CC BY
33
Следует отметить, что реформирование экономики - это не просто проектирование и внедрение новых экономических механизмов, не замена блоков в техническом устройстве, а создание новых устойчивых и одновременно эластичных институтов. Эти институты должны быть совместимы с уже сложившейся системой: новый институт
должен сопрягаться с другими институтами, опираться на них и, в свою очередь, служить опорой для других. Институт должен также опираться на некоторые высшие ценности, разделяемые и поддерживаемые обществом: семья, социальная справедливость, товарищеская взаимопомощь. Надо, далее, обеспечить условия развития встраиваемых институтов. Для каждого нового института должен быть найден предшественник в позитивной части исторического прошлого страны и «потомок» в ее будущем. Для каждого нового института необходимы экспериментальные «площадки», где проходила бы его апробация. Наконец, любому новому институту надо дать время на то, чтобы укорениться.
Институциональные преобразования в среднесрочной перспективе будут сосредоточены, во-первых, на осуществлении институциональных реформ, необходимых для устойчивого социально-экономического развития страны, реализуемых в форме национальных проектов, во-вторых, на содействие в реализации ряда инфраструктурных проектов.
Создание институциональной среды в Российской Федерации и в ее субъектах, проблемы формирования цивилизованных мотиваций поведения человека, адекватных условиям рыночной экономики, приобретают приоритетное значение. Государственные и общественные институты приобретают особое значение в процессах формирования институциональной среды и построения цивилизованной рыночной экономической системы как в отдельных субъектах РФ, так и в масштабах всего российского государства.
1. Радыгин А., Энтов Р. В поисках институциональных характеристик экономического роста // Вопр. экономики. 2008. № 8. С. 4-27.
2. Тамбовцев В.Л. Теории институциональных изменений. М., 2008.
Поступила в редакцию 6.03.2009 г.
Kuzmenko S.Yu. The directions of the institutional reformation in conditions of the economic transformations. In the article is stated, that complex of the institutional reforms must be the main direction of new economic strategy. It is proved, that the institutional reforms must be closely and directly connected with changes of general paradigm of economic policy in Russia. The approaches of economic theory are summarized according to the connection between the institutional changes and the increase of efficiency of economic systems’ transformation.
Key words: institutions, reform, changes, transformations, institutional characteristics.
УДК 330
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ СОЦИАЛИЗМА: ОБЕССМЫСЛЕННЫЙ ЗНАК, ОБЕСЦЕНЕННЫЙ ОРИГИНАЛ
© Г.Е. Лягушев, В.В. Чекмарев
В статье рассмотрены вопросы соотношения дорыночных, рыночных и пострыночных экономических отношений в контексте политической экономики социализма и экономической теории XXI в.
Ключевые слова: экономические отношения, политическая экономия социализма, правила рынка, рыночноцентрическая парадигма.
Современная экономическая теория, при нетаристы и кейнсианцы, неоинституциона-
всем многообразии ее течений, обладает (ес- листы и дирижисты - практически все они
ли мы на время оставим в стороне ныне пока считают, что центром экономического миро-
непопулярный марксизм и близкие к нему здания является «Его Величество Рынок».
школы) неким удивительным свойством: мо- Посмотрев на любой учебник есопотю8'а,
мы сразу же заметим, как там характеристики экономики вообще практически без каких-либо оговорок превращаются в характеристики рынка: наличие спроса и предложения, денег, капитала, «бюджетных ограничений», прибыли ниоткуда не выводится, иная экономика если и упоминается, то как некоторое исключение, экономические цели и мотивы, по сути, сводятся к денежным - перечень легко продолжить. При этом сей факт - сведение экономики к рынку - одновременно и не замечается, и не подвергается сомнению. Однако, если спросить кого-либо, тождественны ли понятия «экономика» и «рынок», то он, скорее всего, скажет, что нет. И даже добавит, что при всем этом именно рыночнокапиталистическая система есть наиболее развитый вид «социально-экономической общественной формации».
Дорыночные экономические отношения эмпирически хорошо знакомы большинству экономистов, хотя на них не принято обращать внимание. В самом деле, такие способы связи производителя и потребителя (координации, аллокации ресурсов) как натуральное хозяйство и различные формы обмена деятельностью в общине (кооперация и разделение труда, дарение, пожертвование и т. п.), бартер (переходное к товарообмену отношение), насилие (в частности, войны, грабежи и т. п.) как способ перераспределения ресурсов хорошо известны. Хорошо известны и такие формы присвоения богатства (труда и его продуктов, человека, земли) и его отчуждения, как азиатская деспотия, рабство, крепостничество и иные разновидности того, что К. Маркс назвал личной зависимостью. Наконец, феномен ренты как особого способа получения дохода, производного от этих способов присвоения, вообще очевиден, а неоинституционализм «поиск ренты» числит среди и ныне существующих способов координации. Несколько менее известны законы воспроизводства добуржуазных отношений («азиатский цикл» и др.), но их несколько меньшая известность не означает их отсутствия.
Перечень можно было бы продолжить, но главное читателю, видимо, уже понятно. Гораздо важнее прокомментировать некоторые возможные возражения. В этой связи необходимы две ремарки.
Первая. Профессиональному исследователю хорошо известно, что в дорыночных системах экономические отношения были синкретично сращены с традицией, отношениями насилия и другими социально-волевыми формами («внеэкономическое принуждение», личная зависимость и т. п.). Эта сра-щенность не означает, однако, того, что эти отношения не складывались и по поводу производства, распределения и потребления; что они не обеспечивали и определенное распределение ресурсов; что с ними не были связаны особые мотивы, цели и производства. По-видимому, здесь экономист должен возразить, что эти цели и мотивы являются не экономическими, т. к. их субъекты стремились не к максимизации прибыли, денег. Но мы о том и пишем, что экономику нельзя сводить исключительно к товарно-денежным отношениям. Увеличение количества лично зависимых работников, земельных угодий, ренты и т. п. было частью процесса воспроизводства, т. е. экономической жизни в широком смысле слова.
Вторая ремарка. Да, скажут наши оппоненты, когда-то действительно существовали нерыночные формы организации производства и распределения, но это далекое прошлое и сия проблематика не актуальна для современной экономической теории. Здесь автору уже можно возликовать: указывая на неактуальность исследования дорыночных экономических отношений, Вы тем самым признаете их существование, следовательно, Вы признаете тот факт, что рынок и товарные отношения исторически ограничены, что они когда-то возникли и потому не могут быть квалифицированы как «естественные». Соответственно, не может быть квалифицирован как «естественный», не отделимый от человеческой природы интерес к максимизации денег (у труда и производства, следовательно, могут быть другие цели и мотивы) и т. п.
Грамотный экономист-теоретик, знакомый с историей экономики и экономической мысли, скажет, что все это очевидно. Да, согласимся мы: это очевидно. Но при этом позволим себе вопрос: почему же тогда во всех учебниках economics эта очевидность игнорируется и, более того, в неявной форме читателю навязывается нечто прямо противоположное? А теперь к вопросу об актуально-
сти исследования дорыночных экономических отношений.
Во-первых, как мы уже заметили выше, человечество тысячелетиями осуществляло производство в условиях, когда рынок был лишь периферией хозяйственной деятельности. Рынок стал господствующей в мировом масштабе формой производства и распределения ресурсов в лучшем случае в конце
XIX в. Более того, вплоть до середины XX в. большая часть производства и распределения в Африке и Азии была сосредоточена в рамках натуральных хозяйств. В России вплоть до начала XX столетия 80 % населения (крестьянство) преимущественно было занято натурально-хозяйственной деятельностью. В Европе (за исключением Англии, Франции, Голландии и Бельгии) еще в XIX в. шла борьба между дорыночным, полуфеодальным и рыночным способами производства и присвоения. Рабочая сила стала по преимуществу товаром во многих странах Европы лишь в конце XIX в., а до этого господствовали различные переходные формы [1]. Может ли серьезная теория игнорировать эти закономерности истории?
Во-вторых, нынешняя экономика, как известно, является глобальной. Но это означает не только рост мировых потоков товаров и капиталов, но и углубление качественных противоречий в мире. В экономике стран третьего мира, особенно беднейших, где проживает, соответственно, 5 и 1,2 млрд жителей Земли и где сосредоточены наиболее жесткие противоречия современности, до сих пор принципиально важна роль названных выше дорыночных отношений и переходных форм, соединяющих современный рынок и иные экономические отношения.
В этих странах не просто велико влияние социокультурных (религия, традиции), т. н. «цивилизационных» факторов на экономику. Противоречия глобализации и внутренние противоречия приводят к тому, что в мусульманских (но не только) странах в XXI в. вновь начинают складываться элементы новой (возможно, переходной) социальноэкономической системы. Последняя противоречиво соединяет элементы позднего капитализма и восстанавливаемых реверсивным ходом истории в новом виде отношений натурального хозяйства, общинности, личной зависимости (в новых, специфических,
требующих самого пристального изучения формах), государственно-деспотических, замешанных на традициях и внеэкономическом принуждении (клановом, родовом, тейповом и т. п.) способах присвоения и отчуждения, координации, принятия экономических решений, перераспределения ресурсов.
Все это не означает отсутствия в этом экономическом пространстве рынка и капитала - там, повторим, господствуют переходные отношения, но это означает, что рыночноцентрическая, более того, исключительно рыночная экономическая теория сугубо недостаточна (если вообще продуктивна) для анализа этих развивающихся новых реалий социально-экономической жизни [2].
В-третьих, т. н. «посткоммунистиче-
ские», трансформационные экономики также требуют отказа от теоретического рыночного фундаментализма. Дело в том, что здесь (особенно в странах СНГ) в результате попыток насильственной реализации рыночных реформ в условиях, неадекватных технологических (высококонцентрированное производство, переутяжеленная структура экономики и т. п.), социокультурных, политических и т. п. факторов возникла крайне странная экономическая система, имеющая лишь видимость рыночной, но в действительности скрывающая сложно структурированный пласт малоизученных и крайне специфических отношений [3].
И дело здесь не только в том, что в результате перехода от плана к якобы рынку в СНГ быстрее всего в массовых масштабах стали расти дорыночные (добуржуазные) и полурыночные (переходные) отношения, включающие и натуральное хозяйство, и «поиск ренты», и личную зависимость во всем многообразии форм власти новой «аристократии». Дело в том, что основой экономики России и других стран СНГ все более становятся кланово-корпоративные (номенклатурно-олигархические и зачастую полу-криминальные) структуры, имеющие вид «обычных» корпораций, но в сущности представляющих собой сложные переходные формы, включающие не только отношения акционерного капитала и наемного труда, но и сложные механизмы личной зависимости и внеэкономического принуждения. Опять же заметим: это далеко не классические феодальные отношения, но это отношения, ана-
лиз которых будет малодостоверен в рамках рыночно-, маркетоцентрической парадигмы.
Более того, маркетоцентрическая парадигма, будучи применена к анализу социально-экономических трансформаций в наших странах (а это господствующий подход как в отечественной, так и в западной науке), приводит к доминированию телеологического, нормативного подхода, который существенно искажает картину действительных отношений в нашем мире. В самом деле, практически всегда исходят как из аксиомы из того, что в наших странах происходит переход именно к рыночным отношениям. Спорят о том, как быстро он должен осуществляться, какой тип рынка должен быть создан, но, как правило, не задаются вопросом: какие экономические отношения действительно развиваются в России, СНГ и т. п.? Причины этого достаточно очевидны: эта парадигма в принципе не позволяет увидеть никакого иного выхода, кроме рыночных механизмов, ибо все остальные социально-экономические отношения в крайне поляризованном свете рыночноцентрического mainstream^ просто не видны.
Да, конечно, в мире ныне господствуют рыночные отношения, руководство страны строит рынок и все официальные институты имеют рыночные имена. Но это еще не означает, что мы на деле движемся исключительно в этом направлении. В СССР и других странах «реального социализма» уже был опыт нормативно-телеологического подхода, когда треть человечества провозгласила социалистическую систему, власти заявили, что мы строим коммунизм, все официальные институты имели социалистические имена, а подавляющее большинство не только граждан, но и ученых (в т. ч. - западных советологов) были уверены в том, что экономический строй в СССР имеет социалистическую природу. И что же? Ныне очень мало кто из критически мыслящих ученых (кроме догма-тически-ортодоксальных коммунистов и некоторых динозавров-антикоммунистов) однозначно соглашаются с этой тезой. Так и ныне mainstream на веру принимает идеоло-го-политические установки и, исходя из них, более чем предвзято ищет им подтверждения на практике. И методология «рыночноцен-тризма» для этого нормативно-телеологического подхода крайне полезна и, более того,
необходима. Между тем реальная экономическая жизнь трансформационных экономик много сложнее, и рынок есть лишь один из многих сложно структурированных пластов нашего экономического пространства [2].
Возвращаясь к проблеме нерыночных отношений в современной мировой экономике, заметим, в-четвертых, что капитал развитых стран - транснациональных корпораций и других глобальных игроков на полях мировой экономики (НАТО, ВТО, МВФ и т. п.) - включает в свой арсенал широкий спектр нерыночных методов власти и подчинения работников и клиентов [4], не описываемых на стандартном «маркетологическом» языке. Анализируя истоки рыночного центризма и проводя определенные аналогии можно задаться вопросом, почему вплоть до XV-XVII вв. геоцентрическая модель Вселенной оставалась абсолютно господствующей? Потому что для феодальной экономики, сословно-иерархической «политики» и догматически религиозной духовной жизни любая иная теория мироустройства была не нужна [5] и опасна [1], опасна угрозой теоретической критики сложившегося миропорядка, являющейся, как правило, прологом практического изменения последнего. Именно практика той эпохи, требовавшая локальной, привязанной к общинно-поместному приходу, замкнутой, движущейся в рамках природного цикла, традиционной жизни, превращала ложную птолемеевскую модель в необходимую и достаточную теоретическую предпосылку тогдашнего мира, а истинную систему Коперника-Галилея-Бруно делала ненужной и опасной. Однако гелиоцентрическая теория, наука и истина были нужны для иной практики - практики разрушения феодально-замкнутого социальноэкономического пространства, кругового социально-экономического времени, тоталитарно-догматической идеологии.
Конечно, аналогия - не доказательство, но она вполне может послужить прологом и иллюстрацией к доказательству. В принципе, сходная ситуация вновь наблюдается сегодня в экономической теории. Вновь - ибо XXI в. повторяет (во многом в фарсовом виде) ситуацию казавшегося всеобщим и вечным господства рыночно-буржуазного строя позапрошлого столетия. Тогда для окончательной победы, а сейчас для самосохранения и
консервации этой системы была не нужна и опасна всякая иная, кроме рыночноцентрической, экономическая теория.
Во-первых, потому что для экономических субъектов, практически сращенных с рыночной системой, некритично подчиненных товарному, денежному и т. п. фетишизму, иная теория и не нужна. Их практическая экономическая жизнь сведена к выбору решений, где критерием является максимизация денежного богатства и его производных в кратко- или долгосрочном периоде и, соответственно, им нужна четко привязанная к этим практическим задачам наука. И рыночноцентрическая теория в принципе справляется с решением этих задач.
Во-вторых, данная теория оберегает этих субъектов от любых лишних, опасно критических постановок и вопросов, указывающих на наличие других, не рыночных миров. Она теоретически «доказывает», как это в свое время делали отцы церкви, защищая постулаты Птолемея, что иного мира нет, вроде бы как бы и не было и уж точно никогда не будет.
Наконец, в-третьих, любая теоретическая школа, указывающая на то, что рынок не есть единственно-возможное устройство жизни, опасна, как была опасна в свое время гелиоцентрическая модель строения вселенной: и в том, и в другом случае правящие силы отторгают вредное для них знание. Для сохранения господства глобальной гегемонии капитала и «рыночного фундаментализма» (по Дж. Соросу) опасна активная пропаганда теоретических представлений, показывающих, что рынок как экономическая система, обслуживающая большую часть трансакций большей части человечества, окончательно победил только в конце XIX - начале
XX в. До этого же человечество много столетий мучительно пыталось перейти к рынку и капиталу, заплатив за это ценой кровопролитнейших революций и войн, колониального угнетения и т. п. Более того, economics вообще «видит» только развитые системы, а то и вообще исключительно американскую экономику, оставляя на долю особых дисциплин, лежащих «по ту сторону» собственно экономической теории - компаративистики и экономики развития, - хозяйственную жизнь 4/5 человечества.
Еще более опасен, казалось бы, тривиальный вопрос: если рынок есть особая фор-
ма координации, одна из многих исторически существовавших форм распределения ресурсов и если он когда-то возник, то это означает, что рыночная экономика - не более, чем исторически ограниченная, имеющая не только начало, но и конец, экономическая система? И уж совсем вредоносным станет серьезный теоретический анализ реальных ростков реальных пострыночных и посткапиталистических отношений.
Этот анализ опасен не только тем, что пробуждает излишнюю для подчиненных без остатка рынку мещанина-потребителя и ме-щанина-бизнесмена пытливость ума и вредные вопросы, но прежде всего тем, что показывает: историчность рыночной экономики как системы, когда-то возникшей и - как все исторические системы - когда-то долженствующей перерасти в другую экономическую систему; реальные противоречия рыночнокапиталистической экономики, обусловливающие возможность и необходимость ее заката; различие между видимостными механизмами ее функционирования и лежащими в их основе существенными чертами товарных отношений и капитала; ростки и элементы реальных нерыночных, пострыночных отношений в мировой экономике; теоретические модели, объясняющие кто, как и почему может и будет способствовать рождению новых, идущих на смену рынку и капиталу отношений.
И поскольку такие теоретические построения опасны, постольку их можно и должно с точки зрения адептов «рыночноцентрической» модели не замечать как не существующие или объявлять маргинальными, а в случае невозможности этого - ложными. Если же и это не удается, то можно переходить и к административно-политическим методам. И если вопросы замалчивания и административно-политического давления выходят за рамки данной статьи, то вопросы априорной ложности не рыночно-центричной теории могут и должны быть предметом нашего исследования.
Мы не случайно выше написали «априорно»: доказательств по сути дела нет, за исключением попыток критики марксистской теории товара и капитала. Никто, собственно, и не пытался доказать, что (1) не было дорыночных отношений производства, распределения и потребления ресурсов, что (2)
сегодня нет пострыночных отношений и (3) завтра невозможно господствующее распространение последних. По-видимому, легко предположить, что первый тезис никто оспаривать не станет. Впрочем, и здесь возможны, как мы покажем ниже, некоторые возражения. Зато положения (2) и (3) вызовут, как минимум, удивление, а то и жесткое отторжение вкупе с обвинением в догматической старомодности и приверженности отвергнутым всем цивилизованным миром пережиткам «коммунизма».
Существуют ли пострыночные экономические отношения? И все же главное в данном случае - это не столько доказательство актуальности изучения дорыночных отношений, сколько иной, уже предложенный выше в качестве гипотезы, а ныне в меру сил объясненный вывод: рынок есть исторически ограниченная, относительно недавно ставшая господствующей в мире экономическая система. Это доказывает, в частности, долгое существование и сохранение и доныне дорыночных экономических отношений.
Если это так, то тогда вполне логичным выглядит утверждение, что рынок как исторически ограниченная экономическая система имеет не только свое начало, но и свой конец. Иными словами, перед нами встает вопрос: существуют ли в современной экономике ростки пострыночных отношений, приходящих на смену товарным отношениям по мере исчерпания ими своего потенциала мощного стимула и формы развития технологий и роста производительности? Существуют ли потенциальные пострыночные (более того, посткапиталистические) способы координации, присвоения, распределения и воспроизводства и если да, то каковы реально существующие ростки этих отношений?
Анализ проблем пострыночной экономики начнем с фиксации простейшей связи: по мере обострения противоречий классической, развитой рыночной экономики (Первая мировая война, Великая депрессия и т. д.) в экономической науке даже в рамках mainstream возник тезис о «провалах рынка» - тех экономических функциях, которые рынок не может выполнить или выполняет с большими потерями для общества, человека и природы.
Не будем пока вдаваться в проблему, какие отношения, как и почему заполняют эти
«провалы» (кстати, сам термин весьма сомнителен и прямо указывает на рыночноцен-тричность есопотю8'а: все, что не рынок -его провал). Зафиксируем другую, принципиально важную для нас связь: если (1) «провалы рынка» появились в массовых масштабах на практике лишь в условиях «позднего», развитого рынка; если они (2) выполняют те функции, которые рынок выполнить эффективно не может; если эти «провалы» (3) лежат, как правило, в областях, наиболее важных для перехода человечества к новому качеству развития (образование, фундаментальная наука, экология, глобальные проблемы, развитие человеческих качеств), то мы можем достаточно обоснованно предположить, что во всех этих случаях речь идет не о до-, а о пострыночных отношениях, которые могут решать те важнейшие социально-экономические проблемы, которые не может решать рынок и капитал.
Как правило, во всех этих случаях речь заходит об экономических функциях государства. На наш взгляд, пострыночные отношения гораздо шире и глубже, нежели государственное воздействие на экономику, но пока, на время, «забудем» об этом. Подчеркнем другое: отказ от рыночноцентрической парадигмы позволяет взглянуть на социально-экономическую деятельность государства как на одну из переходных форм, включающих зародыши пострыночных отношений, а именно, сознательного, непосредственно общественного способа координации, регулирования пропорций, распределения (аллокации) ресурсов [6].
Зафиксируем этот принципиально значимый для современной экономической теории подход к трактовке государства, его экономической природы и функций. Отказ от рыночноцентричности экономической теории и выделение пострыночных отношений позволяет показать, что экономическая деятельность государства - это не вмешательство внешних политических сил в экономику, а рождение нового экономического субъекта новых (нерыночных по своей природе, более того, как было показано выше, пострыноч-ных, компенсирующих «провалы» рынка) экономических отношений. При этом, подчеркнем, функции государства в современной рыночной экономике есть отражение пе-
реходных (от рынка, капитализма к новой системе) отношений.
В том и смысл нерыночноцентрической экономической теории, что она перераспределение ресурсов при помощи государства трактует не как административный процесс, а как объективное экономическое отношение, которое вызвано к жизни современным развитием производительных сил, культуры и мирового сообщества. И это ее достижение сегодня необходимо применить для трактовки государства.
Мы готовы поспорить, что без отказа от маркетоцентричности сегодня невозможно раскрыть целостную модель экономических функций государства в развитой рыночной экономике, что любой учебник есопотю8'а систему экономических функций государства трактует на порядок более примитивно и менее системно, чем это позволяет сделать акцент на наличии пострыночных отношений. Сравните, как описаны «провалы» рынка в этих учебниках и как это может быть сделано с использованием такого подхода. В новом издании учебника теории социальноэкономических трансформаций [7] мы предложили такую схему и сейчас отметим лишь некоторые ее крупные блоки. В основу систематизации этих блоков положим основные параметры структуры экономической системы, выделенные нами ранее (кстати, тоже опираясь на нерыночноцентрический подход) [8].
Так, отношения координации (напомним, что их видами являются натуральное, товарное и плановое хозяйство) предполагают наличие определенных функций государства по формированию пропорций в экономике, рамок и правил отношений обмена и трансфертов, нормативов качества и правил ценообразования. По всем этим параметрам в современной рыночной экономике государство ведет определенную деятельность. Это (1) прямое (государственный заказ, инвестиции, закупки, направленные, например, на развитие ВПК или фундаментальной науки, аэрокосмических программ и т. п.) и косвенное (налоговые или таможенные льготы, дешевые кредиты и т. п. средства структурной политики) регулирование пропорций; (2)
нормативы качества почти на все виды сельскохозяйственной продукции и продуктов питания, нормативы безопасности бытовой
техники и др.; (3) государственное регулирование цен и правил ценообразования (являющееся обычным для многих видов цен и тарифов, причем не только на продукцию и услуги естественных монополий); (4) определение правил и механизмов взаимодействия рыночных агентов в широком диапазоне - от правил торговли до антимонопольного законодательства (это один из подвидов более многообразной функции регулирования институтов) и многое другое.
Отношения присвоения и весь комплекс оформляющих современную экономику отношений собственности предполагают необходимость политико-экономического исследования, во-первых, государственной собственности. О ней как особой сфере экономических отношений, а не просто «провале рынка» economics как таковой тоже предпочитает не распространяться. Между тем за формой государственной собственности скрывается область новых экономических отношений, возникающая там и тогда, где и когда государство действует не как особый «сверх-капитал», а как действительный представитель общенациональных интересов. Кстати, выделение этих экономических интересов и их реального экономического содержания как самостоятельной экономической проблемы, а не очередного «провала» тоже невозможно без отказа от рыночноцен-тричности. Отсюда вытекает и исследование, во-вторых, функций государства по охране прав собственности (здесь поле неоинституционализма и это в основном «рыночные» функции государства). В-третьих, необходимо исследовать также и включение государства в регулирование распределения прав собственности, в т. ч. в связи с проблемами распределения экономических правомочий в отношениях между государством и фирмой. Ведь ныне государство существенно ограничивает права частного собственника в области распоряжения его собственным имуществом - этот факт отображается в специальных исследованиях, но теоретически не оценивается. Наконец, требует изучения, в-четвертых, регулирование деятельности по использованию такого государственного имущества, как земля, недра, культурные ценности и т. п. блага, значительная часть которых находится в государственной собственности разных уровней; в-пятых, поддержка малого бизнеса
(как известно, в условиях нынешней конкуренции этот тип собственности не может выжить без поддержки государства); в-шестых, содействие демократизации отношений собственности (например, планы ESOP в США и Западной Европе) и многое другое.
Блок социальных параметров экономики выявит огромный пласт отношений по сознательному регулированию (1) трудовых отношений, отношений труда и капитала (от социальных норм до трехсторонних коллективных договоров), а также (2) занятости (не только пособия по безработице, но структурная политика и стимулирование занятости в современных секторах, общественные работы), (3) опосредуемые государством пострыночные механизмы распределения, такие как бесплатное общедоступное распределение многих благ (на личности, а не только денежного дохода в качестве соизмеряемого с затратами результата развития), самоуправления и многое другое [9].
А сейчас сформулируем обоснованный вывод. В современной капиталистической экономике происходит развитие государственного и социального (сознательного, централизованного, во многом планового) регулирования, экологических, социальных, гуманитарных норм, рост роли некоммерческих организаций, общественной собственности во всем многообразии ее форм, передача общественным (не частным, некоммерческим структурам) ряда прав собственности даже на предприятия рыночного сектора (контроль, ограничения и т. п., находящиеся в руках государства, профсоюзов и неправительственных организаций), развитие производства, распределения и использования общественных благ (в т. ч. наиболее значимого для постиндустриального общества ресурса -культурных ценностей, фундаментальных знаний, базовых «человеческих качеств») и т. п. Если совокупность всех подобных явлений есть «провалы рынка» (термин неоклассики; мы бы сказали - рынка и капитала), то эти феномены можно и должно считать ростками именно пострыночных и по-сткапиталистических отношений. Намеренно повторим аргументацию: все названные феномены явно нельзя причислить к доры-ночным, докапиталистическим (рабовла-
дельческим, феодальным) экономическим феноменам. Они стали массовым явлением и
научной проблемой главным образом на этапе позднего капитализма, развитого рынка и являются сферами, где рынок уже не эффективен (с точки зрения новых - социальных, гуманитарных, экологических и т. п. критериев). Следовательно, это более развитые, более прогрессивные (с точки зрения названных выше новых критериев, обретающих все большую актуальность по мере движения к постиндустриальному обществу), чем рынок, т. е. пострыночные отношения.
Вот почему мы беремся утверждать, что в сегодняшней мировой экономике существуют переходные формы к пострыночным посткапиталистическим отношениям в области координации, собственности, распределения доходов, воспроизводства, мотивации и т. д. Для понимания этих механизмов объективно необходим отказ от маркетоцен-трической парадигмы экономической теории, иначе все эти растущие и развивающиеся формы, которым принадлежит будущее, так и останутся на периферии теории и будут трактоваться как исключение из «правил», хотя на самом деле именно переходные к пострыночным отношения и составляют новый этап социально-экономического развития.
Подведем некоторые итоги нашего анализа господствующей ныне рыночноцентрической парадигмы. Это отнюдь не случайно возникшая и не безобидная форма, господствующая до сих пор в экономической теории, но постепенно изживающая себя и теоретически все менее плодотворная. Более того, это парадигма, (1) существенно затрудняющая понимание действительных закономерностей исторического развития экономических систем; (2) не позволяющая увидеть широкий круг сохраняющихся и возрождающихся вновь дорыночных и переходных к рынку отношений; (3) ограниченно до неадекватности трактующая возникающие по-стрыночные отношения исключительно как «провалы рынка»; (4) провоцирующая телеологический нормативный подход к проблемам трансформаций в российской и других переходных экономиках и, наконец, (5) опасная в своей воинствующей, империалистической тяге к всеобщему и тотальному господству.
Первоочередная, самая трудная и сложная работа предстоит разработчикам экономической теории. Она находится в исключи-
тельно зашоренном, зацикленном своими догмами и постулатами, состоянии. Указанное выше отчуждение человека от природы, изолированное от окружающей среды воспроизводство человеческой жизни, усиление неустойчивости мира происходят через экономику. Поэтому давать объяснения путей преодоления неустойчивости и изолированности, перехода на рельсы устойчивого развития надлежит, прежде всего, экономической науке. Все остальные науки должны оказывать содействие экономической теории в решении данной задачи. Выход за порочный круг обособленных и замкнутых теоретических построений потребует создания новой теоретической системы, органично включающей в качестве своей основы, объекта, цели и многоуровневых ограничений экономической деятельности проблемы сохранения среды обитания человечества на планете Земля ив ее «окрестностях». Это потребует пересмотра всех микро- и макроэкономических категорий, выявления новых закономерностей экономических процессов, принципов экономической политики. При этом новые положения могут быть результатом синтеза существующих категорий, закономерностей и принципов с будущими разработками, отражающими новые отношения и процессы, зарождающиеся в условиях угрозы экологической гибели человечества.
Превращение экономики и экономической теории из закрытой системы в открытую является неимоверно сложной и важной задачей. Альтернативой достижению этой цели является преждевременное прекращение существования человечества на Земле. Поэтому кардинальный пересмотр принципов функционирования экономики и их отражения в экономической теории сегодня является чрезвычайной научно-практической проблемой. Становление и развитие экономической науки и практики устойчивого общества должно идти в направлении преодоления отчуждения человека от природы, исследования взаимосвязей воспроизводственных процессов материальных благ не только в рамках замкнутого человеческого общества, между людьми и группами людей, но и анализа этих взаимосвязей между человечеством и окружающей природой, выявления закономерностей воспроизводственных процессов в движении всего живого и неживого
Вселенной в районе земного шара. Для того чтобы обеспечить «соучастие» искусственных и естественных процессов в самоорганизации Вселенной, необходимо существенно перестроить экономическую теорию, более эффективно использовать ее положения, направленные на сохранение природы. Первоначально в качестве таких положений можно рассматривать налоговые и финансовые механизмы компенсации ущерба, применение теоремы Коуза, эффекта Парето, перевода экстернальных издержек в интервальные, создание высоких, безотходных, энергосберегающих, экологически безвредных технологий и т. д.
В целом, будущее экономической теории и экономики связано с рассмотрением всемирного хозяйства вместе с биосферой как единого целого в качестве детерминирующей, системообразующей основы хозяйственной деятельности человечества на Земле. Тем самым термин «экономика» (по Аристотелю «наука о домашнем хозяйстве») приобретет свое адекватное содержание как наука, изучающая законы ведения человечеством хозяйства в своем доме - планете Земля. Пока же термин «экономика» изучает и отражает чужой предмет, предмет «хремастики»: оторванные от природы отношения торговли между изолированными друг от друга людьми, раздробленными хозяйствами - «атомами». Для того чтобы античеловечная и анти-социобиосферная мировая экономика повернула на рельсы спасения цивилизации, необходимо, чтобы механизм перевода «стрелки рельсов» - экономической теории - был правильно настроен на перевод с губительных на спасительные рельсы. Такой механизм должен быть «встроен» в структуру современной экономической глобализации. К великому сожалению, такого механизма пока нет.
1. Экономика XXI века как переходная. М., 2001.
2. Бузгалин А.В. Мутантный капитализм как продукт полураспада мутантного социализма // Вопр. экономики. 2000. № 6. С. 102-113.
3. КолгановА.И. К вопросу о власти клановокорпоративных групп в России // Вопр. экономики. 2000. № 6. С. 114-125.
4. Критический марксизм. Продолжение дискуссий. М., 2001. С. 74-127.
5. Бузгалин А. В. Эвристический потенциал политической экономии социализма в XXI веке // Вопр. экономики. 2003. № 3.
6. Бузгалин А. В. Противоречия самоуправления в плановой экономике. М., 1988.
7. Бузгалин А.В., Колганов А.И. Теория социально-экономических трансформаций. Прошлое, настоящее и будущее экономик «реального социализма» в глобальном постиндустриальном мире. М., 2003.
8. Бузгалин А.В., Колганов А.И. Экономика: периодическая система элементов // Вопр. экономики. 2001. № 12.
9. Политическая экономия социализма в экономической теории XXI века. М., 2003.
Поступила в редакцию 3.03.2009 г.
Lyagushev G.E., Tchekmarev V.V. Political economy of socialism: the made meaningless sign, costless the original. In given article the questions of a parity up to market, market and postmarket economic attitudes in a context of political economy of socialism and the economic theory XXI are considered.
Key words: economic relations, political economy of a socialism, market standards, market-centric paradigm.
УДК 330.18+330.190.2
«РЕЙДЕРСТВО»: ИСТОРИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ И ХАРАКТЕРИСТИКИ СОВРЕМЕННОГО ЭТАПА
© Э.В. Биджаков
В статье исследованы исторические корни «рейдерства», прослежена его трансформация на различных временных этапах, охарактеризованы современные тенденции и особенности проявления в российской действительности.
Ключевые слова: рейдерство, квазизаконные действия, передел собственности, миноритарный шантаж, антирейдерские законопроекты.
Еще недавно термины «рейдерство» и «гринмэйл» можно было встретить в разговорном сленге отдельных бизнесменов. Сегодня их все чаще употребляют журналисты, политики, экономисты, юристы. Интересна история термина «рейдер». В словаре иностранных слов 2001 г. он (от англ. raider -набег) означает: военный корабль, посланный для уничтожения военных транспортов и торговых судов неприятеля. А в словаре 2004 г. этому слову уже придается значение «налетчик» - лицо, начинающее активно скупать акции компании с целью получения контрольного пакета. А термин «гринмэйл» (англ. greenmail) означает «выкуп, откуп». В ответ на попытку поглощения компания, являющаяся его объектом, выкупает свои акции с премией у потенциального покупателя, который отказывается от попытки захватить компанию. Особенно большой размах получило это явление в России, где рейдеров клеймят в печати, называя мошенниками, полчищами саранчи. Есть и другое отношение к рейдерству. Одни считают его слож-
ным, высокодоходным и высокоинтеллектуальным бизнесом. Однако если такая деятельность направлена на противоправное получение чужого бизнеса, если она создает угрозу собственнику в лице конкретного человека или коллектива, то у государства появляется обязанность защитить права и законные интересы. Во всяком случае нужно урегулировать такие отношения, четко определиться, где закон нарушается, а где нет [1].
Рейдерство проистекает из пиратства, корсарства, каперства (нападения на торговые морские суда) [2]. В отличие от пиратов рейдеры (каперы) состояли на службе у правительства (либо высокопоставленных лиц) определенной страны и, как правило, не участвовали в распределении прибылей, получаемых в результате захвата судна. При этом у рейдеров не было цели непосредственно захватить груз на судне. Они действовали на морских кораблях, относящихся к категории военных, и занимались уничтожением торговых судов недружественных стран, руководствуясь тезисом, что нанесенный противни-
