проявления сопряжены с социальными, этническими, духовными чертами. Именно они форми-
Абдулаева Заира Эсенбулатовна - кандидат философских наук, доцент кафедры гуманитарных дисциплин Дагестанского государственного медицинского университета, 367000, Республика Дагестан, г Махачкала, пл. Ленина, 1.
руют человека как существа разумного, творческого, нравственного.
Но в этнокультурных, национальных системах эти общечеловеческие параметры приобретают свои особые формы проявления, что сопряжено с культурными, педагогическими, воспитательными ценностями, присущими той или иной этнической общности. В связи с этим следует отметить, что этнонациональные черты как формы идентичности всегда вторичны, а антропологические - первичны. Как отмечает Б.В. Марков: «.лицо родового человека формировалось как приглашение к дружбе, и именно
Zaira Abdulaeva - Dagestan State Medical University , 1, Lenin Square, Makhachkala, Dagestan, 367000.
