CC BY
100
УДК 94
НОВОЕ ПРОШЛОЕ • THE NEW PAST • № 1 2020 DO1 10.18522.2500-3224-2020-1-210-217
ПОЛИТИКА ПАМЯТИ В СТРАТЕГИЯХ ФОРМИРОВАНИЯ НАЦИОНАЛЬНЫХ И РЕГИОНАЛЬНЫХ ИДЕНТИЧНОСТЕЙ В РОССИИ: АКТОРЫ, ИНСТИТУТЫ И ПРАКТИКИ
А.И. Миллер
Аннотация. Тенденции политики памяти в России рассмотрены в контексте изменения роли коммемораций в мировой политике. Обозначены основные участники, определяющие актуальную мемориальную повестку, и рассмотрены некоторые формы ее проявления в социально-политической практике. Изучены особенности формирования институциональной среды политики памяти в России. Анализируя динамику этого процесса, автор приходит к выводу, что использование в начале второго десятилетия XXI в. культурной памяти как пространства для диалога государства и институтов гражданского общества сменилось устойчивой тенденцией к огосударствлению политики памяти.
Ключевые слова: историческая политика, культурная память, «Бессмертный полк», «Последний адрес», «Возвращение имен».
Миллер Алексей Ильич, доктор исторических наук, профессор факультета истории, научный руководитель Центра изучения культурной памяти и символической политики, Европейский университет в Санкт-Петербурге, 191187, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Гагаринская, 6/1, литера А, amiller@eu.spb.ru.
THE POLICY OF REMEMBRANCE IN STRATEGIES OF FORMATION OF NATIONAL AND REGIONAL IDENTITIES IN RUSSIA: ACTORS, INSTITUTIONS AND PRACTICES
A.I. Miller
Abstract. Trends in the memory policy in Russia are considered in the context of changing the role of comemoration in world politics. The main participants defining the current memorial agenda are identified and some forms of their manifestation in social and political practice are considered. Peculiarities of formation of institutional environment of memory policy in Russia were studied. Analyzing the dynamics of this process, the author concludes that the use of cultural memory as a space for dialogue between the State and civil society institutions at the beginning of the second decade of the twenty-first century has been replaced by a steady trend towards the state memory policy.
Keywords: Historical politics, cultural memory, Immortal Regiment, Last Address, Return of Names.
Miller Alexey I., Doctor of Science (History), Professor of the Faculty of the History, Scientific Head of the Center for the Study of Cultural Memory and Symbolic Policy, European University in St. Petersburg, letter A, 6/1, Gagarin St., St. Petersburg, 191187, Russia, amiller@eu.spb.ru.
В последние годы происходят принципиальные изменения в понимании роли культурной памяти в сфере политики, а также задач и принципов ее изучения. Пожалуй, наиболее масштабная и системная попытка переосмыслить подходы к изучению памяти была предпринята группой авторов, которые опубликовали статью о третьей волне «memory studies» [Feindt, 2014, р. 24-44]. Вместо того, чтобы говорить, как Пьер Нора, о «памяти», они предлагают говорить о «памятях». Процесс производства памяти они предлагают рассматривать как часть процесса производства идентичностей и формирования групп, вместо того, чтобы видеть этот процесс как плод деятельности уже оформленных групп [Feindt, 2014, р. 25-26]. Если прежде, даже говоря о политике памяти, обсуждали, главным образом, стратегии построения нарратива, выбор ключевых для такого нарратива мест памяти, способы продвижения этого нарратива посредством музеев, памятников, учебников, праздничных дней и т.д., то теперь акцент сместился на конфликты нарративов, на борьбу за музеи, памятники и так далее. Как следствие, в фокусе внимания исследователей должны оказаться акторы и институты, рассматриваемые и как «организации», и как устойчивые практики, а также их взаимодействие в широко понятых процессах коммеморации [Feindt, 2014, р. 27].
Признание политики памяти частью сферы политического неизбежно ставит и вопрос о ролях исследователя политики памяти, а также историка как производителя знаний о прошлом, в этих взаимодействиях. Как активные члены общества, вовлеченные в политические и идейные конфликты, ученые также становятся участниками политики памяти. Это особенно отчетливо видно в современной ситуации, когда конфликты и войны памяти часто выходят на первый план политической повестки дня - будь то споры об интерпретации событий прошлого, от Второй мировой войны до войны Севера и Юга в США, или споры о судьбе казавшихся до недавнего времени неоспоримыми либеральной демократии и глобализации. Яркий пример такой политической вовлеченности - недавняя статья в «Memory Studies», где авторы описывают современную ситуацию в Америке и Европе как угрозу возрождения фашизма и прямо постулируют политические задачи и «обязанности» исследователей памяти [Levi, Rothberg, 2018, р. 355-367]. Подобный алармизм и откровенная политическая ангажированность не редкость в социальных сетях, но теперь мы все отчетливее видим эти явления в университетских кампусах и на страницах ведущих научных журналов.
Проявившиеся в Европе в начале XXI в. тенденции усиления вовлеченности политических акторов и ускорения формирования институциональной среды политики памяти в России сработали с некоторым запозданием. И, конечно, не без местной специфики. Филипп Бюргер, изучивший государственные пятилетние программы патриотического воспитания, принятые в России в 2005, 2011 и в 2015 годах, показывает, что первая программа почти целиком полагалась на деятельность министерства по делам печати и министерства культуры, следующая направляла значительную часть финансирования в адрес созданных к тому времени довольно многочисленных специализированных правительственных агентств, а примерно с
2010 г. идет активный процесс создания тесно связанных с властью НПО, занимающихся этой проблематикой [Bürger, 2016, р. 172-192]. Политика памяти, особенно коммеморация военных подвигов, неизменно занимает центральное место в деле патриотического воспитания. Именно на рубеже первого и второго десятилетия XXI в. происходит резкая интенсификация процесса институционализации политики памяти в России, которая до тех пор явно отставала в этой сфере от большинства своих соседей.
Комиссия при Президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России, просуществовавшая с 2009 по 2012 г., не оставила значимого следа, кроме имиджевого ущерба. Но в 2012 г. были учреждены два всероссийских общества, тесно связанных с властью - Российское Историческое Общество (РИО) и Российское Военно-Историческое Общество (РВИО). По состоянию на сегодня можно констатировать, что РВИО, созданное прямым указом Президента [Указ № 1710..., 2012], существенно опережает РИО в своем институциональном развитии, создав отделения во всех субъектах федерации и обеспечив им мощную поддержку в региональных органах власти. РВИО выступает патроном для сотен патриотических организаций и реконструкторских объединений и действует в той сфере политики памяти, где государству легче всего достичь взаимопонимания с обществом - коммеморация военных героев всегда была ключевым элементом национальной идентичности не только в России [Hutchinson, 2017].
РИО при этом отвечало за перестройку другой важной институциональной сферы политики памяти - преподавания истории в школе. Создание «Историко-культурного стандарта», инициированное Президентом также в 2012 г., дало возможность жестче контролировать преподавание истории, в том числе и так называемую «региональную составляющую». Вообще вопрос сочетания общегосударственного большого нарратива и локальных, групповых нарративов - один из центральных в современной политике памяти в России.
Второй после государства по масштабу и влиянию актор в области политики памяти, тесно сотрудничающий с властью, но имеющий собственную повестку -Русская православная церковь. РПЦ располагает целой сетью епархиальных музеев; под ее контролем находится целый ряд мемориалов, связанных с политическими репрессиями, в том числе Бутовский полигон. РПЦ выигрывает соревнование с «Мемориалом» в области коммеморации жертв репрессий.
Осенью 2013 г. в Манеже начала работать выставка «Православная Русь. Романовы», которую можно считать первым шагом в процессе создания серии тематических парков «Россия - моя история». Роль РПЦ в начальной стадии этого проекта была центральной. В павильоне ВДНХ первые части экспозиции открылись в 2015 г., а решение о создании региональной сети парков было принято в 2016 г. Патронат РПЦ над этим новым институтом постепенно дополнялся участием РВИО.
Специального изучения заслуживает соотношение общего и регионального в тематических парках. Региональной составляющей отводится более 20% экспозиции. Девятнадцать уже открытых парков, особенно те, что расположены в Казани, Якутске, Махачкале, Ростове, Краснодаре, Ставрополе, являются площадками, где происходит эксперимент по сопряжению общегосударственного большого наррати-ва с местными нарративами, имеющими этническую или групповую специфику.
Интересные процессы происходят в области медиа. В последние годы в России впервые сложилась система научно-популярных журналов по истории, в которой консервативный фланг представлен «Историком», либеральный - «Дилетантом», а «Родина» занимает позицию в центре. Строго говоря, эти журналы уже не вполне «традиционны» - число их посетителей в социальных сетях больше, чем число читателей бумажной версии. Активно развиваются новые, характерные только для интернета, медийные формы, например блоги. В условиях, когда количество просмотров рецензии на очередной фильм с историческим сюжетом нередко превышает, как, например, у Ва^отеШап, число зрителей, видевших фильм в кинотеатрах, недооценивать влиятельность таких новых медиа было бы большой ошибкой. Сфера интернета, вопреки стараниям властей, вообще трудно поддается регулированию; это касается и политики памяти.
При анализе тенденций в сфере институционализации политики памяти, наряду с усилением роли государства, которое выражается в возникновении большого числа тесно связанных с властью НПО, резком сокращении возможностей негосударственного финансирования и так далее, важно увидеть и определенные ограничения, с которыми сталкиваются власти в своих попытках укрепления контроля за этой сферой. Один из примеров таких ограничений - «Бессмертный полк». Особенность этой инициативы в том, что она позволяет копировать модель, и, как следствие, рядом с уже «огосударствленными» структурами опять возникают новые автономные, которые «защищены» институционализацией «Бессмертного полка», то есть превращением этой инициативы в устойчивую и легитимную социальную практику [Gabowitsch, 2016, р. 297-314]. Другой пример - это «Последний адрес», выстроивший систему финансирования, которая позволяет поддерживать деятельность инициативы без государственных субсидий. (Хотя некоторые государственные деньги эта организация и получает.) Интересно, что недавняя финансовая проверка, в которой лидер «Последнего адреса» Сергей Пархоменко видел первый шаг к закрытию инициативы, оказалась просто проверкой. Здесь возникает вопрос об издержках попыток препятствовать деятельности таких устойчивых практик - институтов. Они оказываются неожиданно высоки и заставляют власти отступать. Самый яркий пример такого рода - попытка московских властей вытеснить с Лубянской площади под предлогом ремонтных работ церемонию «Возвращение имен». «Мемориалу», который более 10 лет, начиная с 2007 г. организовывал эту церемонию у «Соловецкого камня», было предложено перенести ее к памятнику жертвам политических репрессий на проспекте Сахарова. Это вызвало взрыв негодования в социальных сетях, и стало понятно, что многие люди, даже
не ходившие регулярно на эту церемонию, на этот раз придут на Лубянку с готовностью участвовать в гражданском неповиновении. Власти быстро уступили [Власти Москвы..., 2018]. В этом случае мы видим, как сугубо общественная устойчивая практика получила такую санкцию времени и общественное признание, что даже не запрет ее, но попытка ее вытеснения с традиционного места оказалась чревата для властей настолько большими издержками, что они отказались от этого плана. Вероятно, «Последний адрес» тоже уже можно отнести к категории таких устойчивых практик - институтов. И, конечно, это относится к «Мемориалу», который выдержал длительное давление властей и добился отмены требования признать себя иностранным агентом [Минюст не включил., 2019].
Другое важное измерение историй с «Возвращением имен» и «Последним адресом» - это принципиальное различие стратегий коммеморации по сравнению с государственными инициативами. На масштабном мемориале «Стена скорби» на проспекте Сахарова, представляющем стену безликих фигур, можно найти лишь два имени - скульптора Георгия Франгуляна и президента РФ Владимира Путина, по чьему указу, как сказано в пояснительной табличке, был установлен этот мемориал. Но именно индивидуальность жертв, их имена оказываются в фокусе «Последнего адреса» и «Возвращения имен», а также в мемориале в Бутово, установленном на общественные средства и открытом в 2017 г., и в мемориале «Стена памяти», созданном «Мемориалом» в 2018 г. на средства Фонда «Увековечения памяти жертв политических репрессий» на бывшем специальном объекте НКВД «Коммунарка». По состоянию на сегодня индивидуализация жертв оказывается свойством инициатив, родившихся «снизу», а отсутствие индивидуального компонента - характерным признаком государственной традиции мемориализации [С.М., 2019].
2012 г. стал рубежом, когда институциональная сцена политики памяти в России приобрела новые очертания. В этом году созданы РИО и РВИО, начата работа над историко-культурным стандартом, а также над проектом, который впоследствие превратится в тематические парки «Россия - моя история». В 2012 г. был принят закон об иностранных агентах, создавший принципиально иную среду для функционирования НПО, в том числе тех, которые занимаются политикой памяти. В том же 2012 г. родилась инициатива «Бессмертный полк», годом позже -«Последний адрес».
Следующей важной вехой стал рубеж 2013-2014 гг., когда в результате кризиса вокруг Украины и присоединения Крыма резко ужесточился политический контроль за публичной сферой. Жертвой стали несколько важных инициатив, предполагавших партнерство общества и государства. Программа коммеморации жертв политических репрессий, подготовленная в СПЧ и уже утвержденная летом 2013 г., была свернута [Миллер, 2014, с. 49-57]. В это же время московские власти резко утратили первоначальный энтузиазм в отношении инициативы «Последний адрес». «Последний адрес» выжил как сугубо общественная инициатива, а программа коммеморации была реанимирована в 2015 г., но элемент общественной инициативы в ней стал едва различим.
Власти теперь полагались на «свои» НПО, прежде всего РВИО, которое собирало под свое крыло десятки, если не сотни, организаций, которые понимали свои патриотические задачи в гармонии с патроном. Вдохновленные успехом выставок, организованных в 2013 г. по инициативе Патриаршего совета по культуре под руководством епископа Тихона (Шевкунова), власти приняли решение превратить их в постоянно действующий тематический парк. Идея использовать культурную память как пространство для диалога и сотрудничества с оппозиционными сегментами общества, которая была отчетливо видна в начале второго десятилетия XXI в., сегодня практически сошла на нет.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Власти Москвы предложили перенести на проспект Сахарова акцию «Возвращение имен» // Ведомости. 2018. 20 октября. URL: https://www.vedomosti.ru/politics/ news/2018/10/20/784196-vozvraschenie-imen (дата обращения - 07 июня 2019 г.).
Миллер А. Политика памяти в России - год разрушенных надежд // Полития. 2014. № 4. С. 49-57.
Минюст не включил НИПЦ «Мемориал» в реестр иностранных агентов // Сайт Международного Мемориала. 2019. 12 февраля. URL: https://www.memo.ru/ru-ru/me-morial/departments/intermemorial/news/235 (дата обращения - 07 июня 2019 г.). С.М. Петербуржец записывает на аудио имена жертв блокады // Петербургский дневник. 2019. 21 июня. URL: https://spbdnevnik.ru/news/2019-06-21/peterburzhets-zapisyvaet-na-audio-imena-zhertv-blokady?fbclid=IwAR16Nl3xYLjoYpbC7s--3e78Mq7CXG syQdLvMAsnGvxCmcA5t6MIOep3X_4 (дата доступа - 24 июня 2019 г.). Указ № 1710 от 29 декабря 2012 г. // Сайт Российского военно-исторического общества. URL: https://rvio.histrf.ru/officially/ukaz-1710 (дата обращения - 07 июня 2019 г.).
Bürger P. State Programs, Institutions and Memory in Russia // Politics and Legitimacy in Post-Soviet Eurasia / Ed. by M. Brusis, J. Ahrens, M.S. Wessel. London: Palgrave Macmillan, 2016. Pp. 172-192.
Feindt G. Entangled Memory: Toward a Third Wave in Memory Studies // History and Theory. 2014. Vol. 53. № 1. Pp. 24-44.
Gabowitsch M. Are ^pycats subversive? Strategy-31, the Russian Runs, the Immortal Regiment, and the transformative potential of non-hierarchical movements // Problems of post-communism. 2016. Vol. 65. Pp. 297-314. URL: https://www.tandfonline.com/doi/full /10.1080/10758216.2016.1250604 (дата обращения - 07 июня 2019 г.). Hutchinson J. Nationalism and War. N.Y. Oxford University Press, 2017. 240 p. Levi N., Rothberg M. Memory studies in a moment of danger: Fascism, postfascism, and the contemporary political imaginary // Memory Studies. 2018. Vol. 11(3). Pp. 355-367.
REFERENCES
Vlasti Moskvy predlozhili perenesti na prospekt Saharova akciju "Vozvrashhenie imen" [Moscow authorities proposed to transfer to Saharov Avenue the action "Return of names"], in Vedomosti. 2018. 20 oktjabrja. Available at: https://www.vedomosti.ru/ politics/news/2018/10/20/784196-vozvraschenie-imen (accessed 07 June 2019). Miller A. Politika pamjati v Rossii - god razrushennyh nadezhd [The Politics of Remembrance in Russia Is a Year of Broken Hopes], in Politija. 2014. № 4. Pp. 49-57 (in Russian).
Minjust ne vkljuchil NIPC "Memorial" v reestr inostrannyh agentov [Ministry of Justice did not include NIPC Memorial in the register of foreign agents], in Sajt Mezhdunarodnogo Memoriala. 2019. 12 fevralja. Available at: https://www.memo.ru/ru-ru/memorial/ departments/intermemorial/news/235. (accessed 07 June 2019). S.M. Peterburzhec zapisyvaet na audio imena zhertv blokady [St. Petersburg records on audio the names of the victims of the blockade], in Peterburgskij dnevnik. 2019. 21 ijunja. Available at: https://spbdnevnik.ru/news/2019-06-21/peterburzhets-zapisyvaet-na-audio-imena-zhertv-blokady?fbclid=IwAR16Nl3xYLjoYpbC7s--3e78Mq7CXGsyQdLvMAsnGvxCmc A5t6MIOep3X_4 (accessed 24 June 2019).
Ukaz № 1710 ot 29 dekabrja 2012 g. [Decree № 1710 of 29 December 2012] in Sajt Rossijskogo voenno-istoricheskogo obshhestva Available at: https://rvio.histrf.ru/ officially/ukaz-1710 (accessed 07 June 2019).
Bürger P. State Programs, Institutions and Memory in Russia, in Politics and Legitimacy in Post-Soviet Eurasia / Ed. by M. Brusis, J. Ahrens, M.S. Wessel. London: Palgrave Macmillan, 2016. Pp. 172-192.
Feindt G. Entangled Memory: Toward a Third Wave in Memory Studies, in History and Theory. 2014. Vol. 53. № 1. Pp. 24-44.
Gabowitsch M. Are copycats subversive? Strategy-31, the Russian Runs, the Immortal
Regiment, and the transformative potential of non-hierarchical movements, in Problems of
post-communism. 2016. Vol. 65. Pp. 297-314. Available at: https://www.tandfonline.com/
doi/full/10.1080/10758216.2016.1250604 (accessed 07 June 2019).
Hutchinson J. Nationalism and War. N.Y. Oxford University Press, 2017. 240 p.
Levi N., Rothberg M. Memory studies in a moment of danger: Fascism, postfascism, and
the contemporary political imaginary, in Memory Studies. 2018. Vol. 11(3). Pp. 355-367.
