CC BY
148
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2014. № 6
Вадим Анатольевич Смирнов,
кандидат политических наук, старший научный сотрудник Балтийского федерального университета имени И. Канта, докторант факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова (Россия), e-mail: VSmirnov@ kantiana.ru
ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ПОСТСОВЕТСКОГО ПРОСТРАНСТВА: К ВОПРОСУ О РОЛИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ЭЛИТ
В статье рассматриваются различные модели политического развития стран постсоветского пространства и роль политических элит в их реализации. Различия в политических траекториях стран бывшего коммунистического блока в Центральной и Восточной Европе, на Южном Кавказе и в Центральной Азии вызваны особенностями социокультурной и экономической структур общества, финансово-экономическими и управленческими ресурсами, ресурсами легитимности, размерами страны, степенью ее гетерогенности, геополитическим и геоэкономическим положением в мировой системе. Основной вызов перед элитами постсоветских стран заключался не столько в демократизации, сколько в государственном строительстве, обеспечении его необходимыми экономическими ресурсами и повышении легитимности политического режима. В статье обосновывается тезис о том, что проблемы обеспечения состоятельности государств и устойчивости политического порядка опосредуют вопросы демократического развития. Отдельное внимание уделяется влиянию евроантлантического сообщества на политическое развитие в регионе. Акцентируются вопросы самостоятельности и прочности демократических институтов, созданных при непосредственной поддержке внешних субъектов прежде всего в Центральной и Восточной Европе.
Ключевые слова: политические элиты, государственная состоятельность, демократизация, Центральная и Восточная Европа, Южный Кавказ, Центральная Азия, Прибалтика.
Vadim Anatolevich Smirnov,
Kandidat of Political Science, senior research fellow, ImmanueI Kant Baltic Federal University, doctoral student, Political Science Department, Lomonosov Moscow State University (Russia), e-mail: [email protected]
POLITICAL DEVELOPMENT OF THE POST-SOVIET SPACE: THE ROLE OF THE POLITICAL ELITES REVISITED
This article presents an analysis of several models of political development in the post-Soviet space and the role of political elites in their realization. The
differences in the political trajectories of the states of the former communist bloc in Central and Eastern Europe, the South Caucasus and Central Asia arise from the peculiarities of the socio-cultural and economic structures among them: each given society has its own unique economic, financial and management resources; resources oflegitimacy; size; degree of heterogeneity; and geopolitical and economic position in the world system. The main challenge to the elites of the post-Soviet countries lies not so much in democratization as in state-building, provision of the necessary economic resources and securing the legitimacy of the political regime. The author proposes the thesis that issues of "stateness" and sustainability of the political order are paramount to those of democratization. The article also treats the influence of the Euro-Atlantic community on the political process in the region; emphasis is placed on the problems of self-sufficiency and durability of democratic institutions created in Central and Eastern Europe with considerable assistance from external actors.
Key words: political elites, "stateness", democratization, Central and Eastern Europe, South Caucasus, Central Asia, Baltic states.
Постановка проблемы: пределы теоретической парадигмы
Ускорение политических процессов на постсоветском пространстве делает актуальным изучение оснований сложившегося после крушения Советского Союза порядка. Научное осмысление посткоммунистических трансформаций в последние два десятилетия осуществляется как с точки зрения конкретных политических результатов, так и с позиций критики концептуальных средств анализа. В этом смысле хотя эпоха посткоммунизма формально и ушла в прошлое, но ее последствия, наложившие отпечаток на социальную структуру общества, экономические модели, культурные традиции и ключевые решения элит, будут еще долгое время оказывать влияние не только на ход трансформации России и бывших советских республик, но и на глобальные политические процессы. При анализе промежуточных итогов посткоммунистического периода важна дискуссия о центральных тенденциях и глубинных процессах, определяющих «лицо эпохи». Закономерен вопрос: является ли демократизация наиболее существенным, фундаментальным политическим трендом данного периода?
В настоящей статье ставится задача проанализировать политический опыт и концептуальные средства изучения деятельности политических элит, причины ключевых решений, задавших траектории политического развития на постсоветском пространстве. При этом на первый план выдвигаются проблемы определения истоков формирования различных политических порядков на постсоветском пространстве, а именно конкретных параметров и переменных, которые оказали решающее влияние на формирование современного политического ландшафта и определяют направления его дальней-
шей трансформации. Постсоветское пространство рассматривается в настоящей работе в широком смысле — как пространство бывшего коммунистического блока, включающее страны Центральной и Восточной Европы, Южного Кавказа и Центральной Азии.
Основной корпус политологических исследований постсоветского пространства сосредоточился на проблемах демократизации. При этом на второй план были оттеснены вопросы государственного строительства, от которых зависит устойчивость политических ин-ститутов1, в том числе демократических. Кроме того, пристального изучения требует проблема влияния системы международных отношений на политическое развитие в регионе. Так, концепция Й. Ко-ломера при объяснении политических процессов на постсоветском пространстве2 позволяет рассмотреть интересующий предмет более объемно, сопрягая макро- и микроуровни политического анализа, поместив хронику деятельности элит в контекст международной конкуренции пространств-«империй», силовых полей и точек притяжения в мировой политике.
Настоящая статья основывается на том, что основными акторами общественных трансформаций, развернувшихся после распада СССР, являлись политические элиты. Именно элиты выступали ключевыми драйверами трансформационного процесса, в котором структура одновременно оказывается и предпосылкой, и результатом взаимодействия, а элиты как агенты не только способны трансформировать или создавать структуру, но и изменять в этом процессе самих себя. Изучение основных моделей действий политического класса и определивших их переменных является актуальным с точки зрения проблем государственной стабильности и политического развития на постсоветском пространстве, позволяя более обстоятельно ставить вопросы об основаниях современного политического порядка на постсоветском пространстве и его будущем.
В научной литературе можно выделить два основных подхода к изучению политических элит на постсоветском пространстве:
1) изучение деятельности элит в конкретных политико-исторических условиях, направленной на решение стоящих перед ними задач;
2) анализ процессов структурного изменения элит и внутри-элитного взаимодействия.
Традиционно вторая группа вопросов привлекала большее внимание исследователей постсоветской политики. Это связано отчасти с тем, что ключевым вопросом долгое время оставалась роль партийной номенклатуры в формировании посткоммунистических по-
1 Fukuyama F. The Origins of Political Order. L.: Profile Books, 2011.
2 Colomer J. Great Empires, Small Nations. The Uncertain Future of the Sovereign State. L.: Routledge, 2007.
литических режимов. В фокусе внимания ученых (преимущественно из стран Центральной и Восточной Европы и России) находились проблемы состава и циркуляция элит (смена и воспроизводство)3, каналы элитного рекрутирования, отношения элиты — массы (вертикальная интеграция элит)4, формирования политического класса5, профессионализации элит6 и др.7
Многочисленные исследования показали, что всеобъемлющей смены элиты после крушения коммунистических режимов не произошло, многие прежние кадры сохранили свои позиции и во властных кругах «новых» обществ. Основной механизм заключался в конвертации «капиталов»: культурного в политический, политического в экономический и т. д.8 Значительная степень преемственности в процессе смены элит позволила не допустить «летальных» последствий глубокой политической дестабилизации и разрушения государства.
Однако изучение лишь структуры посткоммунистических элит, их профессиональной принадлежности и карьерной траектории является необходимым, но не достаточным условием для поиска ответа на вопрос о причинах их конкретных действий в политическом поле, которые привели к формированию современных очертаний постсоветского пространства.
Опираясь на широко распространенное в научном мире мнение о том, что именно элиты были основными операторами постком-
3 Афанасьев М.Н. Российские элиты развития: запрос на новый курс. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2009; Szelenyi I., Szelenyi S. Circulation of Reproduction of Elites During the Postcommunist Transformation of Eastern Europe // Theory and Society.
1995. Vol. 24. No. 5. P. 615-638.
4 Representative Elites in Post-Communist Settings / Eds. H. Best, M. Edinger. Jena: Jena University Press, 2003.
5 Бадовский Д.В., Шутов А.Ю. Региональные элиты в постсоветской России: особенности политического участия // Кентавр. 1996. № 6. С. 3-23; Higley J., Kull-berg J., Pakulski J. The Persistence of Postcommunist Elites // Journal of Democracy.
1996. No. 7 (2). P. 133-147.
6 Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. М.: РОССПЭН, 2006; Эдингер М. Политические элиты в посткоммунистических государствах: смена элит и связанные с нею вызовы // Демократия. Власть. Элиты: Демократия vs элитократия: Сб. статей / Под ред. Я.А. Пляйса. М.: РОССПЭН, 2010. С. 13-29.
7 Подробнее о теоретических подхода и дискуссиях см.: Bozoki A. Theoretical Interpretations of Elite Change in East Central Europe // Elite Configurations at the Apex of Power / Ed. M. Dogan. Leiden: Brill, 2003. P. 215-223.
8 Данный вывод был сделан исследователями на основе развития идеи П. Бур-дье о различных типах социальных капиталов и наиболее полно изложен в работах Э. Ханкисс (Hankiss E. Reforms and the Coversion of Power // Upheaval against the Plan: Eastern Europe on the Eve of the Storm / Eds. P. Weilemann, G. Brunner, R. Tokes. Oxford: Berg, 1991. P. 27-39; Bourdieu P. The Forms of Capital // Handbook of Theory and Research for the Sociology of Education / Ed. J.G. Richards. N.Y.: Greenwood Press, 1986.
мунистических трансформаций9, отметим: их действия не могут быть объяснены единственно идеологической ортодоксией (будь то коммунистическая или либерально-демократическая идеология), а также происхождением и предыдущим опытом. Переход к новому политическому режиму и иной модели организации общественной жизни в целом ряде случаев стал возможен благодаря «пактам элит», которые переводили политическую конкуренцию сторонников «старого» и «нового» политического порядка в формат переговоров, имея в основе «рациональную игру»: элиты продолжали конкурировать, избегая при этом шагов, которые могли бы повлечь масштабное насилие и гражданскую войну10.
Особый интерес представляют условия, в которых развертывались процессы «состязания элит» и закладки фундамента новых институтов. Теория демократизации, оперируя понятиями «авторитаризм» и «демократия», дает абстрактные ответы на данный вопрос лишь «изнутри» рассматриваемого общества, с точки зрения структуры политического режима, взятого в отвлечении от конкретных историко-политических обстоятельств. Подобный подход размывает очертания процессов институционального строительства, не дает ответа на вопрос о причинах ключевых решений элит и в конечном итоге редуцирует политические траектории обществ на постсоветском пространстве до линейного движения по пути демократизации.
Траектории политического развития на постсоветском
пространстве и задачи политических элит
После распада СССР на постсоветском пространстве фактически возникла «серая зона» государственности, где с опорой на остатки институтов власти советского периода сформировался своеобразный универсум различных по своим свойствам государственных образований — формально суверенных государств с разной степенью государственной состоятельности (stateness). На их развитие оказали влияние следующие тенденции:
1) восстание национальных элит в странах бывшего коммунистического блока, нацеленных на формирование самостоятельных национальных государств;
2) поиск элитами ресурсов для поддержания возникающих независимых политических режимов.
9 Системный взгляд на обозначенную проблему приводится в кн.: Democratic Elitism: New Theoretical and Comparative Perspectives / Eds. H. Best, J. Higley. Leiden; Boston: Brill, 2010.
10 Colomer J. Strategic Transitions: Game Theory and Democratization. Baltimore: John Hopkins University Press, 2000.
На протяжении последних десятилетий при рассмотрении обозначенных процессов доминировала парадигма транзитологии. Она преломляла политическую жизнь под углом деятельности элит как деконструкторов коммунизма («авторитаризма») и строителей демократического общества по западному образцу. Транзитология переживала расцвет при изучении трансформаций на постсоветском пространстве, которые рассматривались как «переходы к демократии». Однако «точка отсчета» при строительстве демократических режимов оказалась преимущественно за пределами исследовательского фокуса11.
Вопросы демократического транзита в исследовательском поле заслонили более фундаментальные проблемы, с которыми столкнулись национальные элиты на постсоветском пространстве. Речь идет о развале государственных институтов и деградации экономики, которые и являлись исходным пунктом при демонтаже коммунистических режимов. Фактически имел место упадок и разрушение сложившегося политического порядка, который лишь очень абстрактно мог считаться переходом от одного типа политического порядка (коммунистического) к другому типу (демократическому).
Разрушение государственных институтов коммунистических обществ привело к сбоям в работе управленческой иерархии и регулировании экономики, а также нарушениям функционирования «фильтров» набора элит и — шире — механизмов политического участия и контроля, обеспечивавших политическую стабильность общества. В этих условиях в экономической жизни государств получил развитие «политический капитализм»12, при котором выходцы из номенклатуры и связанные с ними лица, переместившись с прежних ключевых политико-административных мест на «топовые» позиции в экономике и бизнесе, «подменяли» собой класс капиталистов, отсутствовавший в коммунистических обществах.
Представленная картина воплощала «стартовые позиции» большинства посткоммунистических стран в начале 1990-х гг. Со
11 Системное обобщение критики транзитологической парадигмы представлено в ст.: КапустинБ.Г. Конец «транзитологии»? О теоретическом осмыслении первого посткоммунистического десятилетия // Полис. Политические исследования. 2001. № 4. С. 6-26. Современный взгляд на транзитологию одного из ее основателей представлен в ст.: Шмиттер Ф. Размышления о «транзитологии»: раньше и теперь // Отечественные записки. 2013. № 6. URL: http://magazines.russ.ru/oz/2013/6/2sch. html. Подробнее о критике парадигмальных оснований транзитологии — теории модернизации — см.: Калхун К. Теории модернизации и глобализации: кто и зачем их придумывал // Русские чтения Института общественного проектирования, 2006. URL: www.inop.ru/files/calhoun.doc.
12 Теоретическое и эмпирическое обоснование подхода излагается в ст.: Stan-iszkis J. "Political Capitalism" in Poland // East European Politics & Societies. 1990. Vol. 5. No. 1. P. 127-141.
временем проявились существенные различия в траекториях государственного развития. Основные модели развития постсоветских стран можно в первом приближении разделить на следующие категории:
1) страны, интегрировавшиеся в евроатлантическое сообщество13;
2) страны, оставшиеся не вовлеченными в евроатлантическую интеграцию14;
3) страны, расположенные на стыке евроатлантических и российских интеграционных проектов15;
4) Россия как отдельная категория, как самостоятельный центр интеграции постсоветского пространства.
Рассмотрим подробнее особенности и предпосылки обозначенных траекторий посредством сжатого, тезисного анализа политического развития трех основных регионов постсоветского пространства — Центральной и Восточной Европы, Центральной Азии и Южного Кавказа.
В странах Центральной и Восточной Европы16 обещания демократической идеологии и общественные требования люстрации и обновления политики подталкивали развитие «капитализма без капиталистов»17. Фактически значительная часть номенклатуры являлась изгнанником из нарождающейся новой политической системы, но одновременно и конструктором новой экономической
13 В данную категорию входят некоторые страны Центральной и Восточной Европы и все бывшие участники Организации Варшавского договора, за исключением ряда республик СССР: Чехия, Венгрия, Польша, Литва, Латвия, Эстония, Румыния, Болгария, Албания. К данной категории также можно отнести бывшую ГДР. Среди бывших участников Организации Варшавского договора только Албания, уже являющаяся членом НАТО, еще не завершила процедуру вступления в ЕС.
14 Речь идет о государствах Центральной Азии (Казахстан, Узбекистан, Туркмения, Таджикистан, Киргизия), которые после крушения СССР не были вовлечены в евроатлантическую интеграцию, тогда как Россия не имела достаточных ресурсов для запуска собственного интеграционного проекта. В последние годы в связи с расширением интересов США в регионе, усилением Китая и запуском евразийского интеграционного проекта страны Центральной Азии все активнее испытывают воздействие интеграционных тенденций.
15 К данной категории относятся некоторые государства Восточной Европы (Украина, Молдавия, Белоруссия), а также Южного Кавказа (Грузия, Армения, Азербайджан). Все они являются участниками программы ЕС «Восточное партнерство».
16 В рамках данного региона рассматриваются страны: Чехия, Венгрия, Румыния, Болгария, Польша, страны Прибалтики, Украина, Молдавия. Белоруссия географически и социально-экономически относится к данному региону, однако ее политическая траектория, основанная на тесном сотрудничестве с Россией, существенно отличается от общего пути развития стран Центральной и Восточной Европы.
17 Eyal G., SzelenyiI., Townsley E. Making Capitalism without Capitalists: The New Ruling Elites in Eastern Europe. L.: Verso, 1998.
модели, распределяя собственность посредством слабо контролируемого обществом механизма приватизации.
Так же в рассматриваемом регионе возник феномен «политиков морали»18 — непрофессиональных политических и государственных деятелей, представителей научной и культурной интеллигенции, которые выдвигались на первый план в потоках партийных работников среднего уровня, приходивших на смену коммунистическому руководству19. «Политики морали», занимая различные политические посты, обращались к представителям широкой общественности, транслируя демократическую идеологию в ее антикоммунистическом изводе, de facto выполняя функцию легитимации нового политического порядка и таким образом олицетворяя его порывание с коммунизмом.
Обозначенные две тенденции отражали глубокий кризис политических институтов, который привел к ослаблению государственного контроля и существенной депрофессионализации властных групп вследствие разрушения прежних «фильтров» рекрутирования элит.
Страны Центральной Азии20, следуя в общем русле посткоммунистической политики, начали строительство национальных (со склонностями к этнократии) государств. Политические элиты вынуждены были проводить рыночные реформы и приватизацию, воплощая формулу «капитализм без капиталистов»21. Демократическая риторика являлась безальтернативной, однако демократический процесс оказался отнюдь не определяющим для политической жизни в Центральной Азии после распада СССР. Очевидно, базовые предпосылки коренятся в социокультурной и экономической структуре обществ. Более фундаментальная причина, определившая пери-ферийность и вялость демократических практик в Центральной Азии, — отсутствие интегрирующего проекта, на который могли бы ориентироваться элиты в процессе «приспособления» к самостоятельности после распада СССР. Западный (евроатлантический) проект был «вне зоны досягаемости»; другие региональные интеграционные инициативы оставались декларативными, не имеющими
18 Agh A. The Politics of Central Europe. L.: Sage Publications, 1998.
19 Можно привести множество примеров. Интеллигенция была на первых ролях в Народных фронтах стран Прибалтики: в Литве — профессор музыковедения В. Ландсбергис, в Латвии — писатель Я. Петерс, в Эстонии — литературовед Р. Вен-деманн, театральный критик Я. Аллик и пр. Ключевую роль в развитии польской «Солидарности» сыграли представители интеллигенции (Я. Куронь, А. Михник, К. Модзелевский и др.). В Венгрии и Чехии президентами были избраны драматурги и литераторы А. Генц и В. Гавел, президент Болгарии — философ Ж. Желев и т. д.
20 Речь идет о Казахстане, Узбекистане, Туркмении, Киргизии и Таджикистане.
21 Исключение составляет лишь Туркмения, обеспечившая практически полный государственный контроль над крупными предприятиями за счет жесткой централизации власти в руках бывшей коммунистической элиты с опорой на природные ресурсы и традиционную культуру общества.
реального наполнения. Центральноазиатские элиты провозгласили принцип многовекторности во внешней политике. В целом, в отличие от стратегической устремленности элит Центральной и Восточной Европы на Запад («Back to the West»), внимание элит Центральной Азии преимущественно было поглощено сохранением и стабилизацией «новых» государств и носящей ярко выраженный межклановый характер борьбой за власть22.
Южный Кавказ23 с точки зрения постсоветского политического наследия является своеобразным «промежуточным» вариантом между Центральной Азией и Центральной и Восточной Европой. С одной стороны, в регионе мощное влияние на политический процесс оказывают местные кланы. Регион характеризуется высокой конфликтогенностью, что привело к ряду кровопролитных войн (нагорно-карабахский, абхазский, южноосетинский конфликты). С другой стороны, процессы модернизации в странах Южного Кавказа в советский период продвинулись дальше, нежели в Центральной Азии, что наложило отпечаток на экономики республик и социальную структуру обществ. Поэтому политическая жизнь в регионе была относительно конкурентной и публичной24, проводились обширные рыночные реформы и приватизация.
Более настойчивое присутствие интересов США и ЕС усилилось в регионе с начала 2000-х гг. Азербайджан и Грузия имеют существенное геополитическое значение для евроатлантического сообщества, в том числе с точки зрения транспорта и энергетики. Это подталкивает данные страны к укреплению как минимум видимости демократического процесса, способствуя закреплению в системе их внешнеполитических ориентаций западного вектора, хотя регион не захвачен de jure евроатлантической интеграционной волной, в существенной степени определившей политическую жизнь многих стран Центральной и Восточной Европы.
Таким образом, различия между регионами и отдельными странами постсоветского пространства были и остаются значитель-
22 В результате в регионе упрочилась «двойная» политическая культура, вбирающая наряду с установленными органами государственной власти нормами также неформальные правила взаимодействия местных кланов и родоплеменные отношения. Подробнее см.: АкишевА.П. Центральная Азия: новое средневековье? // Тамыр. Алма-Ата, 2000. № 1. С. 13-23.
23 В рамках данного региона рассматриваются Грузия, Армения и Азербайджан.
24 Политическая модель Азербайджана отличается ограничением публичной конкуренции, долгосрочной концентрацией власти в руках правящего клана с опорой на природные ресурсы. Кроме того, следует сделать отдельную оговорку в отношении Грузии, для которой гонка за евроинтеграционными приоритетами оказалась весьма болезненной: прежний лидер Грузии М. Саакашвили, приведший страну к политике жесткого внутриэлитного прессинга, преследования инакомыслящих и взрывному росту неформальных практик внутриэлитного взаимодействия, признан преступником.
ными. Национальные элиты искали разные пути выхода из кризиса государственности, но задачи в посткоммунистических странах были во многом общие, различались лишь методы их решения в зависимости от страновой специфики. Речь идет прежде всего о привлечении финансовых ресурсов, адаптации к новым условиям (проведение рыночных и политических реформ и пр.), удержании власти и обеспечении ее легитимности, а также гарантий личного благополучия и безопасности элит25.
Государственное строительство и интеграционные
проекты
Решение обозначенных задач осложнялось тем, что на рассматриваемом историческом отрезке переплетались проблемы государственного строительства, нациестроительства, купирования социально-экономического кризиса, реформирования экономики и другие. Подобная «спрессованность» вызовов во времени в условиях острой нехватки финансово-экономических ресурсов и наличия не только внутренних, но и внешних игроков, заинтересованных в оказании влияния на траекторию развития «новых» постсоветских стран, делали нереалистичным развитие прочных и работоспособных демократических институтов без существенной поддержки извне.
Как полагает Ф. Фукуяма, политическим режимам, управляющим нестабильными территориями, государственную состоятельность приходится «выпрашивать, брать взаймы или красть» у различных поставщиков, среди которых — международные институты, межгосударственные объединения и конкретные государства26. При этом «государственная состоятельность, обеспечиваемая внешними субъектами, часто подрывает способность местных субъектов создавать собственные работоспособные институты»27, в результате возникает феномен «делимого суверенитета» (shared sovereignty)28.
Оказание внешней помощи и ее эффективность в преодолении кризиса государственных институтов зависят прежде всего от
25 Безусловно, в ряде стран региона, особенно испытывающих этнополитиче-скую напряженность и переживающих последствия внутренних и внешних конфликтов, далеко не все элитные группы руководствовались комплексом указанных задач. Нередко на первый план выходила политическая либо межклановая борьба, отодвигая задачи укрепления государственности на периферию внимания властных групп. Вместе с тем это не отменяет универсального характера обозначенных выше задач, свойственных всем странам постсоветского пространства.
26 Fukuyama F. "Stateness" First // Journal of Democracy. 2005. Vol. 16. No. 1. P. 84-88.
27 Ibid. P. 85-88.
28 Следует отметить, что к подобным выводам Ф. Фукуяма пришел спустя более 15 лет после начала посткоммунистических трансформаций, анализируя вызовы государственного строительства в разных регионах мира, в т.ч. на Ближнем Востоке.
политического субъекта, который имеет политическую власть на нестабильной территории и способен этой властью распоряжаться для использования внешней помощи. Следовательно, ключевой переменной при формировании нового политического порядка на осколках пришедшей в упадок коммунистической системы являлась степень консолидации элит, объединенных для формирования нового политического режима. В изучении причин и механизмов формирования и стабилизации нового политического режима выделяются два базовых подхода, акцентирующих внимание на одном из двух аспектов:
1) договоренности элит о соблюдении общих правил конкуренции (elite Settlements), которые ложатся в основу новых политических институтов;
2) господстве отдельной элитной группы, которая формирует правящую коалицию из других групп и выступает гарантом правил игры, перерастающих в институты.
Сопоставление данных подходов приводит к вопросу о причинах и основаниях элитной консолидации и договоренностей, которые являются первостепенными в условиях слабости партийной системы и существенных разрушений предыдущей институциональной конструкции. Как справедливо отмечает Б. Макаркин, договоренности элит в большинстве постсоветских стран носили кратковременный, тактический характер, так как являлись «верхушечными», не имея опоры в институтах и социальной структуре.
Прочность и действенность договоренностей элит зависит от формирования горизонтальных связей между институтами и организациями29. Это ведет к нормативному ограничению вну-триэлитных конфликтов, «приручению политики» (tame politics). Данный тезис является очевидным с позиций стабильных, давно сложившихся систем политических институтов, в рамках которых элиты действуют в условиях привычных и естественных сдержек, противовесов и ресурсных ограничений. Но применение данного понятия в отношении глубоко дестабилизованных институциональных конфигураций ставит новые вопросы: кто и какими средствами «приручает» политику? «Приручение» политики, по Дж. Хигли и М. Бартону, осуществляется тремя основными способами:
1) достижением договоренностей элит;
2) институциональным оформлением конкурирующих групп в электоральной борьбе по общим правилам;
3) объединением элит на почве борьбы за национальную независимость.
29 Higley J., Burton M. Elite Settlements and the Taming of Politics // Government and Opposition. 1998. Vol. 33. No. 1. P. 98.
В отношении элит постсоветского пространства в полной мере применимо лишь последнее объяснение, тогда как первые два не снимают вопроса о субъекте и ресурсах обеспечения договоренностей и соблюдения общих правил электоральной конкуренции. Постоянное возвращение к данным вопросам в значительной степени связано с тем, что в рамках транзитологии недостаточно учитывались экономическое и силовое измерения политического процесса, который, как правило, рассматривался лишь под углом внедрения демократических процедур и ограничений власти. Однако формирование государственных институтов исторически неразрывно связано с насилием и накоплением власти у господствующих элитных групп30. Более того, значение данных факторов для политической жизни резко возрастает в периоды глубоких трансформаций, обостряющих конкуренцию элит и расшатывающих традиционные институциональные рамки.
Любая модель договоренностей элит труднодостижима без существенной ресурсной базы, обеспечивающей прежде всего монополию государства на насилие и финансовую состоятельность, а также без достаточной степени легитимности политического порядка. В ситуации нехватки данных ресурсов любые внутриэлитные договоренности и коалиции являются хрупкими, что в свою очередь препятствует консолидации политического режима и накоплению обозначенных ресурсов. Д. Норт, Дж. Уоллис и Б. Вайнгаст на обширном историческом материале политических трансформаций показывают, что разорвать порочный круг может накопление власти и ресурсов в руках господствующей элитной группы, вокруг которой затем будут консолидироваться другие группы и которая станет ключевым гарантом формирования безличных корпоративных политических институтов и правил конкуренции31. Однако данный путь входит в существенные противоречия с принципами демократизации, в основе которых находятся убеждения о необходимости
30 Широко распространенная и в достаточной степени обоснованная гипотеза о генезисе современного национального государства заключается в простой формуле: «война создает государство». См., например: Tilly С. War Making and State Making as Organized Crime // Bringing the State Back In / Eds. P. Evans, D. Rueschemeyer, T. Skocpol. Cambridge: Cambridge University Press, 1985. P. 169-191.
31 Как указывают авторы исследования, возникновение суверенного государства и более сложной экономики «совпадает с формализацией частей господствующей коалиции как бессрочно существующих организаций, в конечном счете ограничивающих власть государства и создающих права элиты» (Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2011. С. 288). Другими словами, ограничение государственной власти формальными правилами опосредуется укреплением и постепенной институционализацией господствующей коалиции, что и создает государство.
обеспечения баланса интересов и распределения власти между всеми элитными группами.
Государственное строительство на постсоветском пространстве представляет иллюстрацию указанной «развилки». В целом, особенно на первых этапах, две базовые точки опоры были общими для большинства складывавшихся режимов на постсоветском пространстве:
а) идеология демократического транзита (в отдельных случаях — идеология «возвращения на Запад») и помощь Запада в легитимации и финансовом обеспечении политического строительства;
б) «восстание против империи» (борьба за национальную независимость — эксплуатация националистических чувств).
Следует отметить, что в странах Центральной Азии данные тенденции (особенно первая) изначально носили менее выраженный характер, чем в регионе Южного Кавказа и особенно в Центральной и Восточной Европе. В центральноазиатских государствах ярче проявились клановый характер политики и тенденции к концентрации власти. Это дает основания предположить, что базовыми переменными, вызвавшими дивергенцию в политическом развитии на постсоветском пространстве, являлась социокультурная и неразрывно связанная с ней экономическая структура общества, которые задавали коридор политического развития.
Вместе с тем вскоре проявились существенные различия и в развитии более схожих в политическом и социоэкономическом плане государств Центральной и Восточной Европы, а также Южного Кавказа. В отличие от других стран данных регионов Чехия, Словакия, Польша, Венгрия, Румыния и страны Прибалтики пошли по пути интеграции в евроатлантическое пространство. На этой основе произошла консолидация элит, скрепляемая борьбой за «национальную безопасность», трактуемую нередко как «безопасность от России».
В силу размеров страны, социоэкономической многосостав-ности и историко-культурной традиции российские элиты не последовали по евроатлантическому пути. Россия отреагировала на центробежные тенденции укреплением государственной власти с опорой на внутренние экономические ресурсы, но при этом отказалась от строительства национального (и тем более этнократического) государства. Оправившись от «лихих» 1990-х гг., российское руководство сформулировало подход к идее европейской интеграции. Стратегический ориентир на вступление в евроатлантическое сообщество был отклонен в пользу идеи Большой Европы, которая бы не «стягивалась» в единственном центре (Брюсселе — Вашингтоне),
но, опираясь на принципы равноправия и многополярности, охватывала бы пространство от Лиссабона до Владивостока. При этом Россия мыслилась как один из самостоятельных континентальных центров, который объединяет вокруг себя постсоветское пространство32. Ставшее практическим выражением данной идеи Союзное государство России и Белоруссии, затем и практические шаги по созданию Таможенного и далее Евразийского экономического союза дали необходимые ресурсы для стабилизации централизованного политического порядка и экономического развития.
Украина, Молдавия, Грузия, Армения и Азербайджан изначально имели тесные культурные и хозяйственные связи с Россией, которые позволяли поддерживать национальные экономики и после распада СССР (Азербайджан в значительной степени опирался на собственные природные ресурсы). Вместе с тем данные страны не имели перед собой «короткого пути» в Евросоюз (по сравнению, например, с Чехией, Польшей или странами Прибалтики). В элитах не сложился консенсус о «европейском выборе», так как Европа оставалась «на расстоянии» и изначально не имела возможности для оказания полномасштабного и непосредственного влияния на формирование государственных институтов. Во всех перечисленных странах, за исключением Азербайджана, отсутствовал стабильный и относительно автономный источник финансовых ресурсов для укрепления централизованного государства в условиях низкой конкурентоспособности национальных экономик, что также препятствовало консолидации элит. Политический порядок в Молдавии, Грузии, на Украине, в Армении и Азербайджане характеризовался нестабильностью и в силу неопределенности внешнеполитического вектора, который колебался между Востоком и Западом.
Таким образом, среди постсоветских стран отчетливо выделяется группа стран Центральной и Восточной Европы, находившихся в зоне активного интереса евроатлантического сообщества еще до распада коммунистического блока и стремительно включенных в евроатлантический интеграционный проект после выхода из советской орбиты. Своеобразным «обратным азимутом» являются государства Центральной Азии, которые после распада СССР оказались на периферии крупных интеграционных проектов и были вынуждены искать ресурсы для «приспособления» к независимости на всех доступных им направлениях, провозгласив принцип много-векторности во внешней политике. Наконец, ряд государств Вос-
32 Обоснование подобного подхода см.: Цыганков П.А. Россия в формирующемся миропорядке: ресурсы и внешнеполитический статус // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 18. Социология и политология. 2009. № 3. С. 7-11.
точной Европы и Южного Кавказа оказались достаточно удалены от Западной Европы, чтобы не попасть в первую волну расширения евроатлантического интеграционного проекта после распада СССР. Тем не менее они не вышли за пределы западного интеграционного горизонта. Украина, Молдавия, Белоруссия, Грузия, Армения и Азербайджан позднее были включены в программу ЕС «Восточное партнерство», которая увеличила конфликтность в регионе, так как столкнулась с интересами оправившейся после глубокого кризиса России33. Белоруссия к настоящему времени смогла избежать серьезной политической нестабильности, отказавшись от радикальных реформ и сблизившись с Россией, что позволило получить надежные политические и экономические ресурсы. Вместе с тем интерес Запада к включению этой страны в сферу своего влияния не может быть проигнорирован.
Представленный самый общий анализ политических траекторий стран постсоветского пространства высвечивает новые переменные, задающие параметры дальнейшего процесса политического развития и действий элит. Речь идет о размерах и многосоставности34 (гомогенности/гетерогенности) государства, контролируемых экономических ресурсах, а также о месте страны в структуре мировых геополитических и экономических отношений. Особое значение, в частности, имеет наличие доминантных интеграционных проектов, создающих у национальных элит прилегающих стран мотивацию к реформам и определенной линии поведения для встраивания в данный проект, а также предоставляющих необходимые для сближения «правила игры» и ресурсы. Данный аспект требует отдельных пояснений.
Характерной чертой транзитологической парадигмы, в значительной мере определявшей изучение политической жизни на постсоветском пространстве, является так называемый «методологический национализм»35. Постсоветские государства рассматривались как отдельные ячейки мирового политического поля, самостоятельно идущие по пути демократического прогресса с той или иной степенью успешности. Вместе с тем эмпирический подход к изучению политического развития не оставляет сомнений в том, что границы государств проницаемы, а сами государства включены
33 Данные страны в настоящее время являются в геополитическом смысле наиболее конфликтогенной территорией постсоветского пространства. Это связано с соприкосновением двух интеграционных проектов — евроатлантического и евразийского.
34 Лейпхарт А. Многосоставные общества и демократические режимы // Полис. Политические исследования. 1992. № 1. С. 217-225.
35 Подробнее см.: ЦыганковП.А., Бек У. Преодолевая «методологический национализм» // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Политические науки. 2012. № 5. С. 29-37.
в асимметричную мировую систему распределения экономических благ, власти и культурного влияния. Место государства в данной системе зависит от множества факторов — географических, экономических, военных, политических, культурных и др.
Й. Коломер рассматривает современную структуру мировой системы в динамике как все более организующуюся в форме обширных пространств-«империй» ("imperial"-sized areas) и одновременно включающую все больше самоуправляемых демократических малых наций, к которым ученый относит «большинство стран в Европе»36. Пространство-«империя» определяется тремя типами отношений с входящими в ее ареал государствами и малыми нациями. Речь идет о военных альянсах (гарантии безопасности), торговых соглашениях (зоны свободной торговли), а также о формировании общих языковых и культурных пространств. Посредством данных отношений «империи» обеспечивают входящие в их ареал политии общественными благами (public goods), которые дают ресурсы и благоприятные условия для самоуправления и развития демократии в малых нациях. Речь идет о фактическом освобождении малых наций от части непосильных издержек государственного строительства путем включения в ареалы пространств-«империй»37. «Общественные блага, обеспечиваемые обширными империями, делают жизнеспособной малую нацию без формирования суверенного государства»38, — подчеркивает Й. Коломер.
С этой точки зрения, СССР (коммунистический блок) составлял полюс мировой системы, являясь пространством-«империей», обеспечивавшим важными ресурсами входившие в него республики и государства. После распада Советского Союза «отсоединившиеся» от коммунистической системы политии вынуждены были заново встраиваться в мировую систему на новых условиях в поисках ресурсов для преодоления кризиса и государственного строительства.
Фактически для постсоветских элит демократизация являлась одним из основных средств реинтеграции в мировую систему на новых условиях. Развивая приведенное выше заключение Ф. Фукуямы о стремлении нестабильных государств обрести внешнюю поддержку для накопления ресурсов и власти, можно заключить, что одной из
36 Colomer J. Great Empires, Small Nations...
37 «Демократизация и укрепление мира в Европе стали успешными также благодаря строительству Союза империалистического размера, который оказался в состоянии освободить большинство государств от задач строительства собственных централизованных бюрократий, армий и охраны границ». (Colomer J. Great Empires, Small Nations. P. 40). Й. Коломер приводит многочисленные примеры малых наций в Европе, в частности Ирландию, Эстонию, Латвию, Литву, Словению, которые «едва ли были бы жизнеспособны вне обширной империи» (Ibid. P. 10).
38 Colomer J. Great Empires, Small Nations. P. X.
наиболее привлекательных возможностей в данном случае является именно вхождение в состав пространства-«империи», которое может снять часть «суверенных издержек» и обеспечить более выгодные позиции государства в мировой системе. Для постсоветского пространства подобным ориентиром стало евроатлантическое сообщество. Поэтому национальные элиты сделали ставку на сближение, одним из главных компонентов которого являлась демократизация. Однако не все страны постсоветского пространства обладали одинаковыми возможностями — сказывались существенные географические, социокультурные, экономические различия. Некоторым странам Восточной Европы и Южного Кавказа не удалось войти в евроатлантическое сообщество, страны Центральной Азии оказались во многом за пределами притяжения евроатлантического полюса. Трактовка демократических процедур политическими элитами в данных регионах существенно отличалась от подхода посткоммунистических государств, «допущенных» или потенциально имеющих возможность стать частью Евроатлантики.
Таким образом, тезис о демократических транзитах как основном политическом процессе на постсоветском пространстве не имеет достаточных оснований. Эмпирический анализ действий элит показывает, что основополагающей тенденцией являлось не развитие демократии, а поиск ресурсов для укрепления власти и государственного строительства. Демократические реформы и риторика «применялись» элитами в разной степени в зависимости от конкретной ситуации. При этом демократизация и неразрывно связанная с ней западная помощь делали страны более уязвимыми и даже зависимыми от внешнего влияния. Следовательно, актуализируются вопросы самостоятельности и прочности демократических институтов, созданных при непосредственной поддержке внешних субъектов, прежде всего в Центральной и Восточной Европе. Это открывает новые грани изучения постсоветского пространства — не только с позиций демократизации и идеологической окраски, но и в плане конкретной организации политических систем, мотивации политических элит и влияния на них пространств-«империй».
Основные выводы
Главным предметом политологических исследований постсоветского пространства на протяжении последних двух десятилетий являлась проблема демократизации. Сложился широкий консенсус, что «симптомы политических недугов» многих стран региона заключаются в концентрации власти в руках узких элитных групп, «декоративности» демократических институтов, высоком удельном весе неформальных практик, клановости политики, слабости пар-
тийных систем, проблемах передачи власти и пр.39 Данные явления в той или иной степени свойственны политической жизни любой страны, но на постсоветском пространстве им часто приписывалось гипертрофированное значение. Указанные «недуги» рассматривались преимущественно лишь как препятствия на пути демократизации. При этом из фокуса внимания исследователей часто выпадали причины возникновения и значение данных феноменов в более широком контексте политического развития стран постсоветского пространства.
Множество текущих проблем, с которыми сталкиваются посткоммунистические общества (коррупция, социально-экономический кризис, слабость политических институтов, низкая политическая активность и пр.), являются следствиями разрушения советского пространства-«империи» и последующих динамичных изменений во всех без исключения сферах общества, что повлекло разбаланси-ровку политического процесса и кризис государственных институтов на постсоветском пространстве.
Для преодоления последствий кризиса были необходимы коалиции элит, которые являлись залогом стабилизации посткризисного политического порядка, восстановления части прежних и строительства новых государственных институтов. При этом основным вызовом для элит стала нехватка ресурсов государственного строительства — финансовых, кадровых, управленческих, а также легитимности нового политического порядка и его лидеров.
На постсоветском пространстве наибольшее распространение получили две базовые модели поведения элит:
1) интеграция в евроатлантическое пространство-«империю» посредством консенсуса элит и укрепление государства с опорой на внешние ресурсы (страны Центральной Европы и Прибалтики);
2) строительство относительно самостоятельного централизованного политического режима с опорой на внутренние ресурсы путем консолидации значительной части политического класса вокруг господствующей элитной группы (Белоруссия, Азербайджан, Казахстан, Туркмения). Россия, пойдя по пути централизации государственной власти с опорой на внутренние ресурсы, предложила реализацию интеграционного проекта на евразийском пространстве.
Промежуточные варианты («модели-гибриды»), реализованные в Грузии, Армении, Молдавии, Украине, Узбекистане, Киргизии,
39 Подробнее см., например: Макаренко Б.И. Консолидация демократии: «детские болезни» постсоветских государств // Полития. 2002. № 4. С. 4-18; Он же. Посткоммунистические страны: некоторые итоги трансформации // Полития. 2008. № 3. С. 105-125.
Таджикистане, оказались наиболее уязвимы с точки зрения политической стабильности, так как испытывают дефицит экономических ресурсов и политической легитимности, не входя в состав пространства-«империи». Вместе с тем потенциальному риску подвержены «благополучные» политические режимы в странах Центральной Европы и Прибалтики, так как их политическая стабильность в решающей степени зависит от состояния евроат-лантического пространства-«империи», которое снабжает данные государства необходимыми ресурсами. Обеспечение демократического консенсуса элит и легитимности политического порядка за счет интеграции в ЕС неизбежно ставит вопросы о подлинности и долгосрочной устойчивости государственного развития.
Основной вызов перед элитами в постсоветских странах заключался не столько в демократизации, сколько в государственном строительстве, обеспечении его необходимыми экономическими ресурсами и повышении легитимности политического режима. Поэтому в методологическом смысле проблемы обеспечения состоятельности государств и устойчивости политического порядка опосредуют вопросы демократического развития.
Разнообразное поведение элит и политическое развитие на постсоветском пространстве вызваны различиями в социокультурной и экономической структуре общества; финансово-экономических, управленческих ресурсах и ресурсах легитимности политического порядка; размере страны, степени ее гетерогенности (многосостав-ности), геополитическом и геоэкономическом положении в мировой системе.
Данные переменные определяют место страны и национальной элиты в системе отношений, возникающих внутри и между пространствами-«империями» в военном, торговом и культурном измерениях.
ЛИТЕРАТУРА
Акишев А.П. Центральная Азия: новое средневековье? // Тамыр. Алма-Ата, 2000. № 1. С. 13-23.
Афанасьев М.Н. Российские элиты развития: запрос на новый курс. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2009.
Бадовский Д.В., Шутов А.Ю. Региональные элиты в постсоветской России: особенности политического участия // Кентавр. 1996. № 6. С. 3-23.
Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. М.: РОССПЭН, 2006.
Калхун К. Теории модернизации и глобализации: кто и зачем их придумывал // Русские чтения Института общественного проектирования, 2006. иИХ: www.inop. га^еБ/саШоип.ёос.
Капустин Б.Г. Конец «транзитологии»? О теоретическом осмыслении первого посткоммунистического десятилетия // Полис. Политические исследования. 2001. № 4. С. 6-26.
Лейпхарт А. Многосоставные общества и демократические режимы // Полис. Политические исследования. 1992. № 1. С. 217-225.
Макаренко Б.И. Консолидация демократии: «детские болезни» постсоветских государств // Полития. 2002. № 4. C. 4-18.
Макаренко Б.И. Посткоммунистические страны: некоторые итоги трансформации // Полития. 2008. № 3. C. 105-125.
Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2011.
Цыганков П.А. Россия в формирующемся миропорядке: ресурсы и внешнеполитический статус // Вестник Московского университета. Серия 18. Социология и политология. 2009. № 3. С. 7-11.
Цыганков П.А., Бек У. Преодолевая «методологический национализм» // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. 2012. № 5. С. 29-37.
Шмиттер Ф. Размышления о «транзитологии»: раньше и теперь // Отечественные записки. 2013. № 6. URL: http://magazines.russ.ru/oz/2013/6/2sch.html.
Эдингер М. Политические элиты в посткоммунистических государствах: смена элит и связанные с нею вызовы // Демократия. Власть. Элиты: Демократия vs элитократия: Сб. статей / Под ред. Я.А. Пляйса. М.: РОССПЭН, 2010. С. 13-29.
Agh A. The Politics of Central Europe. London: Sage Publications, 1998.
Bourdieu P. The Forms of Capital // Handbook of Theory and Research for the Sociology of Education / Ed. J.G. Richards. New York: Greenwood Press, 1986. P. 241-258.
Bozoki A. Theoretical Interpretations of Elite Change in East Central Europe // Elite Configurations at the Apex of Power / Ed. M. Dogan. Leiden: Brill, 2003. P. 215-248.
Colomer J. Great Empires, Small Nations. The Uncertain Future of the Sovereign State. London: Routledge, 2007.
Colomer J. Strategic Transitions: Game Theory and Democratization. Baltimore: John Hopkins University Press, 2000.
Democratic Elitism: New Theoretical and Comparative Perspectives / Eds. H. Best, J. Higley. Leiden; Boston: Brill, 2010.
Eyal G., Szelenyi I., Townsley E. Making Capitalism without Capitalists: The New Ruling Elites in Eastern Europe. London: Verso, 1998.
Fukuyama F. "Stateness" First // Journal of Democracy. 2005. Vol. 16. No. 1. P. 84-88.
Fukuyama F. The Origins of Political Order. London: Profile Books, 2011.
Hankiss E. Reforms and the Coversion of Power // Upheaval against the Plan: Eastern Europe on the Eve of the Stomrm / Eds. P. Weilemann, G. Brunner, R. Tokes. Oxford: Berg, 1991. P. 27-39.
Higley J., Burton M. Elite Settlements and the Taming of Politics // Government and Opposition. 1998. Vol. 33. No. 1. P. 98-115.
Higley J., Kullberg J., Pakulski J. The Persistence of Postcommunist Elites // Journal of Democracy. 1996. No. 7 (2). P. 133-147.
Representative Elites in Post-Communist Settings / Eds. H. Best, M. Edinger. Jena: Jena University Press, 2003.
Staniszkis J. "Political Capitalism" in Poland // East European Politics & Societies. 1990. Vol. 5. No. 1. P. 127-141.
Szelenyi I., Szelenyi S. Circulation of Reproduction of Elites during the Post-communist Transformation of Eastern Europe // Theory and Society. 1995. Vol. 24. No. 5. P. 615-638.
Tilly C. War Making and State Making as Organized Crime // Bringing the State Back In / Eds. P. Evans, D. Rueschemeyer, T. Skocpol. Cambridge: Cambridge University Press, 1985. P. 169-191.
REFERENCES
Afanas'ev, M.N. Rossiiskie elity razvitiia: zapros na novyi kurs. Moscow: Fond «Liberal'naia missiia», 2009.
Agh, A. The Politics of Central Europe. London: Sage Publications, 1998.
Akishev, A.P. "Tsentral'naia Aziia: novoe srednevekov'e?" Tamyr, No. 1, 2000, pp. 13-23.
Badovskii, D.V., Shutov, A.Iu. "Regional'nye elity v postsovetskoi Rossii: osobennosti politicheskogo uchastiia." Kentavr, No. 6, 1996, pp. 3-23.
Best, H. and Higley, J. (eds.) Democratic elitism: new theoretical and comparative perspectives. Leiden and Boston: Brill, 2010.
Best, H. and Edinger, M. (eds) Representative Elites in Post-Communist Settings. Jena: Jena University Press, 2003.
Bourdieu, P. "The Forms of Capital." Handbook of Theory and Research for the Sociology of Education, ed. J.G. Richards. New York: Greenwood Press, 1986, pp. 241-258
Bozoki, A. "Theoretical Interpretations of Elite Change in East Central Europe." Elite Configurations at the Apex of Power, ed. M. Dogan. Leiden: Brill, 2003, pp. 215223.
Colomer, J. Great Empires, Small Nations. The Uncertain Future of the Sovereign State. London: Routledge, 2007.
Colomer, J. Strategic Transitions: Game Theory and Democratization. Baltimore: John Hopkins University Press, 2000.
Edinger, M. "Politicheskie elity v postkommunisticheskikh gosudarstvakh: smena elit i sviazannye s neiu vyzovy." Demokratiia. Vlast'. Elity: Demokratiia vs elitokratiia: Sbornik statei, ed. Ia.A. Pliais. Moscow: ROSSPEN, 2010, pp. 13-29.
Eyal, G., Szelenyi, I., Townsley, E. Making Capitalism without Capitalists: The New Ruling Elites in Eastern Europe. London: Verso, 1998.
Fukuyama, F. "'Stateness' First." Journal of Democracy, Vol. 16, No. 1, 2005, pp. 84-88.
Fukuyama, F. The Origins of Political Order. London: Profile Books, 2011.
Gaman-Golutvina, O.V. Politicheskie elity Rossii: Vekhi istoricheskoi evoliutsii. Moscow: ROSSPEN, 2006.
Hankiss, E. "Reforms and the Coversion of Power." Upheaval against the Plan: Eastern Europe on the Eve of the Storm, eds. P. Weilemann, G. Brunner, R. Tokes. Oxford: Berg, 1991, pp. 27-39.
Higley, J., Burton, M. "Elite Settlements and the Taming of Politics." Government and Opposition, Vol. 33, No. 1, 1998, pp. 98-115.
Higley, J., Kullberg, J., Pakulski, J. "The Persistence of Postcommunist Elites." Journal of Democracy, No. 7 (2), 1996, pp. 133-147.
Kalhoun, C. "Teorii modernizatsii i globalizatsii: kto i zachem ikh pridumyval." Russkie chteniia Instituta obshchestvennogo proektirovaniia, 2006. URL: www.inop. ru/files/calhoun.doc.
Kapustin, B.G. "Konets 'tranzitologii'? O teoreticheskom osmyslenii pervogo postkommunisticheskogo desiatiletiia" Polis. Politicheskie issledovaniia, No. 4, 2001, pp. 6-26.
Lijphart, A. "Mnogosostavnye obshchestva i demokraticheskie rezhimy." Polis. Politicheskie issledovaniia, No. 1, 1992, pp. 217-225.
Makarenko, B.I. "Konsolidatsiia demokratii: 'detskie bolezni' postsovetskikh gosudarstv." Politiia, No. 4, 2002, pp. 4-18.
Makarenko, B.I. "Postkommunisticheskie strany: nekotorye itogi transformatsii." Politiia, No. 3, 2008, pp. 105-125.
North, D., Wallis, J., Weingast, B. Nasilie i sotsial'nyeporiadki. Kontseptual'nye ramki dlia interpretatsiipis'mennoi istorii chelovechestva. Moscow: Izdatel'stvo Instituta Gaidara, 2011.
Schmitter, F.C. "Razmyshleniia o 'tranzitologii': ran'she i teper'." Otechestvennye zapiski, No. 6, 2013, URL: http://magazines.russ.ru/oz/2013/672sch.html
Staniszkis, J. "'Political Capitalism' in Poland." East European Politics & Societies, Vol. 5, No. 1, 1990, pp. 127-141.
Szelenyi, I., Szelenyi, S. "Circulation of Reproduction of Elites during the Postcom-munist Transformation of Eastern Europe." Theory and Society, Vol. 24, No. 5, 1995, pp. 615-638.
Tilly, C. "War Making and State Making as Organized Crime." Bringing the State Back In, eds. P. Evans, D. Rueschemeyer, T. Skocpol. Cambridge: Cambridge University Press, 1985, pp. 169-191.
Tsygankov, P.A. "Rossiia v formiruiushchemsia miroporiadke: resursy i vnesh-nepoliticheskii status." Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriia 18. Sotsiologiia i politologiia, No. 3, 2009, pp. 7-11.
Tsygankov, P.A., Beck, U. "Preodolevaia 'metodologicheskii natsionalizm'." Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriia 12. Politicheskie nauki, No. 5, 2012, pp. 29-37.
