CC BY
291
УДК 321
Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2015. Вып. 2
О. В. Попова
ПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ «РЕСУРСНОГО ПРОКЛЯТИЯ»
В статье проанализированы важные аспекты влияния «ресурсного проклятия» на качество институтов государственного управления, характер политического режима, риски возникновения гражданских войн в слаборазвитых странах, политические последствия для России. Автор ставит важные методические вопросы о надежности системы индикаторов для оценки политических эффектов «ресурсного проклятия», выбора видов статистического анализа для оценки надежности казуальных связей предложенных исследователем моделей. Автор приходит к выводу о недостаточности подтверждений в современных исследованиях негативного влияния ресурсного изобилия на политический режим. Ставится вопрос о рисках ложной корреляции, необходимости использовать пат-анализ для подтверждения моделей каузальной зависимости и т.д. В статье акцентирована идеологическая составляющая интерпретации феномена «ресурсного проклятия» для России. Библиогр. 17 назв.
Ключевые слова: ресурсное проклятие, сырьевая экономика, политический режим, демократия, авторитаризм, эффективность политического управления, слабость политических институтов.
O. V. Popova
POLITICAL ASPECTS OF THE "RESOURCE CURSE"
The article analyzes the important aspects of how the "resource curse" affects the quality of public administration institutions, the nature of the political regime, the risk of civil wars in the underdeveloped countries, the political consequences for Russia. The author raises important methodological questions about the reliability of a system of indicators to assess the political effects of the "resource curse", select the types of statistical analysis to assess the reliability of casual relations researcher proposed models. The author comes to the conclusion that there was insufficient evidence in contemporary studies concerning the negative impact of resource abundance on the political regime. The article raises the question of the risk of false correlations and the need to use pat-analysis to confirm the causal models of dependence etc. The article is accentuated ideological component interpretation of the phenomenon of the "resource curse" for Russia. Refs 17.
Keywords: resource curse, resource-based economy, political regime, democracy, authoritarianism, the effectiveness of political governance, weak political institutions.
Влияние ресурсного изобилия на сферу политики
Традиционно тема «проклятия ресурсов»1 в рамках предложенной в 1993 г. теории экономиста Р. Аути [1], а также активно проводившихся в середине 1990-2000-х годов М. Хамфрисом, Дж. Саксом, Дж. Стиглицом, Р. Дж. Барро, М. Л. Россом, В. Пол-теровичем, В. Поповым, А. Тонисом [2] и другими исследований связывалась с неспособностью живущего преимущественного за счет природных богатств государства
Попова Ольга Валентиновна — доктор политических наук, кандидат социологических наук, профессор, Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9; [email protected]
Olga V. Popova — Doctor of Political Science, Ph.D., professor, St. Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation; [email protected]
1 В научной литературе встречаются и другие, звучащие весьма литературно, названия сходных феноменов — «сырьевое проклятие», «голландская болезнь», «нефтяное проклятие», «золотая лихорадка», «алмазы на крови» и т. д.
26
извлекать реальную прибыль от их продажи и обеспечивать необходимые условия для самоподдерживающегося экономического роста и, кроме того, с ограниченными возможностями эффективно развивать современные отрасли промышленности. Если говорить о несколько упрощенном понимании ситуации, то, по мнению экономистов, от изобилия природных ресурсов выигрывают преимущественно страны с небольшими размерами, изначально достаточно высоким экономическим уровнем развития и сильными государственными управленческими институтами. При наличии благоприятной ценовой конъюнктуры государства с мощным добывающим сектором рискуют «заболеть голландской болезнью» (утрата национальных обрабатывающих предприятий, конкурентоспособности из-за избыточного притока в страну нефтедолларов), а политический класс — потерять мотивацию к проведению эффективного экономического и политического курса. Соответственно страны большие со слабыми институтами государственного управления и кризисным состоянием экономики вообще рискуют соскользнуть к коллапсу.
В целом теория «ресурсного проклятия» представляет собой достаточно показательный пример того, как эконометрические исследования и теории из области политэкономии [3] со временем, иногда достаточно быстро, связываются с другими областями общественных наук. Постепенно проблемы ресурсного проклятия стали интересовать представителей политической науки, которые обратили внимание на политические аспекты этого явления. И если «вначале политические факторы воспринимались как вспомогательные переменные, лишь дополняющие экономические интерпретации феномена "нефтяного проклятия", то в дальнейшем политические объяснения стали мейнстримом» [4, с. 31]. Хотя учеными используется устойчивое словосочетание «ресурсное проклятие», что в принципе подразумевает весь спектр добычи минерального сырья, в последние годы исследователей все больше интересуют политические риски изобилия продаваемых той или иной страной углеводородов.
Здесь уместно использовать образ порочного круга, поскольку изначально слабые демократические институты не в состоянии контролировать политические последствия «углеродного золотого дождя», и, в свою очередь, они также становятся его жертвами, что сопровождается постепенным скатыванием государств к авторитаризму и дальнейшему ослаблению институтов. Кроме того, для страны, продающей энергоресурсы за рубеж, в ситуации благоприятной экономической конъюнктуры легче получать доходы в бюджет от этих продаж, чем сосредотачиваться на отработке механизмов обязательной и жесткой системы сбора налогов. Некоторые исследователи убеждены, что граждане, не озабоченные выплатой государству налогов, не склонны и контролировать его деятельность, оценивать эффективность траты государственных средств.
Существует несколько устойчивых моделей понимания связи изобилия энергетических ресурсов в стране и политических процессов. В некоторых из этих моделей ученые пытаются установить взаимосвязь между политическими институтами и ресурсным изобилием (чаще всего речь идет именно об энергоресурсах, о нефтяном и газовом проклятии), в некоторых — между ресурсным изобилием и рисками вооруженных конфликтов внутри государства, которые имеют тенденцию к распространению на весь регион. Логика первой модели имеет две модификации. Первая базируется на представлении, что изобилие природных ресурсов ведет к деградации
27
правящего политического класса, росту коррупции в его рядах и резкому снижению эффективности институтов, что негативно сказывается на развитии экономики и государства в целом. Вторая опирается на представление о том, что слабость самих институтов является базовым условием, которое ведет к негативным последствиям сырьевого изобилия в стране.
Во всех моделях исследователи акцентируют отрицательное влияние изобилия ресурсов на качество институтов государственного управления и признают ограничение возможностей продвижения от авторитарного режима по пути демократизации. Последнее связывается с возможностью использовать доходы от продажи ресурсов для укрепления позиций властных институтов, проводить популистскую политику и финансировать социальные программы [5, р. 447-468] вместо инвестиции в высокотехнологичные отрасли экономики (так называемый эффект «белых слонов»), а также с замедленными темпами развития гражданского общества из-за относительно небольшой доли высококвалифицированной рабочей силы. В этой ситуации запрос общества на развитие демократических институтов оказывается слабым или вообще отложенным. Субъекты, распоряжающиеся доходами от продажи природных ресурсов, фактически трансформируют свою экономическую власть в политическую, используя традиционные практики лоббирования и подкупа политиков. В результате среди населения может зреть недовольство существующими демократическими институтами, поскольку в глазах общественности именно эти структуры потворствуют политической коррупции.
Социальный контракт взаимной зависимости государства, облагающего население налогами, и граждан ресурсно-зависимой страны нарушается, поскольку требования к аппарату государственного управления действовать эффективно ослабляются, а часть населения, получающая сверхприбыль от продажи природных ресурсов, вообще не заинтересована в эффективных государственных институтах и развитом гражданском обществе, поскольку считает их угрозой собственному материальному благополучию.
Наблюдается ограничение развития и использования человеческого капитала, поскольку, с одной стороны, высокая заработная плата привлекает в добывающие секторы промышленности наиболее талантливых людей, с другой — примитивизи-руются требования к уровню образования в стране, поскольку от него не ожидается немедленной экономической отдачи.
Активизируются риски падения цен на сырье, сводящие на нет усилия в области реализации патерналистской социальной политики, в значительной степени влияющей на снижение социальной напряженности и обеспечение политической стабильности, поскольку политическая элита понимает политическую стабильность прежде всего как фактическую несменяемость находящихся у власти политических группировок, обладающих такими качествами, как адаптивность, сопротивляемость и устойчивость, и способных противостоять различного рода угрозам, а также обеспеченное силовыми средствами и усилением управленческого аппарата отсутствие открытых/военизированных конфликтов или активных публичных протестных выступлений граждан.
Внутренняя стратегия политической элиты ресурсозависимых государств ориентирована на обеспечение реактивной (краткосрочной) модели политической стабильности, предполагающей расширение затрат на социальную сферу, вооруженные
28
силы, сохранение занятости населения в традиционных секторах экономики. Вместе с тем для неформальных практик в некоторых ресурсозависимых странах типичен такой феномен, как «грабберство» (grabbering) — особые институциональные условия, которые способствуют извлечению ресурсной ренты политической элитой. Именно политический класс обладает полной информацией об объеме перераспределяемых доходов от продажи природных ресурсов и контролирует процесс этого перераспределения.
Качество государственного управления снижается, в частности, вследствие скрытых форм борьбы между различными игроками за доступ к доходам от продажи ресурсов, которые могут вылиться в открытые конфликты за право распоряжаться ими. Борьба за перераспределение ренты повышает угрозу политической дестабилизации, а также роли бюрократических и силовых структур. Постепенно проявляется тенденция к усилению не только силовых государственных структур, но и управленческого госаппарата в целом, в систему управления для обеспечения лояльности с их стороны включаются потенциально опасные существующему политическому классу группы контрэлиты и т. д.
Использование нефти и газа как основных энергетических источников для развития промышленности страны и обеспечения определенного жизненного комфорта граждан, с одной стороны, создает возможности огромных рент для государства, продающего эти источники. С другой стороны, риски сговора в ситуации конкуренции со стороны других нефте- и газодобывающих стран, а также развитие иных источников энергоресурсов делают экономику страны с «ресурсным проклятием» весьма беззащитной. В этой ситуации многие внутри- и внешнеполитические решения правительств государства, богатого энергоресурсами, оказываются подчиненными идее сохранения если не сверхприбылей, то хотя бы доходов от продажи нефти и газа, а не ориентируются на долгосрочные цели. Надо ли говорить, что все эти тактические политические расчеты оказываются неверными, когда ценовая конъюнктура становится отрицательной, цены на энергоресурсы падают. В XX в. такой ценовой коллапс наблюдался неоднократно, что значительно ослабляло не только международные позиции стран — экспортеров углеродов, но и провоцировало серьезные внутриполитические проблемы.
Для измерения (точнее, оценки) изобилия ресурсов используют три группы показателей: объемы запасов (доказанные запасы в тоннах нефтяного эквивалента и рентные оценки доказанных запасов), производства (фактическая добыча сырья на душу населения) и экспорта (данные внешнеторговой статистики, например, доля минерального топлива (нефти, угля и газа) в общем экспорте и доля чистого импорта топлива в общем импорте) [2, с. 11, 12, 18]. Для объяснения экономических дефектов ресурсного изобилия также используются различные гипотезы и теории: а) снижение доли сырьевых производств в ВВП вследствие технического прогресса (гипотеза Р. Пребиша — Х. Зингера); б) ловушка сырьевой специализации, когда государства делают ставку на очень узкий сегмент добывающей отрасли, не учитывая конъюнктуру рынка (staple trap theory); в) теория «голландской болезни», согласно которой открытие новых месторождений в долгосрочной перспективе замедляет экономическое развитие страны; г) предложенная Ф. Родригесом и Дж. Саксом модель с эффектом «перехлеста» ^vershooting model), основанная на представлении о том, что «сначала экономика превосходит стационарный уровень подушевого
29
дохода, а затем возвращается к нему, демонстрируя отрицательные темпы роста» [2, с. 29]; д) избыточная ориентация на получение природной ренты и нерациональное ее расходование.
В большинстве эмпирических исследований основным инструментом установления зависимости качества политических институтов и «ресурсного проклятия» является обнаружение статистической связи между экспортом ресурсов и экономическим ростом, стабильностью авторитарного или демократического режима и т. д. В исследованиях используются различные схемы операционализации переменных (например, ресурсная зависимость может определяться как доля экспорта в ВВП или как размер дохода в бюджете от экспорта определенного вида ресурсов и т. д.). При этом ученые могут получать весьма отличающиеся результаты, как подтверждающие, так и отрицающие зависимость политических процессов в стране от изобилия природных богатств. Как следствие, некоторые исследователи склонны считать «ресурсное проклятие» мифом, хотя следует говорить о проклятии некачественных институтов («path dependence») и т. д.
В исследовании С. Фиша 2005 г. предпринята попытка установить взаимосвязь между «цветными революциями» в государствах постсоветского пространства и наличием углеводородов в этих странах. Результаты этого исследования интерпретируются некоторыми авторами как доказательство неспособности богатых нефтью стран (Азербайджан, Казахстан) к революционным демократическим изменениям, в то время как в странах, свободных от ресурсного проклятия (Грузия, Украина, Киргизия), «цветные революции» были успешно совершены [4, с. 41]. Эта ситуация может трактоваться и с другой точки зрения: как способность богатых природными ресурсами государств поддерживать политическую стабильность и выдерживать натиск подготовленных политических переворотов.
В. Милов в предлагаемой им модели оценки перспектив выхода «петрогосу-дарств» из ловушки «ресурсного проклятия» учитывает такие количественные параметры, как ВВП, количество населения в стране, объем добываемых энергоресурсов на душу населения [6, с. 6-15]. По его мнению, в зависимости от числа граждан и размера продаваемых энергоресурсов четко выделяются две группы стран: а) «страны, где малая численность населения позволяет капитализировать высокие доходы от нефтегазового экспорта» [6, с. 13]; б) страны, «в которых этих доходов едва хватает на удовлетворение минимальных текущих потребностей нации и аппетитов госчиновников» [6, с. 13]. Для России, соответственно, как следует из логических рассуждений этого автора, по аналогии уготовлена судьба представителей второй группы.
Ученые стремятся использовать динамические модели для получения более надежных сведений и улавливания тенденций. Так, например, классическим считается исследование М. Росса о взаимосвязи экспорта природных ресурсов и транзита стран к демократическому режиму. Росс проанализировал ситуацию в 113 государствах мира в период с 1971 по 1997 г. Вывод М. Росса был однозначным: существует отрицательная связь между интенсивностью экспорта природных ресурсов из страны и ее шансами на продвижение к демократии [7, p. 325-361]. В модели учитывались также такие факторы, как количество сотрудников силовых структур, расход бюджетных средств на содержание силовых структур, доля государственных расходов, эффективность сбора налогов в стране.
30
В целом для доказательства наличия связи между качеством управленческих институтов и изобилием природных ресурсов, выливающимся в «ресурсное проклятие», традиционно используются сложные виды статистического анализа, где применяется модель множественной регрессии, когда в качестве независимых переменных выступают те или иные меры оценки ресурсного изобилия, а зависимыми переменными являются, например, показатель ВВП, индекс правопорядка, индекс контроля над коррупцией, индекс восприятия коррупции, индекс инвестиционного климата, показатель человеческого капитала [2, с. 61-66] и т. д. Обратим внимание на то, что в большинстве из указанных индексов расчеты строятся на экспертных оценках, которые в определенных случаях могут носить субъективный характер и существенно влиять на получаемые результаты. Показатель ВВП с этой точки зрения кажется абсолютно надежным и объективным, однако следует также учесть, что существенным фактором, влияющим на него, является состояние мировой экономики, циклических экономических кризисов и т. д.
Гражданские войны как следствие «ресурсного проклятия»
В исследованиях связи избыточности природных ресурсов и рисков возникновения гражданских войн в слаборазвитых странах [8] традиционно учитывают такие факторы, как резкие изменения цен на импортируемое из государства сырье, неэффективность действий правительства в случае возникновения экстраординарных ситуаций, отсутствие потребности в большом количестве высококвалифицированных рабочих, доступность/сложность контроля за добычей ресурсов несистемных элементов.
П. Колльер и А. Хеффлер в исследовании 1998 г. на основе изучения информации о 98 государствах и 27 гражданских войнах статистически доказали, что определенный показатель прибыли в ВВП, получаемой за счет экспорта природных ресурсов, имеет высокую корреляцию с развертыванием вооруженных конфликтов. В трех последующих проектах на основе более обширных данных они подтвердили свои выводы и дополнительно проанализировали вероятность возникновения различных видов гражданских войн. Интерпретация результатов исследования Коллье-ра и Хеффлера связи между объемом наличных природных ресурсов в стране и рисками развязывания вооруженных конфликтов и гражданских войн [9, р. 563-595] не выглядит исчерпывающе полной, поскольку существуют и иные основания для объяснения комплекса причин развязывания военных конфликтов в странах третьего мира и государствах, находящихся в стадии транзита [10].
М. Рейнал-Квирэл в 2002 г. провела аналогичное исследование, используя сведения о 138 государствах в период с 1960 по 1995 г. Проекты начала 2000-х годов также подтвердили прямую статистическую зависимость между наличием природных ресурсов в государствах и продолжительностью гражданских войн, в которые они оказались втянутыми, и обратную — с успешностью миротворческих инициатив мирового сообщества. Но выводы исследований М. Росса в 2004 г. поставили под сомнение достоверность выводов предшествующих исследований. Только в двух из 13 случаев анализируемых им гражданских войн фактор природных ресурсов проявился явно, в остальных он либо оказывал несущественное влияние, либо выступал одним из множества иных провоцирующих вооруженные конфликты обстоятельств.
31
Расхождения в результатах исследований ученые склонны объяснять рисками субъективизма при кодировании неколичественных данных [8].
Итак, казалось бы, налицо все основания для подтверждения теории «ресурсного проклятия». Однако есть ученые, которые призывают с осторожностью относиться к обнаруженным закономерностям. Они обращают внимание на чувствительность этой теории к характеру включенных в анализ статистических данных. Теория «ресурсного проклятия» выглядит наиболее убедительно, если учитываются такие показатели, как доля экспорта природных ресурсов в формировании ВВП или доля экспорта природных ресурсов в общем объеме экспорта. В случаях, когда в анализ включались другие показатели, например, общий объем добычи природных ресурсов в стране, связь «ресурсного проклятия» и неэффективности либерализации политического режима выглядела гораздо менее убедительной. Аналогичным образом отсутствовала корреляция между объемом запасов природных ресурсов на душу населения в стране и рисками развязывания гражданской войны в ней. Исследователи в качестве компромиссной идеи предположили, что наиболее существенным фактором «ресурсного проклятия» является не искажение структуры экспорта, а создание избыточной ренты, которая может почти бесконтрольно расходоваться политической элитой в государстве со слабыми институтами.
Некоторые ученые пытаются внести в теорию «ресурсного проклятия» определенную модификацию, отмечая, что опасно не изобилие природных богатств как таковое, а избыточность отдельных видов природных ресурсов. В начале 2000-х годов было сделано существенное уточнение, связанное с определением тех природных богатств, которые порождают проблемы в большей степени, чем другие. К ним были отнесены нефть, некоторые минералы (например, алмазы), а также выращиваемые на плантациях отдельные сельскохозяйственные культуры. Однако в целом считается, что топливо и руды создают более серьезные проблемы, чем продукция сельского хозяйства. Кроме того, статистически установлены повышенные риски развязывания гражданских войн, связанные с добычей алмазов и выращиванием природных наркосодержащих растений.
В настоящее время, вопреки внешне безусловному принятию в мире общественных наук теории «ресурсного проклятия», есть несколько спорных моментов в исследованиях по этой тематике. Во-первых, нельзя исключить, что на самом деле сложности политического характера провоцируются каким-либо иным фактором, чем природное изобилие, используемое государством в качестве существенного или даже основного средства пополнения бюджета. Во-вторых, нет ответа на вопрос, является ли изобилие природных богатств в государствах с сырьевой экономикой в большей степени негативным фактором, скорее, тормозящим их развитие, чем обеспечивающим финансовое благополучие. В-третьих, не закрыта дискуссия и о том, есть ли серьезные основания действительно считать какие-либо природные богатства более «опасными», чем другие. Наконец, нет гарантий, что выявленные статистические зависимости, положенные в основу теории «ресурсного проклятия», на самом деле не порождены ситуацией ложной корреляции. Вопрос о том, почему же исследователи не используют сложные математические модели, например, путевой анализ, чтобы проверить гипотезу о первопричине ресурсного проклятия, остается открытым.
Политологи полагают, что связь избыточных природных ресурсов и эскалации гражданских войн в стране может корениться как в недовольстве ограничением
32
политических прав какой-либо группы или групп по этническому или религиозному признакам, так и во вполне естественном желании участников вооруженных конфликтов обеспечить финансовую поддержку своим действиям, а то и просто поживиться за счет неконтролируемой прибыли от продажи природных богатств. Провоцировать внутригосударственные вооруженные конфликты может и недостаточная компенсация за экспроприацию земель, деградацию окружающей среды, сложности трудоустройства или трудовой миграции для отдельных групп. Кроме того, значимым фактором, который также следует учитывать и включать в модель, является иностранное вмешательство (поддержка иностранным государством одной из воюющих сторон). Иностранное вмешательство может проявляться и иным образом, а именно как стремление сильных государств, имеющих относительно небольшое или недостаточное количество собственных природных ресурсов, включить слабые, но богатые природными ресурсами страны в мировую систему торговли с целью получить дешевый рынок сырья и емкий рынок для собственных товаров.
Существуют различные объяснения связи изобилия природных ресурсов и продолжительности гражданских войн. Они позволяют сторонам получать дополнительные средства и поддерживать свое существование относительно длительный отрезок времени, дают дополнительную мотивацию для затягивания мирных переговоров и скрытого сопротивления урегулированию конфликта мирным путем. Кроме того, одна из сторон конфликта может попытаться продать свои реальные или мифические права на добычу и использование природных ресурсов.
В анализе связи природных ресурсов и рисков развязывания гражданской войны исследователи также обращают внимание на такие параметры, как характер добычи ресурсов (диффузные или сконцентрированные) и их территориальное расположение по отношению к столице страны (близкое или далекое). П. Ле Биллон обратил внимание на то, что органам государственной власти легче контролировать сконцентрированные и расположенные недалеко от столицы ресурсы, в то время как повстанцам — сконцентрированные и расположенные в отдаленных районах страны. Диффузные природные ресурсы создают сложности для получения прибыли всеми сторонами конфликта [8].
В заключение обсуждения вопроса о связи избыточности природных ресурсов и развязывания гражданских вооруженных конфликтов следует отметить, что наиболее требовательные к получению достоверных данных ученые обращают внимание на то, что на самом деле каузальная зависимость между переменными во всех исследованиях «ресурсного проклятия» декларируется на основе выявленной корреляции, хотя доказательство причинно-следственной связи требует применения специальных методов, поскольку то, что объявляется причиной, на самом деле может быть следствием, и наоборот. Наконец, переменные могут просто иметь характер согласованных изменений, зависящих от какого-либо третьего фактора (так называемая ситуация ложной корреляции), или взаимно влиять друг на друга. Например, наличие вооруженных конфликтов в стране вызывает сложности с привлечением инвестиций в промышленность, что создает определенные преференции для организации добычи полезных ископаемых, поскольку начало их разработки требует обычно несколько меньших финансовых вливаний. Такое объяснение вполне может существовать наряду с альтернативным тезисом о том, что изобилие природных
33
богатств, за счет которого живет слабое государство, обрекает его на развязывание гражданской войны.
«Ресурсное проклятие» России: диагноз и рецепты лечения
Исследования «ресурсного проклятия» не могли не затронуть и конкретно Россию. В целом экономисты, анализируя политические эффекты ставки российской элиты на превращение в 2000-х годах нашей страны в «энергетическую сверхдержаву», отмечают, что, несмотря на отсутствие в стране «голландской болезни», типичные признаки «ресурсного проклятия» обнаруживаются. И это, по их мнению, связано с ограничением свободы слова, усилением авторитарных тенденций, сохранением массовой коррупции, снижением уровня образования и квалификации трудовых ресурсов, что чревато крайне отрицательными последствиями для демократического транзита и стабильности политического режима как такового [11, с. 74; 12, р. 114-138].
В 2013 г. в Интернете появился доклад П. Казначеева, в котором предлагается альтернативная «ресурсному проклятию» гипотеза, согласно которой наличие сильных государственных институтов не позволяет эффективно распоряжаться доходами от природной ренты и обеспечивать высокие результаты экономического и социального развития страны [13]. Фактически лейтмотивом предлагаемой модели является полная передача госкорпораций, занимающихся добычей природных ресурсов, в частные руки. В основу этой модели положены показатели институциональных рейтингов и структуры собственности в добывающих отраслях сырьевых стран в различных регионах мира. Верховенство закона, гарантированные права собственности, значительная экономическая свобода рассматриваются как позитивные факторы, а присвоение государством ренты — как системное препятствие для развития богатых ресурсами стран. В модель включены такие переменные, как институциональный климат (сильные и открытые институты) и доля государства в нефтяных компаниях (чем она ниже, тем лучше, поскольку, по мнению П. Казначе-ева, участие государства в добывающем производстве способствует оттоку частных инвестиций, присвоению ренты и росту коррупции, снижает общую производительность труда в экономике). Государственные компании — норвежская «Статойл» или малазийская «Петронас» — представляют собой, по мнению этого автора, скорее, исключение. Деятельность стабилизационных фондов и государственные инвестиции, инновации (в том числе и в добывающих отраслях), миграционная политика также оказывают существенное влияние на ситуацию.
При внимательном прочтении этого доклада и соотнесении его с другими источниками легко обнаружить, что он во многом коррелирует с идеями ряда публикаций 2006-2011 гг., авторы которых считают, что наиболее серьезные проблемы «ресурсного проклятия» нашей страны связаны с тем, что управленческая система в России «может лишь стоять на месте, опираясь на сырьевые доходы» [14, с. 51], поскольку «формальные институты слабы, а на месте многих из них — симулякры» [14, с. 53], в результате чего многие функции государственных институтов в России берут на себя различные по степени формализации сети (преимущественно силовые или основанные на личном доверительном общении с первыми лицами государства) [14, с. 54-55]. Слабость управленческой системы России диагностируется на
34
основании доминирования ведомственной, а не стратегической логики управления властных институтов, неспособности государства учитывать при принятии решений должным образом точки зрения основных групп интересов — региональных и корпоративных (население страны не рассматривается как группа, чьи интересы государство должно выражать, проводя внутреннюю и внешнюю политику), необходимости перераспределения властных полномочий на низшие этажи управленческой иерархии, неспособности обеспечивать эффективную систему взаимодействия органов власти и граждан, а также согласовывать действия различных институтов государственной власти (речь идет о пресловутом «ручном управлении») [14, с. 51]. Данная неэффективная и неконкурентная управленческая система, по мнению авторов, держится на гигантской природной ренте. «Ресурсное проклятие» России, продолжительность существования которого растягивается на неопределенное время вследствие гигантских природных запасов в стране, констатируется как некая данность, возникшая вследствие ставки на модель «энергетической сверхдержавы» в ущерб развитию других отраслей промышленности. Предлагаемый рецепт активизации управленческой системы России связывается с усилением роли и самостоятельности парламента, бизнеса, системы арбитража, дерегионализации как способом ухода от этнофедерализма к собственно региональной модели федерализма, усилением корпоративизации в стране, а также с принятием «ее элементами внешних по отношению к российским властям правил, будь то ЕСЧП, Стокгольмский арбитраж, ВТО или даже Таможенный союз» [14, с. 64].
Кроме того, некоторые исследователи убеждены, что «на сегодняшний день Российская Федерация так и не избавилась от нерыночной структуры своего промышленного сектора... устойчивый рост возможен только при условии ее демонтажа» [15, с. 23]. Усилия по сохранению Российским государством социальной стабильности рассматриваются как ложные цели, которые ведут к неправильному расходованию получаемой от продажи за рубеж сырьевых ресурсов природной ренты. Авторы убеждены, что большая часть получаемых от продажи нефтегазовых ресурсов тратится нерационально — «по неформальным каналам. взятки чиновников и выплаты компаний на поддержку нужд общественного сектора. платежи предприятий в помощь социальной сфере городов и регионов, на осуществление проектов в области культуры, благотворительности и т.д. .Наиболее необычной, непрозрачной и самой важной разновидностью неформального распределения ренты в рамках экономики "перевернутой воронки" является принуждение сырьевых компаний к непосредственному участию в производственных цепочках» [15, с. 27-28]. Напомним, что, согласно Конституции РФ, наша страна является социальным государством.
Подобное распределение сырьевой ренты, по мнению этих авторов, способствует обеспечению внутриполитической стабильности в годы высоких цен на природные ресурсы. Однако Россия не имеет никаких реальных рычагов поддержания высоких цен на энергоресурсы. Вместе с тем представляется очень здравой мысль, что в ситуации ухудшения экономической конъюнктуры рассчитывать на изменение структуры производства в пользу перерабатывающих отраслей не приходится вообще, особенно по сравнению с «тучными» годами, соответственно процесс им-портзамещения также оказывается, вопреки уверенным заявлениям представителей российского политического класса, под вопросом. Вместе с тем убежденность
35
указанных авторов в практической неэффективности ставки на модернизацию технологий существующих производств, как и ставка только на создание новых предприятий при фактической полной санации (оставлении без поддержки с целью уничтожения) уже существующих, кажутся весьма сомнительными.
Изменение ценовой конъюнктуры, которая наблюдается с 2013 г., неизбежно ведет к изменению и политической ситуации в стране. По мнению ряда авторов, отсутствие расширения рентных трат повлечет за собой рост недовольства населения и политическую нестабильность. Более того, некоторые исследователи убеждены, что даже в ситуации благополучной рыночной конъюнктуры «нефтедоллары» иллюзорны и в принципе не могут принести России благополучия на основе финансирования наукоемких отраслей производства и социальных программ, в отличие, например, от результатов патерналистской политики Норвегии, Объединенных Арабских Эмиратов (ОАЭ), Кувейта, Катара, Саудовской Аравии [6, с. 8]. Приводимые аргументы — «слишком большая численность жителей» [6, с. 9], огромная территория с ресурсоемкой транспортной инфраструктурой, недостаточность средств, получаемых от продажи природных богатств страны, для решения социальных задач роста благополучия населения — опираются на якобы объективные данные, связанные с уровнем ВВП, однако никак не подтверждаются статистическими расчетами или математическими моделями, которые могли бы однозначно свидетельствовать в пользу этих доводов.
Однако исследователи, преимущественно зарубежные, обращают внимание еще на один аспект связи «ресурсного проклятия» с политикой, когда речь идет о России, — страхе ЕС оказаться в зависимости от энергетической политики РФ, страхе, который позиционируется как забота европейских государств о своей энергетической безопасности [16, с. 16-31]. Основой анализа этого аспекта обсуждаемой темы являются прогнозы специалистов относительно неизбежности роста импорта энергоресурсов в европейских государствах. В зависимости от политических взглядов исследователей Россия рассматривается либо как альтернатива потенциальной нестабильности поставок из стран Ближнего Востока, либо как фактор риска. Политики и аналитики ряда европейских государств традиционно приписывают России гегемонистские устремления. Практические результаты этой озабоченности можно было наблюдать в последние годы в виде «газовых войн», «сланцевой революции», дискурса о необходимости слезть с «нефтяной иглы» [17, с. 53-64], фактической блокировки строительства «Южного потока», многочисленных дипломатических игр на грани фола по поводу условий заключения долгосрочных контрактов, а также по поводу того, какие государства дадут добро на строительство в Европе нефтепроводов и газопроводов. Политика энергетической диверсификации стран ЕС и России в полной мере проявилась в ушедшем 2014 г., хотя еще около 10 лет назад европейские политики выражали крайнюю озабоченность якобы существующими рисками политического шантажа со стороны России в виде мифической потенциальной угрозы «перекрыть вентили», хотя даже на пике «холодной войны» наша страна всегда выполняла свои внешнеэкономические обязательства. Одно из направлений усилий, прилагаемых европейскими государствами с целью оказать влияние на Россию, связывается с неоднократными попытками контрагентов РФ добиться того, чтобы цены на энергоресурсы внутри добывающей энергоресурсы страны были равны мировым. Как показали события последнего времени, отношения России как
36
страны — производителя энергоресурсов со странами-потребителями и странами-транзитерами оказались зависимыми в большей степени от политических, чем экономических факторов.
***
Несмотря на убедительность и привлекательность теории влияния «ресурсного проклятия» на политическую сферу богатых природными ресурсами государств, остается ряд нерешенных методических вопросов, которые, как представляется, не позволяют в настоящее время поставить ее в ряд безусловно доказанных концепций. На наш взгляд, необходимо обратить внимание на следующие методически значимые моменты.
Во-первых, слабым местом эмпирических обоснований теории «ресурсного проклятия» является фактическая подмена объяснений каузальных связей обнаруженными корреляционными зависимостями. Даже использование регрессионного анализа само по себе эту задачу не решает, поскольку в парной регрессии при замене местами предиктора и отклика получается тот же самый коэффициент детерминации, т. е. направленность каузальной связи остается под вопросом. Для обоснования теории «ресурсного проклятия» необходимо более широко использовать математическое моделирование и такой инструмент, как путевой анализ (пат-анализ, причинный анализ).
Во-вторых, не решена однозначно ситуация с рисками исключения ситуации ложной корреляции, т. е. поиска латентных факторов, одновременно влияющих на несколько переменных, включенных в анализ.
В-третьих, не устаревает истина — «Вследствие этого не означает по причине этого». Необходим учет в модели более широкого комплекса факторов, которые могут вызывать слабость политических институтов и сдерживание тенденций демократического транзита, чем просто высокая доля в экспорте продукции из страны природных ресурсов.
В-четвертых, чувствительность регрессионных моделей к внесенным в них значениям зависимых переменных (что, собственно говоря, измеряется или оценивается в качестве результата), и об этом прямо пишут сами исследователи, очень высока. Соответственно также возникает вопрос о создании подтверждающей теорию модели, которая могла бы работать на всех без исключения объектах (странах с высокой долей импорта природных ресурсов). Методическая задача подбора надежной системы индикаторов для оценки политических эффектов «ресурсного проклятия» пока до конца не решена.
В-пятых, использование нисходящей стратегии исследования при неполной эмпирической базе, исключающей какие-то случаи, также снижает надежность полученных результатов. Использование исследований по типу case study в данном случае не может выполнять функцию априорного подтверждения истинности теории, но должно участвовать в ее дополнительной проверке.
Наконец, следует признать риски использования теории «ресурсного проклятия» в идеологических целях. Деление ресурсообеспеченных государств на «хорошие» и «плохие», те, которые могут выйти из «петли зависимости» от собственного природного богатства, и те, которые вопреки богатству обречены влачить жалкое существование на задворках мировой истории, экономики и политики, выдает тот
37
факт, что в теоретическую модель изначально, априори закладываются схемы желательного результата, поиски которого на основании привлеченных количественных или оценочных данных и завершаются успехом.
Литература
1. Auty R.M. Sustaining Development in Mineral Economies: The Resource Curse Thesis. London; New York: Routledge, 1993. 272 p.
2. Полтерович В. М., Попов В. В., Тонис А. С. Экономическая политика, качество институтов и механизмы «ресурсного проклятия». Доклад к VIII международной научной конференции «Модернизация экономики и общественное развитие», Москва, 3—5 апреля 2007 г. М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2007. 98 с.
3. Barma N., Kaiser K., le Minh T., Virnela L. Rents to Riches? The Political Economy of Natural Resource Led Development. Washington: The World Bank, 2012. 276 p. URL: http://www.imf.org/external/np/ seminars/eng/2013/fiscalpolicy/pdf/rajaram.pdf (дата обращения: 1.02.2015).
4. Щербак А. Н. «Нефтяное проклятие» политического развития // Нефть, газ, модернизация общества / под общ. ред. Н. А. Добронравина, О. Л. Маргания. СПб.: Экономическая школа ГУ-ВШЭ, 2008. С. 31-52.
5. Robinson J.A., Torvik R., Verdier T. Political Foundations of the Resource Curse // Journal of Developmental Economics. 2006. Vol. 79. Issue 2. P. 447-468.
6. Милов В. Может ли Россия стать нефтяным раем? // Pro et contra. 2006. № 2-3 (32). С. 6-15.
7. Ross M. Does Oil Hinder Democracy? // World Politics. 2001. N 53. P. 325-361.
8. Rosser A. The Political Economy of the Resource Curse: A Literature Survey // IDS Working Paper 268. 2006. April. URL: http://www2.ids.ac.uk/gdr/cfs/pdfs/wp268.pdf (дата обращения: 1.02.2015).
9. Collier P., Hoeffler A. Greed and Grievance in Civil War // Oxford Economic Papers. 2004. N 56. P. 563595.
10. Dertwinkel T. Disaggregated Perspectives on Civil War and Ethnic Conflict: Prospects of an Emerging Research Agenda // JEMIE. 2009. Vol. 8, N 1. URL: http://www.ecmi.de/fileadmin/downloads/publications/ JEMIE/2009/1-2009-Dertwinkel.pdf (дата обращения: 1.02.2015).
2. Гуриев С., Сонин К. Экономика «ресурсного проклятия» // Вопросы экономики. 2008. № 4. С. 61-74.
12. Fish S. Democracy Derailed in Russia. Ch. 5 // The Structural Problem: Grease and Glitter. Cambridge: Cambridge University Press, 2005. P. 114-138.
13. Казначеев П. Природная рента и экономический рост. Экономическое и институциональное развитие в странах с высокой долей доходов от экспорта сырьевых ресурсов. Анализ и рекомендации на основе международного опыта. 2013. URL: http://www.khaznah.co.uk/pages/ru/Report.pdf (дата обращения: 1.02.2015.)
14. Петров Н. Обилие слабого государства // Pro et contra. 2011. № 5 (53). Сентябрь-октябрь. С. 51-66.
15. Гэдди К., Икес Б. Сможет ли Россия слезть с «сырьевой» иглы // Pro et contra. 2011. № 5 (53). Сентябрь-октябрь. С. 23-39.
16. Монаган Э. Диллема энергетической безопасности // Pro et contra. 2006. № 2-3 (32). С. 16-31.
17. Блант М. Перестройка энергетики // Pro et contra. 2006. № 2-3 (32). С. 53-64.
Статья поступила в редакцию 20 января 2015 г.
38
