CC BY
61
Ю. Е. Шувалов
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС И ТЕОРИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ:
ОПЫТ ХХ ВЕКА
В послевоенный период исследование политических коммуникаций проводились в Западной Европе и США под влиянием сложившихся концепций политического процесса, авторы которых, в свою очередь, опирались на вполне определенные теоретические модели демократического общества. «Политические аналитики,—отмечал Д. Хелд, один из наиболее авторитетных современных специалистов в области теории демократии, — рассуждая об исключительной неупорядоченности индустриального капиталистического мира в ХХ веке — двух колоссальных войнах, русской революции, депрессии тридцатых, подъеме фашизма и нацизма, — поражались той относительной политической и социальной гармонии, которая последовала за второй мировой войной. Американские, британские и континентальные политологи и социологи, работавшие в конце 1950-х и начале 1960-х годов, стремились дать объяснения такого положения дел. Одна выдающаяся группа, аргументация которой строилась в рамках классического плюрализма, развивала тезис о «конце идеологии». Этот тезис был особенно созвучен со взглядами, выражаемыми в конце 1950-х — начале 1960-х годов средствами массовой информации, основными политическими партиями, официальными политическими кругами и многими организациями в рабочем движении. Другая, гораздо более малочисленная, группа выражала радикально противоположную точку зрения: она давала интерпретацию событий, в которой содержалось совсем мало симпатии (если она вообще когда-либо существовала) к основным институтам государства, экономики и культуры, однако она имела огромное воздействие на студентов и новые радикальные движения протеста шестидесятых годов. Эта вторая группа, строя аргументацию в рамках модифицированного марксизма, анализировала так называемый “конец идеологии” как выражение далеко зашедшего репрессивного порядка: “одномерного общества”» [1, р. 224-225].
Под «концом идеологии» С. М. Липсет — один из наиболее видных сторонников первого подхода — подразумевает упадок поддержки со стороны интеллектуалов, профсоюзов и левых партий того, что он называл «размахивание красным флагом». Речь шла, таким образом, о снижении интенсивности в разработке политическими силами левого спектра различного рода социалистических проектов в связи с падением престижа марксизма-ленинизма в качества притягательной идеологии [2].
XX съезд КПСС, рост противоречий в социалистическом лагере и структурная перестройка экономики в индустриально развитых странах Запада положили начало процессу, занявшему несколько десятилений и завершившемуся на рубеже 1980-1990-х годов крахом СССР и социализма на европейском континенте.
Уже в начале этого процесса, как отмечает С. Липсет, «идеологические вопросы, разделявшие левых и правых, оказались в той или иной степени сведенными к государственной собственности и экономическому планированию». В этом плане вопрос «какая партия контролирует местную политику отдельных наций, в действительности имеет
© Ю.Е. Шувалов, 2010
мало значения». В представлении сторонников данного направления это означало, что фундаментальные политические проблемы, связанные с классовыми конфликтами, порожденными промышленными революциями на Западе, были в основном решены. «Рабочие добились прав политического гражданства, консерваторы приняли [концепцию] государства всеобщего благосостояния; демократическая левая признала, что в целом усиление государственной мощи представляет собой гораздо большую угрозу свободе, чем борьба за решение экономических проблем» [2, р. 442-443].
В результате данного процесса был достигнут основополагающий консенсус относительно всеобщих политических ценностей равенства, гражданских прав, демократических процедур принятия решений на базе признания существующих социальных и политических институтов. Был провозглашен курс на прогрессирующую стабильность, взаимопроникновение взглядов представителей различных классов, на принципиальные социально-политические проблемы, постепенное исчезновение конфликтов.
Анализируя происходившие в Британии на рубеже 1960-1970-х годов изменения, английские политологи Д. Батлер и Д. Стоукс постулировали в качестве важнейшего момента наметившегося поворота уменьшающуюся связь социальных классов с политикой. Непосредственно перед экономическим кризисом середины 1970-х годов они утверждали, что в рамках послевоенного процветания создан новый массовый рынок товаров и услуг, и «государство всеобщего благоденствия» существенно уменьшило уровень бедности и нищеты. Различия между жизненными стандартами, уровнем потребления и социальными привычками рабочих и среднего класса также уменьшились. Вследствие этого возросшая социальная мобильность «перекрывает» классовые различия, «предрасположенность избирателей оценивать политику в классовых понятиях ослабла» и процесс «классового выравнивания» постоянно смещается в Англии в сторону «твердого центра». Легитимность государства, таким образом, уже не может ставиться под сомнение [3, р. 193-208].
Такая модель демократического политического процесса опиралась на новую концепцию гражданской идентичности и гражданских прав, основные принципы которой были разработаны непосредственно после второй мировой войны в работе Т. Маршалла «Гражданство и социальный класс». В ней, в частности, вводилось принципиальное различие между политическими, гражданскими и социальными аспектами в рамках новой гражданской идентичности: «Гражданский элемент состоит из прав, необходимых для индивидуальной свободы — свободы личности, свободы речи, мысли и веры, права обладать собственностью и заключать имеющие юридическую силу контракты, право на правосудие, т. е. право защищать и утверждать все свои права в условиях равенства со всеми другими и на основании законной процедуры». Политический элемент включает «право участвовать в осуществлении политической власти в качестве члена корпорации, наделенной политическим авторитетом, или в качестве лица, выбирающего члена такой корпорации». Социальный элемент включает «право на минимум экономического благосостояния и безопасности, а также право иметь долю во всем общественном наследии и жить жизнью цивилизованного существа в соответствии с превалирующими в обществе стандартами» [4, р. 71-72].
Следует еще раз подчеркнуть, что создание современной теории демократии, демократического политического процесса и адекватной концепции гражданского поведения идентичности стало возможным только в ХХ в. в результате мощного спонтанного процесса, который в последние десятилетия специалисты отождествляют с новой демократической революцией. К концу XIX в. только небольшое меньшинство населения в Европе могло быть классифицировано в качестве граждан. Как справедливо отмечал
М. Яновиц, «гражданство не является формальной и абстрактной концепцией. Наоборот, это — идея, обладающая конкретным специфическим значением, отражающим изменяющееся содержание политического конфликта» [5, р. Х]. В этом смысле «элементы гражданства могут быт найдены во всех государствах-нациях, даже в наиболее репрессивных, тоталитарных. Существует, однако, приципиальное различие между демократическим и недемократическим гражданством» [5, р. 2].
Усложнение политического процесса в послевоенную эпоху во многом определялось созданием новых рыночных структур, экономическим процветанием, влиянием массовых организаций. Отнюдь не последнюю роль в структурных изменениях сыграло формирование новых систем массовых коммуникаций, в которых определяющее место заняло телевидение. Увеличение доходов населения и создание системы массового политического образования — от начальной школы до университетов — породили своеобразный эффект «повышенных ожиданий». Выявившаяся к середине 1970-х годов неспособность государства удовлетворить возросшие потребности на уровне правительственных программ в социальной сфере (здравоохранение, образование, культура и т. д.) вызвала к жизни целый ряд кризисных явлений, среди которых важнейшее место следует отвести мировоззренческому кризису (кризису идеологий), серьезно подорвавшему веру в способность государства справляться с постоянно возникающими проблемами. Возрастание амбициозных интересов политических партий и корпораций — профсоюзов, финансовых групп, организаций промышленников и потребителей — заставляет политиков в погоне за избирателями давать заведомо невыполнимые обещания. Этот процесс, в свою очередь, «подстегивается» все возрастающей конкуренцией политических партий. Разработка «стратегий умиротворения» создает новые трудности для бюрократических органов управления. Необходимость усиления налогообложения для реализации социальных программ ведет к сокращению личной инициативы в сфере свободного предпринимательства. Так возникает ситуация «порочного круга», когда «твердое политическое руководство» оказывается в состоянии конфликта с демократическими процедурами. Иными словами, теоретики «управленческой перегрузки» утверждают, что развитие демократических институтов всегда дисфункционально с точки зрения эффективного регулирования экономической и социальной сфер. На этом положении особенно настаивали теоретики «новых правых» [ср.: 6; 7].
Постоянно возникавшие напряженность и конфликты стимулировали разработку стратегических программ, нацеленных на их смягчение и регулирование. Вполне естественно, что анализу роли массовых коммуникаций вообще и СМИ в частности уделялось первостепенное внимание. Интерес к роли СМИ в политическом процессе особенно усилился после того, как в 1980-1990-е годы была разработана соответствующая научная методология на основе синтеза различных гуманитарных дисциплин, ориентированного на создание адекватной теории политических коммуникаций.
В течение последних десятилетий исследовательской деятельности в области теории политических коммуникаций ученые предлагали различные модели, объясняющие воздействие СМИ на общественное мнение и, следовательно (если общественное мнение рассматривается как один из наиболее существенных элементов политической культуры), на формирование и развитие политического процесса. В 1940-е годы многие американские и западноевропейские аналитики считали, что пресса и радио контролируют мысли людей в общественной сфере. Однако после второй мировой войны до начала 1970-х годов господствующим был, скорее, обратный взгляд: независимо от того, идет ли речь о прямом обращении СМИ к индивидам или же косвенном (семья, знакомые, клубы и т.д.), их влияние на формирование позиций, отношение к об-
ществу и политике имеет минимальный эффект (теория «минимального эффекта») [см.: 8-10].
В последние полтора десятилетия маятник стал опять двигаться в противоположную сторону, и акцент был вновь сделан на признании влияния СМИ. По мнению французского исследователя Р. Дебре, введшего в научный оборот термин «медиакратия», СМИ сегодня выполняют функции, принадлежавшие в средневековой Европе церкви [см.: 11].
В отличие от исследователей 1940-х годов современные ученые предпочитают мнение, в соответствии с которым СМИ сами по себе не осуществляют прямого контроля над обществом, и фокусируют внимание на более тонких формах взаимосвязи между общественными группами в процессе реализации политических программ [см.: 12-14; ср.: 15].
В настоящее время можно ретроспективно выделить две основные модели, ориентируясь на которые ученые изучали влияние СМИ. Первая связана с исследованием воздействия массовых коммуникаций на индивидуальное поведение и вообще на социальную жизнь. Вторая, развивавшаяся в последние тридцать лет под влиянием культурологии, культурной антропологии, структуралистских теорий, семиотики и других междисциплинарных наук, была ориентирована на понимание связей между «текстами», индивидами и более обширными социальными образованиями. В дальнейшем эти модели получили в научной литературе соответствующие лапидарные названия — модель «исследования воздействия» (Effects Research) и модель «анализа текста» (Тех! Analysis) [см.: 16, р. 81 сл.].
Теория политических коммуникаций, развиваясь как одно из наиболее динамичных направлений политической науки, будучи первоначально более ориентированной на первую модель, постепенно все более испытывала влияние междисциплинарных исследований. Можно вполне согласиться, однако, с тем, что до создания единой всеобъемлющей концепции политической коммуникации еще очень далеко. «Неспособность построить интегрированное поле политических коммуникаций, — отмечают Л. Джекобс и Р. Шапиро, — выявит вполне обоснованные вопросы относительно того — является ли воздействие СМИ преувеличенным или же в сущности неисследованным. Выгодная сторона междисциплинарного подхода заключается в том, что он призывает к методологическому плюрализму» [17, p. 11].
Существует немало определений политической коммуникации. В работе М. Гуревича и Дж. Блумлера «Системы политической коммуникации и демократические ценности» была предпринята попытка дать краткое определение, обобщающее предшествующие попытки: «Политическая коммуникация фактически может быть определена как передача информации и различных видов воздействия к индивидам и от индивидов, которые совершенно явно не являются равными и разделяются на высоко информированных и глубоких невежд, обладающих огромным влиянием и совершенно бесправных, постоянно вовлеченных [в политику] и блаженно безразличных. Таким образом, сама структура политической коммуникации включает в себя различия между инициаторами и активаторами наверху и наблюдателями внизу, налагая ограничения на ту энергию участия, которую система может порождать» [18, р. 27].
Такое определение вполне вписывается в «модель воздействия» и используется преимущественно политологами. В западных унверситетах исследование проблемы «коммуникации» применительно к политике осуществляется, помимо политологических факультетов, на специальных отделениях массовых коммуникаций, радио и телевидения, журналистики, речевых коммуникаций и риторики. На протяжении десятилетий эти
дисциплины сосуществовали друг с другом, как правило, не обращая внимания как на взаимодополняемость, так и на те противоречия, которые могли возникнуть в результате «параллельного» анализа. Даже когда эти дисциплины исследовали сходные вопросы, они далеко не всегда поворачивались друг к другу, чтобы определить уровни возможностей ответа на них [см.: 19; 20, р. 465-486; 21; 22 ср.: 23; 24]. В результате исследователи, даже не подозревая об открытиях друг друга, чисто случайно приходили к аналогичным заключениям, которые публиковались иногда с разницей в несколько месяцев. В 1980-1990-е годы так случилось, например, с публикацией четырех американских работ, принципиально важных для изучения политических коммуникаций. Две из них были посвящены новым особенностям составления президентских посланий и речей на президентских выборах в США [25; 26], две остальные — обоснованию того положения, что заранее планируемая стратегия освещения выборов в прессе становится господствующей схемой, в соответствии с которой избиратели вовлекаются в выборный процесс [27; 28].
В настоящее время несомненно, что многие специфические методы анализа, возникшие в современной науке (например, «модель воздействия» и «текстуальный анализ») должны играть большую роль в изучении современных СМИ. Количественные данные, систематический анализ исторического материала, психоаналитически и семиотически обоснованные интерпретации текстов, сбор данных о характере их прочтения с помощью интервьюирования, периодические наблюдения за аудиторией — все эти направления могут стать существенными элементами для построения теоретической модели анализа СМИ в структуре политических коммуникаций.
Естественно, возникает вопрос: каким образом новые социологические и политологические методы могут быть применены для обоснования новых принципов исследования СМИ? И в традиционной теории массовых коммуникаций, и в обозначенных выше способах их исследования речь всегда, как правило, шла о специфических видах культурных образований (артефактах, текстах) и социальной практике, связанной с их производством и потреблением. Тексты и соответствующие виды социальной практики структурированы, они существуют в пространственно-временной сфере и представляют собой особые случаи «ситуативной активности людей». Они являются, следовательно, результатами специфических процессов производства и воспроизводства социальными агентами системных социальных отношений. На самом общем уровне вопрос должен ставиться так: каким образом производятся и воспроизводятся тексты и соответствующие виды социальной практики? Как они соотносятся с производством и воспроизводством других форм общественной деятельности? Создаваемые эвристические модели должны не просто указывать, как именно идеология принуждает или как аудитория использует свободную игру источников информации. Они должны выявлять механизм, при посредстве которого структура и деятельность постоянно взаимодействуют в процессе идентификации и формулирования отношений между сферами, определяющими структуру и многообразие сознания, в котором отражается деятельность.
Таким образом, в процессе создания таких моделей внимание может фокусироваться на практическом осознании индивидами текстовых систем или же на деятельности институтов, создающих эти системы. Разумеется, речь идет только о формировании теоретических принципов, обосновывающих методологию анализа СМИ в политическом процессе. Например, концепция «практического сознания» А. Гидденса, опирающаяся на очень давнюю, восходящую к Аристотелю, традицию политической и социологической мысли, представляется в настоящее время чрезвычайно важной, поскольку при изучении массовых коммуникаций выражаемым ею аспектом анализа часто прене-
брегали [см.: 29-32]. Способность людей конструировать тексты может быть сравнима только с самим процессом, в результате которого эти значения становятся общими для обширных человеческих групп. СМИ, выступая в сфере политики как коммуникационная система, порождающая специфическую структуру политических текстов и смыслов, должны изучаться с позиций постоянно совершенствуемой методологии.
Литература
1. Held D. Models of Democracy. Stanford, California: Stanford University Press, 1987.
2. Lipset S. M. Political Man. New York: Doubleday, 1963.
3. Butler D, Stocks D. Political Change in Britain. London: Macmillan, 1974.
4. Marshall T.H. Class, Citizenship and Social Development. Westport, C.T., 1973.
5. Janowitz M. The Reconstruction of Patriotism. Education for Civic Consciousness. Chicago; London, 1985.
6. Huntington S. P. Post-Industrial Politics: How Benign Will it Be? // Comparative Politics. 1975. N6. P. 163-192.
7. King A. Why is Britain Becoming Harder to Govern? London: BBC Publications, 1976.
8. Klapper J. T. The Effects of Mass Communications. Glencoe, IL: The Free Press, 1960.
9. Kraus S., Davis D. The Effects of Mass Communication on Political Behavior. University Park, PA: Pennsylvania State University Press, 1976.
10. Iyengar S., Lenart S. Beyond «Minimal Consequences»: A Survey of Media // Political Behavior Annual. Vol. 2. / Ed. Samuel Long. Boulder, CO: Westview Press, 1989.
11. Debray R. Cours de mediologie generale. Paris: Gallimard, 1991.
12. Zaller J. R. The Nature and Origins if Mass Opinion. New York: Cambridge Iniversity Press, 1992.
13. Brody R. Assessing Presidential Character: The Media, Elite Opinion and Public Support. Stanford: Stanford University Press, 1991.
14. Page B.I., Shapiro R. Y. The Rational Public. Chicago: University of Chicago Press, 1992.
15. Fan D. P. Predictions From the Mass Media: Content Analysis and Mathematical Modeling. Westport, CT: Greenwood Press, 1988.
16. Tudor A. Culture, Mass Communication and Social Agency Theory // Culture & Society. 1995. Vol. 12(1). P. 81-107.
17. Jacobs L. R., Shapiro R. Y. Toward the Integrated Study of Political Communications, Public Opinion and the Policy-making Process // Political Science & Politics. 1996. Vol. XXW, N 1. March.
18. Gurevitch M., Blumler J. G. Political Communication Systems and Democratic Values // Media Power in Politics. 3nd ed. / Ed. by Doris A. Graber. Washington: CQ Press, 1994.
19. Mc Combs M., Shaw D. The Emergence of American Political Issues: The Agenda-Setting Function of the Press. St.Paul, MN: West Publishing Co., 1977.
20. Thorson E., Christ W. G., Caywood C. Effects of Issue-Image Strategies, Attack and Support Appeals, Music and Visual Content in Political Commercials // Journal of Broadcasting and Electronic Media. 1991. Vol. 35. Р. 465-486.
21. Hart R. P. Verbal Style and the American Presidency. New York: Academic Press, 1984.
22. Jamieson K. H. Packaging the Presidency: A History and Criticism of Presidential Campaign Advertising. New York: Oxford University Press, 1984.
23. Bennett L. The Ritualistic and Pragmatic Bases of Political Campaign Discourse // Quarterly Journal of Speech. 1977. N 63.
24. Edelman M. Constructing the Political Spectacle. Chicago: University of Chicago Press, 1988.
25. Kernell S. Going Public: New Strategies of Presidential Leadership. Washington, DC: Congressional Quarterly Press, 1986.
26. Hart R. P. The Sound of Leadership. Chicago: University of Chicago Press, 1987.
27. Jamieson K. H. Dirty Politics. New York: Oxford University Press, 1992.
28. Patterson Th. Out of Order. New York: Alfred A. Knopf, 1993.
29. Giddens A. Action, Subjectivity and the Constitution of Meaning // Social Reseach. 1986, N 53. Р. 529-545.
30. Giddens A. The Constitution of Society: Outline of Theory of Structuration. Cambridge: Polity Press, 1984.
31. Giddens A. Central Problems in Social Theory: Action Structure and Contradiction in Social Analysis. London: Macmillan, 1979.
32. Giddens A. New Rules of Sociological Method: A Positive Critique of Interpretative Sociologies. London: Hutchinson, 1976.
Статья поступила в редакцию 18 марта 2010 г.
